Би-жутерия свободы 254

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

 Часть 254
 
– Плохо, что вы, Гастон, на вид разумное существо, просадившее денежки, находитесь в услужении лирицизма, затерянного в сновидениях, и наотрез отказываетесь поместить моё умеренно-похотливое обозрение «Переносица в средневековье». Оно без обиняков повествует о неизбежном приходе начинающего мужчины в период упадка к неразделённой постели – признанному мерилу избыточных эмоций в перетягивании нервных канатов на семейных матрацах, набитых можжевельником и таллерами. Появись обозрение в рубрике «Ни слова о неразбавленном сексе», оно произвело бы страшный по нашим временам фурор, – заявил профессор Жорж Пиггинс (по маме Вассерман, а у бывших сокамерников – Бледная Спирохета). – Я по требованию сменил пластинку хитового уса из-за режущего слух инструмента – плаксивой скрипки, и привнёс нечто новое в надежде перевернуть настроение читателей на другой бок. Бижутерия из польских стекляшек на шее танцевала Мензурку моей пассии.
 
Сегодня я, конечно не в себе.
Слова навеселе
на вертеле слепого языка играют в прятки.
И женщина, отдавшись без оглядки,
гребёнкою по волосам гребе...
после того, как был продолжен род наш.
И смерча хвост деревья бьёт наотмашь
Там, за окном.

Здесь мы сидим в тепле.
Кого-то бьют обутыми ногами,
вбивают в голову,
врезают словом в память...
Простите, я сегодня не в себе,
но в заблужденьях смел и безупречен.
Никто меня не любит, не подлечит.
Меня не выбить,
мой престол в седле.

– Послушайте, мальчик от поэзии, у меня сложилось впечатление, что ваш герой прошмыгнул носом вовнутрь, но запах терпких духов оттолкнул его. Упрощенчество непритязательной манеры вашего письма созвучно с младенчеством и попахивает несвежими пелёнками. Скажите, кто вам по дешёвке спихнул на Драйтоне электронные щипцы для выпрямления мозговых извилин, и я обещаю не разглашать тайны. Вы, патологический нарушитель условностей, роняете равнозначные кастрированные мысли, облекая их во фразы и чрезмерно увлекаясь уравниловкой. Неоправданный гротеск, разрозненные словесные передёргивания являются излюбленными приёмами профессора Жоры, в построении цепочки повествования которого недостаёт цементного раствора.
– Вам не удастся ампутировать мою мечту! Ну что вы, Гастон,  понимаете в современной литературе! У меня полным ходом идёт запущенный процесс очеловечивания животных.
Мои герои богаты и целомудренны. Они оставляют состояния кошкам. Собак учат не гоняться за гепардами в корыстных целях.
– Исходя из того, что один из героев ваших иносказаний пытается узаконить браки между мопедами, почему бы вам, Жорж Пиггинс, не оставить тему животного мира в покое? Почему бы не начать печататься во французском юмористическом журнале «Пи суар в квадрате» в разделе «Бюстгальтеры смеются»? – конопато-матерчатые отёчные оползни на лице редактора, явно довольного своим авангардистким предложением, разгладились. – «Пи-суар» издание уважаемое,  соответствующее мировым стандартам высокого уровня морального разложения. Правда, вашим вдохновенным проектам не мешало бы пройти курс дыхательной гимнастики, а творческие потуги представляются  несколько обезглавленными, но это легко поправимо, вы просто не в том месте совладали с дыханием и уложили его на обе лопатки в песочнице для кошек, не ведающих котировок малохитовых музыкальных шкатулок и Палеха на Нью-Поркском рынке. Под завязку вы ни в чём не повинной юной поросли швырнули оземь товар, не учитывая, что он не бумеранг – бросишь, не вернётся. В отместку на высказывание редактора признанный учёный улицы, впаривавший лохам в проходняке куклу (джинсы с одной перекрашенной в блондинку брючиной), манерно выставил на обозрение синюшный ноготь мизинца, увенчанный бриллиантом жёлтой воды, специально подобранным под цвет стиснутых зубных протезов, и отпарировал:
– Мы вступили в XXI век, предназначение которого поменять половозрелость на кредитоспособность, а вы, Гастон, всё хотите отвести мне в современной литературе незавидную судьбу эха заброшенного колодца с откачанными правами и думаете, что  вольны на свой лад переделывать мои труды и преображать Вселенную. Ошибаетесь! Лучше не забывайте регулярно чистить ядовитые клыки критики, не то закончите полными съёмными протезами. А пока спешу сообщить, что мне звонит по родственной линии сухопарый фрукт, выигравший соревнование по вытяжке лиц от удивления и ползанью на брюхе перед начальством, – небрежно бросил Жорж, грациозно изогнув жирафлиную шею а-ля Жирофле-Жирофля, – извините, я поставлю вас, Гастон, «на холд» томительного ожидания. Наслаждайтесь всласть моей гениальной рукописью, пока я переброшусь парой слов по мобильнику, в котором, как вы слышите, нетерпеливо звучит освежёванная тушь, и не забывайте, – мне удаются эпосы в пафосе. Осваивая мои премудрости, не воспринимайте жизнь как ограничитель времени. Признаюсь, я игнорирую любимые вами санчасти речи, и отвергая её мелодику, делаю непристойно-выгодные предложения моим героиням, этим пугалам на углах безграничного города.
– У вас численный перевес на банковском счету, Жора, вы  позволяете всё что заблагорассудится, превращая литературу в буффонаду, точнее в жмых первого отжима. Видимо, в вашем родительском доме не было штор, папа курил, а мама экономила на дымовых занавесках. На вас это отразилось. К примеру, зачем вместо «группы гостей» писать «труппа костей», что звучит как «Праздничный набор», доставляемый в конструкторское бюро на Первое Мая. Вы ошибаетесь, если думаете, что вам дозволено оскорблять читателя и меня в предварительном прочтении этой абракадабры.
Тирада Печенеги повисла в воздухе безответным замком.
В трубке заиграла, врезающаяся в ославбивающую память,  мелодия профессора Пиггинса с монотонно повторяющейся фразой: «Придёт время сочтёмся, когда Европа разденется до Чёрного пояса Африки». Минуты ожидания стекали в безвременное пространство, как гуртом текущие часы на картинах Сальвадора Дали.
Гастон Печенега по-тигриному зевнул безразмерным геликоном рта, воспрянул духом, потянулся и заслушался, блаженно сомкнув астигматичные глаза. Он полностью разделял общепринятое валютное счастье с его чулочным помещением не отмытых вкладов, где подчёркнуто вежливые строчки упружили в речитативе, как девичья грудь. Внезапно Гастону Печенеге стало мокро – за окном закапал жалостливый дождик, видимо, из солидарности.

На фоне забот и людского ко мне безучастья
Запущенный в бесовский, бизнесовый водоворот
Настырно стремился к вершине валютного счастья
С швейцаром у входа и сейфом зелёных банкнот.

Дорога удачи вела меня круче… и круче
Я сам становился, купаясь в деньгах, как в воде.
Одет от Кардена, от Кальвина Клайна и Гуччи,
Я к вилле в восьмерке подкатываю, в БМВ.

Поужинав плотно (что вывезено из России),
Я в лифте стеклянном спускаюсь на первый этаж,
Встречаю тебя в подогретом, закрытом бассейне
Такой красоты, где всё кажется – это мираж.

Легко подплыла ближе к бортику из фаянса
И вышла навстречу. Дворецкий наполнил хрусталь,
Поднёс нам бокалы и тихо по-итальянски
Спросил меня вежливо: Босс, как дела (Come stai?).

Почувствовал счастье – тепло разливалось по телу,
Мечты воплотились взошедшего на пьедестал.
За деньги себе покупаю людское бордело,
И я поднимаю за это хрустальный бокал.

– Не огорчайтесь, Жора, тысячелетия не изменили Нефиртити, возможно её положили на сохранение, – угодливо засуетился Печенега. Полосатые линзы в его глазах, подобранные на прилавке в аптеке в тон галстука,  заигрывали с нетрезвым румянцем. – Внимательно прослушав то, что вы мне поставили, я постараюсь устроить всё наилучшим образом. Выбирайте любой нравящийся вам словесный водораздел, но не рубрики «Ни слова о сексе» и «По писькам трудящихся». Они табу для взрослых, и направлены исключительно на задачу исправления зверского прикуса прыщавых подростков. В этом непосредственно заинтересованы исправительные учреждения и круглогодичные рабочие лагеря для малолетних скорописных нарушителей на заборы, окружающие нас.
Не сомневайтесь, я ценю ваши старания грамотея в эпической поэме-свежачке «Шестипалый хирург спас меня, пошевелив шестернёй». И примите мои искренние соболезнования по поводу торговли космическими капсулами и гондолами в аптеке № 254, не принесшей вам вожделенного миллиона. Кстати, а страдали ли бронхиозавры от бронхиальной астмы, и как обстоят дела с обострением блефарита у шулеров в бессонные ночи в сонливые дни?
– Вы, опостылевший, куражитесь надо мной, уверенный в собственной непогрешимости, и набираетесь храбрости высмеивать меня, допуская язвительные замечания! Хотите доказать, что мыслите шире спины соседа-издателя! Морочите голову несусветными россказнями! И это притом, что вы моего мизинца без перстня не стоите. Да я вас, вежливо выражаясь, гниду, в порошок сотру! Вы бы ещё спросили об изменениях в составе мочевой кислоты в мочке уха при нервных стрессах! Для молодняка я пишу «того», что не бывает, и это самое, что ни на есть оно... Взять, к примеру, историю «Как я непредвиденно стал миллионером». Иду себе, никого пальцем не трогая, по Качающейся улице, вижу десять пфеннигов валяются на спине. Что вы здесь делаете, спрашиваю? А мы тебя ждём, отвечают, ложись рядом, одиннадцатым будешь. Но я не выхожу в люди, чтобы не унижать человечество – оно и так унижено. После этой встречи я задумался, не пора ли заняться своим здоровьем по индийской системе и не записаться ли мне в йогурты под псевдонимом Эмиль Неопровержимый?
– Возможно всё-таки в йоги, профессор. Но удосужиться чести похвалить вас я считаю выпавшим мне долгом, а соприкасаться тем более. Задний ход ваших мыслей, напичканный персиками, поражает. В описании ужасов вы достигли апогея – к сравнительной и превосходной степени добавили содрогательную. А как понимать это сочетание, Пиггинс? «Пигмейлы пигмеев пигментные». Если вы перечитываете такое, советую не заглядывать себе в душу – ослепнете, учитывая, что сомнительные идеи излагаете на бумаге, точнее нанизываете бисер слов на прогнившую нитку, вот ожерелье повествования и рассыпается.

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #255)