Из книги В Петербурге время блюза. Роза Ветров

ИСПАНИЯ

Пара копытных, чистопородных
Тащит корзины маслин перезрелых
И атрибуты костюмов народных –
Синих, багряных, черных и белых.

Бьются серебряные монеты
В пыльных углах городской круговерти…
Испания – это четыре цвета –
Моления, жертвы, отчаянья и смерти.

Испания – это четыре тайны, четыре меры:
Тайна цыган, луны, быка и тореадора.
Красное – цвета спелого помидора –
Солнце упало и закатилось в расщелины Сьерры.

Цыгане везут в города через горные кручи
Торбы олив, вино, табак, мандарины,
А также свое рукоделье в тележках скрипучих –
Их самодельные дудки и тамбурины.

Утром в торговых рядах городков и селений
Рынок – воскресного дня азарт и отрада –
Вспыхнет огнями настоев, вина и солений,
Грудой орехов, инжира и винограда.

Глаз отличит средь десятка цветочных названий
Лилию, мак, гвоздику и туберозу…
Испания – это четыре цветка, четыре призванья:
Молчание, страсть, страдание и угроза.

Грохот от сотен копыт, ударившись в горные склоны,
Медленно угасает где-то в неведомом месте
В час, когда стадо быков несется по переулкам Памплоны,
Готовых к последнему бою в предстоящей фиесте.

Их сопровождает попавшая в объектив иностранца
Местных подростков шпанистых галдящая банда…
Испания – это четыре жеста, четыре медленных танца:
Хабанера, фламенко, хота и сарабанда.

Полночью, когда звезды вопьются в небо как ядовитые осы,
Вспыхнут магическим пламенем очи ведуньи,
И загорятся над крышами Сарагосы
Знаки знахарки, пророчицы и колдуньи.

Жажда пуститься ей вслед – жажда самоубийцы.
Следствие этой жажды подобно подводному взрыву.
Жажда эта – как предсмертная страсть комара-кровопийцы
Иль как у взбесившейся лани – стремленье к обрыву.
 
Жажда эта – как смертоносная снедь психопата-гурмана…
Кто она – европеянка, иудейка, африканка или гитана?
Испания – это четыре карточных масти, четыре обмана:
Кармен, Люсия, Росита и Маритана.



СТАМБУЛ

Город грозных твердынь на развалинах братских,
Православных вериг и мечей шариатских,
Где с лихвой подсластили его берега
Разносортный арахис, лукум и нуга.

Где морской аскетизм состязался с пиратством,
Деловой практицизм с неуемным богатством,
Где сияет огонь византийских идей
В помраченных умах суеверных людей.

Где царит простота у подъездов парадных
Средь террас мандариновых и виноградных,
У притонов поэтов, бродяг, мудрецов,
Возле стен минаретов и царских дворцов.

Раскаленная почва вздыхает и жаждет.
Под лучами светила сгорает и страждет,
Как истлевший пергамент прошедших веков,
Изможденная кожа сухих стариков.

Беспощадное солнце, смешавшись с эмалью
Охлажденных тазов с серебристой кефалью,
Отразилось в зрачках городской голытьбы
Ускользнувшим лучом обманувшей судьбы.

Наконец, обратясь в многоцветные блики
Драгоценных лампад, где горят сердолики
У богатых витрин и торговых лотков,
Утонуло впотьмах городских закутков.

Не в пример прожигающим жизнь вхолостую,
Мы с тобою отыщем кофейню пустую,
И взлелеяв в себе благородную лень,
Проведем в созерцанье отпущенный день.

Здесь, в тенечке, вдали от житейского гула,
Приобщившись к легендам и тайнам Стамбула,
Мы в себе разглядим двуединый исток –
Все взыскующий Запад, все нашедший Восток.



ПРОВИНЦИЯ

I

Живет провинция. Земля
густым укутывает паром
садовым смазанные варом
каштаны, липы, тополя.

Летит непуганая птица.
На проводах маячит стриж.
От череды горбатых крыш
дымок над трубами струится.

В тазу дымится купорос.
К обеду – водка и ушица.
Шмель за окошком копошится
в тычинках клевера и роз.

В фанерных, уличных ларьках,
в несуетливых городках
торгуют рыночные люди
в стеклянной розничной посуде
с зеленоватым, мутным дном
домашней выделки вином,
продуктом, подлинно народным,
хранимым братством огородным.

С веселой искрою в зрачках
в немноголюдных кабачках
в проулках сумрачных и мглистых
иль в сонных улочках тенистых
пирует местная богема,
в усах, в бородке и в очках.
Ура! Жива мифологема
про Пиросмани и Ли Бо,
Моне, Верлена и Рембо.
               
               
II

Когда природа, наконец,
устанет над собой глумиться,
и развращенную столицу
огнь Провидения сожжет,
отыщется и в нем слабинка  -
все защитит и сбережет
провинциальная глубинка.
Так палых ягод сердцевинку –
всего грядущего оплот,
хранит уже гниющий плод.



ТАВЕРНА В ЮЖНОМ ПОРТУ

В дыму арабского кальяна
звучит cancone italiana
в мирах, очищенных от скверн
кофейным духом их таверн.

Веселый гений песен местных,
и знаменитых, и безвестных,
свое бессмертье дарит там
еще не признанным хитам.
Он перед вечностью в ответе
и знает толк в своем предмете,
хоть беззаботен, но горазд
и в деле промаха не даст.

Нежней, чем краски Боттичелли,
их скрипки, их виолончели
или щемящий душу сплин
венецианских мандолин.

Как персонаж из фельетона,
хозяин местного притона
бухтит в усы, усердно бдя,
от пьяных глаз свой фарт блюдя.

Орнамент длинной пестрой ленты
живит сии апартаменты -
шелк корабельный и сатин
штандартов яхт и бригантин.




ИЛЛЮСТРАЦИЯ Наталии Клёминой