Можно ли есть сыроежки сырыми?

В Интернете встречается множество материалов, изобличающих народную этимологию. И зачастую они справедливы, потому что толковать происхождение слов сегодня берутся все, кому не лень. Иногда создается впечатление, что люди даже средней общеобразовательной школы не закончили и не имеют ни малейшего представления о морфологии слова, о словообразовательных принципах. Так, некоторые уверены, что существительное «столица» совместило в себе два корня – «сто» и «лиц» (сто лиц). По этому же принципу у них складывается слово «улица» («у лица» – якобы «та сторона, в которую дома обращены фасадами»). Другие пытаются связать воедино английское по происхождению «сквер» со славянским «скверный». Третьи полагают, что прилагательное «беспечный» появилось на Руси в период резкого изменения климата (похолодания) для обозначения тех людей, которые не позаботились соорудить в доме печь. И таких примеров много, слишком много.
Дело в том, что слова в языке различаются по степени понятности. Есть слова, обладающие внутренней формой, их лингвисты называют мотивированными. Так, образование слов «подберёзовик», «подосиновик» прозрачно: они означают грибы, один из которых растёт под берёзой, а другой – под осиной. С «боровиком» ситуация сложнее: может он похож на борова? Или в его корне звучит слегка измененное прилагательное «бурый» (по цвету шляпки)? В этимологическом словаре Шанского находим более вразумительное объяснение: «Боровик» – от «боровой» (гриб), то есть «гриб, который растет в хвойном лесу, в бору».
  О белом грибе человек также сходу не может сказать, почему он назван именно так, хотя сам корень слова совершенно понятен. В самом деле, почему «белый», ведь шляпка гриба, как правило, имеет коричневатый окрас, а испод почти у всех грибов бесцветный, так какой в этом смысл? Говорят, что белый гриб – единственный, который при тепловой обработке не чернеет. Все остальные при сушке, варке, жарке темнеют и поэтому называются черными. Единственный гриб, сохраняющий белизну при термической обработке, получил свое название под стать именно этому качеству.
Но это всё слова, корни которых имеют смысловой отклик, которые мы можем ассоциировать хотя бы с чем-то.  Существует и другой пласт лексики, то есть слов, внутренняя форма которых носителям языка не ясна. Иногда, сталкиваясь с немотивированным словом, люди пытаются его осмыслить, в результате чего оно видоизменяется, становясь как бы понятным человеку. Возьмем слово «воробей». Сегодня в нем явно слышится «вора бей», даже если причины вкладывания такого смысла туманны. То же с названием «соловей» – певчая птичка словно вьет свое неподражаемое соло на фоне прочего чириканья. Эти примеры иллюстрируют поиски народом осмысленности внутренней формы слова, по существу являя частные случаи народной этимологии. Дело в том, что рассмотренные примеры имеют славянское происхождение, и вначале выглядели как «врабий» и «славий», то есть не имели отношения ни к «воровству», ни к «солированию». И совершенно точно их окончания не подразумевали таких действий как «бить» или «вить», скорее уж это были окончания, характерные для имен прилагательных.
Этимологизация слов на уровне освоения языка, запоминания лексического багажа, установления внутренних взаимосвязей – вещь неизбежная, в той или иной мере ей занимаются все люди. Другое дело, что некоторых она слишком увлекает, и они начинают искать в словах внутреннюю форму в качестве рационального объяснения их значения без учета исторических реалий происхождения лексемы. А порой, как мы уже отметили, и без понимания законов лингвистики. Если научная этимология устанавливает происхождение слов, исследуя историю их появления в языке, сравнивая написание в старинных книгах и древних манускриптах, то народная этимология пытается объяснять слова на основе случайного созвучия, в качестве базы привлекая лишь синхронное состояние языка.
Активно принципы народной этимологии реализуются в речи детей. Учителя отмечали, например, такие написания: «спортакиада» (сближенное со словом «спорт»), «копитал» (со словом «копить»), датация (с глаголом «дать»), «вониль» («вонь»). Путаются и взрослые, пытаясь соединить «граммофон» с «громкостью», «нервность» с понятием «невроз», вывести «историю» «из Торы» или «из стари».
В большинстве случаев люди таким образом демонстрируют свою неграмотность, однако бывает и так, что этимологизированные народным сознанием слова входят в язык или обретают новые смыслы. Под влиянием народной этимологии получил новое значение глагол «довлеть», родственный словам «довольствие», «удовлетворять», «довольно», ранее означавший «быть достаточным». Со временем он оторвался от своего лексического гнезда и сблизился со словами «давить», «давление». Сегодня в большинстве случаев он употребляется в сочетании с дополнением «довлеть над кем-то, чем-то» в значении «давить, подавлять, тяготеть» или «нависать, создавать угрозу».
Если бы в слове не происходило постоянное расширение зоны содержания, из языка не исчезали прежние понятия и не возникали новые, порою наполняя старые формы, то у учёных не было бы никакой необходимости создавать науку этимологию, так как происхождение каждого слова оставалось бы совершенно очевидным даже для неспециалиста. На практике мы имеем дело с системой, в которой постоянно происходят различные процессы, в том числе меняется значение слова, подвергается корректировке и его форма. Поэтому происхождение большинства слов представляется нам загадочным или совершенно темным. Реконструкцией утраченных смыслов и занимается наука этимология. Именно нарушенные в результате эволюции языка древние связи и восстанавливают своей работой этимологи.
Вопрос только в том, всегда ли результатам их труда можно безоговорочно доверять? Как правило, мы видим лишь конечный итог деятельности учёных, читаем выводы, включенные в статьи этимологических словарей. Доказательная часть остается для неспециалистов за кадром, и нам остается только верить языковедам на слово. Иногда утвержденная этимология может показаться странной, если не выразиться еще категоричнее. Так, сложно принять на веру, что слово «страус» происходит от греческого «воробей», «гнев» причастен «гнили», а «слон» – это искаженное «лев», подслушанное у тюрков. Подобные утверждения, как мне кажется, и мотивируют людей на собственные поиски истины.
Но давайте уже закончим затянувшееся вступление и перейдем непосредственно к заявленной теме. Создается ощущение, что в этимологии названия гриба «сыроежка» ни профессионалы, ни дилетанты не чувствуют трудности. «Сыроежка» – «гриб, который можно есть сырым» – отмечено во всех этимологических словарях. Да что там словари, спросите любого, и вам ответят то же самое.  Получается, что в составе слова все совершенно четко видят две основы: «сыро» и «еда».
Несмотря на это никто почему-то сырыми сыроежки не ест – этимология этимологией, а с желудком шутки плохи и здоровье дороже. Считают, что название сыроежки связано не с тем, что ее можно употреблять в пищу сырой, а с особенностями её приготовления. Большинство съедобных грибов, которые, разумеется проходят процедуру засола, можно употреблять в пищу только через несколько дней, а то – и недель. Что же касается сыроежек, то данное семейство маринуется намного быстрее, и, замочив грибы сегодня, уже завтра вы сможете порадовать свою семью или гостей лакомством, при этом, грибы остаются практически сырыми. Вот так объясняется происхождение названия – «сыроежка» на сайте «Вопросы почему» Однако никто почему-то не задается вопросом, а где в слове «сыроежка» корень, связанный с глаголом «есть»? Разве слово имеет вид «сыроеда»? или хотя бы «сыроешка»? Несколько веков назад в употреблении слова не фиксировался уменьшительный суффикс, говорили «сыроега» или «сыроежа». Но, насколько мне известно, глагол «;сти» не образовал подобных форм. Мы знаем: «еда», «поедание», «поесть», «съестное», «съедобный», «объедение», «обед», «едок», «едкий» или с перегласовкой: «яды», «ядовитость», «всеядный», «плотоядный», «сыроядение», «яства» и др. Где еще, кроме слова «сыроега», корень «ед» изменился на «ег» или «еж»? Таких форм нет. Тогда на каком основании делается вывод о том, что «сыроежка» – это гриб который можно «есть сырым»?
Возможно, аргументом, подкрепившим данную позицию, служит наличие в языке слов «малоежка», «сладкоежка», внешне похожих на анализируемое существительное. Но «малоежка», «сладкоежка» – уменьшительные от «малоед» и «сладкоед»; формы «малоега», «сладкоега» если и употреблялись, то распространения не получили. Таким образом, эти слова не были изначально близки, но стали такими в процессе ассимиляции. Кроме того, «малоежка» и «сладкоежка» обозначают субъекта (того, кто ест), а «сыроежка» – объект (то, что едят), поэтому их словообразовательные модели не могут совпадать.
В русском языке много слов, оканчивающихся на «га»: «дорога», «вьюга», «дерюга», «верига», «деляга», «ворюга», «барыга», «колымага» и пр. Почему никому не пришло в голову, что «телега» или «толпега» имеют в своем составе производную глагола «есть»? Потому что в этом случае абсурд очевиден, семантика данных слов не может быть связана с пищей. Но из этого не следует обратное. Да, сыроежка – гриб съедобный, но этого недостаточно, чтобы утверждать, что в составе слова содержится морфема, происходящая от корня «ясти», ведь в названиях других грибов ничего подобного нет.
Может быть, в данном случае мы видим пример, когда и народная и научная этимологии соблазняются «очевидностью» и на равных делают поспешный, непроверенный вывод, не сильно отличаясь друг от друга? Может быть «сыроега» содержит в своем составе достаточно распространенный в старинных словах суффикс «г» и не связано с глаголом, означающим принятие пищи? А «сыроежка» – всего лишь уменьшительная форма от первоначального слова (ср. «телега» - «тележка», «дорога» - «дорожка», «стега» - «стежка», «варега» - «варежка»)? Может быть это слово, как ложный гриб, лишь создает иллюзию мотивированности, понятности, по сути таковым не являясь? Не зря же сыроежки не едят сырыми.