Би-жутерия свободы 45

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

 Часть 45
 
Не довелось крикливому поэту (предателю личинок гласности), обожающему умилительное горизонтальное положение вещей,  осуществить давнюю мечту – приобрести участок на кладбище (зоне вечного отдыха), где имелось три рядовых линии: ушедших в результате естественной смерти, по собственному желанию и убитых гоем. Не удалось ему обнести клумбу электрооградкой, обустроить могилку и самому раз в неделю, отключаясь от энергосети, возлагать на неё свежие цветы под тексты, произносимые обмякшим голосом, в котором прослушивался бы скрежет вгоняемых гвоздей. Заботливые непочитатели-инквизиторы, расплодившиеся на обширноинфарктной мировой псарне с науськиваемыми волосатыми собаками, опередили Аренштама без крыши над головой.
После этого Аристарху перестали нравиться двустворчатые моллюски и двери (тогда ещё не подозревали об ущемления прав человека вращающимися дверьми в пользу раскалённых щипцов).
Не помышлял ни о чём плохом, но пострадал от Молоха и раннего облысения другой – привередливый гусляр Автономов. Он планировал отправиться после увлекательного зрелища к офтальмологу с просьбой унести вещевые мешки под глазами без котов, но тот направил его в узкопрофильную клинику «Умалишёнка» к урологу (говорили, что в узком специалисте теплился интеллект скунса, побывавшего в выгребной яме отбросов общества, гласившего: «Выборы мусора за людьми, а не за горами!»)
Позволю себе на минуту отвлечь внимание читателя, на любопытное откровение внука гусляра Автономова мастерка у подмастерья писателя Рюрика Бессюжетного, которое через 70 лет будет опубликовано в журнале «Культпросвет забота».
«Всеволод Принтер, закодированный в кругу бисексуалов как Прогулочный Катя, приветствовавший незнакомок на ощупь, изобрёл у себя на родине «стиральную» машину для подстрочных текстов. Правда, он не смог запатентовать её на фестивале шпионских микрофильмов «Фальсификации не подлежит» – жюри разнюхало, что он параллельно бился над созданием трёхступенчатой теннисной ракетки, а это выходило за рамки трагизма момента и конкурсных правил «Если ятаганы и улыбаются, то кривой улыбкой».
Поначалу Сева упал духом на поле перебранки (жюри во главе с Мирель Скачи посчитало, что для настоящего падения ему не хватало крылатого выражения лица), но потом он усвоил, что верёвочная лестница петляет. Это он неоднократно ощущал на собственной шее, а время берёт своё, ничего не давая взамен, возможно так себя чувствовал Моисей – связной между Богом и евреями, перед которыми все искупали вину, и потом почему-то споласкивали.
Мало кто из судей знал в забегаловке «Вокзал на троих», что Принтер, пасся в хвосте у павлиньего «Status quo» – работать «на публику» было сподручней и безопаснее. Сева считал великим открывателем того, кто первым сделал паузу, тем самым избавившись от отягощающего мышления, дважды обежав себя перед завтраком. Но опять же первопроходцем был не он, что заставляло отдаваться мечтам об успехе с удесятерённой энергией.
После досадных неудач, с полгода подвизаясь в береговой охране моральных ценностей, Прогулочный Катя стоял в компании, облокотившейся на фонарный столб (на манер Лили МАрлен) и болтавшейся из стороны в сторону Маты-Хари Пепельницы и думал, зачем заботиться о посторонних, не лучше ли сфокусироваться на себе? Мата заманчиво складывала плиссированные губки в гармошку и пересохшим голосом предлагала ему выпить за безграничную глупость Шенгенского соглашения, касающегося бесконтрольного передвижения бомжей по странам Европы.
Так что благодаря сердечному подходу более чем толерантных властей к вопросу о миграции гетеросексуальных насекомых, они попали чуть ли ни в «дамки» с крикливым петухом, страдавшим куриной слепотой и снесшим нарастающую обиду в виде дополнительного позолоченного яичка, но не Фаберже.
Оглядываясь назад, будем хоть чуточку справедливыми – безмолвствовавший Принтер никогда бы с ней не познакомился, если бы не увидел Пепельницу бегущей не по волнам, а задом по парку вокруг озера с опережением времени. Какой необыкновенный экземпляр разномастной породы, подумал он. Такая не будет кормить меня обещаниями и гламурными котлетами из ****чей бумаги, как это принято у современных бездельниц и как это случилось с её великовозрастной предшественницей, о которой его приятель в востроносых штиблетах поэт-эрот Амброзий Садюга написал на день рождения: «Со дна какого океана ты эту амфору достал?»
И несмотря ни на что в памяти Принтера образовалась не засыпаемая воронка от «сексбомбы», как во времена, когда его воронённое предложение о возведении плотины на тыльной стороне руки вызвало недоумение у энергетиков. Всеволод преставился Мате-Хари со всей кортезийностью, на которую был способен, как подобает олигарху родом с полустанка «Толстосумы».
Не прошло и минуты, а он уже затащил Пепельницу (она получила эту кличку за цвет волос, вообще-то её фамилия была Аднекса) в ближайший «Макдональдс», где посетителей смешил выходами к столикам комедийный танцевальный коллектив «Выкидыши коленец». Прогулочный Катя накормил Пепельницу до отвала, влив в неё вдобавок двухлитровую бутылку Куки-калы. Возможно поэтому посередине трапезы её сотрясали отрыжки времени. Или желудок никак не мог решить, что делать с пищевым комком? Через полчаса в бессодержательном мотеле в компании радиомудрецов и святотатствующих их уже единил ряд кульминационных моментов, состоящих из симулированных оргазмов с содроганием. Между ними Мата поведала ему, что приютила лилипута – скитальца по всему телу, а потом малыш куда-то провалился – то есть инцидент исчерпан – дружеские кружки выброшены, вражеские стаканы побиты, а бычки с яйцами в томате съедены.
Лилипута посещала муза, реже женщина, приносившая комплексные обеды и удовлетворение. Этим объяснялось его возмущение социальным неравенством – на душе осадок, в карманах пусто. Сева не обиделся бы на неё, если бы она не сказала «Сладенький мой, мы с тобой бисквиты» и не прилепила после  бестактный вопрос, не встретил ли он Там лилипута? На что он таинственно ответил: «Со мной всё в порядке, вокруг никого нет». Как инспектор, недоучитывающий цементирующую силу передовых идей, Севыч не стал спрашивать, что она под этим подразумевает, хотя и понимал, что к женщине надо относиться внимательно имея её между делом, а перед иной стоит расшибиться в лепёшку, чтобы скормить себя её  родственники. С таким же успехом и дама могла задать ему вопрос к какой касте принадлежат кастаньеты. И если бы не смуглое тело красотки (достояние втирания мази) он бы немедленно расстался с нею, тем более, как выяснилось позже, Мата Харя, падкая на любовные романы в твёрдых обложках, не первый год пробкой притиралась к бутылочному сообществу. И, что самое странное, в ней скрывалась прирождённая морячка, провожавшая долгим взглядом деревянные эстакады в море.
Принтер, когда-то с утра до ночи корпел над диссертацией полной крылатых идиотизмов «Окукливание девчонок в процессе превращения в ночных бабочек», когда стоя у столба, оставался глух к нетрезвым просьбам Пепельницы опохмелиться. Бурильная установка сверху не срабатывала, и осциллограф, вживлённый в его мозг не фиксировал всех её душевных колебаний, боясь, что генералы вроде неё будут облекать свои праздно слоняющиеся мысли, не подлежащие обработке, в ясную форму, и армейская станет общепринятой без аксельбантов и галунов. А пока он с нашей помощью и с Божьего благословения воздержится от запланированного заведения знакомства с китайским мопсом и затевания недозволенных игр с «виртуальным вертухаем», образ которого украшали купы деревьев, что определяло собачью неподкупность.
Взбалмошная Пепельница давно уже приелась романтику Всеволоду, и он отделывался от неё спортивными словами: «Хорошо, что я старый, ни на ком отжиматься не надо». Втайне его привлекала перспектива встречи с неизведанной женщиной под закуполенным небом планетария с набором канканящих вислогубых звёзд с какой-нибудь потогонной «Фабрики» или в худшем варианте из Мулен Руж. В связи с этим он планировал окончательно рассориться с ней, чтобы получить целые сутки в собственное распоряжение.
Принтер, безошибочно наживлявший себе врагов, догадывался, что Пепельница стала считать его сумасшедшим после того, как он предложил объединить медицину с правоохранительным образованием, учредив Министерство Детородных Органов (будучи на солевой диете он не вдыхал морской воздух на курортах). Но он прощал Пепельницу во всех её проявлениях, ведь не каждой дано поднять пласт культуры, доступный ему, рассуждал финансовый кролик с бесподбородочной птичьей внешностью Принтер, размечтавшийся о «капусте». Он знал, что существует категория женщин, не желающих уйти от него просто так, а выкидывающих очередной номер под застиранный занавес, пританцовывая. А эта оказалась крутой дамой, и не мудрено, что он не раз срывался с отвесной стены их шероховатых взаимоотношений.
Разнюхав, что у неё не в меру чувствительный нос в бесшабашной расшибалке на монетном дворе, он принялся посылать ей пышные винные букеты. Ну что тут поделаешь, бурчал он громко животом под нос, обезьяний питомник вытесняет цивилизованное общество, балансирующее на грани вымирания.
Учить Пепельницу (чемпиона по катанию катал) благородству, ода которой «На смерть флеботомистки» потрясла медицинские учреждения, было поздно, а говоря о верхе неприличия, ей непременно захочется узнать, что у него ещё там скрывается внизу. Они с ней разноликие деревья, идущие первобытнообщинным строем любовных треугольников, отличающихся скудоумием, размашисто расписавшимся на лицах, и в них заложена одна примечательная черта – сердцесплетение в общее тело».
Извините, что свирепо отвлёкся от общей темы о попрании чести, а некоторые к тому же наглеют и зарываются крабами в песок. И это в наше-то время, когда в моде безвкусные пастеризованные слова, больные фразы, накаченные антибиотиками.
Итак, в 1940 году в жаркой Мексике, где Внутренний Валовой Продукт портился из-за отсутствия холодильных установок, и америкокосы всё ещё раскачивались на ветру на пальмах, по рекомендации сверху, ломом у камина была прикончена безупречная репутация безотказной «политической проститутки» Кроцкого – последней «суки», лезшей на рожон и жаждавшей играть на Страдивари в Мировом революционном оркестре, чётко определявшем вектор праздности той или иной нации. Паллиативные меры воздействия на него оказались неэффективными. Тогда и прибегли к методам радикальным, заимствованным в конторе путешествий «Сак Вояж», где прогрессирующее японское харакири рассматривали как мицву. Потом раскодировали два кредо Пролеткульта:
«Прежде чем накатать на кого-нибудь «телегу», впрягись в неё»
и «Чтобы преуспеть в неопровержимых доказательствах любви, не обязательно брать уроки Верховой езды».
А с Кроцким – деятелем в накрахмаленном ошейнике, у которого сложилось благоговейное отношение к иконам как к нелик-видам на будущее, не горько миндальничали, памятуя о его  доказательствах, что птичьи арифметические дроби разного «колибри». После короткого замыкания в себе сердечная электронепроходимость при ударе ломиком по голове увеличилась, мотор ёкнул и застопорил. В мозгу бывшего военкома замигали флюоресцирующие светлячки, осветив текущий кровавый счёт, представленный ему за намерение выступить с лекцией «О демокротизации плевка». Вот дословно зашифрованное описание убийства и его последствия: «Грецкий орех хрустнул и на Кольском полуострове раскололся. Вычислительный центр мозга прекратил работу».
Возникало предположение, не больше ли в размозжённом мозгу связей, чем положено, ибо перу безвременно усопшего приписывали: крысиный лозунг «Вперёд в подполье!» и труд «Смех до упаду Римской империи», в них автор доказывал, что ольшевики – это индейцы (власть захватили красные) – измышление свободного покроя, за которое он поплатился мирской жизнью.
Не успел полежать в военвкоме прообраз самоопределившегося мил-человека, грубого помола и крутого замеса под призывом: «Надо быть весенним дожем, чтобы принять Венецианистый калий без поправок!», как он, преданный революцией – повивальной бабкой проститутки «свободы» со страды Панелли с долговыми ямочками на щеках, отошёл от дел в мир иной. Ну и кто теперь возьмётся утверждать, что История не учит реальности, а Действительность не насмехается над иллюзиями, когда после бракоразводного процесса подсчитываешь, что жизнь не прошла даром.
А вот другой деятель – завсегдатай французского кафе «Le beda» и пародия на политического знахаря, призванного жонглировать человеческими жизнями. В его сборнике нечистот мозга «Сексуальное послевкусие» червяками копошились худосочные красные идеи. Он достиг небывалых высот в галдеже, исполненном садистского энтузиазма. Это был человек с душой флибустьера и намерениями разбойника с большой дороги.
Поначалу деятель ни во что не вмешивался, но со временем возомнил себя «О'ждём!», возведя себя в ранг Поилки с Кормилкой под лозунгом «Народ и партия поедом едимы!» Изощрённый садист, он, поклоняясь цельнометаллической дисциплине, занялся извлечением уроков из учеников, читая Алишера Конвоира, не вынося Навуходоносорской лжи из избы. В итоге он стал Героем Кропотливого Труда по уничтожению соперников, друзей и родоначальника обезглавленного движения, прикованного к постели отравляющей мозги болезнью «Суррогат пополам с эрзацем».

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #46)