Провинциальная богема

Возьмём тебя или меня,
Какая злая чертовня,
На поводу у Геродота
И полупьяного Федота,
Переживать о том, что кто-то
Своё, земное, отвонял.
Угрюмой доле идиота
Не изменял. Как небожитель
Брёл по вагонам общежитий,
Во всяком общежитиЕ
Ища свое. Теперь скажите,
Каким количеством народа
Многострадальная природа
Определяет бытиё
В доисторическое стойло?
Проблема выглядеть достойно?
Говно – тире – оно моё.
Падеж предложный – о говне.
У Блока истина в вине.
Ему на всякой глубине
Любая музыка – Битлы,
Любая впадина – вагина,
Большие ломтики свеклы,
Как торжество гемоглобина
На опрокинутом сиденье 
Муниципального такси.
Луна вокруг своей оси
Летит навстречу Кали – Юге,
Уже на севере и юге
Её, как шарик пластилина,
Немного вытянуло формой,
Напоминающей овал
Хорошей греческой маслины.
Господь его нарисовал,
Когда увлёкся дадаизмом.
Родился вовремя, крещён
(читай, заранее прощён),
Красив, как провансальский ужин,
Уже не юношей, но мужем
Любил играть с самим собой.
В запой
Читал Петрарку и Камю,
Сердца девичьи на корню
Губил и часто был невесел.
Он столько сам ещё не весил,
Сколько козюль наковырял
В читальном зале профсоюзной
Библиотеки. Но зато
Был премирован, и повторно.
Строгал талантливо, упорно
Аллегорическое порно.
Был так придавлен этим свыше,
Что из него едва не вышел
Толк.
Бывало, с чувством, с расстановкой
Блаженно ссал за остановкой.
Так увлекался, что квартала
Большой октавы не хватало,
И так растянутой подчас.
Мы называем это просто
Ахроматическим поносом
Или коротким словом «джаз».
Но честь имел. Три раза на день.
Любил в холодном лимонаде
Густые краски разводить.
Купил машину, но водить
Не научился. Жил в столице,
Менял фамилии и лица,
Ел макароны с хлебом, пил.
Слуга банальных обстоятельств,
Завёл друзей на телебашне.
Не раз сходился в рукопашной
С московской публикой, уже
Как чей-то полупротеже.
А как приятно в разговоре
Упомянуть, что ты знаком
С таким-то сукиным сынком,
Что ты с ним спишь, и, между прочим,
Не только ночью, но и днём
Твоя фамилия при нём.
Таксист от удивленья на фиг
Чуть не разбил свой белый «рафик»,
Моргнул оракулами фар
И высадил на тротуар.
Вы скажете: пустая тема,
Не стоит мятого листа,
Провинциальная богема,
Ну что ты, парень, перестань.
И я охотно перестану.
По крайней мере между строк
Копаться как-то не пристало.
Богема – не от слова «Бог»
И не от слова «геморрой».
Хотя, мне кажется порой,
Герой, дошедший до финала
С дырой в башке, подходит мало
На роль заглавную, но тут
Другое дело. Люди врут,
Что он стоял на тротуаре.
Из подворотни вышел парень
При синтепоновом плаще
(не ты ли, Брут?), и, вообще
не говоря ни слова, вынув
волыну, выстрелил в упор.
Никто не знает до сих пор,
Кто виноват, что делать, кто
Стащил с убитого пальто?
Алхимия простых поступков.
Когда его несли в гробу,
Дыра, как камень Кауступха,
Сияла у него во лбу
И освещала остановку,
Где он когда-то ночевал,
Стекло парадной, лаз в подвал,
Где между кирпичами спрятан
Ещё не тронутый пакет
Со шмалью. Через пару лет
Сопьётся бывшая подруга.
Продав издателям альбом
Его рисунков, переедет
Куда-то за город и там
Заплатит Богу по счетам.
Друзья отметят годовщину
Безвременной кончины. И
Потянутся за днями дни.
К чему я, собственно, всё это?
Одна приличная газета
Просила написать статью
Об этом парне. «Посмотрю», –
Ответил я, спускаясь в бар,
Где тут же пропил гонорар.
Ко мне подсел какой-то хам.
– Как вы относитесь к стихам
Такого-то такого барда?
– Меня тошнит от авангарда
И андеграунда, к тому ж
Не забывайте, чей он муж.
Но вот я дома, на столе
Ещё дымится писанина,
На кухне тикают часы.
Местами пьян, местами сыт,
Мало-помалу засыпаю
И конструирую в уме
Что-то навроде резюме.
Его посмертная легенда
Горит, как шапка на воре.
На нём костюм из секонд-хенда,
На нём трусы от кутюрье.