Крыжовка

Недописанная, но с окончанием поэма о молодости с обратным течением времени от нормального будущего к прекрасному прошлому.

Часть 1. Наши дети о Крыжовке
Часть 2. Пиндичу – 50.
Часть 3. Акуличу – 50.
Часть 4. Скачеку   - 50.
Часть 5. Пролог.
Часть 6. Первый герой.
Часть 7. Второй герой.
Часть 8. Третий герой.
Часть 9. Заезжий герой.
Часть 10. Его сиятельство.
Часть 11. Эпилог.



                Часть 1. НАШИ ДЕТИ О КРЫЖОВКЕ

Снеговые шапки, хлопья – в лицо,
Еловые лапки, заснеженное крыльцо.
У порога топая, с ботинок снег собьем,
Откроем дверь холодную и в летний дом войдем.

В нем запах зимней сырости, и через ставни – свет,
Мы в этом доме выросли, по лету – столько лет!
Растопим печку в комнате и зимний чай заварим,
Малиновые веточки для запаха добавим.

А если снег не падает, - на лыжи! И кататься!
Зимой по лесу снежному здоровья набираться.
То с криками, со смехом – упали и лежим…
Смеется с нами эхо. Встаем, опять бежим!

Вдруг снег пойдет без ветра, и словно засыпаешь.
И, кажется, глядишь на снег и будто сам взлетаешь.
А лес стоит загадочный, и слышно, как он дышит,
И молча, нас приветствуя, верхушками колышет…

                Оля Ватутина       Декабрь 1999г.
 




                Часть 2. ПИНДИЧУ Ю.Ю. - 50

Ты знаешь, как уходят годы
В песок, сквозь пальцы, без следа?
И вот уже плевать на моды,
А в интересах лишь еда.

Тебе об этом неизвестно?
Рад, рад сердечно за тебя.
А у меня, хоть бесполезно,
Упреки только на себя.

То не успел, и то не сделал,
А это поздно уж решать.
А, впрочем, вам какое дело,
Самим успеть бы добежать.

И так ползешь от года к году,
Был юбилей, теперь опять.
О, кто бы дал нам всем свободу
Судьбы других не повторять.

Нет, не удастся, и не думай
Из круга вырваться живым.
И не откупишься здесь суммой,
Не быть ни первым, ни вторым.

Ушло, ушло, ушло былое
В невообразимейшую даль,
Как в помещенье нежилое
Вползает не спеша печаль.

Ну, что теперь, смеяться, плакать,
Идти бумажки собирать,
И на родных, на близких вякать,
Или в подушку и орать?

Но так лишь женщина умеет,
Ей жизнь понятней и ясней,
Ее сама природа греет.
И даже я сейчас о ней.

Где вы, толстушки-хохотушки,
Везде приятно вас обнять,
Целую глазки, после ушки...
Нет, хватит это вспоминать.

Или худющие мегеры,
Других готовы съесть живьем,
Страшнее атомной химеры.
Но с ней останешься вдвоем...

О, что за диво, это ж дева
С греховным помыслом в душе,
Ну, а в постели королева...
Вот черт, на том же рубеже.

Ну, женщина, что здесь такого,
И у мужчин есть грудь и стан.
Да и у каждого второго
Изольда есть, раз есть Тристан.

А все ж, нет, нет, да и случится...
Крутой подъем, изгиб, тепло,
Дыханье быстрое как птица...
Опять не в тему потекло.

Но как не трогать эти щечки,
Как шейку нежную не гнуть,
И по утру одеть чулочки,
А застыдится - подмигнуть.

Ах, старый пень, опять об этом.
А что ты чуть пораньше пел?
О юбилее поздним летом
Ты ж только что в запой ревел.

Увы, увы, что было - сплыло,
И жизнь теперь пошла в откос,
Надежду как в сортире смыло,
Не поцелуют уж в за...

SOS! - я кричу. А мне: покайся,
Ведь пропадаешь ни за грош,
И, вообще, не прибедняйся,
За третий сорт и так сойдешь.

Глаз в даль не видит, все как в тине?
Да и вблизи не разберешь?
Зато вот здесь, посередине -
Вполне, вполне еще хорош.

Пешком вот ходишь, и отлично.
Что, часик надо отдохнуть?
Да каждый третий, знаю лично,
И без ходьбы готов вздремнуть.

"А сердце, сердцу нужен отдых!"
В ответ: ты, братец, старожил.
Из мужиков, по виду бодрых,
До лет твоих не всяк дожил.

"Ну, а склероз, хандроз, печенка?
Бывает так вот приперчит..."
В ответ: а каждая ль девчонка
Во тьме ночной их различит?

Не лысый, хоть и лысоватый,
Не импотент. Пока, пока...
И разве ты в том виноватый,
Что мчится времени река?

И в той реке, пусть и незримой,
Различий нету по красе.
Ты для нее, неумолимой,
Такой как все, такой как все.

Сказав так, голос удалился.
Я понял: хоть реви, хоть пой,
Молился ты, иль не молился,
Такая жизнь. И я такой.

Ну, а раз так, то зря старался.
Видок как раз на пятьдесят.
А что тут долго распинался,
Простите, братцы, виноват.



            Часть 3. АКУЛИЧУ В.А. - 50

Мороз и солнце, день чудесный!
Любовь ты помнишь, друг прелестный?
В далекой юности она,
Возможно, даже и была.

Иль не была? Уже забыл.
Склероз проклятый погубил
Души прекрасные порывы
И чувств забытые приливы.

Бытуха страшная сгубила,
Уж и "Пшеничная" не мила.
На женщин даже не гляжу,
А все пишу, лежу, сижу.

Скажу и вам, кто полюбил,
Кто в даче страсть свою сгубил:
Ребята, плюньте на нее,
Большой доход - одно вранье.

Прислушайтесь к моим словам,
Совет задаром я отдам.
Так было, будет так всегда!
Зато проснешься и тогда...

... О чем бишь я, где заготовки?
А-а-а, вспомнил... Вовка из Крыжовки!

Ах, Вова, Вова, Вовочка, ну кто с ним не знаком,
Бывает до работы он раз в год дойдет пешком.
На вид ему - так все его, души открытый свет.
Да вот же он, Вовуня наш, ему большой привет.

Румян и весел он всегда и на подмогу скор.
Но и не худ, куда там мне, все сзади до сих пор.
Гостей всегда большой навал, открыт для всех порог.
Там как-то раз я так поддал, что счет забыл до "трех".

И в институте он хорош, верней сказать, не плох,
И по немецки говорит, все больше "хенде хох!".
Он мне: "Цюрюк!", он мне: "Аусвайс!", в ответ я:
                "Нихт ферштейн",
Мол, знаю только Волгу-мать, а не папашу-Рейн.

Его ж любовь - весь Интернет, в сетях совсем погряз.
Я еле вытащил его оттуда как-то раз.
Кричит: "Хочу назад, туда, там виртуальный мир".
А я ему: "Доцент, уймись, и не позорь мундир.

Библиотекарь должен знать, опрыскивать как сад,
И отличать, хоть и во тьме, мотыги от лопат".
Но он моей науке был не особо рад -
И вот мне лишь 51, ему ж - все 50.

Затем мы помирились и стали вспоминать:
Спорт, бег наш, голодовки дней этак в двадцать пять.
Теперь, не голодая, остались при своем -
Как хилыми мы были, так хилыми помрем.

Припомнилось как в карты его учил играть,
Затем без помощи моей он сам стал выпивать.
Ну, а поесть и до меня был в общем-то не плох.
Нам Нина может подтвердить, что здесь он царь и бог.

Да, кстати, о жене, ведь если бы не я,
Тогда б не состоялась Акуличей семья.
Он тут в долгу огромном пред дачею моей.
Узнайте эту тайну хотя бы в юбилей.

Ах, Вова-тян, ах, Вовочка, глядите, как цветет.
Еще в рюмашку граммов сто - и песню запоет
"У девушки с острова Пасхи", что в детстве орал по ночам,
А может как Стенька Разин княжну подарил волнам.

Еще мы вспомнили бильярд, и самбо, и ежа,
И Кимову песочницу, играли где в чижа.
Потом нас по волнам несли воспоминанья лет.
Ах, жалко, быстро все прошло! Не в деньгах счастье, нет!

Оно - в том прошлом, молодом, что за тобой осталось,
Что не вернется никогда, к другим бурлить умчалось.
А нам осталось лишь любить - не худшая замена,
Тех, рядом кто, согреть, простить -
                ведь жизнь вся так мгновенна.


К черту годы отмети, думай о начале,
Вспоминай о двадцати без тоски-печали,
Продолжай житье-бытье, береги здоровьишко,
Верь в любовь, оставь нытье - будет еще солнышко.

В общем так, старик-отец, перестань-ка стариться,
Позабудь все, что не в масть, все то, что не нравится.
О друзьях не забывай в радость и в ненастье.
И цвети, цвети, цвети весь в рублях и в счастье!

                Юра Пиндич, март, 1999г.



              Часть 4. СКАЧЕКУ В.А. - 50

Что сказать вам об этом собрании?
Да, неплохо, с размахом идем.
Кто б подумал, что в этаком здании
Мы такую закуску найдем.

И народ здесь собрался приличный,
На кого не посмотришь - пиджак.
А на женщинах жемчуг отличный,
Не позволит его себе всяк.

А какая, заметьте, посадка,
Бюст - вперед, да и спинка пряма.
Сразу видно, что жизнь всех их сладка,
Не маячит за ними сума.

А как кушают, пьют не пипеткой,
Рыбу - вилкой, рукой не берут.
Заглотнули кусок - и салфеткой
Сразу ручки и рот оботрут.

Водку я и гостей одобряю,
Есть тут где развернуться в гульбе.
Все нормально, Витек, подтверждаю.
А теперь пару слов о тебе.

50(пятьдесят), к сожалению, много,
Свет сменился на желтый уже.
Ну не вешаться ж, право, ей-богу,
Можно жить на любом этаже.

Нужно свыкнуться с тем, что случилось,
Оглядеться немного вокруг.
И понять - ничего не разбилось -
Вот и найден спасательный круг.

Что дано - то твое только лично,
А чему не бывать, то не в счет.
Я желаю, чтоб только "отлично"
Шло тебе в персональный зачет.

Чтоб горел на работе, как ныне,
Сыновья чтоб гордились тобой,
Чтобы стало все лучше отныне,
И сумел насладиться судьбой.

Чтоб женой мог хвалиться по праву.
Эх, как вспомню я манты сейчас.
Нет, не манты, котлеты с приправой,
Те, что ел с ее рук в давний час.

А как пела, голубка, сердечно,
Обшивала большую семью.
Благодарен ты ей, ну, конечно,
И я тоже за это люблю.

А какая хозяйка на поле,
Сорнячка нет на даче ее.
Как заморская птичка в неволе -
Кто ж прополет там все за нее.

И в глазах - прямо как на картине:
Жаркий полдень, для всех время сна,
По чудесной Крыжовской долине
Одинокая бродит спина.

То пойдет к роднику за водою,
То навоза подбросит в кусты.
Только там и с женою такою
Будешь счастлив, Витюшенька, ты.

Но и сам ты не промах, я знаю,
Спорту жизни кусок отдаешь,
То гребешь где-то там - одобряю,
То под гору педаль снова жмешь.

Счастье в доме: жена-мастерица,
Муж-спортсмен и ударник в труде.
Счастье это как в небе жар-птица,
Счастье просто - не сыщешь нигде.

Здесь опять перейду к юбиляру.
Что еще тут ему пожелать?
От работы - побольше навару,
И здоровья, здоровья опять.

Помни старых друзей, здесь не строго
Соблюдать важно весь этикет.
В этой дружбе условий не много,
В дружбе этой лишь искренний свет.

Быть друзьями - не трудная служба,
А скорее награда и честь.
Дружба детства - особая дружба,
И я рад, что она у нас есть.

Ты друзьям не звони хоть годами,
О тебе они помнят всегда.
Просто ты по судьбе своей с нами,
Друг наш близкий теперь навсегда.

50(пятьдесят), к сожаленью, не мало,
Но и нам ведь уже пятьдесят.
Так представь: жизнь как будто сначала
И года над тобой не висят.

Молодые мы между собою,
Жены наши - девчонки для нас.
Дай обнимемся, Витя, с тобою,
И пойдем, как тогда, в первый класс.

                Юра Пиндич, февр. 1999г.




             Часть 5. ПРОЛОГ


Много мест на свете есть,
Всех их нам не перечесть.
Есть на море, есть на суше,
Есть поближе, есть получше.

За границей есть, в России,
Поплохей и покрасивей,
Побогаче, победнее,
Подревней и поновее.

Всякий там живет народ.
Кто-то ест, а кто-то пьет,
Кто-то горести не знает,
Кто-то целый день рыдает.

В общем, разные людишки
Заселяют те местишки.
Мы же речь здесь поведем
Лишь о том, где мы живем.

Деревенька та – Крыжовка,
Вроде и хвалить неловко.
Неказиста, но в леске,
Стольный град в недалеке.

Много разных ЖЗЛ
Там прошло и ихних дел
До сих пор не превзойти.
Новых где ж таких найти?

Да, лихое было время
И оно взрастило племя
Разудалых молодцов,
Лишь чуть-чуть слабей отцов.

О титанах, впрочем, дале.
Расскажу я вам вначале
О сынах их не безликих
И делах их превеликих.

А начну с себя, конечно.
Это очень человечно –
Впереди герой идет,
За собой других ведет.

Нелегко и мне, герою,
Амбразуру телом крою,
Вас собою прикрываю
И Чапая вспоминаю.

Так о чем я? Да, Крыжовка,
Есть такая установка.
Мысли есть, простор уму.
Ну, пожалуй, я начну.



        Часть 6. ПЕРВЫЙ ГЕРОЙ

Там, на улице на Дачной,
Имя, впрочем, неудачно,
Жил-да-был известный пан
По прозванью Юра-тян.

Детство он провел на даче,
Что считаю я удачей.
Там же кличку получил
Он за то, что полюбил.

Хорошо, если б собачку
Или мото-, велотачку.
Фильм японский посмотрел –
И тянизмом заболел.

И с тех пор на даче тяны
Жили-ели, были пьяны,
Низко кланялись с поклоном,
Словно с умственным уклоном.

- Тян, си-си, как поживай?
Как редиска урожай?
Ниндзя страшный, ай,ай, ай.
Им налоги отдавай.

Витя-тян и Вова-тяньчик,
Маленький японза-мальчик,
Гриша-тян, наш самурай,
Из Москвы что приезжай.

Юра-тян, само-собою,
Здесь вам тайну не открою,
День ходил весь в неглиже,
На втором спал этаже.

Мать была, конечно, пани,
Как могла, копила мани.
Двухэтажный особняк –
Это вам не просто так.

Десять соток – труд немалый,
Здесь загнулся б даже старый.
Малый, правда, хитрый был,
От работы он косил.

Носить воду не ленился,
Но и карт не сторонился.
Соберет еще друзей и
За водою, как в музей.

Наберут водички тяны
И залягут там в бурьяны
Перед домом отдохнуть,
Все же был нелегок путь.

Раздадут на дурачка
Три известнейших сачка
И играют до обеда.
Все ж каникулы, все ж лето.

За игрой все забывали
И за ними посылали,
Чтобы их поторопить –
Очень уж хотелось пить.

И под вечер три бойца,
Как штыки, все у крыльца.
Тому в жизни счастья нет,
Кто пропустит  свой обед.

Юра-тян любил поспать.
Как бы здесь точней сказать,
До двеннадцати, до двух
Был в кровати нем и глух.

Много сладких утр проспал,
Когда был и юн, и мал.
И с зарей крик петуха
Не слыхал еще пока.

Эх, сейчас бы те года,
Чтоб поспать хоть иногда
От души, без просыпаний,
Без верченья на диване.

Ляжешь – тут чего-то жмет,
Сон, проклятый, не идет.
Ну, а только он пошел,
Кто-то в комнату зашел.

Так и спишь всю ночь под гнетом,
Под максимом-пулеметом.
То шаги на потолке,
То машина вдалеке.

Эх, вернуть бы те денечки
И сиденья на пенечке,
Когда времени -  от пуза
В сладкой жизни карапуза.

После сна – слегда зарядку
Выполнял он для порядку,
Завтракал как мог обедом,
Наслаждался жарким летом.

Лет таких сейчас уж нет,
От жары простыл и след.
Впрочем, зимы тоже все пропали,
Те, которые бывали.

Но не будем огорчаться
Тем,  чему не поменяться,
И вернемся в те года,
Где тепло было всегда.

После завтрака – напиться,
А потом чуть потрудиться.
Как всегда родник, вода,
Карты. Так текли года.

Ну а после – почитать.
Это - не ТиВи гонять.
На подстилке, под сосною,
Со спокойною душою.

Ничем срочным ты не связан,
Никому ты не обязан,
Нервы есть, есть аппетит.
Одним словом – паразит.

Нет, в душе еще философ,
Физик, лирик – без вопросов.
Мироздания проблемы
Он решал, как теоремы.



         Часть 7. ВТОРОЙ ГЕРОЙ

ШирокО было селенье
И Андрея там творенье –
Домик Скачеков стоял.
Невелик был и не мал.

Что не мал – тогда казалось.
Нынче ж все тут поменялось.
В общем, домик Буратино
Или Тыквы  - в "Чипполино".

И в том домике, у печки
Жили-были человечки.
Мне один был люб тогда
В те далекие года.

Впрочем, люб он и доныне.
Дружба наша не остынет,
Я надеюсь, до конца,
Пока бог не шлет гонца.

И вот этот мой дружок
Утром лишь трубил в рожок.
Был известный он молчун.
Так и звали все – Витюн.

Славен был их огород
Тем, что дуб на нем растет.
И народ с окрестных точек
Шел туда сидеть в тенечек.

Всем прохладу он дарил.
Мне же и доселе мил.
Жаль, срубили на дрова
И осталась лишь молва.

А под дубом был бассейн –
Чудо для округи всей.
От жары в округе пусто,
А у них цвела капуста.

Инженерная мыслЯ
Там рождалась и послЯ.
Там теперь под каждым – дом.
Мы ж, как встарь, живем в одном.

Старый дом их был на горке.
До сих пор немного горько,
Что не рядом, и что Фриды
Заслоняли его виды.
 
Но что делать, ведь сначала
Скачек-сан владел причалом.
Потому и жил высОко,
Чтобы видеть все далёко.

Пан известный был, конечно.
Сын его же жил беспечно.
Лодку стянет - и на море.
Нас с собою стал брать вскоре.

А чтоб дома не ругали,
Рыбу всю мы отдавали,
Не оставив на уху.
Говорю, как на духу.

Но зато, заря, походы
И простые бутерброды
Для себя и на прикорм, -
Помню запах до сих пор.

Любовь к морю не остынет,
Сколько Вите лет не минет.
На байдарке, на плоту
Воплощает он мечту.

Самый слабенький из нас,
Еле кончил первый класс:
То портфель поднять - проблема,
Есть - не есть – и то дилемма.

Веса было в нем немного,
Пол меня иль треть другого -
Вова-тяна-удальца
Просто не спихнешь с крыльца.

И, раз вес тот был с изъяном,
Первым перестал быть тяном.
Витик стали его звать.
Словно сын нам был, мы – мать.

Каждый мог его побить,
Как такого не любить?
И мы думали тогда,
Что такое навсегда.

Но не прост, не прост Витюн.
Словно птица Гамаюн,
Сладки речи нам лепил,
А сам силушку копил.

Словно Муромец Илья,
Не поверите, друзья,
Повзрослел, поздоровел –
Жить, наверное, хотел.

На мизинце смог отжаться.
Как таким не восхищаться!
Яблоки с огрызком лопал
И на нас ногою топал.

И с тех пор средь них троих,
Юра-тян стал очень тих.
Как цыпленок он у галки
Самый худенький и жалкий.

Животы у них из стали,
Но его не обижали.
И за доброту, конечно,
Он готов служить им вечно.

Витя-тян, Витюн, дружище,
К размышленью это пища.
Ели кашу мы не зря,
Дачных три богатыря.


      Часть 8. ТРЕТИЙ ГЕРОЙ

Хоть махнуло лет не мало,
Деревенька устояла.
А в деревне той Крыжовка
Жил еще и мальчик Вовка.

Как же так? Паны и Вовка?
Здесь какая-то издёвка?
Нет, но правит случай веком.
Так и с этим человеком.

Предки славные даны,
Всем панам были паны.
Но вот клич «интеллигент»
Изменил тут все в момент.

Но не бейте так тревоги,
Мать с отцом – все падагоги.
Сын – Владимир. Все совпало.
Здесь – истории начало.

Вот папА: пан и марксизм –
Философский дуализм.
Был бы к сыну он чуть строг,
Стать бы тот член-корром смог.

Так сгубили Вовку девки,
Вот такие переделки.
Жизнь он с ними коротает
И в доцентики играет.

Кто он? Вовочка, конечно.
Жизнь его летит беспечно,
Сложны в школе отношенья.
Кто имеет в том сомненья?

То не выучил уроки,
Заблудился по дороге,
Гадкие слова он знает,
Взрослым дядям подражает.

Жаль, но это не о нем.
Здесь мы в крышку гвоздь забьем.
Наш же Вовка – херувим.
Не могло быть это с ним.

Он стеснялся как девчонка.
Аккуратненькая челка,
И к носочку был носок,
А в карманчике – платок.

«Карты, женщины, коньяк» –
Не мог запомнить он никак.
А ругнуться с матерком –
Тут уж рот забит песком.

Даже слово "унитаз"
От нас услышал в первый раз.
Лучше б сдаться ему в плен,
Чем услышать слово «член».

А краснел как, боже мой!,
Распрекрасный наш герой.
Словно девичий, румянец,
Хоть наматывай на палец.

Не подходит имя. Точка.
Позже ж, глянь, родилась дочка...
А потом, как бы нарочно...
Все, молчу, не знаю точно.

Имя, да, не подошло,
Но потом все же пошло...
Так и стал он Вова-тяном.
Был и трезвым, был и пьяным.

Нас учил, нам было стыдно
И немножечко обидно.
И примернейший отец...
Ай да Вовка, молодец!

Всяким был, что тут лукавить, -
Продолжаю его славить.
И пусть к ста идут года –
Вовочка он навсегда.

Что любил он в годы малы?
А любил-то он немало.
Кой о чем здесь умолчу,
О другом полопочу.

Его мамочка с совочком
Привела играть с песочком.
Но песочек был с Витюном,
Хоть и слабым, зато юным.

Я еще стоял на тропке
И дал Вовочке по попке.
Испугался он, заплакал
И родителям накапал.

Те подарки приносили
И за Вовочку просили.
Мы подарки те поели
И, конечно, подобрели.

И с тех пор на тот песочек
Собирали с разных точек
Тех, с которыми дружили.
Но все ж, ПЕРВЫМИ, - мы были!



        Часть 9. ЗАЕЗЖИЙ ГЕРОЙ

Из заезжих молодцов
Нам знаком Шурек Шевцов.
Кто не знал там афериста,
Биллиардного артиста.

Лучшая его афера –
Он бильярд упер у вора
Из глубокого подвала,
Поломав два-три завала.

Погрузил на грузовик
И с бильярдом смылся вмиг.
Только там его видали...
Да, искали, не застали.

Вижу, очень он гордится,
Но придется поделиться.
Мы на стрёме тоже были,
Чтоб его не прихватили.

И дорогу показали,
Чтобы Шуру не догнали.
Где же была остановка?
Уже поняли? Крыжовка!

И теперь из этих мест
Вова-тян несет свой крест.
А его жена – так три,
Что ты там не говори.

Лучшей комнаты-то нет,
Нет куда подать обед,
Часть гостей спит под бильярдом,
Остальные – где-то рядом.

Превратили мы строенье
В игровое заведенье.
Крики, визги и азарт
Вместо там стоявших парт.

Вот-те раз, учителя,
И приличная семья
Вроде бЫла. Понимаю.
Потому и сам страдаю.

Ну а кто тому виной?
Вот он, Шурек, наш герой.
«Заплатите за кефир»
Заменили ему мир.

Сам играл и проигрался,
А потом и отыгрался –
Научил нас всех играть,
По столу шары гонять.

Правый – в угол, кикс!, вот черт,
Ну а метил в левый борт.
Луза там совсем разбита,
Вроде драного корыта.

Промахнулся все-равно.
«Вот какое-то гав...  Давно...
Да, было то давно, я знаю,
Потому и затихаю.

Ну а Шурик свояки
Клал как в банку медяки.
Раз! – и шаричек забит,
А второй за ним летит.

Много денег с нас состриг
За бильярдный он блицкриг.
Он играл, а мы платили,
И «кефир» ему носили.

Но зато потом, позднее,
Мы, конечно, стали злее.
И жестоко просчитался
Тот, который так старался.

Он ведь свой подстроил класс
Весь под тех, ну, вроде нас.
Думал, вечно будет бить,
Будет нас киём доить.

Мы ж играли так ужасно,
Что уж скоро стало ясно:
С нами дальше так играть,
Только уровень терять.

Сразу это не дошло,
А потом за ум зашло.
И вот стал он хуже нас
Бывший первым супер-ас!

Все же мы хоть как поднялись,
Потому, догнать пытались.
Ну а он скатился вмиг.
Вот судьбы какой изгиб.

И с тех пор любим он нами,
Из Крыжовки пацанами.
Лишь его мы обыграем.
Обыграем. Но страдаем.

Жаль, сгубил он мастеризм,
Покатился резко вниз.
В лузу шарик не направит,
Если кто-то не подставит.

Правда, мудр не по годам,
Выпивать стал с нами там.
И утешился, наверно.
Если нет, то это скверно.

Я боюсь, не отыграться,
Как бы в этом не стараться.
Дом бильярдный под огнем.
Не хозяин Вовка в нем.

Выгоняют старика,
Хоть и держится пока.
И бильярдом все корят,
Хотя он не виноват.

Он не будет поклоняться,
Чтобы столику остаться.
Ну, а если кто уважит,
Он за нас спасибо скажет.

Выход – теннис при удаче,
Можно у меня на даче.
Жаль, что только нет стола.
Но мыслишка тут пришла...

Может где его спереть,
Если сильно попотеть?
Шурик, дело по плечу.
Лишь скажи «я так хочу».

Мы поможем, как ни как,
Если только дашь нам знак.
Унесем и увезем,
И запрячем, и запрем.

Столик станет в огороде,
Будем больше на природе,
Ближе станет шашлычек,
Для запивки – коньячок.

Средоточье старичья,
Где в игре - всегда ничья.
Потому-то я за теннис.
Только жаль, что рифма – пенис.



       Часть 10. ЕГО СИЯТЕЛЬСТВО

Так и жили мы, паны,
На все стороны равны,
Разночинные дворяне
В пригорОдном землестане.

Землю дал социализм,
Чтоб на пользу, вместо клизм.
Ленина мы уважали,
С ним и сеяли и жали.

Но слыхали от отцов,
Что здесь правил Воронцов.
Всей землей владел он, гад.
Впрочем, за него я рад.

Если б ею не владел,
Я бы дачи не имел.
Эх, ему б кусок оставить,
Пусть бы продолжал здесь править.

Нам, панам, под графом проще.
Там балы, пикник у рощи,
На богатства подивиться.
Есть к чему и нам стремиться.

Под министром что, под графом,
Лишь бы не пугал нас штрафом.
Даже как-то поэтично,
Если граф сам правит лично.

Уж графьев мы любим, точно,
Денно думаем и ночно.
Я портретик раздобыл,
К стенке скотчем прилепил.

Прилепил, затем поправил,
Удивленно рот раззявил.
Пальцами картинку мерю,
Сам  своим глазам не верю.

Вот усы, вот седина -
По наследству им дана,
Рост высокий, голос – гром.
Ба! Да я же с ним знаком.

Это ж Саня, корифей,
Я же с ним играл в хоккей.
Тяжело ему забить,
Когда он не хочет пить.

Полем он тогда трясет
И фигурки пальцем гнет,
Ручки крутит, в шайбу дует,
Каждый гол он свой смакует.

Ну, а выпьет, тост свой скажет,
Через раз, глядишь, промажет.
Жаль, сломался мой хоккей.
И теперь, хоть бей, не бей...

В общем, графа я на дачу
Пригласил как на удачу.
Пусть взглянет, чем он владел,
И где ныне мой надел.

Может, нашим мы колхозом
Сделаем его завхозом.
Втиснем где-нибудь на горке,
Чтоб за всем глядел он зорко.

Он взглянул, но что-то дачи
В нем не вызвали отдачи.
То не так, и не богаты,
Не дворцы, а как бы хаты...

И лицо окаменело.
Нет, не графское то дело
Ковыряться в огороде
При честном при всем народе.

И хоть очень мы просили,
Знать, ему не угодили.
Очень жаль, что отказался.
Может, даже и зазнался.

Вон, у Витьки за оградой
Кебич бегает с лопатой.
В огородном деле – дока,
Хоть министром был два срока.

Отойдя от огорченья,
Приняли мы два решенья:
Графа в гости приглашать,
И поить, и есть давать.

А попозже чуть, табличку
Мы ему поставим в личку.
И напишем: «Здесь граф был»,
Чтобы кто не подзабыл.

Что ж, Крыжовка мягко стелет,
Все с годами перемелет:
Быль и небыль, мой рассказ –
Лишь бы помнила о нас.


        Часть 11. ЭПИЛОГ

Место хлебное – Крыжовка,
Вечно там идет тусовка.
Время подсчитать настало,
Сколько там людей бывало.

Хотя нет, пустое дело
Зря трудить свое так тело.
В общем, много. Ну и точка.
Позже подсчитает дочка.

Генералов, вот, не видел.
Может, кто их там обидел?
Это нас не занимало,
Нам своих друзей хватало.

Раньше ездили копать,
В огороде помогать.
Теперь ездиют покушать,
Шашлыки пожрать, послушать

Близких птичек щебетанье,
Конское ночное ржанье,
Чьи-то вопли на реке
И кукушку вдалеке.

Все течет, все изменилось,
Многое давно забылось.
Жизнь срослась и жизнь распалась.
А Крыжовка, вот, осталась.

Помнит нас, она, конечно,
И любовь к ней бесконечна.
Хоть другие места знаем,
Все равно о ней скучаем.

Светлое, родное место.
Мы росли с тобою вместе.
Разрасталась ты домами,
Мы – детьми, взрослели сами.

Ты живи, простая дачка,
Для наследников задачка:
Чем ты нас купить смогла,
Через всю жизнь пролегла.

Может, не найдет ответа
Тот, кто не провел там лета.
Но к ответу подойдет.
Позже-раньше, но поймет.

Крыжовка, Крыжовка, моя остановка,
Этап из простого пути.
И детство, и юность, и Витик, и Вовка.
И если не так что, прости.

                40 лет даче, 2008 год, Юрик