Бриллианты императрицы

Вилли Бредель.
БРИЛЛИАНТЫ ЖЕНЫ КАЙЗЕРА,
Берлин. Апрель 1947года. Нужно много фантазии, чтобы вызвать в воспоминании ещё раз картину этого города из тех дней.
    Развалины, руины, изнуренные фигуры с ручными тележками, змеи, подстерегающие народ, возвращение военнопленных, согнутые женщины, разбирающие развалины, чёрный рынок. Это первое, что приходит на ум, если представить  себе Берлин 1947 года. Здесь, где сегодня новостройки Карл-Маркс-проспекта, громоздились по обоим сторонам кучи развалин единственного Франк-Фурт-проспекта.  Площадь Александра – сейчас она оживлённая от трудолюбивых, спешащих людей,  середина Берлина, была тогда безутешное место, окружённое выжженными фасадами домов. Красный дом совета – один,  бросающийся в глаза, среди причудливых, искорёженных от разорвавшихся снарядов развалин, и Бранденбургские ворота – один уцелевший, тянувшийся безнадёжностью вверх, памятник
Среди всего этого хлама глыб и разрушенных стен, на каждом свободном месте улицы процветала тайная торговля со всяким и каждым. На Александерплац, на Потсдамской площади., на Розентхалерплац, у Бранденбургских ворот – всюду встречался этот чёрный рынок. Одна пачка американских сигарет стоила 120 марок, булка хлеба – 80 марок, бутылка водки -  из кормовой патоки – 300 марок, фунт(400 грамм) масла – 400 марок, плитка шоколада -  120 марок. За ботинки просили от 500 до 2000 марок. Одежда стоила от 1000 до 5000 марок, грамм золота – 1000 марок, а за бриллианты, в зависимости от величины и качества камня, один карат торговался за 50000 марок.
      Всё, что было дорого и в обрез, продавалось и покупалось. Спички, шоколадный сироп, а также бриллианты из бывшего дома кайзеров (императоров) династии Гогенцоллернов.
      Это было 14 апреля 1947 года. Под вечер, возле руин Потсдамского железнодорожного вокзала толкался один мужчина около сорока лет, в костюме, который, правда, выглядел убого, но ещё можно было узнать портного из ателье торгующих мод, пробирался и искал группы людей в американской форме.
     Наконец он нашёл одного в оливково-зелёной офицерском кителе, с блестящими пуговицами и золотыми буквами «US -  Forzes,“ вооружённые силы США, и подкрался к нему. Держа за спиной руки, он почти прошептал по-английски: «Пожалуйста, может быть, вы хотите купить бриллиантовое ожерелье? Чистейшей воды камни, не менее двух каратов. Они происходят из собственности немецких кайзеров. Вы можете, само собой разумеется, также заплатить и сигаретами». 
     Мужчина, однако, больше ничего не добавил к этому, а достал из кармана и показал своё бриллиантовое украшение, которое он завернул в тряпку.
     Откуда—то раздался резкий свист полицейского свистка, и, как испуганное стадо мексиканских бизонов, масса торговцев и покупателей в диком галопе кинулась врозь.
     Такие облавы происходили каждые два часа, здесь на «пупе земли», где три сектора Берлина граничат с четвёртым, они проводились каждый раз поочерёдно военной полицией, разделенных  оккупационных властей сообща с немецкой полицией
     В тот раз было очередь американской военной полиции «МП».  Дюжина «Джипов» блокировали привокзальную площадь.
     Долговязые парни в форме «хаки», в белых стальных шлёмах и синими повязками на руках, на которых по кругу чётко стояли написанные буквы »МП», спрыгнули вниз и ринулись в толпу, дико размахивая руками. Без разбора они хватали какого-нибудь посетителя чёрного рынка за воротник, трясли его, угрожали взять с собой, а затем, чаще всего же, отпускали его снова.
     Это была испытанная тактика «МП».  Запуганные торговцы чёрного рынка  бросали в таких случаях свои товары просто прочь и клялись, что они совершенно невиновны и лишь случайно очутились на чёрном рынке. Данный военный полицейский, не видя, в таком случае, причины арестовывать задержанного мужчину, отпускал его, и сам быстро нагибался за  отброшенными вещами.
Так обе стороны извлекали каждый свою пользу из этих облав. При этом же никому большого вреда не причинялось, так как торговец чёрного базара носил при себе только небольшую часть всех своих готовых изделий. С настоящим наличным товаром за пределами облавы ожидали супруга, дочь, или компаньон. Об этом обычае мужчина с бриллиантовым украшением в кармане штанов не знал. Он думал совсем не о том. Своё бриллиантовое украшение он выронил, поднял и побег убегать, но был задержан полицейским. С простотой несведущего он полицейскому, который задержал его сказал: «Бриллианты моя законная собственность, и я хотел лишь продать их господину американского офицерского корпуса. Тут вы, пожалуй, ничего ведь не станете против этого возражать». Но служащий «МП» возражал против этого прежде всего потому, что торговец бриллиантами не  проявил склонность выбросить наименьших два-три камешка украшения.. Так что он наложил ему наручники вокруг левой руки и повёл его к своему «Джипу». Спустя полчаса мужчина с бриллиантами сидел в доме по улице Потсдамской,  11, на Лихтерфельде, в тогдашней штаб-квартире американской уголовной полиции «CSD.»
  Здесь он сначала был допрошен низшими служащими этого заведения, а после был расспрошено своей личности. Простодушно, вызывая смех, торговец бриллиантами  давал показания: «Меня зовут  принц Фердинанд Шоенах-Каролат, и я пасынок последнего немецкого кайзера Вильгельма Второго» Он имел очень гордый вид после этого, думая, что это должны записать в свой протокол.
  Американцы  были немного удивлены. Они не знали с чего  надо начинать записывать данные личности принца, и ссорились над тем, которое имя они должны записать в свой протокол: «Фердинанд Шоенах» или «Фердинанд Каролат», или «Фердинанд Шоенах-Каролат», и пытались объяснить несмышленому писарю «КИД», что «принц» и приставка «цу» есть неотъемлемая часть фамилии кайзеровского сына в немецком генеалогическом календаре. Чиновники не понимали этого, несмотря на  неоднократные пояснения, и передали наконец дело мэру берлинского штаба „CSD“. Рей Карлуччо, сорокалетний итало-американец, который в своём оливково-зелёном мундире офицера выглядел как звезда Голливуда Франк Синатра. Ему было, по меньшей мере, известно о существовании ранее немецких кайзеров. Он велел показать ему задержанного кайзеровского отпрыска, и внимательно выслушал историю продажи бриллиантового  ожерелья. Затем он по- отечески снисходительно кивнул и сказал: «Ну, хорошо, мистер Каролат, возможно, что ожерелье принадлежит вам законно,  это мы ещё проверим, но, несмотря на это, недопустимо предлагать такую стоимость на чёрном базаре ради вашей собственной безопасности. Представьте-ка себе, что с вами бы могло случиться, если бы вы попали в руки преступных элементов».
  Очевидно, Фердинанду нравилось, как Карлуччи рассматривал дело, ибо он проникнулся таким большим доверием к американцу, что он попросил его предложить покупку украшения, которое интересовало офицеров. Он при этом намекнул, что ожерелье представляет лишь небольшую часть от общих украшений, которые его мать, вдова кайзера, Гермина имеет в собственности.
   Офицер «CSD» долго медлил, прежде чем ответил, а потом он сказал, не дав ожидаемого ответа Фепдинанду: «Скажите, мистер Каролат, - уклончиво, - «как вы, собственно говоря, в родственной связи с Вильгельмом Вторым? Вы говорили до этого, что вы якобы пасынок. Но вы ведь вовсе не носите фамилию Гогенцоллернов?»
  Фердинанд обдумывал лишь некоторое время.
   «Моя мать была замужем в первом браке за принцем Жоан Георг Шоенах-Каролат. Это мой отец. В 1922 году после смерти моего отца моя мать вышла замуж за его кайзеровское величие Вильгельма Второго. Благодаря этому я стал его пасынком».
  У Карлуччи появилась на губах ироническая усмешка.
     «В 1922году, вы говорите? Тогда Вильгельм Второй сидел уже в Дорне. В то время он уже был не немецкий кайзер».
 «Верно»,  - ответил Фердинанд». «Почему вы тогда сказали ещё «кайзеровское величие?» «Это сам Герман Геринг сделал, когда посетил Вильгельма Второго в Дорне».
      Карлуччи недоверчиво посмотрел на Фердинанда. «Геринг? Нацист Геринг? Он был в Дорне у вашего кайзера?  Что хотел нацист от старого Вильгельма?»
  «Герман Геринг прибыл в апреле 1933 года, после знаменательного государственного акта в Потсдаме, на котором старый фельдмаршал Гинденбург торжественно провозгласил новое национал-социалистическое государство», – проговорил Фердинанд, полный гордости.
  Воспоминание об этом «великом дне прусской истории» наполнило его. Но на Карлуччи его слова произвели небольшое впечатление.
   «Я не понимаю», - сказал Карлуччи и пожал плечами, - «чего вдруг нацисты захотели от Гогенцоллернов?»
  «Четвёртый старший сын его величества, принц Август Вильгельм, был с 1931 года в СА, штурмовых отрядах, и таким образом старый член национал-социалистической партии. Это было единственным основанием завязать отношения между новым государством и старым кайзером Вильгельмом. Да и, пожалуй, не упускали из виду, после кончины господина фельдмаршала фон Гинденбурга, занять стул государства одним из Гогенцоллернов».
  Для Карлуччи всё это усложнялось. Кроме того его интересовали бриллианты Фердинанда больше, нежели комбинации и исторические рассуждения об отношениях нацистов к династии Гогенцоллернов.
  «Ну, извольте, это, впрочем, уже неважно», - и поэтому невежливо завершил изрядный доклад Фердинанда «Расскажите мне, любезный, откуда у вашей матери бриллианты Вильгельма? И где сейчас находится ваша мать?»
  Раздасованный  тем, что его так бесцеремонно прервали в своей излюбленной теме, Фердинанд сказал: «Украшение принадлежит ей. Его кайзеровское величие подарило его ей. Кроме того она  и так уже была, как пережившая супруга, управляющая фамильной собственностью».
    «А где ваша мать сейчас? – мигом остановил Карлуччи эту новую прогулку Фердинанда по семейной истории.
    Фердинанд грустно скривил свой тонкогубый рот. «У русских», - сказал он так измученно, что звучало это, как от причиненной физической боли.   Карлуччи потерял заспанное выражение лица. «У русских? Она в Сибири, или, что вы имеете в виду?»
     Приглушенным голосом Фердинанд сообщил  «тернистый путь» его матери, вдовы кайзера Гермины. После смерти Вильгельма Второго она выехала из Дорна и возвратилась в замок Саобор, в Верхней Силезии. В 1945 году, когда с победой Красной Армией над фашизмом, господство феодалов в Польше пришло к концу, она бежала в Германию и поселилась  во Франкфурт-на-Одере
  Почёсывая голову, не существенно интересуясь, Карлуччо выслушал эту часть истории. « Что ж она сейчас живёт в русской оккупационной зоне? Там у неё ещё не отобрали украшение?» «До сих пор ещё нет. Но они, естественно, не знают. Если только коммунисты разузнают, что за ценности она сохраняет в своей убогой квартире, они будут долгое время  следить за бриллиантами в имении. Поэтому постараюсь доставить украшения сюда».
Карлуччо сразу прямо-таки навострил уши. «Что же, у вас есть связь с вашей матерью, Каролат? Разве вы её уже навещали?»
 «Нет, это неестественно. Это было бы опасно для меня. Но у меня есть одна знакомая, которая частенько ездит во Франкфурт. Так с мешком картофеля, мешочница. Это меньше всего бросается в глаза. Она наладит прямую связь с моей матерью».
  Карлуччо, погруженный в раздумье, взялся за ожерелье, которое всё ещё лежало на его письменном столе. «И она вам принесла ожерелье?»
  Кайзеровский пасынок кивнул «Да, моя мать подарила его мне. Я должен был его продать и от выручки где-нибудь в Германии, по возможности, в Баварии, приобрести земельную собственность».
 Шеф «CSD» задумчиво кивнул. Он медленно проверял финансово-технический манёвр кайзеровской вдовы. Земельная собственность в Германии. Имеется ли она в то время, когда ещё даже примитивные насущности, бутерброды, купить не были обеспечены. Многократные участки земли, среди мирных островков, в противоположность ценам на продукты питания и деликатесы продавались очень дёшево. Бриллианты, напротив приносили наивысшую прибыль. Тысячи солдат и офицеров американского гарнизона выменивали за сигареты и спекуляцией продуктами питания огромное имущество. За деньги были имперские марки, но и они были обесценены, так как они не могли на родине переводиться. Такая малая ценность их вряд ли могла купить участок земли. Бриллианты, золото, драгоценности, напротив, ценились, и можно  было наилегче заработать в Америке.
  Большой спрос на бриллианты отражался на цене. Один карат бриллианта в 1947 г. на чёрном рынке обходился почти в пятьдесят предметов по мирной цене. Один квадратный метр разрушенного замка или дома стоил десятую часть от того, что за это просили и платили при нормальных обстоятельствах. Таким образом, сейчас продавались бриллианты, и прибыль вкладывалась в недвижимое имущество, делалось и рассчитывалось на далёкое будущее. Это лучшее занятие, которое, вообще, возможно было в то время.
  Рей Карлуччо нервно крутил ожерелье между своими изящными наманекюренными пальцами. Он беззвучно подсчитывал по одному звену цепочку. Двадцать два бриллианта оправлены в платину с изысканной красотой - весели меньшие около двух карат, большие от восьми до десяти карат, - он осторожно ощупал своими пальцами. В мыслях он при этом высчитывал фактическую стоимость украшения, которую он получит из шва в это удачное время.
Двадцать два камня весят сто карат – это дало по цене чёрного рынка округлённо 50 тысяч марок за карат, круглым счётом пять миллионов имперских марок, - так подсчитал он. И он спросил кайзеровского отпрыска: «Сколько вы хотели получить за цепочку, мистер Каролат?»  Фердинанд без задержки ответил: «Полтора-два миллиона марок».
 Карлуччо потихоньку считал дальше: « Одна пачка сигарет стоила в столовой один доллар. На чёрном рынке получали за эту пачку – 200 сигарет – 1000 имперских марок. Он мог, таким образом, украшение, которое по довоенной цене стоило самое меньшее 50 000 долларов, в настоящее время за 500 долларов. Или – подсчитаем по-другому, - если он выманит по дешёвке украшение и сможет продать его по двойной цене или тройной цене, он одним махом заработал бы состояние. Он  призвал себя к спокойствию и равнодушию, когда он сказал Фердинанду: «Я, возможно, нашёл бы покупателя, он дал бы вам миллион.
«Полтора и не меньше», - потребовал Фердинанд.
  «Один миллион, - сказал я, - но прежде всего надо уточнить одну формальность. Не попадает украшение под военные трофеи?  Не принадлежит ли оно нашим русским союзникам? Они бы смогли создать нам трудности, если бы узнали об этом».
   Фердинанд кусал губы, прежде чем ответить.
Перевод с немецкого  Вальдемаруса.
Продолжение следует.