Мастер реликтовых форм. Владимир Герцен

     По контакту Молочного океана с Кисельным берегом, в благословенном оазисе, где земля трескается под ногами, а из расщелин проступает газ и тёплое полезное вещество, жил злой охотник и отвратительный семьянин Антон Приспичев.
     Стратег и темнила, нравственно он был безупречен. На планёрках меланхолично манипулировал в ухе карандашом из ливанского кедра, а на всякий прямо поставленный вопрос отвечал по инструкции:
     -- Удав, мать честная, не думает.
     Профиль его разительно рифмовался с телескопом времён Крякутного, анфас же со всеми горькими складками, бородавками и белесоватой щетиной напоминал пах сумчатого пяткохода, каковой феномен я не берусь комментировать. Добавлю, что носил он картуз с крабом, парусиновый допотопный плащ и, по всякому времени года, ведомственные болотные сапоги.
     В сфере внешних сношений Диана покровительствовала Приспичеву.
     -- У воды, мать честная, жить -- воды не пить? --отшучивался он, волоча в прозекторскую всё, что некогда шевелилось и прыгало от избытка сил: пук ласк, кипу выпей, брикеты пегих путорак, сурков Мензбира, вязанки саламандр. Вскрыв полости, удалял он требуху и случайные кости, а затем начинял обезображенную тушку солёными огурцами да дикими яблоками и угнетал в чане.
     Наложницы Антон не имел, беря дань у природы, не оскорбляя её величия, а от путан и гурий держался на дистанции выстрела.
     К юбилею независимости зверолов Самсон Стекловатых сдал государству кистепёрую невесту, чтобы оправдаться за исрасходованные боеприпасы. Писаная красавица содержалась в леднике, под замком, и била лироподобным хвостом и ёрзала, когда холостые внештатные инспектора смеха ради вступали с ней в связь. Из солидарности, поколупав рудименты крыльев, Антон признал их ограниченно годными, по долгу службы законопатил прелести девы мхами, и попотчевал ворванью, но под покровом сумерек от греха подалее снёс к заливу и отпустил в полынью. А потом долго вытирал руки об себя и, пригорюнившись, смолил одну за другой эрзац-сигареты.
     Поговаривают, уж не с тех ли самых пор зачарованный Приспичев кроме служебного пса Трезора обязался, спустя рукава, дрессировать дуэт однояйцевых близнецов -- Дениса и Демьяна.
     Трезор происходил от элитных пастушьих поводырей, из поколения в поколение скрещивавшихся с кем попало из милосердия. Место обитания потерявшего нюх кобеля было приурочено к печке-буржуйке, где он подрёмывал день-деньской, и воспроизводил звуки.
     Умница Денис усидчивостью и активной гражданской позицией блистал в прикладных науках.
     -- Я-то, в конечном итоге, труда не боюсь: могу -- визажистом, могу --имиджмейкером... -- насупив брови, утешал вундеркинд наставников.
     Непутёвый Демьян, напротив, ничем не обнаруживал своего призвания и, отставая в развитии, посещал приют для лоботрясов. В группе продлённого дня, среди отребья и парвеню, грыз циновки, в поисках лакомств проворно лазил по стенам и потолку и, подражая Трезору, зализывал цыпки.
     Таким образом, в осёдлом семейном кругу Антон Приспичев испытывал попеременно то ажиотаж, то апатию.

                *  *  *

     Во всеобщей послеобеденной истоме запертые в сушилке пройдохи пробивали туннель для побега в Златокипящую Мангазею. Дёма стоял на стрёме на подоконнике карцера и, припав к стеклу и, скрестив на груди лапки, сиповато посвистывал на прохожих.
     Было мозгло и холодно. В потолок то ли назло, то ли по невежству стучали мухи, а снаружи доносились отдалённые перекаты грома и шуршание трепещущих на ветру пустяков.
     Чередующиеся шумы имели ритм и тёмные пятна смысла восхитительных очертаний.
     Ни с того, ни с сего антенной позвоночного столба Демьян воспринял нарождающуюся тему и был готов переложить её на единственно истинные слова...
     Внезапно рама треснула, окно распахнулось. Мальчик лишился опоры и с высоты третьего этажа безропотно обрушился вниз.
     Внутренний дворик детприёмника на манер палаццо венецианских дожей украшался лепным алебастровым фонтаном, в котором покамест кучковалась кое-какая органика, а также кремировались по мере их поступления улики и алиби.
     У фонтана ослеплённый страстью золотарь и алмазник ибн-Рахман, совершая величавые прыжки, склонял к союзу посудницу Василису, присягая худо-бедно озолотить её, но в перспективе -- обалмазить.
     Обладая удлинённым гибким телом на невысоких сильных ногах, посудница слыла спортивно-оздоровительным комплексом общего пользования. В свою очередь, ювелир, не достигая промысловой плотности, как трофей имел скорее культурно-историческое значение.
     Облик суженного воскрешал в памяти поделки из корневищ и сучьев: глаза тускло-песчаной окраски глубоко сидели под надбровными дугами, отчего казались прищуренными и раскосыми, нос не помещался в гранёный стакан, ушные раковины отклеивались, а мозолистые пальцы оканчивались втяжными ногтями. Употребив загодя освежающие бальзамы, благоухал ювелир романтикой дальних дорог и опасными приключениями.
     Отрицая суть вздорных клятв его, но, принимая язык танца, капитулировала Василиса и приподымала паранджу, когда спикировавший с поднебесья воспитанник, изрыгая проклятия, отметился физиономией о завалинку. Отменно приложился Демьян, без лукавства, по-нашенски, и, продолжая поступательное движение, завертелся волчком. Угомонившись, покорно и тихо отрёкся:
     -- Я не брал линолеум...
     Пока сбежавшиеся аналитики из числа надзирателей вникали в подоплеку явления, ибн-Рахман перенёс ошеломлённую Василису в пищеблок, задрапировал попоной, и, подбадривая стряпух незатейливыми эссе, ополоскул котлы и кастрюли.
     -- Мой мальчик, мать честная, стал совсем взрослым!!! -- спохватился Приспичев.
     Ночь напролёт воодушевлённый отец отыскивал формулы успеха среди трещин потолка и устного народного творчества, после чего вносил поправки в талмуды...
     Когда заря налилась брусничным соком, а жидкую грязь сковала неопознанная сила, Антон растолкал Демьяна и для острастки посадил на цепь. А Трезору побрил усы, расчесал брови и, облачив во фланелевый комбинезончик, отволочил в группу.
     За околицей вьюжило. Мало-помалу кипящий прах затмил неумолимое солнце и пал наземь, приводя к общему знаменателю открытые широкие лога, плоские отроги хребтов и овражки, и буераки, и развороченные геологические шурфы.
     Снег шёл час, другой, а потом иссяк. Антон уложил в вещмешок шило, хлеба на сорок дней, головку лука, стрелу, окуренную можжевельником, профсоюзную книжку и нарядзадание. Поколебавшись, подмёл в горнице пол, потрусил половики и продезинфицировал дверную ручку. Сверил показания часов по длине тени от скворечника. Встал на добрые лыжи и, не оглядываясь, тронулся в путь. Демьян, питая честолюбивые замыслы, с пылающими висками бежал впереди и запоминал вешки.
     Так они миновали гумно, овины, таможню имени Шверника и мост, после чего вдали показались тупоголовые бастионы Спасских гор.
     У развилки на господствующей высотке стоял обветшалый монумент двух величин, реалистически размалёванных основными цветами: пионер (именно пионер) дул в горн, а пионерка (именно пионерка) вертела бубен. Ошибиться было нельзя, ибо секреты пола были продублированы поверх одежд кистью опытного патологоанатома.
     Антон дополнил собою скульптурный ансамбль и, целомудренно прикрывая котомкой пах, обозрел поле.
     Развернулась грандиозная диорама. По теневому склону, от души декорированному накипными лишайниками, из конца в конец носилась несметная рать. Стихийно разделённые на когорты, завоеватели потрясали пейджерами и оглашали степь воинственными гортанными криками. Промышляя по первой пороше гепарда и снежного барса, реже -- каракала, порой -- манула, мордовороты в состоянии крайнего возбуждения давали интервью, ухарски приосанясь на фоне гужевых средств, разоряли гнёзда, выжигали пустоши и топтали солонцы. Гармонисты-сверхсрочники пускали на нижних рядах плясовую, а какой-то удалец в маскхалате вдруг ворвался в круг и, лаская на предплечье чучело ловчей птицы, пошёл вприсядку, улюлюкивая и отбивая унтами дробь.
     -- Соплеменники, а не народ. Я с вас, мать честная, за каждый эмбрион из незаконнодобытой или поруганной самки млекопитающих взыщу как за взрослую особь данного вида! --пожурил их Антон и отступил в перелесок.

                *  *  *

     Кубарем скатываясь по откосу, путники свирепо фыркали, перетирая дёснами сморщенные подслащённые плоды рябины и осиновые прутики.
     Неожиданно деревья расступились, и далеко внизу открылось дно котлована. Зияло поганое озеро с солоноватой водой, поделённое пополам закопчённым остовом атомохода "Ядрёный", который перенесла по воздуху за десятки световых лет созидательная энергия освобождённого атома.
     Факт сей катастрофы изначально представляет тайное национальное достояние. Будучи невольным свидетелем, участником на вторых ролях и до мозга костей заводилой этой грязной истории, но, испытывая необъяснимую робость перед скорым на расправу судом шариата, мимоходом замечу, что исковерканное судно органично вписалось в окружающую среду, припорошилось валежником и перекати-полем,  и почему-то именно здесь в конце февраля полюбили справлять свои свадьбы стервятники.
     -- Я забыл свою винтовку у какой-то прошмандовки и в смятеньи топал в часть, прямо под ноги мочась, -- подал голос Демьян, перестав жевать и поводя ушами.
     -- Ты, мать честная, как Павлик Морозов, -- оскорбился Антон, застёгивая ширинку.
     Косогор был истоптан звериными тропами, спускающимися к водопою, а на берегу ржавели консервные банки и капкан с объеденным хромовым голенищем. Порыскав, Демьян переполошил куропатку, чередующую отдых с кормёжкой, и умоляюще поскулил.
     -- Рано, мать честная, торжествовать! -- укоротил прыть сына Приспичев и удалился по надобности.
     Меж тем стало смеркаться. Небо заволокли тучи. По зарослям камыша пробежал предупредительный шепоток. Мелким ситом повалила сухая бродячая канитель.
     В кустах кто-то застрекотал. Отворённой ладонью мальчик на побегушках ловил снежинки сиюминутного качества и, прежде чем они успевали истаять, узнавал буквы:
     -- Пускай... погибель нам пророчится... уж как-нибудь... перегодим... ведь говоря... что жить не хочется... мы сало русское едим!!!
     Рука озябла. Дёма присел на корточки и, уткнув лицо в колени, притворился мертвецом.
     Мгла сгустилась. С визгом понеслась по голой степи крупа, заметая следы, дороги, туземные яранги и пасущийся беззащитный скот.
     Опалённый стужей мальчик чувствовал, что за ним давно наблюдают неведомые ему твари. Чьи-то клыки щёлкали в лихорадочном параксизме в непосредственной близости.
     Внезапно небесный трепещущий свет раскинулся пурпурными складками от горизонта до горизонта. Сполохи озарили грозный силуэт атамохода и кишмя-кишащие окрест поджарые фигуры волков.
     -- Не понял, мать честная! -- рявкнул Антон, возникая на капитанском мостике и, наперекор урагану, по гениальной кривой устремилась стрела, прошивая одного за другим распоясавшихся душегубов.
     Спустя мгновение, Антон подхватил сомлевшего сына, запеленал, будто тонкостенный сосуд, плащом и, напролом, сквозь сугробы стал пробиваться к шоссе.
     -- А мине не больно, курица довольна, -- брыкался во сне Демьян.
     Не видно было ни зги, но где-то северо-западнее неустанно бил в колокола пономарь церкви Рождества Пресвятой Богородицы.
    Обретя ориентир, Приспичев перевёл дух. Высморкался. На их счастье замерцали фары приближающегося вездехода, битком набитого патриотически настроенными боевиками и их однофамильцами-заложниками. Выждав, Антон на ходу шилом расковырял люк и не имея почтения ни к чинам, ни к сединам, страшным ударом ноги утрамбовал пространство для своего наследника. Рядом втиснул, облобызав напоследок, справки. Заклинил крышку люка снаружи и, оттолкнувшись, упал.
     Долго полз он наперегонки по всем правилам тактики. Наконец, оцепенел.
     -- Эх, горе луковое, -- бредил Антон, зевая. -- Неужто концовку смазал? Поделом... Каждый самец-утконос получил от Создателя полую шпору, ведь в створе светящихся знаков безбрачный полёт невозможен...
     Свернувшись калачиком, злой охотник и отвратительный семьянин Антон Приспичев пригрелся, перестал зевать и погиб.

                *  *  *

     Такие дела. На другой день чествовалось воскресенье. Распогодилось. Установилась неимоверная теплынь, духотища. Верится с трудом, но среди жертв стихии тело Антона отсутствовало. Да никто его и не искал. Бензина не было. И мало ли той роковой ночью сгинуло без вести овцебыков и механизаторов при общей-то повальной безработице и нехватке удобрений.
     В этом смысле не повезло и Демьяну, хотя он вычислил озеро, атомоход и приметы побоища. Погоревав, освежевал хищников и мало-помалу сам-друг перетянул в город шкуры.
     ...Река времени струилась своим чередом. Денис раздувал искру божью и, чтобы добиться стабилизации в экономике, помогал обездоленным реализовывать на толкучке парчовые галстуки и подтяжки. Трезор двусмысленно баловался с мягкими игрушками, водил хоровод, не выкомаривал за обедом.
     Как это водится, в обществе циркулировали слухи о несметных сокровищах, унесённых нелюдимым траппером с собою в могилу. Упоминались "янтарная комната", заговорённый клад Ермака и какие-то лотерейные билеты.
     В семейном архиве уцелел фолиант в дерматиновом переплёте, озаглавленный "Мысли летящего в гору", по сути оказавшийся увлекательным дневником. События жизни Антона Приспичева предварялись привязкой к местности: "По контакту Молочного океана с Кисельным берегом...", а обрывались миротворённым увещеванием: " А ты, дурочка, боялась..." Промежуточный текст отсутствовал или был нанесён нестойкими чернилами. Немало поколдовав, похимичив, Дёма восстановил запись за 1941-45 года: "Эх, мать честная, не дойду я до Берлина", -- думал солдат", напрочь спалив всё остальное.
     К дневнику были подклеены заключённая в презерватив подарочная конфета про медведей на полюсе и четвертушка вощёной бумаги, испещрённая линиями.
     -- Был бы отец -- убил бы его, а коль нету -- купил бы его, --посетовал сирота, ознакомившись с особыми приложениями.

                *  *  *

     Методом проб и ошибок, экспериментируя на себе, одолел Демьян премудрости скорняжьего ремесла. Всю зиму, не разгибая спины, корпел он над завещанными отцом мехами: ампутировал ушные хрящи и волокна, присаливал, протирал опрелости уксусной кислотой, помещал ненадолго в сырые опилки. Потрепав, прилаживал шкурки одна к другой, кумекал, кроил и метал, а затем намертво стягивал края жилами из задних ног зайца.
     -- Рули высоты... подъёмная сила... -- всхлипывал он в прострации, раздавленный грандиозностью поручения.
     На Пасху проведать Приспичевых пожаловали питомцы детского сада. Конвоиры несли букеты из жёваных тряпок, а замыкали шествие слепой ювелир ибн-Рахман и посудница Василиса в позолочённой клетке.
     Гудело пламя, в чугунном чане побулькивала похлёбка из солонины да с огурцами, да с яблоками! Трезор, осуществляя общий патронаж, с толком, с чувством, с расстановкой подбрасывал в огонь кизяк, мимоходом зачёрпывая из котла лакомые куски. Возле него увивались кокотки и авантюристы...
     -- Вы чё, мать честная, оборзели? -- изумился незванным гостям Демьян, но заинтересованный в дополнительной рабочей силе лёгких, сбегал в погреб и наскрёб со стенок морозильной камеры пригоршню инея.
     Взгромоздясь на крыльцо, мальчик поворошил чешуйки льда, облекая алфавитом эмоции.
     -- Наш батяня, -- начал он издалека заздравную песню, -- был злым охотником и отвратительным семьянином. Можете его за это не уважать...
     Тут льдинки расквасились и, почухав мокрой пятернёй в затылке, подвёл черту:
     -- Вот, собственно, и всё... Приступайте к презентации!
     Штакетник рухнул и изо всех щелей хлынули бродяги, привлечённые неописуемым ароматом. ... Костёр давно погас, но на востоке предприимчивые чужеземцы реанимировали зарю. Подле чана в скандальных позициях прикорнули беспечные едоки. Меж тел прохаживался Приспичев-младший, хладнокровно поглядывая на часы и жульнически переводя вперёд стрелки.
     -- Подъём! -- вскричал он в конце концов. -- Или я вам сейчас ушки купирую!!!
     Очумелые гости выстроились гуськом и, покряхтывая, выволокли из ангара исполинский меховой мешок. Распространили его по двору.
     Разувшись, Дёма ступил на ковёр-самолёт, ощущая тепло и покалывание посмертной родительской ласки.
     "Я люблю своего папку. Он меня каждый день щекотит..." -- вспомнилось ни к селу, ни к городу.
     Отыскав ниппель, в мирных целях приладил к нему окаянный змеевик и, поднеся ко рту, решительно выдохнул. Вдохнул-выдохнул. В чреве исполинского резервуара наметилось тяжеловесное колыхание.
     Остальное было делом техники. Каждый подходил по очереди и, плутовато ухмыляясь, выдыхал в трубочку сытый воздух...
     Как-то всё получилось не по-людски, скомкалось: ни нашим -- ни вашим. Никто ничего толком не успел сказануть, не побалагурили... Малышня без спросу перегрызла стропы, звенящие от напруги, и аэростат, которому умысел мастера сообщил пропорции бледной клетки (из которой нечаянно проросли близнецы) и той разрывной пули, что оборвала победное шествие пехотинца... Короче говоря, аэростат во всей своей вещественной реальности взмыл в небо и вскоре превратился в едва заметную точку.
    Сиротливо завыл Трезор. Вой его подхватили окрестные валеты и дамки, но душераздирающая эта мелодия утонула в сиренах пожарных машин и карет скорой помощи.
     Околоток обезлюдел. Быт засасывал. Баба несла на коромыслах вёдра с семенем элитных парнокопытных. Вороны караулили застиранные полиэтиленовые пакеты. На заднем дворе думы седобородые сенаторы ховали в неглубокие выемки негосударственные животрепещущие предметы.
     А Демьян Антонович Приспичев мчался в сверхзвуковом беспределе навстречу пристанищу, где чисто и светло во веки веков, но нет ни еды, ни питья, ни друзей, ни врагов, лишь непонятно откуда всё порошит небесная манна, в кипельнобелых кристаллах которой сокрыта тайна мироздания и малой её щепоти довольно для обретения эпоса.   




На фото фрагмент авторской работы Владимира и Татьяны Герцен "Дети вдовы".