Теперь ему казалось не умрёт

Теперь ему казалось: не умрёт.
Но стиснутое в черепной коробке
сознание его, подобно пробке,
готово было вырваться, и вот
в кудрявом небе, вопреки его
и ближних опыту вдруг замелькали тени
(сестра пригладит простынь на коленях,
не зная о виденье ничего),
что значит этот петушиный пир?
роение невиданных созданий, –
наличие сознанья в мирозданьи,
или тот самый параллельный мир?
А может, ангелы, но если Бога нет,
иль далеко Он, кто тогда их создал?
а может, ими заселили звёзды,
и вот теперь пришёл с небес ответ?

И вот теперь, как морячок-сосед
из терапии заглянет случайно,
они наведались и раскрывают тайну...

Меж тем, как в небе разгорался свет,
он осознал, что плоховато жил,
ругал жену, друзей, детей бывало,
он ощутил в душе подобье жала,
которым жалил и ужален был.

"А что теперь? – донёсся до него
знакомый голос. – Видимо, отходит",
"Так и хоронят"; при такой погоде
нельзя увидеть в небе ничего.

Но он же видит эту красоту,
и вместо боли радость и прощенье
он ощутил в себе, и за мгновенье
до этого застыл как на весу
себя теряя, капля на листе
висит, пока её за основанье
скрепляют притяженье и желанье
висеть в своей закрытой чистоте.

Но лишь лучи, как ножницы, её
вдруг перережут пуповину, сразу
вниз опрокинувшись, она в иную фазу
перетекает.
"Это бытие –
подумал он, – на этот раз
его оставили, но лист уже забрали,
возможно, он в полёте, как в забрале
с коня летящий рыцарь, и сейчас
или умрёт он от потери крови,
или над ним склонится и спасёт
Та, за которую сражался он. Исход
его судьбы зависит от любови".

Пока он думал так, медаппарат,
что немцы подарили отделенью,
был отключён по высшему веленью
начальства.
"Я, конечно, виноват, -
решил больной, – но мной руководят
не доброхот из призрачной Европы,
не завотделом, не сестры заботы,
а Тот, чей я не ведал смысл и взгляд
не ощущал, и только потому,
что умер я, а может, умираю,
теперь о Нём я ведаю и знаю,
что, как ни странно, всё же не умру".

"... и с этой мыслью он открыл глаза", –
я прочитал в истории болезни,
как вдруг меня прервал на этом месте
вошедший сменщик. За окном звезда
уже взошла в указанное место.
Стоял мороз. Я вышел из ворот.
"Он выжил или умер? – кто поймёт", –
подумал я. Но вот что интересно:
действительно, я тоже увидал
какое-то движенье, мельтешенье
и странный свет, который подсказал
случайный пациент из отделенья
реанимации.
Так вот как выживать
приходится средь ангелов и снега,
звезда, горящая трёкратно, как омега,
прощально вспыхнула и стала угасать.

Как будто я застыл внутри строки
той недочитанной истории болезни,
посередине временной реки
в Отечестве чужом, на полпути
от слов: "Умри" до возгласа: "Воскресни".

Минск, 2004 г. Ночь с 31-ого июля на 1-ое августа,
когда умерла бабушка.