Верочка пьеса о 1993 год Москва

(пьеса-трагедия в 4 действиях, 7 картинах)

"... Это нужно не мёртвым,
Это нужно — живым..."

Все события происходят 21 сентября-4 октября 1993 года у здания Дома Советов в г. Москве и внутри его.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
- Верочка — московская школьница, старшеклассница, начинающая поэтесса. Невысокая, стройная, с волосами то заплетёнными в косу, то завязанными в "конский хвост", то убранными в "головку балерины", то распущенными по спине. Одета по-спортивному, просто, удобно, тепло. В кармане куртки всегда блокнот, ручка, карандаш, паспорт, носовой платок. Сочетает в своём облике интеллигентность и народную простоту.
- Софья Алексеевна — преподавательница средних лет, убежденный агитатор и пропагандист. Одета в теплую юбку, свитера, полупальто. Всегда красиво и аккуратно причёсана. Почти всегда с мегафоном. Она — разная: то решительная, то застенчивая, то задумчивая.
- Надя — пекарь, кулинар. С резкими ухватками, привыкла к тяжёлой работе, перегрузкам, особенно физическим. Пролетарка, убеждённый борец за справедливость. Готова кормить, пригреть всех единомышленников, помогает всем, кто нуждается, бескорыстно и без долгих раздумий.
- Люба — экономист в прошлом, тепер пенсионерка и составительница листовок и плакатов. Скромная, тихая, но последовательная. Член РКРП, хорошо знает и разбирается во всём происходящем, участница союзов, движений, пикетов и митингов. Одета аккуратно, скромно, постоянно занята делом.
- Мария Михайловна — учитель и преподаватель, историк, пенсионерка. Выглядит молодо, интеллигентная, одета изысканно. Веселая, с чувством юмора. Ради дела готова почти на всё.
- Валентина Васильевна — невысокая, полнолицая, с озорными глазами завзятой частушечницы. Одета добротно, но несколько "старомодно", так как любит все русское. Говорит красиво, с напевом, четко, на большом дыхании. Боевая и проворная.
- Елена — помощница депутата, медсестра. Много знает о работе Верховного совета РФ, но предпочитает молчать об этом. Средних лет, из рабочих. На груди или на рукаве - андреевский флаг, значок. Ей идёт белый халат, белая косынка. Она — сильная физически, бодрая, уверенная, с ней — надёжно.
- Нина Михайловна — очень пожилая женщина, давно на пенсии, худенькая, но на удивление всем очень выносливая. Одета крайне скромно. Ветеран войны и труда. Орденоносец. Хирург. Одинока. Участница всех митингов и пикетов. Принципиальная, решительная, требовательная. Всегда со значком с изображением В.И.Ленина на груди, с красным флажком, иногда с красным флагом.
- Мать Ермакова — молчаливая, постоянно хмуроватая женщина. Крепких убеждений. Коммунист. Дочь белорусских партизан. Самоотверженная. Неожиданно для неё сын оказался на противоположной стороне, поэтому она стала брать с собой дочь, чтобы не упустить что-то в её воспитании, в её формировании, в её мировоззрении.
- Валя — больная, слабая, одинокая, уже пожилая женщина. Но поражает её упорство, выносливость, терпение. Одета крайне бедно, хотя и чистенько. Перенесла предательство мужа и родных. Выход из всех трудностей ищет в религии, в православии.
- Алсу — врач из Башкирии, в Москве — в отпуске, у родных. У неё есть всё: муж, дети, свекровь, родственники, дом. Она из большой и дружной семьи. Но не может именно поэтому примириться с разрушением СССР.
- Журналистка — бойкая, очень высокая и стройная, длинноногая женщина. Сверхмодно, но красиво одета, с большим вкусом. Считает, что весь мир должен подчиняться её обаянию. Излишняя самоуверенность и благополучие мешает ей понимать многое в происходящих на её глазах переменах. Готова бежать за материалом для своей газеты в огонь и в воду, хоть на край света.
- Абхазская беженка — красивая, яркая, цветущая. Но после событий в Абхазии боится одиночества, стремится быть среди единомышленников, у неё что-то с нервами. С ней — четырёхлетняя дочка.
- Маринка — московская школьница, старшеклассница, комсомолка. Живая, веселая, озорная. Участница турпоходов, раскопок. Всё схватывает на лету. Любит историю, много читает, в курсе всех происходящих событий.
- Иришка — "писарчук" казачьей сотни. Молодая, высокая, стройная. Влюблена в своего мужа, готова бросить всё, чтобы быть с ним рядом. Она еще не привыкла к семейной жизни, смущается своих чувств, спокойна только рядом с мужем. Исполнительна, готовит себя к трудной походной жизни.
- Тамара — буфетчица III этажа. Высокая, самая красивая из всех женщин, ярко и модно одетая и причёсанная. Уверена в своей неотразимости и недаром. Трудолюбива, исполнительна. Осталась в Доме Советов не только из-за своих убеждений, но и из-за... Но это — её личное дело!
- Настя, Катя, Даша — комсомолки из Калуги. Фантазерки, мечтательницы, любительницы споров, шуток, песен у костра. Одеты по-походному. Играют на гитаре, поют, рисуют плакаты и карикатуры. Варить, кормить и заботиться о мужчинах ещё не привыкли.
- Сестра Ксения — монахиня средних лет. Чувствует огромную опасность, стоящую между власть имущими и патриотически настроенными защитниками Верховного Совета РФ, не принимающими идеи капиталистического рынка. Взяла с собой для испытания послушницу Марию.
- Мария, Машенька — молодая девушка со славянским светлым, чистым, приветливым лицом. В прошлом — веселая, живая, но она пережила какую-то глубокую личную драму, разуверилась во всех близких ей людях и решила посвятить всю свою жизнь Богу. Правда, её ещё тянет к людям, к общению с ними,
- Бодров Игорь Святославович — преподаватель ВУЗа, спортсмен, любитель русского самбо. Глубоко переживает неорганизованность защитников "Белого Дома", элитарную отстранённость депутатов, недоступность коммунистической "верхушки", сомневается в правильности их тайных замыслов. Как мужчина хочет по-своему исправить это, много занимается с молодежью и со своими студентами, которых немало во всех отрядах.
- Иван Никитич — баянист, бывший моряк-подводник. Самый желанный участник всех митингов и пикетов, палаточных городков и собраний у костров. Всегда с баяном, на котором играет умело, как профессионал. Владеет гармошкой, балалайкой, неплохо поёт. С болью переживает гибель единого флота СССР. Одет просто, но обязательно в тельняшке.
- Николай Михайлович — бывший директор московской школы. Не доверяет лидерам, не видя у них чётких теорий, ярких идей, понятных каждому задач. Беспокоится за будущее страны, боится за молодёжь. Одет строго, по-походному. Хорошо поет, у него открытое, доброе лицо опытного учителя, любящего свою профессию.
- Пётр Петрович — рабочий, передовик. Деньги для него — дрянь, главное — уважение, почёт, процесс труда, творчество. Всё умеет делать сам: плакаты, лозунги, флаги, вкладывая в их изготовление всю свою смекалку. Одет добротно и тепло.
- Отец Никон - ревностный служитель православной церкви. Боится её вытеснения другими христианскими религиями и сектами. Хочет привлечь к своей вере всех русских людей, надеясь, что это поможет решить многие проблемы страны.
- Полковник ВВС в запасе — уверенный в себе, с достоинством носит свою "старую" форму. Не может и не хочет примириться с разрушением СССР, с падением престижа России в мире, с обнищанием народа, с появлением на территории страны "горячих точек". Бескорыстен.
- Владимир — лётчик. Находится в отпуске. Не может примириться с разрушением ГВФ, с падением престижа России в мире. Готов на любое дело, лишь бы приостановить это падение. Он —спортсмен и охотник.
-Константин— бывший нефтяник, мастер на все руки. Унижен как мужчина, как защитник, гибелью СССР. Любит свою жену с её русской статью и культурой, с её прибаутками и присказками. Ему не нравится новая роль мужчины в обществе — добытчика денег любыми способами. Привык к почёту и уважению, значительности своего труда в народном хозяйстве.
- Сергей — молодой, потомственный казак, хранитель дедовых традиций. Его цель — возрождение казачества, казачьих обычаев, казачьих станиц. Проводит в Москве отпуск у родственников жены.
- Старов — сотник казачьей сотни. Побывал в Сербии. Веселый, озорной, любит людей. Его цель — возрождение России, её культуры, возрождение казачьих формирований, возвращение народных обычаев. Хороший и заботливый командир, умелый организатор.
- Артём — рабочий из Брянска. Удивлен Москвой, обилием палаток-"комков", погоней москвичей за деньгами, блокадой вокруг Дома Советов. Возмущён разрушением СССР, обманом и ограблением простого народа.
- Роман— комсомолец из Харькова.
- Кирилл — комсомолец из Киева.
- Сабир — комсомолец, казах, "афганец", ранен в Приднестровье.
- Анатолий — помощник депутата.
- Богдан, Даниил, Ярослав, Василь, Всеволод — "баркашовцы", охранники Дома Советов после ухода из него милиционеров.
- Андрей, Александр, Виталий, Виктор —комсомольцы из Калуги, студенты московских ВУЗов.
- Диктор радиостанции Верховного Совета России (голос) — мужественный и красивый, с прекрасной дикцией, "потомок Левитана".
- Милиционеры, ОМОНовцы, бойцы спецгруппы "Альфа", боевики в масках неизвестной принадлежности с уголовными ухватками.
             ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
          Картина первая "СБОР"
   Красивая русская осень. Слева на самом переднем плане — несколько кустиков сквера. 21 сентября 1993 года, 22 часа 30 минут. У Дома Советов РФ горят костры, строятся баррикады из металлических решёток, возводятся палатки. На заднике слева улица, уходящая в районы Красной Пресни, к Трёхгорке. Её перегораживает строящаяся баррикада, неподалёку от баррикады ближе к зрителям — остов палатки и маленький костер.
   Справа видна стена здания приемной Верховного Совета Российской Федерации, там стоит группа, ведётся запись, распределяют добровольцев между отрядами. Главное действие сосредотачивается вокруг 10 отряда, задача которого: перегородить доступ со стороны Глубокого переулка. Видны свёрнутые флаги, фанерные щиты, цветные плакаты. Всё это должно превратиться в палатку и баррикаду.
- Роман (тащит бревно, кричит Владимиру: Командир! У 20 подъезда объявили, что создаются отряды добровольцев, ведётся запись. Нас, командир, мало! (Роман начинает рубить старые доски, подкладывая их в костер.)
- Владимир: Сейчас схожу! (Уходит.)
     Из-за домов появляется Надя. Она несёт тяжеленную сумку, запыхалась. В другой руке - закопченный чайник с водой. Встала передохнуть.
- Роман: К нам, пожалуйста, сюда. У нас уже угли нагорели. Чай надо приготовить, а то многие после рабочей смены примчались. Большинство без ужина и на всю ночь...
     Надя усаживается на подставленный Романом ящик, приспосабливает к огню чайник.
-Надя: Слушай, парень! Не знаешь, что случилось?  У меня телевизор давно сломался, приемник перегорел, а радиоточка еле слышно барахлит. По цепочке передали: "Всем к Дому Советов!" Я схватила сумку, чайник и сюда!
- Роман: В 20-00 передали сообщение: президент Ельцин распускает Верховный Совет! (Возится с костром)
 - Надя (расстёгивается, она ещё не может успокоиться, так бежала): Распускает? Это законную власть, что ли? А как же съезд, а как же Конституция? У нас, что же, законы вообще не действуют? Опять переворот? Нет, я — за Конституцию...
     Оттуда же, откуда пришла Надя, идёт её знакомый по митингам и пикетам Пётр Петрович. Он несёт свернутое красное Знамя, флаг СССР, плакаты. Всё ставит у палатки. Сразу же принимается за дело, продолжая начатое кем-то возведение палатки.
- Пётр Петрович (по ходу дела): Вот вам Конституция!Обращение слыхали? К народу? Нет? Напрасно! Кто вам говорил об артподготовке в августе? (Поднимает палец.) Так что артподготовка Ельциным закончена, готовится решительный штурм! Это — я вам говорю. Сейчас — временное затишье, а потом — шквал огня на безоружных людей! (Надя и Роман переглядываются, он им озорно подмигивает, разворачивает аккуратный, сделанный "гармошкой" плакат, обернутый полиэтиленовой пленкой от дождя, на котором написано четко: "Ельцинизму вставим клизму и пойдём к социализму!”)
     Надя, Роман и сам Пётр Петрович смеются, довольные...
- Надя: Ну, Вас, Пётр Петрович... Сперва испугать захотели, я уж умирать приготовилась героически...
     От здания Дома Советов идёт Иван Никитич с баяном в руках, слышит последние слова Нади.
- Иван Никитич: Умирать, братва, будем с музыкой! (Рванул меха, играет и поёт хорошим голосом, чуть хрипловато.) “Наверх вы, товарищи! С Богом! Ура!” Десятый отряд? Тогда я — к вам. Принимаете?
- Роман (очень серьёзно): Принимаем. (Подтаскивает чурбаки для сиденья. Спохватывается.) Но окончательное решение принимает командир Владимир Поляков.
- Иван Никитич: А я как раз от него. Он мне понравился, серьезный, спокойный, деловой. Хватка сразу видна. Он — кто?
- Роман: Летчик ВВС. Капитан запаса, сейчас — в ГВФ, в отпуске. А вы?
- Иван Никитич; А я — "Морской флот СССР"! Подводник. Правда, теперь бывший. Почти всю жизнь флоту отдал, единому, могучему, легендарному. Но дожил до такого позора... Эх! (Наигрывает и тихо напевает: "Раскинулось море широко и волны бушуют вдали. Товарищ, мы едем далёко, подальше от нашей земли..." Все тихо подхватывают, укрепляют палатку. Только Надя сидит у костра, проверяет, не закипел ли чайник, готовит заварку.)
     Подходит Владимир Поляков, командир 10 отряда.
- Владимир: Отставить песню. (Все останавливаются, подходят ближе.) Итак, 10 отряд массового сопротивления оккупационному режиму создан. (Смотрит в блокнот.) Всего — 38 человек: учителя, врачи, офицеры запаса, медработники, пропагандисты, экономисты, рабочие. (Смотрит на Надю.) В обороне главное — что?
- Надя: Главное - харч! И погорячее!
- Владимир: Правильно, особенно в дождь! Так, работники кухни... Как вас по батюшке, сударыня? (Готовится писать.)
- Надя: Зовите меня просто Надей. Я привыкла. А насчёт кухни вы не ошиблись. Я — пекарь, можно сказать, многостаночница. Всё умею. Голодные со мной не останетесь. Вот! (Раскрывает сумку.)
Владимир (записывая в блокнот). Так, полный комплект. Задача первая для всех: костер должен гореть, не затухая; чай с заваркой — в любую погоду и в любое время суток; палатку укрепить любыми средствами; приготовить камни, железные крючья; собрать в окрестности все бутылки, заполнить бензином, держать их в земле, в строго определенных местах. Задача вторая: наблюдатели и связные. Роман! Это — на твоей совести. Постоянно у баррикады два наблюдателя с отличным зрением и здоровьем. Дозор круглосуточный, меняемся по часам. С ними — два бегуна для связи с другими отрядами. Все переходим на партизанский образ жизни: проводим тренировки, учимся защищаться, отходить и даже нападать. На войне, как на войне. Часть отряда подойдет утром, отпущены мною переодеваться и за различными материалами и подручными средствами. Уходить только с разрешения командира и только дождавшись сменщика. Всем ясно?
- Все говорят: "Ясно!"
     Подходят Нина Михайловна, Алсу, Люба и Верочка. В руках Нины Михайловны — стариннейший баул, красный флаг и плакатик с портретом В.И.Ленина, Алсу несёт санитарную сумку. Верочка — политическую карту СССР и офицерскую плащ-накидку. Роман внимательно смотрит на Верочку, она смущается от его пристального взгляда.
- Владимир: Детей не надо! (Смотрит на Верочку.)
- Нина Михайловна (вставляет в палатку плакат с портретом В.И.Ленина, очень спокойно): Таких, как Верочка, надо бы побольше!
- Иван Никитич (подтрунивает): Командиру возражаете?
- Нина Михайловна (словно не замечая): Алсу, любой ОМОНовец — это кто?
- Алсу (подхватывает): Мужчина! Точнее, парень! И чаще всего, как подсказывает мне мой врачебный опыт, ещё неженатый... Правильно я вас понимаю, Нина Михайловна?
- Нина Михайловна. Совершенно верно. Следовательно?(Роману) Молодой человек! Что из этого следует?
- Роман (по-школьному): Из этого следует, что Верочка — это неожиданной силы новое оружие, до сих пор неизвестное противнику.
     Все смеются, Верочка отворачивается, но улыбается тоже.
- Нина Михайловна. И, между прочим, как вы увидите в дальнейшем, уже испытанное, надёжное, идеологически выдержанное оружие.
- Владимир (подключается к шуткам, серьезно): Так, значит, командиру возражаете?
- Алсу: Ни в коем случае!
- Нина Михайловна: Лишь дополняем, как старые, проверенные в деле патриотки, к тому же женщины.
- Иван Никитич: Ну-ка, ну-ка, гражданки, поучите-ка этих мужчин, как им воевать надо. (Поддразнивает.) А то нам, например, об этом ничего не известно ни в морском, ни в воздушном флоте...
- Нина Михайловна (кивает): И научим. Тем более, что кое-кто из нас прошел от Сталинграда до Берлина. (Расстегивает пальто и показывает планки боевых орденов) Как нам вас называть, милостивый государь?
- Иван Никитич: Иван Никитич...
- Нина Михайловна: Так вот, уважаемый Иван Никитич, как показывает наша практика, врага лучше бить его же оружием. Это во-первых. Наш враг — деморосс и лже-демократ. На чём он вылез и прочно занял власть в стране? (Смотрит на Романа.)
- Роман (по-школьному): На криках о правах человека, воплях о законно избранной власти, на требованиях гласности...
- Нина Михайловна (кивает ему): Правильно, бьём врага его же оружием! Это — наш первый этап. И очень хорошо было бы, если бы он остался единственным...
- Иван Никитич (шутливо, поднимает руки): Перед такой логикой женщин сдаюсь и подчиняюсь безоговорочно...
- Нина Михайловна (сердито): Союз без выстрела мужчины сдали и подчинились безоговорочно! Вот в чём ваша главная беда. Вот почему мы все здесь. Но то, что вас ещё и на шутки хватает, это — прекрасно. За это я вас, как врач, хирург и ветеран Великой Отечественной войны, одобряю и поддерживаю.
- Роман (переживает за командира): А во-вторых...
- Пётр Петрович: А во-вторых, во всем будем слушаться командира! Но лучше бы этого "во-вторых" не было! Свои ведь... Мальчишки... (С горечью) Да... Первого мая я на них посмотрел... Что деньги с молодежью делают?! (Трогает висок.) Ударник коммунистического труда, с Доски почёта не сходил... И получил вот: демократический "знак отличия"... (Показывает шрам.)
- Люба (оторвалась от плакатов, где поправляла поярче буквы): И на меня. Бежит с дубинкой! А глаза! Безумные, как у волка блестят... Я в музее специально потом сравнивала. От наркотиков, что ли? Два раза дубинкой по щиту ударил, потом палку свою — вверх... А я иду прямо на него и думаю: “Ну, гад, только попробуй меня ударить. Убью!” (Иван Никитич качает головой.) А что, думаю, весом своим собью, последними зубами глотку перегрызу... Умирать, думаю, а не поддамся без сдачи, не привыкла к таким "порядкам". (Вздыхает.) Мечтала, что на пенсию выйду, все зубы себе перелечу, да вставлю бесплатно. Теперь всё не до этого, да и не по моим это деньгам... Нет, вы подумайте, всю жизнь я с деньгами проработала, какую прорву их пересчитала. А воровать? Это — не для меня!
- Роман: Ну, как? Ударил?
- Люба: А, нет, не ударил... Как вода остров, обежал и свернул налево от меня. А я — в Нескучный сад... Первое, что там увидела? Стоит ветеран, седой весь, а из пробитой раны на виске кровь струей льётся и по кителю... Смотрю, а у него орден Красной Звезды и по его эмали точно такого же цвета — кровь, его кровь,ветерана Великой Отечественной войны... За что его? Американской дубинкой!
- Надя: И после такого они ещё вбивают дуракам в головы, что красная пятиконечная звезда — это “дьявольская” звезда! Да она русской кровью давно отмыта. Нашли где дьявола искать, в Америке бы поискали, да в душе у себя, а то в ничем не повинных вещах, творениях рук человеческих...
- Пётр Петрович: Одно слово – фашисты... Нео-фашисты!
- Алсу: Вот поэтому-то и я здесь! Я из Башкирии, врач, детей у меня двое, муж хороший, свекровь заботливая, дом — полная чаша. Меня в отпуск к землякам отпустили, чтобы отдохнула как следует, в театры московские походила... (Удивленно качает головой.) Какие театры? Союз разрушили, а нам, башкирам, это очень не нравится. Мы — за Союз на референдуме голосовали. А где он? Какие уж тут театры, детей родных бросишь и побежишь... Только вот не знаешь, как страну спасти? Что делать? Кому можно верить? Разбираться ведь надо.
- Роман: А почему он вас (Любе) все-таки не ударил? Как вы думаете?
- Люба (продолжает возиться с плакатами): Мне кажется, что они были закодированы, что ли? На красный цвет, а я в голубом и синем была, на ордена и планки, а у меня — только крестик...
- Нина Михайловна: Главное, по-моему, на затылок, а ты, Любушка, в лицо ему глядела, в глаза, прямо на него шла безоружная, гневная, женщина. Я всегда с портретом Ильича хожу, с красным флагом, со значками, орденами. Но и меня, слава богу, пока ещё никто не посмел ударить. Я думаю, что тут главное - сила духа!
- Верочка: И возраст! Простите, пожалуйста, я не хотела... (Смутилась и покраснела)
- Нина Михайловна: Ничего, я без кокетства. Все мои женихи и ухажёры в окопах давно остались... Всю жизнь одна, не для кого было за молодость цепляться. Я их всех, кто через мои руки прошёл, до сих пор помню... Все, кажется, умею, но лучше бы мне теперь только с плакатом... Хотя всё мое полевое снаряжение со мной!
     Все смотрят на её баул, на её руки. Молчат.
- Верочка: А можно я вам свои стихи почитаю? Про первое мая?
-Роман: Ты ещё и стихи пишешь?
- Верочка: Они, конечно, в литературном отношении незрелые. Я ещё только буду в литинститут поступать... Но я их сразу же написала, как очевидец. И теперь мне в них ничего исправлять не хочется...
     Роман подсаживается поближе к Верочке. Да и все приближаются по мере чтения.
- Нина Михайловна: Ничего в них менять не надо. Это — как документ. Читай! У тебя хорошие, гражданские стихи.
- Верочка (встает, читает негромко, но очень четко, с прекрасной дикцией, с чувством произнося каждое слово):

Наш телевизор простаков сбивает с толку,
Что пострадал "беспомощный ОМОН"...
(Люба и Пётр Петрович усмехаются)
При шлемах и в щитах? С глазами волка?
Давно планируя избить со всех сторон?
Я видела, как столб воды подняли,
Чтобы облить поруганный Союз,
Потом туманы газа разметали,
Боясь в ответ услышать: "Не боюсь!"
(Гневно покачала головой Алсу)
Тогда дубинками ударили жестоко,
Избрав седых, заслуженных, хромых,
Что не сумели отбежать далеко,
Чтобы ряды редели, схоронив...
(Крепко сжал кулаки Роман)
Я видела страданье человечье —
Стекала кровь на боевые ордена,
На головы, виски, на руки, плечи
Дубинкой бросилась преступная война...
     Заработал уличный громкоговоритель, все повернули головы в сторону Дома Советов, насторожились, Роман даже вскочил.
- Диктор В.С.: "Внимание! Говорит радиостанция Верховного Совета Российской Федерации. Сегодня, 21 сентября 1993 года с 20 часов все президентские полномочия в стране стал исполнять вице-президент России Руцкой Александр Владимирович. Продолжает работу сессия Верховного Совета России. Объявлен импичмент президенту Ельцину. Назначены силовые министры: министерства обороны — Ачалов; Министерства Внутренних Дел — Дунаев; Государственной Безопасности — Баранников. Штаб обороны здания Верховного Совета Российской Федерации возглавил Макашов Альберт Михайлович. Формирование отрядов добровольных защитников здания Верховного Совета продолжается".
     Готовы баррикада и палатка 10 отряда. Горит костер, кипит чайник. Появились кружки, стаканы, майонезные банки. Женщины передают всем бутерброды, булочки, домашние пирожки. Все садятся: кто на ящик, кто на чурбан, кто на брёвнышко, а кто и на раскладной маленький стульчик. В палатке, составленной из разных частей, видны надписи:
В обороне главное - спокойствие духа!"
        "Даёшь подлинный социализм!"
"Умные люди строят жизнь, хитрые дураки делают деньги!"
"Смерть сионизму!"
"Долой уродливый рынок!"
     Над палаткой поднят флаг СССР, укреплен плакатик с портретом В.И.Ленина. Над невысокой, хилой баррикадой метровой высоты развевается флаг СССР, монархический флаг (чёрно-жёлто-белый) и андреевский флаг (белый с голубым косым крестом).
     Сцена поворачивается по кругу, высвечивая лозунг, идущий по стене здания приёмной ВС РФ. "Позор Клинтону, Миттерану и прозападной “демократии".
За стеною начинается декорация второй картины.

                ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
             Картина вторая "С НАМИ ЛИ БОГ?"

     Красивая русская осень. Решётка сада им. Павлика Морозова. Вечер 23 сентября 1993 года. Слева — вход в приёмную, сейчас там размещаются баркашовцы, поэтому над входом — монархический флаг, под ним изображение сложной арийской красно-белой свастики в круге. Чуть глубже — скрытый вход в канцелярию, откуда выносят листовки. Прямо перед зрителями, почти у решётки сада укреплён православный восьмиконечный крест, под ним на возвышении стоят иконы Божьей матери и спасителя, укрытые от ветра и дождя прозрачной пленкой. Ещё ниже стоят в банках горящие свечи. Лежат цветы. Рождество Богородицы. Под крестом, сменяя друг друга, читают священное писание Отец Никон, монахиня Ксения и послушница Мария.
     Правее возведена палатка 7 отряда с надписью ОММОН (Отряд матерей и мужества особого назначения). Справа от нее — палатка оранжевого цвета.
Здесь расположились комсомольцы из Калуги. На их плакате написано: Труппа разработки теории счастливого общества". Над этой палаткой развевается трехцветный флаг: зелёно-чёрно-красный.
     Слева у входа в здание стоят баркашовцы в черных гимнастёрках со свастикой, перепоясанные портупеями. Они посматривают на девушек у комсомольского костра, тихо переговариваются. Справа от Горбатого моста быстрым шагом идёт Василь.
Василь. Ого! Нашего полку прибыло! Демократы без боя сдаются и оставляют все государственные портфели раскрытыми и... без копейки... Слава России!
Настя. Слава России!? Это у вас такое приветствие?
Василь (гордо). Даже больше. Боевой клич. (Присаживается.) Знакомлюсь: Василь! Сменился с дежурства, теперь свободен для организации личной жизни.
Катя. Чаю хотите? Горяченького? Только у нас к чаю давно ничего нет, а заварка хорошая. Попейте, погрейтесь... Хотите?
Василь. Хочу! И даже очень. У Горбатого моста чуть не сутки был. Вон там, видите? (Показывает головой на правую сторону.) Ветер сегодня неприятный с Москва-реки. Делали обходы вокруг здания. Поймали провокатора. (Небрежно.) Ничего, поговорили...
Настя. А какой он, провокатор?
Василь (пьёт очень горячий чай, греет руки о стакан). Худой, красивый, деловой. Кожан шикарный. Хорохорился. Обнаружили у него лимонку...
Катя (в ужасе). Лимонку?!
Василь. Ничего, обезоружили, бросить не успел. Накостыляли слегка, а лимонку сдали в милицию. Там, у Баррикадной. А что означает ваш флаг? Я даже не знал, что у нас и такой есть...
Настя (очень серьезно). Понимаете, мы давно уже создали комсомольскую группу в Калуге. Группу разработки теории счастливого будущего общества. Здесь, правда, из нас только часть. А три цвета обозначают: черный — возможность гибели человечества от экологических катастроф; красный — это угроза, идущая с Запада и от ядерных станций...
Катя (подхватывает, увлечённо). А зеленый — это перспектива выживания земного шара, его спасения. Всё заключено в круг, который символизирует Ярослав. Это мы сейчас поправим! (Достает из кармана две упаковки дорожного сахара.) Примите, сударыни...
Даниил. И от меня, сударыни... (Выкладывает еще две полоски.) Ну как, по одному кусочку всем хватит? А девушкам даже по два...
Входят с сумками Надя, Верочка и Даша.
Даша. Ого! В нашем полку пополнение! Только, форма не комсомольская! Ну, да уж, ладно. Кормить всех будем. Лепёшек принесли и по кусочку сыра.
Раздает пухлые лепёшки-лаваши. Надя кладёт каждому по кусочку сыра. Верочка вынимает и раздаёт бумажные салфетки.
Надя. Ешьте, ешьте. Всем хватит. Сами пекли. Я же — пекарь! А то обслуга, видите ли, драпанула. Ничего, справились и сами. Муку нашли, запасы в подвале... Подумаешь, лаваш! Я торты, знаете, какие делала? И "Паутинку", и "Ёжик", и "Сливочное полено", "Космос с трюфелями", "Зефирный с лимоном."...
Настя. Ой, не надо! Я только в детстве помню, как день рождения у кого-то в классе, так мамы нанесут всякого, такого вкусного... Стол ломится, а в этой перестройке даже сахар-то не всегда купишь... Цены прыгают.. .
Надя. Ешьте, проживём... На митинге нам патриоты два миллиона рублей собрали. Прокормимся. Тем более, что всё сами делаем.
Василь. Что, вписывается в вашу Программу Зелёную такой способ пропитания или нет? (Подтрунивает.) Или у вас, избави нас Господи, особая какая-то растительно-зелёная диета?
Даниил (подхватывает). Да, а здесь, девочки, вы что делать намереваетесь? Война ведь гражданская, брат на брата...
Ярослав. И на сестру тоже!
Даша (совершенно серьёзно). Будем помогать своим присутствием. Пригодимся. Кроме нас ещё ребята, четверо. Только сейчас они в разведке под видом гостей Москвы...
Верочка (с обидой). Мне тоже сначала сказали, зачем нужны... дети! А я уже на переговорах с милиционерами участвовала, листовку в радиоузле читала. А сейчас вот во все отряды лаваши разнесли. То же ведь кому-то делать надо. Правда? (Смотрит на Надю.)
Надя и Верочка отходят к 7 отряду ОММОН.
Даша. Нет, "ребятки", если я надумаю когда-нибудь замуж выходить, то ни за что не пойду за милиционера или омоновца. А то родишь еще забияку, а то и убийцу! (Вздрагивает.) Нет!
Катя. Только за военного! Они у нас спокойненько СССР сдали, нейтралитет прихватизаторам обеспечили, в политику, в экономику не вмешиваются, но и народ, правда, пока не грабят...
Настя (продолжает подтрунивать). А после нашего дежурства у костров совсем не страшно, что они бездомные, бесквартирные, гонимые на всю оставшуюся жизнь... Э-эх! С лейтенантами костры разводить будем, в палатках колыбельки раз вешаем... Вот только подрастём немножко, правда, девочки? (Берёт гитару, начинает тихонько наигрывать.)
Даша. И похорошеем...
Василь. Свят, свят, свят... Куда уж больше-то хорошеть? И так уж пройти мимо, ну, совсем сил нет... Так и тянет, так и тянет!
Сцена сдвигается. Надя и Верочка у костра 7 отряда ОММОН. Они раздают сыр и лепёшки. Все пьют чай. У палатки плакаты “Е.Б.Н., верни похоронные!"; “Демократии — да, "демократам” — нет!"; "А где суверенитет русского народа в СНГ имени Е.Б.Н.?"
Мария Михайловна. Надя, Верочка, садитесь с нами, у нас овсяное печенье к чаю есть.
Надя (устало вытягивает ноги). Спасибо, попью с вами. Натопалась, устала. Можно пока и отдохнуть. Скоро снова тесто разводить надо А Верочке и Маринке, наверно, у того костра поинтереснее будет (показывает на оранжевую палатку). Идите туда, девчатки, идите!
Верочка нерешительно смотрит. Мария Михайловна откладывает в прозрачный пакетик печенье, мать Ермакова насыпает туда же конфет, подают Верочке.
Мария Михайловна. Возьми, детка. Угости там всех ребят.
Мать Ермакова Маринка, только не очень долго...
Верочка и Маринка уходят к комсомольскому огоньку, откуда смех, звон гитары, восторженное взвизгивание. Туда же спешит, не выдержав, свободная молодежь, баркашовцы.
Надя. До своего костра и не доберусь сегодня. Меня уж, командир, почитай потерял. Ну, да заменить, наверное, пришлось... А у вас командир кто?
Константин. Это — я. В прошлом — электротехник, теперь постоянный дежурный командир у Белого Дома.
Надя. Знаете, ветераны просили передать всем, чтобы не называли Белым Домом!
Мария Михайловна. Правильно! Белый Дом - в США, а у нас был, есть и будет — Дом Советов трудящихся!
Сабир (подхватывает). Дом Советов против Белого Дома. Именно оттуда, из США, идёт эта демократическая зараза. Какая, слушай, демократия? Где она, какой-такой народ у нас правит? Под видом демократии со своими народами воюет? Слушай, кто у нас народы друг на друга натравляет? Я в Приднестровье был, в Абхазии был... Везде, слушай, народ русский и нерусский тоже возмущается: "Зачем такой порядок пошел? Кому нужно? Кому выгодно?" Вот жили: телевизоры, холодильники, ковры, хрусталь покупали. Друг к другу в гости ходили, пироги пекли. Свадьбы справляли, новоселье. Теперь что? Как жить? Умирать нельзя — хоронить очень дорого. (Показывает на плакат у входа.) Детей рожать нельзя — кормить, пеленать нечем. Зачем тогда жить? Умереть, слышишь, в бою лучше!
Константин. Уже семь лет с ними цацкаемся: перестройка, перекройка, переименования. Демократия, как и партократия, гласность — всё равно безгласность, чересчур многопартийность развели. (Хмыкает.) Где гласность? Вот я — член КПСС, партбилет не сдавал, сдавать не собираюсь, сдаваться буржуям тоже. БАМ строил, тюменскую нефть добывал. Вкалывал. Квартиру получил, жену всем обеспечил. (Смотрит на Валентину Васильевну.) Нам с ней миллионы не нужны, но и за кусок хлеба на чужого дядю работать не намерены. Хватит! Это у нас уже в истории было: и рабство, и крепостное "право", и отстрел самых честных. А обман?
Сабир. Всему миру, понимаешь, помогали, от себя чуть не последнее отрывали, а на проверку что вышло? Богачей всего мира снабжали, ханами, миллиардерами делали...
Николай Михайлович. А они нам пятую колонну готовили, выкормили. Почти весь народ развратили: кого деньгами, кого сексом, кого религией, кого тряпьём... (Горько.) А мы им так верили! Знаете, у музея Ленина какой-то, как сейчас говорят, “комок” интервью давал иностранцам: он, видите пи, за рынок, за эту демократию, за этих властителей, он целиком на стороне этих идей... А я ему вопрос тоже задал: “Молодой человек! Скажите, имеет ли будущее страна, где молодые люди, как вы, только перепродают, а не производят?”. Так он даже не понял моего вопроса, откормленный такой, крупный, розовый, дебильный... Вот на таких вот и расчёт демократов доморощенных.
Мария Михайловна. Ия иностранной журналистке говорю однажды очень сердито: "А, вы из США? Это ваши правители-преступники нашу страну разрушают..." А она посмотрела на меня очень серьёзно и отвечает: "Уверяю вас, что правители всех стран мира — это преступники!". Понимаете, им всё равно, как называться: то большевиками и революционерами, то ленинцами и сталинцами, то верными ленинцами, потом диссидентами, демороссами, деловыми людьми, русскоязычными предпринимателями.
Сабир. Теперь, "русские" они все, новые, помещики, графы, бароны...
Константин. Троцкисты они. Недобитые, вот что я вам скажу... По жестокости — чисто троцкистский почерк. А какое глумление, какая ложь... Как они всю историю переворачивают. Взял бы автомат и всех их разом...
Валентина Васильевна. Я тебе возьму! Хватит, покипятился, чай пей! Автомат... Да они только и ждут этого от вас, дураков. Провокаторов своих везде рассовали, а те ходят, да подуськивают! Народ-то по кухням сидит, на кого-то надеется. Посчитай-ка нас патриотов, не так уж и много. На всех митингах, пикетах, съездах, конгрессах всё одни и те же лица. Да и из тех половина — провокаторы. Это я вам точно говорю: я привыкла людям в глаза смотреть, недаром всю жизнь в глазном кабинете проработала. Сразу вижу: кто трус, кто лгун, а кто смелый, да честный. Нет, нельзя мужикам власть доверять...
Подходит с новыми листовками к их костру Люба.
Люба. Знаете, один депутат, забыла, как его фамилия, предложил уйти всем. Народ, говорит, в массе своей не готов к защите закона, политически не зрелый. На митинг ни разу миллиона не собрали. А что, если уйти? Выйти, поблагодарить нас за под-держку, объяснить, что меняем формы борьбы, уходим в народ. Это, чтобы каждый себе в затылке почесал, да подумал, что же в конце концов он должен делать, кого поддерживать. Может, говорит, хватит за народ отдуваться? Раз он сам за себя постоять не может и не хочет... Пусть, мол, под открытым игом поживет, да подумает, да сравнит...
Мария Михайловна. Нельзя уходить! Это значит, что все позиции перейдут к ельцинистам!
Константин. А им этого только и надо! Нет уж, сражаться будем! Хватит пасовать!
Валентина Васильевна. Опять сражаться! Вот и попробуй, отпусти его сюда одного! Нет, за мужиками нужен глаз, да глаз. Заварят они, чую, кашу... Дорвутся, не расхлебать... Тебе сколько раз говорить надо: "Самое опасное — это провокация!"
Николай Михайлович. Согласен с вами полностью, сударыня. Вот я, безработный теперь директор школы. Уволили за коммунистические убеждения... Самая бездарная учительница, конечно, демократка, теперь там правит бал. Элитарная школа, понимаете? А русским детям туда доступ будет?
Валентина Михайловна. Как моя мама-покойница говаривала: "Денежка везде дорогу прокладывает..." Кричат: “Демократия! Свобода!" А свобода религий на деле во что обернулась? Гибель русского, привычного православия перед адвентистами, евангелистами. У них — деньги, они залы снимают. Не знаю, как у мусульман, но и их сметут. У богатого чёрт детей качает! Никого они не пожалеют! И в элитарную школу никого из наших не допустят...
Николай Михайлович. Но я категорически против гражданской войны У нас нет сил, нет оружия, нет да-же пока народной массы Деньги все и всегда только у бьющих себя в грудь обманщиков. Они — только на словах защитники народа.
Мария Михайловна. Наше оружие — убеждения! Защита Конституции, защита последнего островка Советской власти, хоть какой-то социальной справедливости.
Валентина Васильевна. Но я в мудрость наших лидеров не верю. Законы святы, да законники супостаты...
Николай Михайлович. Вот поэтому я здесь. Боюсь, что сорвутся... Боюсь, что кто-то спровоцирует столкновение. А им только этого и надо.
Валентина Васильевна. Давно поди-ка планируют. Эх, недолго той земле стоять, где учнут уставы ломать!
Люба. И моя бы мама сказала: "Два медведя в одной берлоге не уживутся". А у вашего отряда какая задача, командир? Если не секрет, конечно...
Константин. Нет, не секрет. У нас почти все пенсионеры, да инвалиды. Сабир ранен, хромает. Так что задача защиты чисто символическая. Живая цепь! Мы, как видите, находимся в центре событий. Поэтому мы создаём живое заграждение, чтобы не посмели с оружием на безоружных бросаться. Станем стеной. Вы не смотрите, нас не мало. Большую часть отправили пока отсыпаться в вестибюль 20 подъезда. Но по тревоге — каждый чётко знает свое место и свою задачу и готов её выполнить...
Мать Ермакова. Константин, как представителю Совета Командиров, вам надо подумать над таким присловьем: "Женский обычай — всегда вперёд забегать". Примите-ка наш совет и самые мужские меры, исключающие любые провокации...
Сцена сдвигается, высвечивается крест. Трепещут от ветра свечи в банках перед иконами. Молятся верующие. Впереди Валя с иконой Божьей матери в руках.
Валя. Господи, Иисусе Христе, сыне единородный безначального твоего отца, ты рекл еси пречистыми оусты твоими, яко без мене не можете творити ни чесоже. Господи мой, господи, верою обем в души моей и сердце тобою реченная, припадаю твоей благости: помози нам грешным сие дело, нами начинающееся, от тебе самому совершити, во имя отца, и сына, и святаго духа, аминь!
Подходит Елена, она была в приёмной ВС РФ.
Елена. Валя! И ты здесь, опять с нами?! Я тебя с мая на видела, не узнала сразу. Что за молитву ты читала?
Валя. “Перед начатием всякаго дела".
Елена. Ты болела? (Всматривается в лицо Вали.)
Валя (кивает головой). Почти всё лето, сразу же после 1 мая. Рука плохо срасталась. Ударили. Двойной перелом, теперь вот безработная.
Елена. Помнишь, о чем мы тебя просили?
Валя. Не забыла. Пришла я к настоятелю нашего собора. На исповедь. Он меня спрашивает: "Что беспокоит душу твою?" А что меня беспокоит? События 1 мая, отец мой.
Елена. Ну, а он?
От костра ОММОН отходит отдохнувшая и бодрая уже Надя.
Валя. А зачем, говорит, ты пошла? Сюда, говорит, ходи, в храм, за Русь молиться, а туда больше не ходи, поняла?
Надя (вмешивается). Зачем ты туда пошла? Меня тоже демократы-журналисты спрашивали, зачем я пошла вместе с демонстрантами к Ленинским горам... А я им: "Вес лишний сгонять! При социализме на хорошей пище наела! Имею я право на прогулку или уже нет?! День хороший, воздух чистый, люди вокруг замечательные, все трезвые Праздник! Или я теперь при вас, демократах, свободное время в кухне, да в туалете проводить должна? За что меня — палкой? Праздник-то, говорю, разрешённый вашим президентом! Идите вы, говорю, от меня куда подальше, а то я, бывает, чересчур горячая накаляюсь, я — пекарь!" Они от меня даже попятились...
Елена. Постой, ты перебила... Тут деловой разговор. (Вале.) Ну, а дальше?
Возвращается от костра ОММОН Люба, тоже остановилась, слушает.
Валя. Я ему руку показываю в гипсе, да сумку приоткрыла с кровавыми платками, которые мы там, на Калужской, в лужах крови собрали... Он от меня как от шатнётся и спрашивает: "Ну, а я чем помочь могу?" Я ему, как договорились: "Напишите, ради Бога, листовочку, совсем коротенькую, по-церковнославянски, чтобы осуждала кровопролитие."
Люба. А он? Написал, да? Я что-то такой еще не видела...
Валя (вздыхает). Нет, не написал...
Елена. А почему? Объяснил он тебе хоть как-то?
Валя (еще раз вздыхает). Объяснил: "Не было, говорит, благословения патриарха Всея Руси Алексия II. Не могу, говорит, осудить кровопролитие без благословения..." Я ему говорю: "По приказу работаете, отец мой?" А он: "Нет, по благословению!"
Люба. Так какая же разница? Раньше наша номенклатура приказы отдавала, без них ничего самостоятельно решить не могли рядовые коммунисты. Теперь благословения, выходит, надо дожидаться. До скончания веков его не дождёшься! А кровь-то льётся, и не осуждается это преступление! А для нас все информационные каналы наглухо закрыты!
Елена. Так ни с чем и ушла с исповеди?
Валя. Повернулась, отошла, стою, как всё равно оплеванная, чуть ли не плачу... Потом женщины верующие ко мне подходят. Ты, говорят, что, ему про 1 мая рассказывала? Мы видели, как он от тебя отшатнулся... Да, отвечаю им, я сама там была, всё сама видела, в первых рядах шла, руку, вот, дубинкой переломили. (Показывает свою больную забинтованную руку, которой заслонила голову от дубинки.) Платки им показываю, плачу... А женщины говорят: "Мы на тебя смотрели, ты через пра вое плечо повернулась отходить, а он тебе в этот самый момент и говорит: "Иди, Бог с тобой!" На твоей, говорят, стороне правда, с тобой Бог, не с ним..."
Елена. Здорово! Надо было бы тебе этих женщин в наше патриотическое движение пригласить, умные, по-литически здравомыслящие...
От креста отходит отец Никон, закончив богослужение.
Валя. Отец Никон, благословите, ради Бога.
Отец Никон благословляет Валю, внимательно смотрит на Любу, Елену, Надю.
Надя. Чайку не желаете, отец Никон? У нас лаваш свежий, мягкий, вкусный. Сами пекли. Подходите к костру, угостим вас, погреетесь.
Отец Никон благодарит, слегка кланяется, но твёрдо отказывается. К нему подлетает бойкая Журналистка с фотокорреспондентом.
Журналистка. Отец Никон, не кажется ли вам странным Ваше присутствие здесь?
Отец Никон. Странным? Отчего же?
Журналистка. Конечно странным! Среди коммунистов и фашистов! Вы и, вдруг, здесь... Как это можно объяснить? (Протягивает диктофон.)
Отец Никон. Господь Бог послал нас спасать души собравшихся здесь людей: и парламентариев, и их защитников, и солдат, и милиционеров, и всех рабов Божиих, Служители Господа всегда были среди людей, особенно заблудших...
Журналистка, Так вы считаете коммунистов и фашистов заблудшими душами?
Отец Никон. Долг наш оказать духовную помощь всем, кто в ней нуждается. Кто, как не служитель божий должен остановить людей, впавших в отчаяние, либо в исступление, предостеречь их от самого страшного греха, напомнить о заповеди: "Не убий".
Журналистка. Скажите, можете ли Вы разделить какие-то взгляды коммунистов или фашистов?
Корреспондент делает снимок.
Отец Никон. Две главные заповеди Божия. Первая: Возлюбиши Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всею мыслию твоею. А вторая: Возшобиши ближнего твоего, яко сам себе. Я Вам ответил. Благослови вас Бог! (Кланяется головой всем и уходит.)
Журналистка переносит своё внимание на монахинь. Фотокорреспондент делает снимки.
Журналистка. А вам можно задать вопрос? Как вы ощущаете себя здесь? (Протягивает диктофон.)
Сестра Ксения. Мы призываем всех к терпению. Мы хотим предостеречь от кровопролития. Люди должны учиться внимать друг другу...
Журналистка. А что бы вы сказали работникам милиции, ОМОНу. Они же выполняют свой служебный долг?
Сестра Ксения. Любите несчастных, любите обиженных. У них отняли, их обездолили. Прощайте бедным людям их прегрешения и Бог простит Вас!
Журналистка (к послушнице Марии). А вы что-нибудь добавите?
Мария. Успокойте своё мятежное сердце. Не сотворите себе всякого кумира и всякого подобия...Не поклонишися им, не послужиши им...
Журналистка. Достаточно! Спасибо!
Сестра Ксения и Мария (в один голос). Спаси и Вас Бог на добром слове! (Отходят к кресту.)
Елена. Извините, а вам вопросик, можно задать?
Люба. Да! А то вы всегда и всем задаете...
Журналистка. Пожалуйста! Какой? (Протягивает диктофон.)
Елена. Про коммунистов вы сказали, это — ясно, а где же вы у нас здесь фашистов нашли? Не подскажете?
Люба. Да уж, пожалуйста!
Внимательно прислушиваются Надя и Валя.
Журналистка (убирает аппарат). Вот/ (Говорит очень зло.) Вы, что же, свастику не видите?! (Уходит.)
Люба. Ребята! Слыхали? (Обращается к баркашовцам.) Это вы то — фашисты? Неужели?
Богдан. Ну и что же? Да, мы — русские фашисты! В этом нет ничего плохого...
Елена. Вы так думаете? (Машет рукой, зовёт.) Мария Михайловна! Вот, Мария Михайловна, вы — историк, вы им объясните. Я не могу! Ну, какие они — фашисты?!
Мария Михайловна. Слово "фашизм" само по себе ничего плохого не содержит, если учесть, что “фашио” означает просто отряд, дружина по-русски. Но с вами, ребята, кто-то сыграл, поверьте, подлую шутку. Для нашего советского народа в слове "фашизм" заложено: зверство, насилие, геноцид людей, сознательное их уничтожение, тупая жестокость... Подумайте над этим, пока не поздно. А вот настоящие фашисты сейчас перекрасились, они надели маски витязей, борцов за справедливость, за свободу, хотя они человеконенавистники до мозга костей. Вы же нашли, или вам специально подбросили, совсем неподходящее для вас слово!
Елена. А этим обязательно воспользуются, на вас же отыграются, под вашей маркой такого насовершат... Вот, увидите! Помните, Станиславский сказал, что если на сцене повесить ружьё, оно обязательно должно в конце концов выстрелить? И никто не будет разбираться, что у вас сложная арийская и древнеславянская свастика. Все просто — фашисты, мол, они и — всё!
Надя (придирчиво). А почему у вас чёрная форма?
Богдан. Да это же, как у Фиделя Кастро — борода! Решили носить до победы гимнастерки. А чёрный цвет? Ткань легче достать, доступнее...
Мария Михайловна. Я думаю, что и это не так просто, и это вам подкинули, и это будет использовано. Совсем неподходящий для вашего возраста и для русской идеи цвет!
Всеволод. А вы хорошо историю русского народа знаете?
Мария Михайловна. Я и мои друзья много лет специально занимаемся скрытой от народа подлинной историей нашей культуры: русских, славян, арийской цивилизации. Собирали по крупицам, а сейчас уже читаем лекции, написано много серьёзных научных работ. Я, например, считаю, что вся христианская эпоха — это эпоха жесточайшей эксплуатации, а христианскую идею превратили в скрытый способ оккупации культуры любого народа, в том числе и русского... К сожалению, это ведёт к вырождению, к вымиранию, к жесточайшим военным столкновениям...
Всеволод. Приходите к нам в спортзал вечером, расскажите поподробнее. Нам это очень нужно, всё надо знать, трудно многое самому понять, разобраться...
Богдан. А то нас в самом деле начинают путать с теми фашистами...
Мария Михайловна. Да, в теории борьбы вы не сильны! Кто-то очень хочет вас “коричневыми" насильно сделать, боюсь, что уже готовится сыграть эту роль, а вами прикрыться... Хорошо, приду. И друзей приглашу... В ближайшее время!
Елена. Надо будет с вашими командирами договориться, всё сделать организованно. Здесь, у Дома Советов, действительно, сейчас, как на подбор, собрались лучшие таланты: и академики, и доктора, и кандидаты всех наук. Есть чему поучиться! А вот службу свою по охране порядка вы отлично несёте. Депутаты просили передать, что вы — требовательны, но вежливы и внимательны...
Надя. Только вот кто во время митингов всех известных провокаторов на балкон проводит при самой строгой пропускной системе?
Люба. И кто их оповещает? У костров и на баррикадах — их нет!
Елена (задумчиво). А у микрофонов все крутятся... Надо будет поставить этот вопрос... Кстати, Мария Михайловна! Ещё о религии, о Боге. Разъясните нам. (Смотрит на Валю.)
Мария Михайловна. Сейчас я — за православие. Оно сохранило многие древние русские обычаи, духовность, нравственность наших предков. Но... Пока вы подумайте вот над чем. Я вам приведу рассуждение древнегреческого философа-материалиста Эпикура, которое не смог опровергнуть ни один богослов. Следите за мыслью: "Мы должны признать, что бог или хочет удалить зло из мира и не может, или не может и не хочет, или, наконец, и может, и хочет. Если он хочет и не может, то он не всемогущ, то это — бессилие, что противно природе бога. Если он может и не хочет, то это свидетельство злой золи, что не менее противно природе бога. Если он хочет и может, что является единственным из предположений, которое может быть применено к богу, то почему же, в таком случае, на земле существует и плодится зло?"
Люба. Вот это — да! Вот это — глубина мысли! (Баркашовцам.) А вы — трах-тара-рах! Сразу же без раздумий о себе — мы, мол, фашисты! Вот как размышлять обо всем надо!
Валя (несколько растерянно). А кроме Эпикура других мудрецов не было, что ли? Вот один мудрец, русский к тому же, сказал: “Если веришь в Бога, то он — есть, а не веришь — нет! Во что веришь, то и есть!" (Говорит увереннее.) Так что, "если бы Бога не было, его стоило бы придумать!" Кому как жить легче, чтобы честным всегда оставаться. А вообще-то спор этот не к месту. (Показывает на крест, иконы, монахиню.)
Елена. А мы уже и не спорим... Пошли, девчата, в вестибюль, поспим немножко. У калужских туристов одеял ватных много, попросим, хоть чуть-чуть погреемся...
Заработал динамик.
Голос диктора. Внимание! Говорит радиостанция Верховного Совета России. 23 сентября 1993 года в 21 час 10 минут группа неизвестных боевиков напала на пост караула при центральном входе в штаб Объединённых Вооружённых Сил СНГ. Один офицер милиции убит, один ранен, погибла женщина. Министр Грачев сообщил, что им отдан приказ об усилении охраны объектов Министерства обороны."
Елена, Валя, Люба, Мария Михайловна кричат все вместе: Провокаторы! Негодяи! Гражданскую войну развязать хотят! Натравить на нас, на нас, на безоружных... Уничтожить Советы, Конституцию…
Динамик заработал снова.
Голос диктора. Внимание! Радиостанция Верховного Совета России продолжает свою работу. На X Чрезвычайном (внеочередном) съезде народных депутатов РФ в выступлении исполняющего обязанности президента России Руцкого Александра Владимировича говорится: "На наших глазах разворачивается глубочайшая политическая драма — перед нами, перед народом, перед государством во весь рост встал вопрос о судьбе нашего Отечества и будущем наших детей. В речи Руцкого был дан анализ режиму Ельцина и политических авантюристов, пренебрегающих Конституцией, законами и понятиями элементарной порядочности...
У костров все, стоя, слушают второе сообщение. Только монахини остаются в прежнем положении, неся свою службу у походного иконостаса. Сцена медленно поворачивается, показывая зрителям все, уже знакомые по первому действию, палатки, лозунги, баррикаду, действующих лиц.
Конец первого действия. Занавес.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Картина третья "НЬЮ-ГУЛАГ"
Раннее утро. Дождит. 30 сентября 1993 года.
Сцена представляет собой баррикаду на улице, ведущей от Дома Советов к станции метро "Баррикадная"
Эта баррикада — самая высокая, но она всё равно ниже человеческого роста. Со стороны Дома Советов она охраняется дежурными казачьей сотни, а за ней на небольшом расстоянии виднеется группа милиционеров и целый ряд омоновцев в касках, со щитами в руках, полностью закрывающими их фигуры. Все они в бронежилетах, с дубинками. Среди казаков — наблюдатели и "контролеры", которые помогают уходящим домой после дежурства защитникам Верховного Совета РФ перебраться через баррикаду по дощечкам и ступенькам. Обратного пути уже нет. Блокада. Колючая проволока. К казакам направляется группа агитаторов. Наблюдатель свистит. Сотник оборачивается, подходит, приветствует знакомых.
Старов (казакам, шутит). Проявите, господа казаки, воспитанность и вежливо задержите "нарушителей покоя". Сотник Старов! Прошу любить и жаловать! (Хлопает каблуками, отдает честь.)
Верочка. А нас к вам прислали, на помощь.
Старов (продолжает шутить). В отдельной казачьей сотне — полный набор. Вакантных мест нет. Тем более для женщин. В этом взводе у нас Иришка- "писарчук". (Зовет.) Иришка, "писарчук"!
Иришка стоит рядом с Сергеем, не отходя от него, отвечает.
Иришка. Я здесь...
Старов. Талоны на завтрак?
Иришка. Я раздала всем. Еще остались...
Старов. Как у вас? Подкинуть? У нас спят многие, после ночи отдыхают, так что проголодаются не скоро.
Софья Алексеевна (поспешно). У нас есть, спасибо!
Валентина Васильевна (подходит к казакам). Ну, как у вас здесь?
Старов. Как всегда, зажаты со всех сторон. Ночью в самое напряжённое время — провокации...
Верочка. Какие?
Старов (отвечает серьезно, но озорно). Выстраиваются (показывает рукой.) Расстояние 300-400 метров. Мы в напряжении... Они идут по команде прямо на нас целой коробкой... Ждем. Потом, вдруг, сворачивают в сторону, влево, не доходя всего нескольких метров до баррикады. Психологическая атака. Выматывание нервов. Расчет, что кто-то не выдержит, бросит, например, камень... В самом деле, неприятно, особенно ночью. Да ещё и сыплются на нас оскорбления.
Софья Алексеевна. А ваши как, отвечают?
Старов (задорно). Если наши начнут отвечать или что- нибудь без команды сделают, я их за это выпорю!
Верочка. Как?
Старов (по-прежнему). Нагайкой. (Вынимает из сапога.) Это, правда, парадная, ей не очень больно. Но у меня и другая есть... У казаков положено наказание!
Валентина Васильевна (с усмешкой). А женщины? Их тоже нагайкой?
Старов. Есть уже одна пострадавшая! (Усмехается, подкручивает усы.)
Верочка (требовательно). Каким образом?
Старов. Наряд вне очереди. Опоздала на построение. Должен быть во всём чёткий порядок! А то что будем делать, если БТРы пойдут, фары включат, ствол развернут, гранату кинут со слезоточивым газом. (Показывает на противогаз.) Нам здесь нужны быстрота, отлаженность действий, строгая дисциплина. Казаки, чтоб вам было ясно, не сдаются и не отступают...
Софья Алексеевна. У вас, видимо, уже есть военный опыт?
Старов. А как же! Несколько человек в Сербии побывало, под Сараевым, Вышеградом.
Верочка. А оружие у вас есть?
Старов. За такие вопросы — на ту сторону баррикады!
Но...Вот, пожалуйста! (Показывает кинжал в ножнах, с красивой наборной рукояткой.) Провокатора поймали, уголовника. Встретили, "поздоровались". У меня нагайка, у него нож. Честный бой, один на один... И вот— результат!
Валентина Васильевна. Больше никаких событий за эти дни не было?
Старов. Были! Обратились к нашим противникам... Сергей, расскажи!
Сергей и Иришка подходят вместе.
Сергей. О футбольной команде? Ну что же рассказывать? Мы предложили выделить команду спортсменов, чтобы сыграть "застава на заставу”, баркашовцы тоже к нам присоединились. У них там много ребят хорошо подготовленных и, главное, увлеченных. Давайте, говорим, силами померяемся, лучше всего — на футбольном поле.
Артём (заинтересованно). Ну и что?
Сергей (усмехается). Сдрейфили! Всё равно нам бы они проиграли! Идеология не та... А нам говорят: начальство, мол, запретило. С врагами, мол, играть не положено! Ясно вам, как они нас ловко поделили на своих и чужих? На одной парте со многими сидели... Отдай, говорят, оружие! А в Кремле его сколько? Наши в разведке были. Там сейчас даже экскурсии не пускают. Вот как страшно! С танками, пулеметами, вертолетами... Чем больше у них оружия, тем им все страшнее. А у нас — руки голые...
Старов. Отставить лишние разговоры! Иришка, прощайся с Сергеем. Мы его никому не отдадим, ты у нас — самая красивая казачка. (Сергей с Иришкой отходят. Снисходительно) Молодожёны. В Москве, у родственников, Иришка — коренная москвичка, но жизнь правильно понимает. Она у нас за Сергеем — на любую заставу. А то многие женщины сейчас только пропиской дорожат... (Осуждающе качает головой, словно вспоминая что-то.)
Софья Алексеевна. Будем начинать?
Сергей с Иришкой стоят за тоненьким деревцем, забыв снова обо всём на свете. Она что-то говорит ему, заглядывает снизу в глаза, прислоняется головой, поправляет шарф, противогаз, что-то сует в карманы, что-то потихоньку шепчет на ухо. Он послушно кивает. Украдкой целуются.
Софья Алексеевна. Верочка, Артем, Валентина Васильевна, поближе, приготовьтесь.
Старов отходит в сторону, внимательно за всем наблюдает.
Софья Алексеевна (говорит в микрофон). Доброе утро, товарищи! (Некоторые милиционеры вздрагивают.) Так привыкли встречать утро трудящиеся Советского Союза. Но теперь, к сожалению, нас с вами нельзя пока назвать товарищами, мы делаем разное дело. У нас нет телефонной связи, никогда в условиях этой "гласности" не было выхода на телевидение, на радио. Можно сказать, что у нас нет даже газет. Ни одна патриотическая газета не выходит ежедневно. Мы не можем объяснить населению, почему мы совсем не "красно-коричневые". Вы мало знаете о нас. Вам говорят, что здесь, у Дома Советов, собрались дебилы, шизофреники, бандиты и алкаши. Это говорят о нас в официальных радиопередачах. Мы те, кому дороги народ, Закон, Конституция. Конечно, мы очень разные. Мы собрались в партии, и союзы, движения именно потому, что все два года существует информационная блокада, основанная на насилии, дезинформации и откровенной лжи. Мы защищаем закон. Конституцию, Верховный Совет, съезд. В ответ на это вокруг наших баррикад и костров колючая проволока Бруно, запрещенная международным сообществом ещё в 1932 году. Мы лишены электричества, горячей воды и, практически, горячей пищи. Недаром наши остряки уже назвали оцепление "Нью- Гулагом". Чтобы показать вам, что здесь собралось совсем не "отребье и быдло", как нас "дружески" оценивает демократическое радио России, мы пришли сюда к вам просто поговорить. Верочка! (Кашляет.)
Софья Алексеевна передает микрофон от мегафона Верочке.
Верочка. Я с первого дня дежурю у костров. Знаете, здесь такие интересные люди... Кандидаты и доктора всех наук, даже народные академики. Я ещё не очень многое успела в жизни сделать, но я была 1 мая в самой мясорубке и написала стихи об этом. (У омоновца справа падает от неожиданности встречи с "фашистом" щит.) Вот такие стихи:
Я видела, как парня по затылку били,
А, сбивши с ног, долбили тут, при мне,
Все, чем родители с природой одарили,
Чтоб не исчезли дети по стране...
(У омоновца справа снова падает щит.)
И, чтоб ОМОНы не добили старых,
Легко заняв Нескучный тихий сад,
Я подносила к парапету камни,
Чтобы родить смятенье в их рядах...
(Омоновцы слева переглядываются.)
Я видела: асфальт в саду дробили,
Но...инвалидно-старческой клюкой,
Чтоб платному убийце бросить вызов:
"Мы не смиримся с рабскою уздой!"
С каким восторгом мы "Ура!" вопили,
Когда наёмник схлынул, сдачу получив,
Ту, что строители в саду отлили,
В неровностях дорожки камни заложив...
Когда пришла из МВД охрана,
Я собрала среди неубранных камней
Кровавые платки, что зажимали раны
Одетых празднично, торжественно людей.
(У двух омоновцев падают щиты.)
Легко, как бабочка попалась молодёжь:
Любовь и Родину ей заменили деньги только!
В истории Земли, наверно, не найдёшь
Периода гнусней, чем ваша перестройка!
(Милиционеры-командиры переглядываются.)
И еще я хочу добавить. За семь лет перестройки демократы буквально оккупировали все средства массовой информации, но не сумели создать ни одного талантливого произведения: ни кинофильма, ни спектакля, ни одной песни, как в Великую Отечественную войну. Нет талантливых произведений, прославляющих "рынок", "ваучер", бизнес, приватизацию и все другие нововведения. А вот здесь за колючей проволокой столько народных талантов! Неужели вы думаете, что они ошибаются? Нет, в истории так не бывает, и я вам никогда не поверю! (Верочка отдает микрофон и спрыгивает с какой-то подставки.)
Софья Алексеевна (хрипловато). Мы не хотим войны, мы не хотим крови, мы не хотим раздора. Мы защищаем здесь не Хасбулатова и Руцкого, не депутатов. Мы защищаем здесь последний островок бывшей в нашей стране социальной справедливости, последний островок дружбы народов. У нас у костров дежурят и собираются здесь оставаться татары и башкиры, украинцы и белорусы, абхазцы и якуты, казахи, узбеки и русские. Вот сегодня к нам перебрались ребята из Брянска. Артём!
Артём (берет микрофон). Я не умею говорить, я привык работать руками, я — рабочий. Мы приехали в Москву целым отрядом, обнаружили, что вокруг Белого Дома...
Валентина Васильевна (дергает его за рукав). Дома Советов, Дома Советов...
Артем (сообразил). Простите, вокруг здания Дома Советов России сплошные заслоны: милиция, ОМОН в несколько рядов, кони, БТРы, пожарные машины, водометы, водовозы, прожектора и даже колючая проволока... Нам в Брянске ни за что не поверят, что в центре нашей столицы — "Концлагерь имени Ельцина". И всё равно, как вы видите, мы оказались здесь, среди защитников Конституции. Мы поняли, что веревочки в Кремле, действительно, дергает Белый Дом, тот, другой, который в США...
Один из милицейских чинов. И много вас таких из Брянска в Белый Дом перебралось?
Верочка (поспешно). Это - военная тайна!
Все: и милиция, и омоновцы, и казаки улыбаются её горячности. Верочка смущается.
Софья Алексеевна. В нашем народе много нераскрытых талантов. Их, разумеется, не печатали, не давали слова, но и при вашей демократии они в забвении. А вот послушайте-ка, какая красивая русская речь у нашей песенницы, частушечницы и сказительницы Валентины Васильевны.
Она передает микрофон Валентине Васильевне. Та, нисколько не смущаясь, говорит распевно, на большом дыхании, звучно и красиво, словно обучая всех дикторов на свете, четко выговаривая.
Валентина Васильевна.
Что такое перестройка, что такое гласность?
Слишком долго разбирались, в чем была опасность!
Вот, у Мишки Горбачева через лоб - проталина,
Развалил он наш Союз, а свалил на Сталина!
Боря Ельцин и Гайдар, Чубайс и Бурбулис!
Обещали людям рай? Чтоб вы в нем загнулись!
Муж принес в получку тыщи, а я не поверила:
В магазины побежала, только все померила!
Макароны, да крупа... Ох, как надоели!
Хоть во сне бы увидать, как в Союзе ели.
Я обедать не хожу, хоть почти прозрачная,
Я на цены погляжу - цены многозначные..
Развалили наш Союз Мишка с Борькой ловко...
Как ишак теперь питаюсь свеклой, да морковкой!
Нам по радио сказали: урожай не весь свезли,
На ОМОН я поглядела - весь металл в щиты свели!
Подтянуть трусы бы надо с голодухи и с работ,
Да резинку на дубинки перегнали без забот!
У тебя мозги — под каской, у меня — цветной платок,
Ты скрываешься за маской. От стыда в "Бруне" утоп?
Нам сказали, что свободно в рынок подлинный войдём!
Патриарха не впустили на побывку в "Белый Дом”!
Мы хотели прогуляться, но ОМОН уж тут как тут,
Но теперь "НЬЮ-ДЕМОКРАТКА” вам дубинку назовут!
Что такое перестройка? Что такое гласность?
Под дубинкой разобрались, кто ковал опасность!
Взрывается осенняя тишина. Это у мэрии включили огромной силы звукоустановку, прозванную уже “Желтым Геббельсом", так как она расположена в специальной "танкетке" желтого цвета. Прозвучал припев пошлейшего шлягера "Путана", затем нарочисто картаво, с английским акцентом, издеваясь, начали читать Указ президента Ельцина "О социальных гарантиях для народных депутатов".
Звук страшной силы. Сотник, раскрывая рот, кричит что-то, вроде: "Ну, гад, погоди, я до тебя с гранатой доберусь!" Верочка закрывает уши, Артём из Брянска изумленно оглядывается по сторонам, ещё не понимая природы такого страшного звука. Только Иришка с Сергеем о чем-то продолжают говорить, даже смеются...
Сцена подвигается по кругу, открывая декорацию картины IV.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Картина четвёртая "ЕРМАКОВ, ВЫХОДИ!"
В тот же день, часов в 10 утра. На сцене - "Горбатый мост". За ним на заднике высвечивается здание американского посольства и здание СЭВ - "мэрия", у которой притаился "Желтый Геббельс" — бронетранспортер желтого цвета со страшной силы звукоустановкой. У Горбатого моста — самая сложная многоярусная пирамида-баррикада. В основании ее заложен булыжник, взятый с покрытия этого же моста. Виден пограничный столб с двумя досками-стрелками. Одна показывает на Дом Советов, к зрителю, на ней написано "Патриотизм". Другая указывает на “мэрию". На ней надпись: "Эль-цинизм*. Кругом кучи разобранного булыжника. Слева видны палатки и костры. На указателях написано "КПСС", "РКРП". С другой стороны — баррикада, из-за металлических оградительных милицейских решеток видны БТРы, пожарные машины, грузовики, водовозы, водометы. Там много милиции, омоновцев. Сплошной заслон. Но и эта, самая "крепкая" баррикада невысока, ниже человеческого роста.
У баррикады — несколько дежурных баркашовцев, несколько рабочих-коммунистов, комсомольцы.
Полковник ВВС (с мегафоном в руках). Я обращаюсь к вам, к вашей совести, к вашей душе. Мы — не бандиты. Мы — честные труженики с большим производственным, служебным стажем и жизненным опытом. У нас много женщин, девушек, есть даже дети. Тем не менее нас лишили света, воды, продовольствия, связи. Нас преступно окружили ещё и проволокой, колючкой Бруно, которую вообще запрещено использовать. Неужели вы не видите, на которой стороне правда?
Из группы милицейских чинов кто-то предлагает а мегафон: "Сдайте оружие!"
Полковник ВВС. Разве оружия уже нет в Кремле? Нет, он охраняется. Там 22000 боевиков, вооружённых до зубов, специально обученных убивать за деньги людей. Почему вы нас, практически безоружных людей, считаете бандитами? Давайте разоружаться все вместе! Пусть Кремль сдаст всё лишнее оружие, освободится от БТР, танков, вертолётов и прочей не нужной там техники. Законная, избранная народом власть, здесь. За колючей проволокой высшая законодательная власть России. Здесь идут заседания X съезда народных депутатов РФ, здесь Верховный Совет. И хотя более 100 депутатов, ночевавших дома, не были пропущены вами на свое рабочее место, они открыли выездное заседание в помещении райисполкома Красной Пресни. Где, в какой стране президент получил право распустить Парламент или Конгресс? Спросите у любого журналиста, у любого иностранца. Ваши действия преступны. История заклеймит вас, позор упадет на ваши головы и на головы ваших детей! Переходите на нашу сторону пока не поздно!
Полковник ВВС передает микрофон маленькой женщине - матери Ермакова, рядом с которой стоит Маринка
Мать Ермакова. В ваших рядах — мой сын. Ермаков, слышишь? Выйди, я поговорить с тобой хочу. Ермаков! Чью фамилию ты носишь? В какой стране ты родился, посмотри в свой документ! Твои деды и прадеды Сибирь осваивали, поселения строили, заставы охраняли, станицы берегли. А ты нашу Русь за бесценок продал? Колючую проволоку в центре Москвы применил для окружения депутатов-патриотов страны? Законную власть? Ермаков, неужели ты деда своего забыл? Партизана! Он тебе что перед смертью завещал? Он тебе все свои ордена боевые подарил! Он за СССР воевал, за мир и дружбу наших народов, но не за то, чтобы ты Родину на жвачку поменял, на сникерс, на ночные клубы! Ермаков, мне, твоей матери, за тебя очень стыдно...
Мать Ермакова отворачивается, кашляет. Маринка обнимает её, гладит, успокаивает. Подходят Верочка, Артём, Софья Алексеевна, Отец Никон.
Софья Алексеевна (через свой мегафон). Товарищи милиционеры! Советский народ с детства приучался уважать ваш труд. "Моя милиция меня бережет!" — говорили мы гордо. А сейчас вас согнали сюда, вы обложили Дом Советов, как на звериной охоте. Вы что, жаждете крови? Вы испытываете народное терпение! Вы провоцируете стихийный, организованный провокаторами, "русский бунт". Вот что вы делаете! Это — самое большое преступление, которое только может совершить преступное государство. Но мы не поддадимся на ваши провокации. Мы терпеливы. Да, нам трудно. У нас кончаются запасы горючего, а бензовозы, направленные к нам из провинции, вы остановили где-то на подступах к Москве. Да, у нас нет света, вы отключили его нам. Да, мы пьём минеральную воду вместо горячей пищи. Да, мы спим у костров, на полу в вестибюлях и коридорах, на сквозняках. Но мы не сдаемся! Потому что добро и правда на нашей стороне. У вас — только деньги! Почему вы не боретесь с грабителями, которые обшаривают наши квартиры, пока мы здесь? Почему вы не изымаете оружие из коммерческих палаток, как вам положено? Все мы знаем, какие кровавые "разборки" происходят под нашими окнами. Почему вы здесь, а не на своих рабочих местах? (Софья Алексеевна кашляет.)
Полковник ВВС (перехватывает инициативу). Почему вы кричите нам: "Работать надо, а не митинговать!" У нас же, у большинства собравшихся здесь под знаменами коммунистов и патриотов, трудовой стаж уже такой, что пора бы и отдохнуть. Но нет покоя в нашей стране, нет мира и уверенности в будущем. Страна оккупирована, унижена, втихаря распродаётся, уничтожается на корню древняя культура народов: искажается язык, появляется всё больше иностранных вывесок и набрасывается лавиной глупейшая реклама не нужных для потребления товаров. Она вытесняет наши понятия о духовности, нашу русскую нравственность. В какой стране мужчины, здоровые и сильные, могут допустить такое? (Кашляет.)
Софья Алексеевна передает микрофон Верочке.
Верочка.
Россия встала на колени,
Поверив лжи и клевете?
Смирилась с обвиненьем в лени,
Хотя у власти все не те?
Покорно сносит униженья,
Глотает слезы и плевки.
Чужие повторяет мненья,
Что не работали "совки",
Что всё утопия, что было,
Что все черно, хоть удавись?
Россия русское забыла,
Забыла в гербе русском рысь…
Очнись, Россия! Встань с колена,
 Пусть обожгут тебя плевки,
Взгляни вокруг - одна измена,
Не видно дружеской руки...
Надежда есть на помощь Бога?
Христос, Мария, вы — за нас?
Иль для Руси одна дорога –
Полынный хлеб и хлебный квас?
Вручили ваучер насильно,
Богатства наши разделив,
В глаза эротику обильно
Несут экраны, возлюбив...
У детства детство отобрали,
В дворцах устроили галдеж,
В речах предвыборных налгали
И узаконили грабеж...
А русский человек? Отставлен,
Русскоязычным заменен,
Разбросан между сотен партий,
Гербов, республик и знамен...
Корява речь волны эфира,
Полна обмана, злобы, тьмы,
"Герой" снял маску лже-кумира,
Слуга врагов и сатаны!
Вставай, скорей, моя Россия!
Прими развалины страны,
Где флот и армия бессильны,
Где дети больше не нужны,
Где правит не Добро, а доллар,
Где в душах паника и лед,
Где продан, предан и расколот,
Унижен нищетой народ...
Не жди кровавой розни братской,
Не верь послам издалека,
Воскликни: "Хватит издеваться!
Сожмись в кулак, моя рука!"
Мы знали привилегий мало,
Нам первым в битве умирать,
Когда Россия застонала,
Когда Союз разбила рать...
Проснись, народ! Вставай, Россия!
В шеренгах длинных и прямых
Нас миллионы! Это - сила,
Они - за нас, а мы - за них!
Не отдадим на разграбленье
Природу, шахту и завод!
В России начались волненья,
Кто любит Родину? Вперед!
Тишина по обеим стороны баррикады. Верочка спускается, к ней бросается Маринка и целует ее, Мать Ермакова утирает слезы, полковник одобрительно хлопает по плечу, есаул говорит: “Здорово!" Подходят коммунисты, жмут ей руку. Верочка, смущаясь, раздает листочки со стихами, неумело пишет по просьбе некоторых свои первые автографы.
Полковник ВВС. Граждане! Работники МВД! Мы знаем, что за чертой нашей оседлости в столице нет покоя. Мы знаем о многотысячных демонстрациях, об остановленном в некоторых местах уличном движении, мы слышим между вашими любимыми "путанами", что депутатам-отступникам и предателям сулят по 2 миллиона рублей, высокую должность и квартиру в Москве. Не забыли даже снизить пенсионный возраст этим депутатам до 58 лет. А к нам сюда не пропустили даже "Скорую помощь", не пропустили церковнослужителей. Ваш президент всеми силами старается спровоцировать столкновение, развязать гражданскую войну. И если он позволит штурм Дома Советов бандам, накачанным наркотиками, мы будем вынуждены оказать им вооруженное сопротивление. Только для этого у нас есть табельное оружие. Мы не хотим крови, мы не хотим вооруженного столкновения. (Полковник снова простуженно кашляет и передает микрофон отцу Никону.)
Отец Никон. Православные братья и сестры! Патриарх московский и всея Руси Алексий II осудил блокаду Дома Советов, предложил свое посредничество и место для встречи сторон — Свято-Данилов монастырь. Примите воззвание Алексия II: “Россия стоит на краю пропасти: или остановится падение, или России грозит распад, за который нас проклянут будущие поколения. Противостояние у Дома Советов в любой миг может взорвать хрупкий мир. Слезно умоляю: не совершайте кровопролития, не пытайтесь решить политические проблемы силой. Не поддавайтесь на провокации. Нынешней смутной ситуацией могут воспользоваться экстремисты, преступные элементы и просто нездоровые люди. Одна пуля возле Дома Советов может привести к кровавой бойне, эхо которой прокатится по всей стране. Призываю ослабить политическое противостояние, так как политические цели не могут препятствовать людям, находящимся в Доме Советов, пользоваться медикаментами, теплом и связью. Русская Православная церковь призывает к диалогу. В связи с событиями вокруг Дома Советов созывается экстренное заседание Священного Синода. Прошу молиться всех верующих за спасение России и даже тех, кто никогда не был в храме. Совместными усилиями спасем Россию. Верю: Господь даст силу народу своему. Господь благословит народ свой миром. 29 сентября 1993 года. Патриарх Московский и всея Руси Алексий".
Отец Никон отдает микрофон Полковнику ВВС. Все присутствующие протягивают за баррикаду листовки с воззванием Алексия II, милиционеры отрицательно качают головами, отказываясь их брать
Мать Ермакова (в микрофон). Ермаков! Я же чувствую, что ты здесь! Ты недалеко от меня, выйди! Постыдись! Я тебе говорю! Ты подумай, с кем ты, как ты посмотришь в глаза соседям, если нас здесь убьют. Ермаков, подумай! Я для чего тебя растила, всю душу вкладывала, себе во всем отказывала? Я тебе какое образование дала? Ты что же, готовишься меня дубинкой избивать? Я на тебя когда-нибудь руку поднимала? Вспомни. Лучше уж сразу меня, мать, убей! Не хочу я жить после такого позора! Родина гибнет, над твоим народом измываются, а ты среди кого? За деньги продал душу, "витязь прекрасный"? Ну, так знай, что я отсюда ни за что не уйду. Здесь моя правда и Маришка со мной до конца будет. Так и знай! Всё. Я сказала.
Мать Ермакова простуженно закашлялась, передает микрофон, сходит с баррикады. Из "Желтого Геббельса" внезапно бьет в уши "Путана". Все вздрагивают. Отец Никон, уже несколько отошедший от баррикады, с горечью оборачивается, прислушивается и с гневом плюет в сторону “мэрии": "Изыди, сатано!" Внезапно звукоустановка поперхнулась, заскрипела и... тут же смолкла.
Все смеются и кричат: "Ура! Наша взяла! Наша берёт! Наша всегда берет!! Наше дело правое, победа будет за нами!" Отец Никон незаметно усмехается и очень довольный удаляется от баррикады. Артем берет микрофон
Артем. Я обращаюсь к вам от имени многих рабочих Брянска, которые послали меня и целый отряд на защиту Основного Закона, Конституции России. Я с изумлением увидел, какой заслон вы возвели между правдой и ложью, между справедливостью и злом, между бескорыстием и беспредельной наживой. И я обещаю вам, даже если вы нас здесь всех перебьёте, всё равно правда обязательно просочится через ваши заслоны, через колючую проволоку и даже вопреки вашему "Жёлтому Геббельсу". Ребята поручили мне передать вам требование: удалите этот матюгальник! В случае чего мы его на кусочки разберем! Откуда он у вас взялся, почему жёлтого цвета? Уж не из американского ли посольства? Вы, ведь, точно будете потом говорить, что это защитники Дома Советов не давали спать жителям Красной Пресни по ночам. Вы всё переворачиваете, всё перевираете, но народ разберётся. И я сегодня же приму меры, чтобы не только в Брянске люди узнали всю правду. Считайте, что “процесс пошёл"!
Снова бьёт в уши "Путана”. Все, кроме дежурных, расходятся по своим местам. Дежурные вставляют в уши заранее приготовленные кусочки ваты. Разговоров и команд не слышно, приказ пишут в блокноте, показывая пальцами на часы. В ответ — кивок: "Есть!"
Сцена поворачивается.
 
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Картина пятая " ГАВРОШИ "
Вечер. Тот же день. Дождь перестал. Погода заметно улучшается. Декорация II картины, у креста по- прежнему молится Сестра Ксения. Тихо совещаются Мария Михайловна, Валентина Васильевна, Люба, сестра Мария. Тут же Валя, как всегда с иконой Божией Матери в руках. Входит Елена, она озабочена.
Елена. Девушки-красавицы, нужна срочная связь. Есть почта, нужно передать тексты листовок надо передать, а все разведчики уже ушли.
Мария Михайловна. Ничего, Лена, не получится. Мы сегодня еле-еле прошли. Представляешь, мальчики в одном дворе предлагают: "Давайте, тетеньки, мы вас через крыши переведем. Мы туда специально дощечки затащили. Уже несколько ваших по ним перебрались. Вы не бойтесь, мы вам поможем, мы вас проводим. Это не очень высоко, всего-навсего восьмой этаж!" Вы представляете меня на дощечке между восьмиэтажными домами?
Валентина Васильевна (в ужасе). Неужели всё-таки полезли по крышам?
Мария Михайловна (усмехается). Да что вы! У меня от одной мысли от высоты сердце начинает биться. А тут ещё и по двум дощечкам... На чердак другого дома переходить надо, как канатоходцу в цирке...
Елена. А как же вы оказались здесь?
Мария Михайловна (смеётся, очень довольная собой). Секрет! Зато почту принесла самую свежую! Никогда не думала, что придётся побывать в роли Гавроша!
Елена. А теперь вот снова нужно! Больше послать некого. Кроме вас никто не справится. Нельзя открывать связь. Очень важное. Вот, смотрите...
Разворачивает листы бумаги. Из санитарной сумки достаёт списки, информационные бюллетени, адреса, телефоны, кассеты.
Валентина Васильевна. Ладно. Вместе пойдем. Тут много прятать надо. Только я сразу же вернусь, а то мой командир без меня... Машенька! Подожди нас! (Поясняет.) У неё листовки с воззванием патриарха Алексея. Тоже вынести надо. Втроем пойдем. Представляешь, Лена, даже листовки патриарха выпустить отсюда боятся. Точно — бойню готовят! Это я вам говорю! Война кровь любит...
Елена. Только вы не агитируйте никого, ладно? Идите все под видом богомолок, новообращенных, православных. Держитесь тихо, смиренно, говорите покорно. Не поддавайтесь на грубость. Могут избить. Держитесь только вместе.
Валентина Васильевна. Стоят вместе, а бегут врозь... (До нее доходит смысл сказанного Еленой.) Избить нас? За что! Так я им... Покажу, как женщин бить... (Качает головой.)
Елена. Идти смиренно, говорить покорно. Это — приказ! Будут бить, только плакать, упрашивать, жаловаться...
Мария. Женский обычай — слезами беде помогать.
Елена. Вот, правильно! Будут бить — только плакать, обращаться к Богу, к Заступнице, к Николаю-чудотворцу. Ну, да Машенька по дороге вас научит. (Сестра Мария согласно кивает.)
Мария Михайловна. Я, наверное, не смогу. Я — убежденная атеистка. Даже ещё вернее — язычница, не христианка. Да, и вид у меня...
Елена. Вид сейчас у всех один. И дымом все пропахли, все прокопчённые. Валя, проводишь?
Валя. Я только до первого заслона. А то не дадут вернуться, а по подвалам с иконой ползти обратно не гоже. Нет, я не смогу!
Елена. Ну, до первого заслона. А вы, девочки, прячьте!
Женщины отходят, отворачиваются, распределяют между собой почту, кассеты В сапоги накладывают листовки.
Елена (осматривает их). Юбки спустить пониже. Платками грудь перевяжите крест-накрест. Шарфы внутрь убрать. Кашляйте там, у ОМОНа, почаще, сморкайтесь простуженно. (Все хрипло кашляют.) Будут "шмонять", потихоньку, но твердо отклоняйтесь, не вздрагивайте. Дайте проверю, не выпирает ли. (Проверяет.)
Мария Михайловна. Господи, когда бы я могла подумать, в своей стране, в своем городе... Нет, при советской власти...
Валентина Васильевна. Неужели бить будут? Я не выдержу, я дам сдачи! Константина всё своего удерживаю, а сама, вот истинный Христос, дам им сдачи!
Елена. По этому вопросу все консультации — у Машеньки. Могут ли богомольные женщины давать сдачи, при каком случае и в какой форме. Листовки патриарха перемешайте с другими, они подходят по размеру.
Валентина Васильевна. Отберут, как пить дать, отберут!
Елена. Чёрт с ними с листовками, пускай отбирают, главное — в другом. Информация... Связи...
Машенька. Сестра, не поминай ты его, проклятого, особенно к ночи, Господь с тобою!
Елена. Кого не поминать? А! Ладно, извини, пожалуйста!
Машенька. У Бога прощенья проси, не у меня, грешной...
Елена (усмехается). Ну, какая же ты у нас — грешница. Ты у нас — золото, прелесть, чудо ты наше православное!
Мария Михайловна. Да, сейчас мы все в одном строю...
Валентина Васильевна. Сядем на дорожку по обычаю! (Все садятся, молчат.)
Елена. Ну, пора, ничего не падает? Попрыгали... Осторожно, девочки мои милые. Гавроши вы наши московские... (Марии Михайловне.) Ответ необходим и как можно скорее! (Та кивает.)
Мария крестится, кланяется, берёт у Ксении тяжеленную сумку с листовками патриарха. Сестра Ксения крестит уходящих.
Елена (сестре Ксении). Вызнаете, избиты народные депутаты Яковлев, Мостовой, Муравьев... Морокин из Татарстана заступился за Розу Низметдинову из Башкирии. Избит. Избит депутат из Рязани, травму ноги получила Светлана Горячева. Дубинкой... Ужас, что творится! Беспредел!
Елена уходит. Сестра Ксения возвращается к кресту, молится. Колеблются свечи в стеклянных банках. Краснеют цветы. Заработал динамик. Голос диктора.
Голос диктора. Внимание! Говорит радиостанция Верховного Совета России. В Москве нарастает движение народных масс. Акции протеста москвичей против блокады Верховного Совета и X съезда народных депутатов России проходят круглосуточно в районах станций метро "Баррикадная", "Белорусская", во многих местах Садового кольца, блокированного по приказам Черномырдина, Ерина, Лужкова и их продажных клевретов. Сегодня, 30 сентября 1993 года, на совещании субъектов Федерации принято решение. В частности, в пункте 1 содержится требование немедленно прекратить блокаду Дома Советов...
Голос диктора становится все тише, не хватает энергопитания, наконец, совсем исчезает на полуслове. Сцена слегка поворачивается, открывая вид картины II.
 
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Картина шестая "ДЕНЬ АНГЕЛОВ"
Поздний вечер 30 сентября 1993 года. Та же декорация, что и во второй картине. Только тьма сгустилась в саду за решеткой сада, да костры горят поярче, высвечивая лица сидящих вокруг людей. Центр события — палатка и костер VII отряда ОММОН.
Готовится грандиозное чаепитие. На всех кострах — по нескольку чайников. Женщины в течение всей картины заняты делом: кто готовит бутерброды, кто зашивает разорванный рукав мужской куртки, кто штопает тёплый носок, кто распускает старый шарф. Мужчины отдыхают после дежурства, полулежат на дощечках, на настиле из веток, обломков фанеры, кусках оборванных ковровых дорожек.
Комсомольцы из Калуги у своего костра рисуют карикатуры на всех присутствующих, смеются.
Маринка вскочила, потянула за собой Верочку к решетке сада. Там, за поблескивающей спиралями грозной проволокой Бруно, под деревьями стоит строй омоновцев. Они расставлены на определенном расстоянии друг от друга спинами к действующим лицам.
Видны 1-й, 2-й, 3-й омоновцы.
Маринка. Эй, как тебя! Ну, как там, на воле? (Омоновец ежится.) Приближайся к нам. Мы сейчас песни петь будем. Сегодня праздник — День Веры, Надежды, Любови и матери их Софии-премудрости Знаешь? (Омоновец, не поворачиваясь, кивает головой.) Верочка новые стихи читать будет. Верочку знаешь? Нет? (Поворачивает к Вере лукавое лицо.) Вот, болван! Что, вообще не слышал, какие она стихи пишет? Не знаешь? (Омоновец отрицательно качает головой.) Ну, ты даёшь! Её уже все ваши давно знают. Она сегодня даже на съезде, с трибуны, депутатам свои стихи читала. Представляешь? Ты откуда? Приезжий? Вас откуда прислали? (Верочке.) Вот дубина!
Мать Ермакова. Девочки, часовых не обижать! Это же наши ребята. Они только не разобрались, недавно приехали, ещё не знают, что тут происходит. Тёмные совсем, незрелые политически. Им спокойно объяснять надо.
Верочка. А мы не обижаем, мы с ними поговорить хотим, а они даже не отзываются, только головой качают.
Маринка. Мы их на наш вечер зовём. На концерт. (Верочке.) Раньше стояли получше: подходили, здоровались, знакомились, телефон спрашивали. Даже листовки брали, читали. Мы их в дождик горячим чаем поили, лавашами угощали и печеньем. Ничего, брали... А эти... Странные...У, истуканы, ненавижу! (Ближайший омоновец вздрагивает, ежится.)
Мать Ермакова. Маринка, Вера, отойдите от решетки. Говорят, что некоторые омоновцы из Осетии. Может, они уже там людей убивали, им привычно... (Все три омоновца поеживаются.) Отойдите, девочки, я кому сказала? Вам что, своих парней мало, что ли?
Омоновцы переминаются с ноги на ногу. Марина и Вера отходят к своему костру. Мать Ермакова успокаивается.
Мать Ермакова (ворчит). Сотника бы нам сюда и нагайку хорошую, особенно в наш отряд...
Входят Владимир, Константин, Роман,
Иван Никитич с баяном, Николай Михайлович, Пётр Петрович, Сабир, Полковник ВВС. Справа от Горбатого моста идут к костру комсомольцев Артем, Богдан, Всеволод, Даниил, Ярослав, Василь.
Все постепенно рассаживаются, у костра ОММОН хозяйничают Люба, Надя и Софья Алексеевна. Сегодня их день.
Полковник ВВС (стоит). Дорогие наши девочки и дамы! (Кашляет.) Мы знаем, что среди вас сегодня находятся очень всем нам нужные женщины, без которых наша победа практически и теоретически невозможна. (Кашляет простуженно.)
Полковнику дают в руки стакан с чаем, сыплют сахар из пакета, кто-то подает ложечку. Вера и Маринка перешептываются, что-то затевая.
Полковник ВВС (продолжает). Мы любим вас всех, но сегодня особенно Веру, Надежду, Любовь.
Маринка (подсказывает). И Софию...
Полковник ВВС. К сожалению, в концлагере № 1 имени фюрера Ельцина, как назвала место нашего временного, подчеркиваю: временного, заточения женщина-депутат, нет алкогольных напитков, хотя все мы, и вы, девочки, тоже, прослыли на Радио России на весь мир горькими запойными пьяницами. Тем не менее, я поднимаю этот полный гранёный стакан (говорит громче для омоновцев) крепкого и даже (пробует) сладкого чая, подчеркиваю для ясности, чая, за здоровье и красоту наших, перечисляю, Веры (кланяется), Надежды (целует руку, держащую для кого-то лаваш с сосиской), Любови (обнимает другой рукой)...
Маринка (чуть громче, чем прежде). И Софии...
Полковник ВВС. Итак, с днём вашего рождения Вера, Надежда и Любовь...
Маринка (возмущенная). И София! С днем ангелов Веры, Надежды, Любови и матери их Софии!
Полковник В ВС. Не понял...
Николай Михайлович. Софию, мать этих чудесных Верочек, Надюш, Любушек всё время забываете назвать... 30 сентября — день великомучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии-мудрости...
Владимир. Да... София — древнее олицетворение мудрости. Забывать о ней никак нельзя! Зря-я-я... Даже не упомянули, а рядом — наша Софья Алексеевна, отважный боец с неумолкающим и убедительным, надеюсь, мегафоном...
Полковник ВВС (спохватывается). Фу, ты, ну, ты... Забыл совсем! (Оправдывается.) Но и на концерте сегодня депутаты, вроде бы, Софию не упоминали. Задурили мне голову, понимаешь, эти депутаты. Ну, вот, как мне теперь прощенья просить у Софьи Алексеевны?
Николай Михайлович (раздумчиво). Не называли, говорите, депутаты Софию? Жаль, если так... Что у них там, ни одной Софии не оказалось? И подсказать некому?
Владимир. От, мудрецы элитарные...
София Алексеевна. Я, представьте себе, уже давно удивляюсь этому явлению. Моего ангела на Руси почему-то забывают упорно и настойчиво. С некоторых пор... Имя тоже встречается всё реже и ре-же. Как вы думаете, почему?
Николай Михайлович. Поздравляют обычно Любу, Надю, Веру, вкладывая в их имена глубокий смысл...
Владимир. А София, выходит, для многих уже не мудрость, а просто —Соня? Спит, что ли, мудрость в нашем народе или сознательно изымается даже понятие о ней? С каких же это пор?
Константин (ощупывает карманы). Ох, ты... Простите, вы не курите?
Константин протягивает Софии Алексеевне новенькую лачку сигарет,
Софья Алексеевна. Нет, голос берегу. Но за подарок спасибо, сохраню, как дорогую память. (Протягивает авторучку, все расписываются на коробке.) Так что же, мои дорогие единомышленники, спит наша София — премудрость внутри Дома Советов или все-таки бодрствует?
Константин. Сказать трудно. Ответить — нет информации. Но очень для всего народа опасно, если она спит...
Николай Михайлович. А что, если опять, как уже было в нашей истории, "страшно далеки они от народа..."? Как в 1825 году на Сенатской площади? Там народ был уверен, что Конституция — это жена царя…
Люба. А сейчас мужчинам помнятся только Вера, Надежда и, к сожалению, многим не Любовь, а примитивный секс... Все перевернули!
Надя. Знаете, меня однажды верующая женщина спросила, крестила ли я своих детей, и ахнула, когда узнала, что нет, не крестила... Никак понять не могла. Я ей объясняла, объясняла, что, мол, в партии, неудобно, нельзя, неприятности могли быть... Она меня слушала, слушала, а потом и говорит: "Удивляюсь я на вас, как это вы Бога не боитесь, а начальников испугались..." Тут меня осенило! Правда, думаю, нам начальники Бога заменять стали, высшую мудрость, высший Разум...
Люба. Когда еще нам сказано было: "А судьи кто?".
Удрученное молчание. Молодые люди перешептываются, Верочка всё время что-то пишет. Василь, наконец, срывается с места, бежит за пределы баррикады X отряда и в скверике срывает несколько декоративных веточек с белыми шариками каких-то плодов.
Василь. Вот, возьмите, сударыни, с днём ваших Ангелов! Счастья вам! (Передаёт веточки.)
Все четыре именинницы, улыбаясь, берут веточки, благодарят, прикрепляют к своим продымлённым курткам. От комсомольского костра все постепенно переходят к костру именинниц.
Верочка. А это — от меня, на память. (Подает написанные листочки.) Извините, я напечатать не успела. Обещали размножить на ксероксе, как только свет нам дадут. А вот это — новое, я только сегодня написала. Я его, там, в зале, читала.
Роман (подсаживается к ней поближе). Говорят, что ты на съезде была, выступала?
Верочка (смущенно). Да!
Роман и Василь (вместе). Расскажи!
Владимир. Да, пожалуйста! В нашем отряде совсем трансляцию не слышно было. Звукоустановка эта, " Желтый Геббельс", подкралась и свою "путану" крутила бессчетное количество раз, не дала послушать... И почему местные жители молчат, не возмущаются, они-то вместе с нами так же от неё страдают, спать не могут!
Сабир, Запуганы, там во всех дворах, говорят, милиционеры по квартирам ходили, предлагали уехать на время. Все какими-то боевиками стращают...
Константин. С этой "путаной", как в народе говорят, "поутру резвился, а к вечеру взбесился". Всё молчат, всё ждут чего-то, всё кто-то за них отдуваться должен, жизнь за них отдавать... Дождутся, им тоже достанется. "Ждала сова галку, а выждала палку!" Думают, что только по нам ударь! придутся, их всё минует...
Маринка. Давайте послушаем. Верочка, расскажи!
Василь. И поподробней!
Верочка. Рассказать? Темно было в 20 подъезде. Народу полно, все стоят. Кто-то хорошо так пел. Потом меня на стул поставили. Я читала. Первый раз мне "браво" кричали, наверное, казаки. Потом депутат подошел, пригласил в зал к 19-00. Там темно тоже было, но свечи горели в зале на некоторых столиках. Красиво так. Депутаты пели. Потом меня к трибуне подвели. Она высокая, у меня, наверное, один нос из-за неё торчал. (Смеются.) Вот и всё. Потом попросили текст написать, свечу дали.
Роман. Расскажи что-нибудь. Своё.
Маринка (кричит). Эй, ОМОН! Слушай! Слушай! Правда, как в Петропавловской крепости? (Складывает ладошки.) Слу-у-шай!
Мать Ермакова. Тише! Маринка, не задирай ОМОН!
Маринка. Ничего, пусть просвещаются, им это полезно. Читай, Верочка!
Верочка. Я — самое короткое. Вся демократическая программа в нескольких строчках... (Читает.)
"Господа" — неинтересны.
Все их доводы известны:
— Надо-надо потерпеть;
— Старым лучше умереть;
— Бедным вовсе не родиться;
— Парням нашим не жениться;
— Красным девам - не рожать,
За кордон, в бордель, бежать;
— Молодым? Обогатиться!
— Коммунистам? Удавиться!
— Спекулянтам — процветать!
Расплодили... Стаю, рать!
"Господа”, конечно, рады,
Нам кричат: "Работать надо!"
Василь. Коротко и ясно!
Роман. Лучше не скажешь...
Николай Михайлович. За это стихотворение "браво" кричали?
Верочка. Да, за это... Я его как сонет попробовала сделать.
Меня просили дать всем по экземпляру, а разве я всем смогу? Паста в ручке кончилась, а машинка пишущая неэлектрическая только одна и то в пресс- центре. Я туда зашла, там злюка какая-то рычала на меня всё время, пока я один экземпляр печатала, страницу у меня вырвала прямо из машинки, конец испортила. Не дала последние две строчки напечатать, а всё патриотами притворяются... Меня же все так просили... У-у, рыжая... Демократка...
Константин. Это правда... Рыжий да красный — человек опасный! Это она специально, чтоб ты не заблуждалась, что тебя и твои стихи все любить будут. Это она специально акцию провела, чтобы ты свой носик в конце концов не задрала от гордости! (Показывает Верочке "нос".)
Все смеются.
Василь. Ну, а для нас, “кр-р-расно-кар-р-ричневых" (над кем- то издевается), почитай-ка ещё, пожалуйста...
Роман. Прочти то, что для ОМОНа написала, да погромче.
Пошли к решётке все вместе. Сейчас мы их на прочность проверим. Есть у них ещё совесть, или уже нет.
Василь. Проверка начинается! (Свистит.)
По свистку собирается вся свободная молодежь, подходят поближе к решётке.
Василь (омоновцам). Внимание! Концерт из-за колючей проволоки Бруно, запрещённой мировым сообществом к употреблению ещё тогда, когда нас и вас, будущие зрители, на свете не было, продолжается. Итак, специально для ОМОН!
Омоновцы по-прежнему стоят спинами к действующим лицам, поворачивают к ним левое ухо. Василь ставит для Верочки ящик, Роман подает ей руку, помогает на него встать. Верочка читает стихи, направляя звук вдоль ряда стоящих омоновцев. В саду темно, фигуры омоновцев еле видны, уходя бесконечным забором рядом с поблескивающей в темноте спиралями завитой опасной проволоки.
Верочка (задорно):
Поздно вечером цепочка разнесла святой приказ:
"Собирайтесь! Узурпатор вновь хватается за власть.
Он становится опасней и опасней с каждым днем,
Запретил он власть Советов... Место сбора — "Белый дом"!"
Мы зажгли костры на Пресне, сохраняя островок,
Символ прежних битв и песен и Союза уголок.
Здесь стоять нам в обороне против силы чужаков,
Здесь возвысили мы голос против западных оков...
И сюда текла столица все мощнее, все сильней.
Но напор остановился, пробираться все трудней,
И все больше круглых касок и дюралевых щитов
Разрывают наше братство и собрание умов...
Вот бесчисленные цепи из милиции стоят
И пожарные машины гроздью красною горят,
Водовозы, водометы, БЭТЭЭРЫ, снайпера...
На своих, на русских, что ли? Против моего пера?
Мне порезать нечем сало, нет ножа на этаже,
Карандашик затупился, заострить бы на "меже".
Раскидали "паутинку" под названием "Бруно”,
А последние колготки все "стреляют" и давно.
Бронетранспортера дуло сердцу женскому грозит,
У меня же из металла только крестик - малый щит.
У тебя мозги под каской, у меня — цветной платок.
Эй! Послушай, биоробот! Совесть кто же уволок?
Удивленными глазами за решетки я гляжу:
Почему же вы не с нами? Слов для вас не нахожу...
Посещаю "бастионы" из ковров, фанер и карт:
Рассуждаем, шутим, спорим, направляем в вас азарт!
За колючей "паутинкой" неприступнейший ОМОН...
Что-то часто вас сменяют и со всех со всех сторон...
У тебя в руках дубинка, у меня в руках - блокнот,
Я пишу тебе в раздумье: мысль разумная дойдет?
Ты надел бронежилеты, но ума не защитил,
Я в него стучаться буду, сколько хватит слабых сил!
"Жёлтый Геббельс”, матюгальник", оглушает целый день,
Нет, такую злую пытку применить позволил пень,
Зверь, засевший прочно ныне в стенах древнего Кремля,
Обжигает лапы, зная, что под ним горит земля...
Не удастся оккупанту от расплаты убежать,
Потому что продал много, предал Родину он, мать!
А такое не прощают... Ни народ, ни Бог, ни сам,
За него вторично голося, конечно, не отдам.
Будем требовать расплаты, будем требовать суда,
Компромиссы невозможны, не за тем пришли сюда,
Варианты "нулевые" не подходят смельчакам,
Не за них отдали жизни, сохраняя верность нам...
Приказал сложить оружье, будто нет его в Кремле!
Да! Пора разоружаться, но по всей, по всей Земле!
Верочка спрыгиваете подставки.
Маринка (не выдерживает паузы, омоновцам). Эй, вы! Ну, как? (Молчание.) Нет, болваны, честное слово, они болваны...
Василь. Ладно, аплодисментов от них всё равно не дождёшься, вон, как им от нас страшно, в автоматы вцепились.
Роман. Но концерт для вас и для нас продолжается. Слышите? (Ближний омоновец кивает.) Дадим слово всем нашим именинницам.
Молодежь отходит от решётки, рассаживается у костров.
Иван Никитич. Ну, что? Поговорили? Бедный песни поет, а богатый только слушает? Споём?
Люба (отрывается от носка, который все время вязала, шевеля губами). Весело поётся, весело и прядётся...
Иван Никитич (берёт баян). Сегодня в зале песню пели депутаты-женщины-именинницы. Вера, Надежда, Любовь...
Верочка. А у меня слова этой песни есть, и музыка, мне подарили...
Все смотрят текст, передают друг другу, Иван Никитич наигрывает мелодию, Николай Михайлович чуть напевает, пробуя, Верочка пишет.
Николай Михайлович (запевает неожиданно красивым, хорошо поставленным голосом).
Тревожная ночь, угасает свеча.
Дух наш силен и ночь горяча...
Нас не пугает ОМОНа кордон —
За правое дело стоит "Белый дом".
Все, кроме пишущей Верочки, подхватывают припев:
Вера, Надежда, Любовь Нас согревают вновь,
Всё ближе и ближе ты,
Победа нашей мечты.
Николай Михайлович и Иван Никитич (вместе).
Не купит нас Ельцин за миллион,
Каждый из нас правотою силен,
Послужим Отчизне вместе, друзья,
Ведь, предавать нам Россию нельзя.
Все, кроме Верочки:
Вера, Надежда, Любовь Нас согревают вновь,
Всё ближе и ближе ты,
Победа нашей мечты.
Верочка отрывает из блокнота несколько листочков и передаёт набросок. Все поют новый куплет:
София, премудрости верная мать,
Поможет нам силы Отчизне отдать,
Народу, родимой моей стороне
Добро увеличить на нашей Земле.
Вера, Надежда, Любовь
И Мудрость подружатся вновь,
Всё ближе и ближе ты,
Победа нашей мечты!
(Поют припев ещё раз, Верочка тоже.)
Иван Никитич. Во, молодец утерла нос... (Все аплодируют Верочке.)
Николай Михайлович. Теперь основной вопрос, примут ли наши депутаты её “поправку"...
Верочка смотрит на часики, ойкает, встает, машет всем рукой, направляется к 8 подъезду, к левой стороне авансцены. У входа возникает патруль. Это два баркашовца с автоматами, в гимнастерках, портупеях, со свастикой на груди и на рукаве.
1-й охранник (строго). Стой! Кто идет? (Светит фонариком в лицо.)
2-й охранник. Документы с собой?
Верочка. Вот, паспорт. Я там в списке генерала Тарасова.
Посмотрите, кажется, тридцать девятый номер...
1-й охранник. Всё в порядке. Почему опоздала? Комендантский час давно уже наступил!
Верочка. Мы у костра долго пели... Я не заметила...
2-й охранник. Проходи, только осторожно. Тебя раза четыре останавливать будут. Осторожненько, там завалы, не стукнись, не пугайся в темноте, наши там сегодня.
Верочка (растерянно). А разве вызнаете, где я...
1-й охранник. Знаем, знаем... Красивая девушка...
2-й охранник (подхватывает). ...Которая к тому же еще и пишет хорошие стихи... Счастливо!
Верочка (шепотом). Спокойной всем нам ночи, без ОМОНа и без боевиков... До свидания!
Охранники. До завтра!
Верочка уходит по лестнице вверх. Темнота. Тишина. Занавес.

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЁРТОЕ
Картина седьмая "НАПАДЕНИЕ"
На белом заднике снова высвечивается здание американского посольства (слева) и здание СЭВ- "мэрия" (справа). Утро 4 октября 1993 года. В левой стороне центра сцены лестница, застеленная ковровой дорожкой. Под лестничным пролетом — площадка.
Слева от нее лестница уходит вниз, частично видно широкое окно. Справа от центральной лестницы пространство с лифтовыми дверями, заваленное сейфом-шкафом, лежащем на боку, перевернутыми креслами, столами, стульями, тумбочками. С самого края правой стороны - узкая лестница, со ступеней её срезана ковровая дорожка в дождливые промозглые дни для укрепления палаток. Видны только части, плотно приклеившиеся к полу. А наверху расположены слева и справа буфетные стойки III этажа. В левой части буфетная стойка поменьше, там стоит столик и несколько стульев Действие начинается с того, что на авансцене, на лестничной площадке группа Бодрова делает разминку, готовясь к занятию по борьбе "самбо". Одновременно Тамара готовит бутерброды, открывает бутылки с минеральной водой.
Бодров. Внимание! Повторим самое главное. Что необходимо помнить даже в самом жестоком бою?
Андрей. Что против нас — русский парень, не политик, оболванен СМИ. Не понимает, что происходит в стране, кому его заставили служить...
По коридору идет свежая, чистенькая Верочка, только что намывшаяся холоднущей водой, с полотенцем в руках и предметами гигиены. Она останавливается, смотрит сверху на занятие.
Бодров (требовательно). Что знаете о разумных предосторожностях в данном случае?
Анатолий. Ни в коем случае не оставлять наконечник металлического стержня открытым... (Показывает верхний конец металлического блестящего стержня, который недавно держал лестничный ковёр.)
Александр. Наконечник — это гуманность самбиста!
Верочка. Игорь Святославович! А для меня стержень? Можно я сама сниму? (От буфета отходит Тамара. Останавливается, опираясь на перила, смотрит вниз.)
Виталий. Для тебя нет! У тебя другое оружие, ты уже на нем отыграла. Теперь наша очередь.
Верочка (не обращая внимания на Виталия). Игорь Святославович! Можно я с лестницы возьму?
Игорь Святославович. Ни одного стержня без разрешения коменданта! Ребята правы, тебе он ни к чему...
Виталий. Мы тебя знаем. Тебя научи самбо, так ты обязательно в драку полезешь…
Александр. А поэтесса без глаза — это уже не поэтесса!
Игорь Святославович. Не обижайся! Ребята совершенно правы. Продолжаем тренировку. Становись! (Поднимается на несколько ступенек, смотрит сверху на занятие.) На первый-второй рассчитайсь! Проверили набалдашники. Занять позицию.
Все тщательно закручивают верх стержня. Встают в пары друг против друга.
Игорь Святославович. Одну ногу вперед. Опора на правую ногу, левая полусогнута. Артем! Тебе не забыть "тычок плечом"! Проверить опору. Артем, без напряжения, все время забываешь... Первое задание: у противника каска, жилет, дубинка, щит. Обезоружить его при всем его вооружении. Внимание! Артем, "тычок плечом"! Так. Стоп! Бить с переносом тела: для этого надо сложить три скорости мышечного сокращения. Расслабиться. (Все кашляют.) На исходную: приготовились, удар, захват щита, опора на край щита. Защитились от дубинки. Следить за движением противника. Сбить каску. Ногами уложить в нашу сторону. Артем! Каска на голове противника — прекрасное оружие против него же! Стоп! Поменялись местами. Выпад! Коли! К ноге! К бою! Стоп! Можете одеваться. И помнить: заниматься только не на улице, только в закрытом от обзора помещении. Со стержнями никуда из здания не выходить! Постоянно тренироваться, но без стержня, проверять мышечное напряжение, учиться мгновенно расслабляться и мгновенно собираться для сильнейшего удара.
Ребята одевают свитеры, куртки, заматывают шеи шарфами.
Бодров. Александр! Построишь вторую группу в вестибюле, проведи подготовку, я сейчас подойду. Не забудь проверить набалдашники.
Ребята сбегают вниз. Игорь Святославович подходит к девушкам.
Тамара. Здорово! Игорь Святославович, вы делаете большое дело!
Бодров. Стараюсь...(Хмурится.) Не знаю только, чем это всё закончится. Тамара, чая, наверно, нет? Так горяченького хочется...
Тамара. Вчера в десять свет опять отключили... Как вы думаете, зачем? Могу только минералку предложить.
Бодров. Нет, у костра попозже попью. Не хочется холодного. (Верочке.) Ну, что ты обиделась? Понимаешь, ребята правы. Гуманность в бою имеет известный предел. Противник идёт на нас не жалеть. Он идет избить, даже убить... В самом лучшем случае его задача — сбить с ног. И результаты — переломанные руки, ноги, разбитая переносица, выбитые зубы... А, может быть, и выбитый глаз... Тебе это ни к чему!
Тамара. Новости какие, знаете? Что в Останкино? Все молчат, разве так можно?
Бодров (хмурится). В Останкино все было очень плохо. Как и опасались, джин выпущен из бутылки... Много, очень много трупов, а телевидение по- прежнему лжёт, работает только против нас, выставляет нас заговорщиками, бандитами, фашистами... (Уходит.)
Верочка.Тамара!Ты что-нибудь понимаешь?
Справа по верхней части идет Софья Алексеевна.
Софья Алексеевна. Доброе утро... Ну, как там, внизу?
Тамара. Все тихо, обычно. Народу мало, только дежурные, но уже сейчас подходят от метро. Наверное, начнется смена, блокады нет.
Верочка (от окна). Да, идут...Больше обычного. Один за другим. А что за люди были вчера ночью? Высокие, все как на подбор, много- много, оружие требовали. И куда-то все подевались. Я их где-то видела, но не могу вспомнить. На "шахтёров" похожи, помните, приезжали? Я их сверху ночью видела, мне не разрешили из здания выходить.
Тамара. Это — не наши! Наши ниже ростом, одеты гораздо хуже, а эти двухметровые, одеты в тёмно-сером, добротно, но как-то одинаково. Там точно мозгов нет, одни мускулы. Это — уголовники. Все как на подбор... Откуда они, вдруг, взялись и куда исчезли?
Софья Алексеевна. Ну, кому сказать? Кто нас с вами вчера послушал? Всю нашу двухнедельную агитацию — насмарку! Когда с Садового кольца прорыв был, я заплакала. Всё! Словами теперь делу не поможешь...
Тамара. А я обрадовалась! Москва поднялась на защиту Закона! Наконец-то! Давно ждём-с!
Верочка. Да, а когда под балконом закричали. "Провокация!!!”, я руки раскинула: "Куда, нельзя отходить..." Они к "мэрии" метнулись...
Софья Алексеевна. Мы с женщинами кричим: "Куда, стойте! Нельзя! Не поддавайтесь... Главное, выдержка, терпение, требование законности!". А нам эти "прорывники": "Макашов, мол, Ачалов, Руцкой, Баранников..." Им, видите ли, с балкона приказали... Нас с вами, как видите, никто не спросил, ни-кто на послушал...
Тамара. Намудрили, выходит, по-вашему?
Верочка (с детской ненавистью). Ненавижу этих мужиков! "Ах, почему вы не пишете стихов о любви..." (Передразнивает.) А я им: “Руки примите! Союз без выстрела сдали, того гляди, и Россию разрушите, Советы уже почти сдали! О какой любви сейчас писать можно?". Ненавижу... Они же всё- всё испортили!
Софья Алексеевна. Выходит, совсем не случайно о мудрости, о её воплощении в женщине, в матери Софии забыли? Напрочь! Де-пу-та-ты... Избранники народа, а народ хоть о чём-нибудь спросили? Посоветовались? В такой решающий период даже собрания коммунистов не было. Это — по-ленински? Да? (Вздыхает.)
Тамара. Клич бросили: "Мэрия! Останкино! Кремль! Министерство обороны!" Голыми руками побежали с бабками, с плакатиками, с детскими флажками "мэрию" захватывать... А те сдали, нате, мол, нам народного добра не жалко... Ещё и разграбить постараемся под шумок, ценное всё вынесем через подвалы. Разгромить? Поможем! Ещё и подожжём от вашего имени! В Останкино двинулись, говорят, там столько трупов... (Еле сдерживается.) И этого мало? Как можно было от Дома Советов отходить хотя бы на шаг? Они знают, где там, в Останкино, двери открываются?
Верочка (задумчиво). Дураки или... провокаторы?
Софья Алексеевна. Сегодня мы и это узнаем. Ну, девчонки, держитесь! Решили оставаться, значит, будем стоять до конца. Здесь наша власть, здесь и закон... Пойдем к окну, посмотрим, чего они на сегодня затевают...
Тамара, Верочка и Софья Алексеевна подходят к огромному окну буфета III этажа, где стекло изогнуто “гармошкой". Они садятся на стулья, смотрят вниз, тихо переговариваются. Ближе к зрителю расположилась Тамара, в центре — Верочка, в глубине — Софья Алексеевна. Выстрел в окно. Женщины, как по команде, падают со стульев на пол. Софья Алексеевна приподнимается у простенка, встает спиной и осторожно выглядывает в сторону Трехгорки, туда, где находится баррикада 10 отряда Всматривается.
Софья Алексеевна. Снайпер! Пуля ударила в железную оковку, выбила целый кусок. Вера, целили в тебя! Из здания — не выходить! Это — приказ! По этажам — не бегать! Это — приказ!
Верочка (с пола). Ладно...
Софья Алексеевна. Не ладно, а "Есть!” (Продолжает всматриваться.) Стреляли, по-видимому, со стороны сквера, из-за решетки... С дерева, что ли, или еще выше... (Смотрит в сторону Трехгорки.) К десятому отряду ползут танкетки какие-то... (На улице внизу раздаются автоматные и пулеметные очереди.)
Тамара. Все! Началось! (Приподнимается.) А мне что тогда делать? Никто ничего не сказал...
Софья Алексеевна. Потихонечку, перебежечками отходим, по стеночке, потом в коридор... Тамара! Белые халаты есть? (Тамара кивает.) Будем помогать. (Очереди не смолкают.) Раненых сейчас появится очень много. (Удар снаряда в здание. Оно содрогается.) Всем взять документы, самое необходимое и — в медпункт... Вера, набери во все бутылки и термосы воды побольше, Тамара, стаканы захвати... Вера, только набирай со стороны внутреннего дворика, там безопасно. Тамара, оденься поскромнее, понезаметнее, косынку на-день на волосы. Очень уж ты красивая... Будете коридорами идти — поближе к стенкам держитесь, перед лестницей — сначала прислушайтесь, осмотритесь, помедлите за углом... Ну, девочки, с Богом!
Тамара перебежками добирается до двери в кухонный отсек, который справа за буфетной длинной стойкой. Вера пробирается направо по стенке коридора, Софья Алексеевна спускается влево вниз, в медпункт. Обстрел продолжается, с потолка сыплется, в окнах — трещины от снайперских пуль.
Софья Алексеевна (на ходу). Что-то я забыла Вере сказать... А! Вера! Поменяйся с кем-нибудь куртками, лучше всего даже бы — пальто! Волосы убери, надень плотную шапочку! (Верочка убегает.)
По-прежнему вокруг слышатся выстрелы. Через буфет с криками: "Врача! Носилки!" бегут баркашовцы, они несут раненого на одеяле.
1 -й охранник. Потерпи... Еще немного... (кричит) Врача!
Раздается выстрел в окно, 1-й охранник падает, второй тянет одеяло с раненым за угол. Раненый стонет...
2-й охранник (первому.) Тебя что, зацепило?
По коридору, прижимаясь к стене, бежит Верочка, в руках её — сумки с торчащими головками больших полиэтиленовых бутылок. Слышна перестрелка.
2-й охранник. Эй, кто там?! Помогите, нужен бинт! (Возится с раненым.)
Верочка. Сейчас! (Достает из сумки индивидуальный пакет и жгут, перебегает.) Ого! Крови сколько... Давно перетянуть чем-нибудь надо было! (Неуверенными движениями перетягивает ногу на бедре. Раненый стонет.) Потерпи, сейчас... Мы тебя к Нине Михайловне доставим. Она, знаешь, какая опытная... Потерпи...
В то же время 2-й охранник, не выпуская автомата из рук, подползает к 1-ому, трогает его, недоуменно смотрит, не понимает, что впервые видит мгновенную смерть.
2-й охранник. Слышь, куда тебя? (Тормошит, поворачивает.) В голову...
Верочка. Ну, вот, готово! Что там у тебя?
2-й охранник. По-моему, конец...
Верочка (подползает). Конец? Ой!
2-й охранник. Пошли! Ногу надо спасать! Поможешь? Си-ленок хватит?
Верочка. Хватит! Должно хватить! Ну, раз-два, перебежали, остановились, осмотрелись, прислушались... И — вперед! Скорей!
В паузе между выстрелами они берутся за концы одеяла и спускаются вниз, налево, в медпункт. Из двери подсобки появляется Тамара, Она надела белый халат, косынку, сменила туфли. Лихорадочными движениями она собирает в сумку бутылки с водой, стопки стаканов. Бежит к лестнице. Выстрел из окна. Тамар а сползает по лестнице. В глубине сцены со стороны "мэрии" бьют непрерывные очереди. Крики: "Врача! Носилки! Врача!" По лестнице справа поднимаются Нина Михайловна и Елена, проходят по коридору, начинают спускаться. Елена осматривает 1-го охранника, Нина Михайловна — Тамару. Нина Михайловна тяжело дышит.
Нина Михайловна. Всё! Не могу больше! Останавливаемся где-то здесь. Елена! Давай готовь всё для операции. Я чуть-чуть передохну... Сердце...
Елена. Вот сюда! Здесь тихо. (Показывает на углубление между лестницами.) Садитесь. (Ставит стул.)
Обстрел здания перешёл на правую сторону. Стреляют с Кутузовского моста, из гостиницы "Украина’ и из “мэрии". Выстрелы стали глуше, но здание чаще содрогается. Справа крики: "Врача! Скорее врача!"
Елена (кричит). Несите сюда! Здесь медпункт! Ну, Нина Михайловна, сейчас у нас будет много хлопот...
Елена ставит тумбочку, раскладывает хирургические инструменты, медикаменты. Быстро накрывает простыней лежащий на боку сейф, готовит всё для операций и перевязок.
Нина Михайловна. Лена! Воды!
Елена перебегает, хватает сумки Верочки и Тамары, благополучно переносит, наливает минералку и подает Нине Михайловне.
Нина Михайловна. Руки! (Лена поливает ей на руки, помогает надеть медицинские перчатки.)
Елена. Сюда! Несите сюда! Здесь медпункт!
Справа Анатолий и Андрей бегом несут на руках Бодрова. Спускаются по лестнице, подбегают к Нине Михайловне и Елене. Елена открывает рану на неловко замотанной полотенцем голове, трогает глаз, показывает Нине Михайловне.
Нина Михайловна (не поднимая рук в перчатках). Этого — в сторону! Куда-нибудь подальше...
Анатолий (растерянно). Как?
Нина Михайловна. Выполняйте!
Андрей. Есть!
Елена рукой показывает на площадку, где совсем недавно Бод ров проводил разминку. Ребята кладут Бодрова, вздыхают украдкой, оглядываются, напоследок словно что-то вспоминая. Не сговариваясь, осторожно и бережно подхватывают Тамару и переносят к Бодрову, затем бегут за 1-м охранником и кладут рядом с ними. В то же время подходит справа, с лестницы раненый в руку Виктор. Морщась, перехватывая рану рукой, подходит к Нине Михайловне, Елена помогает ему. Нина Михайловна что-то делает с его рукой.
Нина Михайловна. Этого немедленно в лазарет, на нижние этажи! Помогите ему!
Анатолий и Андрей берут Виктора. Виктор стонет. Они бегом несутся по лестнице вниз. С правой стороны, хромая, еле движется Василь. Он ранен в ногу, ему плохо, он кусает губы, но сдерживается. Елена помогает ему, разрезает штанину, укладывает ногу. Нина Михайловна исследует рану. С левой стороны снизу показывается есаул. Он стреляет в разбито^ окно и прячется за выступом. Снизу с санитарной сумкой на боку пробирается Верочка. Есаул чуть выдвигается из-за угла и прицеливается. Выстрел из окна опережает его, есаул падает.
Верочка. Куда попало? (Трогает есаула.)
Снова выстрел в окно Верочка хватается за левое плечо.
Верочка. Ой-е-е-ей...
Елена (тревожно, со своего места). Вера, это ты? Задело?
Верочка. Да!
Елена. Сейчас я освобожусь... Я сейчас... (Передает какие- то инструменты Нине Михайловне.)
Верочка. Я попробую сама. У меня — плечо...
Медленно, на онемевших ногах, хватаясь за перила, Верочка передвигается.
Нина Михайловна. Лена! Шприц! ('Василь теряет сознание от боли. Сама себе приговаривает.) Ничего, держись, ты у меня ещё танцевать с девушками будешь... Вот так... Уже все! ('Елена подносит ватку с нашатырем.)
Василь (что-то хрипит).
Нина Михайловна. Легко отделался. Сам до дома дойдешь! Не унывай! Пройдет и довольно скоро!
Снизу несут Валентину Васильевну. Верочка висит на перилах. Говорит шепотом Анатолию и Андрею.
Верочка. Здесь осторожнее. В окно всё время стреляет снайпер.
Анатолий и Андрей подносят Валентину Васильевну. Лена снимает цветной платок, отшатывается...
Нина Михайловна. Нет, ничего не поделаешь. В сторону!
Анатолий и Андрей кладут Валентину Васильевну к другим убиенным. Снизу идет с иконой Валя.
Верочка. Валя! Помогите мне, пожалуйста!
Валя подставляет ей плечо, обхватывает одной рукой, придерживая другой икону Божией Матери, подводит к Нине Михайловне. Елена и Нина Михайловна спускают с плеч куртку, освобождают руку.
Валя. Ой, не могу! (Кусает пальцы.)
Нина Михайловна (грозно). Молчать! (Накладывает на рану стерильную повязку.) Ну, вот пока и всё. Отдохни немного, ладно?
Елена (откатывает кресло в сторонку). Больно?
Верочка. Нет, только тело онемело как-то, мурашки какие-то бегают...
Нина Михайловна (строго). Валя, побудь, с Верочкой.
Валя поднимает с пола большой красивый русский платок Валентины Васильевны, накрывает им стул, ставит икону.
Валя. Сейчас, Верочка, я о тебе молитву почитаю. "О здравии и спасении живых". Вот увидишь, станет намного легче...
Заработал динамик.
Голос диктора. Всем депутатам, помощникам депутатов, обслуживающему персоналу собраться в Зале Совета Национальностей.
В разных сторонах Дома Советов перестрелка всё чаще
Нина Михайловна. Лена! Стул для меня!
Елена и Валя выхватывают из баррикадного завала кресло, переворачивают его, подхватывают Нину Михайловну. У неё на руках окровавленные перчатки, на халате — пятна. Елена щупает пульс, набирает шприц.
Елена. Надо всем идти в зал. Как с Верочкой?
Нина Михайловна. Плохо. Лучше пока не трогать. Вы идите. Я отдышусь и серьезно займусь ею. Пока не могу, видишь... (С трудом дышит.)
Снова заработал динамик.
Голос диктора. Всем защитникам Верховного Совета! Не стрелять по вертолетам! Не стрелять по вертолетам! Не стрелять по вертолетам!
Здание содрогается от каких-то гулких разрывов.
Голос диктора. Внимание! Всем защитникам Дома Советов собраться в зале Совета национальностей. Нижние этажи заняты спецгруппой "Альфа". Начинается организованный выход из здания. Приготовиться: оставить в зале оружие, противогазы, лишние вещи. Подготовить документы для проверки. Сначала будет выведен обслуживающий персонал, все женщины могут присоединиться. Затем подготовиться фотокорреспондентам, всем журналистам. Всем комсомольцам подготовиться к выходу. Вещи и документы подготовить к досмотру.
Слышны крики: "К стене! Руки за голову! Повернуться! Ноги шире! Раскрыть сумку! К стене! Руки!
Лечь вниз лицом! Быстро! Ноги шире!"
Снизу поднимается Софья Алексеевна, бросается к Верочке.
Софья Алексеевна. Верочка! Серьезно? (Смотрит на Елену.) Нина Михайловна, Нина Михайловна! (Тормошит, та странно подается под её руками.) Что с Вами? Ранены? Куда? Лена!
Елена подходит, берет руку, смотрит в глаза.
Софья Алексеевна. Что, обморок? Что надо делать? Быстро!
Елена (качает головой). Нет, это - сердце...
Заработал динамик.
Голос диктора. Внимание! Подготовиться к выходу всем журналистам, всем фотокорреспондентам. Сбор в зале Совета национальностей. Приготовить к досмотру сумки, сдать блокноты, пленки, кассеты. Приготовить документы для проверки.
По коридору бежит бойкая Журналистка. Ей у правой лестницы преграждает дорогу неизвестный боевик в полном вооружении.
Боевик (из-под маски). Стой! Куда?! Назад!
Журналистка. Идитызнаешькуда? Я — в медпункт! Понял? Вата мне срочно нужна, понял, балда! Или тебе, дурачку, ещё что-то объяснять надо?
Боевик (в нерешительности). Ну, ну...
Журналистка подбегает к Елене и Софье Алексеевне.
Журналистка. Девочки, милые! (Смотрит по сторонам.) Ой, как у вас тут...
Валя (отрывается от иконы, неожиданно для верующей зло). Ну, что? Знаешь теперь, где фашизм? Вот в этих ребятках? В значках? А я, милая, ещё в детстве, в Белоруссии, его хорошо изучила... Вот как сейчас!
Журналистка. Вы знаете, что творится? На улице в 6 часов 45 минут вывернули со всех сторон бронетранспортеры. Зеленые такие, на вид совсем невзрачные танкетки... На них какие-то боевики с автоматами. И сразу же - стрелять! Весь X отряд в секунды уничтожили. Ни одной бутылки бросить не успели. У Горбатого моста все комсомольцы дежурные и казаки... Почти всех поубивало...
Верочка. А Иван Никитич?
Журналистка. Баян развернул, вышел и заиграл, разбудить, что ли, хотел, спали ещё многие. А его — очередью!
Верочка. А сотник?
Журналистка. Две пули. Одна — в животе, другая — в голове. Не выживет. Иришка с Сережкой, говорят, так под деревом и полегли...
Верочка. А матери, а ОММОН?
Журналистка. Матери? Это у креста? Не знаю... (Смотрят на Валентину Васильевну.) Да, девочку лет четырёх не видели где-нибудь? Помните, её мать — абхазка, в чёрном. Помните, которая уговаривала, чтоб оставили, не прогоняли? Девочку она теперь нигде найти не может... Думает, что испугалась выстрелов и спряталась где-то. Ходит, ищет.
Валя. А внизу... Все палатки насмерть! РКРП, КПСС, Оранжевая...
Софья Алексеевна. Даже в медпункте на 1 этаже медсестру в упор при всех раненых расстреляли. Она скальпель им отдавать отказалась при обыске, а они её — в упор. При раненых, при женщинах. Зоя, помните?
Заработал динамик.
Голос диктора. Всем женщинам подготовиться к выходу из здания. Подготовить вещи и документы к проверке.
Журналистка. Девочки, выручайте! Всех журналистов шмоняют: пленки засвечивают, кассеты отбирают, блокноты выбрасывают. Может быть, поможете вынести? Всем понемногу спрятать, а? Может быть, хоть часть удастся вынести. Вот, я там телефон записала... Газету, мою, говорят, уже закрыли... Но все равно, для истории очень важно, понимаете? Поможете?
Софья Алексеевна и Елена берут кассеты, пленки, блокноты, начинают прятать.
Софья Алексеевна (приговаривает). Не бойся, в нашей груди, как в сундуке у бабушки, не сразу разберутся. Пригодилась ещё раз, слава тебе господи...
Журналистка. А мне ваты дайте, индивидуальный пакет, что ли. Маскарад вон для этого болвана. (Берет пакет, разрывает оболочку, вкладывает внутрь какие-то листки и пленки.) Ну, девочки, мне пора! Ни пуха, ни пера!
Журналистка возвращается к лестнице в коридор зала Совета Национальностей.
Журналистка. Отойди в сторону, дай дорогу безоружной и слабой женщине! (Уходит по коридору.)
Софья Алексеевна (тихо). С Верочкой как быть? (Елена пожимает плечами.)
Валя. Вы идите, может врача пришлёте. А я с ними останусь. (Показывает на Верочку и Василя.)
Снова удар страшной силы, здание сотрясается. Падают стекла.
Верочка. Софья Алексеевна! Возьмите, пожалуйста, из моего кармана платок. (Вытирает лицо). А теперь блокнот. Запишите, прошу вас...
Софья Алексеевна смотрит на Елену. Та кивает ей.
Верочка. Запишите, а то я забуду потом. Так всегда бывает. Такие стихи хорошие в голову приходят, а не запишешь сразу, потом мучаешься, вспоминаешь, никак вспомнить не можешь...
Елена осторожно вынимает блокнот, карандаш, подает Софье Алексеевне. Проверяет пульс, гладит руку, дает глотнуть воды.
Верочка. Я буду медленно.
Говорит по-прежнему четко, только уже без вызова, без задора, очень серьезно, тихо и скорбно,
Верочка.
В октябрьский день творится зло, размеры злобы угнетают: сначала снайпер бьет в стекло, лотом раскатисто стреляют.
Вскочили люди у костра и смотрят в дуло обалдело, как смерть безжалостно-остра.  Пронзает очередью тело.
Но развернул мехи Боян, чтоб разбудить, чтоб растревожить. Упал советский наш Иван, себя намного дав помножить.
Струя прицельного огня смела дежурные палатки, и от казачьих баррикад взметнулись листьями остатки.
Убийство дальше понеслось, стреляли в стены, в окна, в двери, да так, чтоб здание тряслось, чтоб погибали, в зло поверив.
Снова серия залпов со стороны набережной Москва-реки. Верочка труднее дышит.
Елена. Может быть, отдохнешь, хватит?
Верочка отрицательно качает головой.
Верочка.
Копились люди в глубине, ту жажду крови презирая,
Ту власть, которая в стране столетьями не вымирает.
Какой безжалостный разбой уносит жизни самых верных!
Руками русских длится бой?
Сметает русских! Это - скверно...
И вот печальный результат - свои подрались при народе,
Стрелял за деньги русский брат?
Нет, русский падал на восходе...
Елена. Хватит!
Верочка (внезапно хватается за грудь). Ой, как больно! Ма-моч-ка! Я и не знала, что бывает так больно! Мама! (Теряет сознание. Елена стоит в нерешительности.)
Верочка (открывает глаза). О-о-о...
Елена. Верочка, а у тебя мама где?
Верочка (прикусывает губу, с трудом). Мама? А, мама!
Она на гастролях, красивая, молодая, она у меня немножко демократка... Весело так поет: "Карамболина..." Она хорошая...Там, в блокноте я адрес на всякий случай написала заранее и телефон... На всякий случай...
Снова слышны разрывы в глубине здания где-то сверху.
Валя. Знаете, меня на улице так ударило, я с ног повалилась, а икону всё равно крепко держу. И вижу: огонь, горит вся земля, свет от пламени прямо вверх идет, а там, наверху, Божья Матерь. Склонилась, печальная, вся в темном, ребенка к себе прижимает. Я ей говорю: "Матушка, заступница! Да за что же это нам такое?"
Елена. И что она тебе ответила?
Валя. И сказать страшно, не поверите. (Шепчет одними губами.) Это — ритуальное убийство... Много, говорит, убитых будет, раненых, да сколько ещё от горя помрут...
Верочка (спохватившись). Мне получше, пишите, пишите скорее, а то я опять забуду! А то я же не успею!
Софья Алексеевна. Ты у меня не смей падать духом! (Прикрикивает.) Мы с Леной ещё у тебя на свадьбе погуляем, до твоей свадьбы всё заживёт! Подумаешь, задело... Вылечим!
Верочка (решительно). Мужчины для меня не те... А я уже давно все поняла. Неудачное ранение, правда? (Смотрит на Елену, та хмурится.) Может, даже пластиковая пуля? Пишите, пожалуйста! (Диктует печально.)
Веков история, язык искажены со злой насмешкой, народ замученный привык кивать чужой идее в спешке.
Я не горжусь, что родилась и сохранила русской душу, я жду: заокеана власть остатки разума порушит.
Походкой шаткою пойдёт наш биоробот по планете, творенье злобы не поймёт он ни за что на этом свете!
Верочка делает резкое движение, вскрикивает от боли, откидывается и умирает.
Софья Алексеевна (закрывает лицо руками). Ужасно... (Блокнот падает с её колен.)
Елена (вытирает слезы). Сохраните... Передайте Марии Михайловне, она сумеет напечатать, у нее хорошие связи...
Софья Алексеевна. Неужели — конец?
Елена. Да! Нина Михайловна, наверное, именно поэтому не выдержала. Достать пулю в наших условиях невозможно, а она там... Да и пули какие-то странные. Бьют на поражение...
Валя подходит к Верочке, поправляет её на кресле, складывает ей руки, закрывает глаза. Вынимает гребенку и расчесывает длинные, блестящие, прямые пряди светлых волос.
Софья Алексеевна (поднимает блокнот, прячет его в сумку). Значит, она молодцом держалась?
Елена. Занята была, стихи, наверное, все в уме писала... Ну... Надо идти... Валя, ты с нами?
Валя. Нет, я с ними. У меня больше никого нет, как же я их оставлю тут... Надо же кому-то с ними, а я уже давно совсем одна...
Софья Алексеевна. Ну, как знаешь...
Валя. Идите, идите! У вас дело там, а у меня — здесь!
Валя поправляет простыни на погибших, закутывает в платок икону Божьей Матери “Взыскание погибших”, завязывает концы платка по-русски. Вынимает из кармана церковную свечку, прикрепляет её, становится на колени. Кланяется, крестится, плачет.
Валя (крестится). Упокой, Господи, в Царствии Небесном душу сей новопреставившейся, невинно убиенной рабы твоей Веры, юной поэтессы...
София Алексеевна и Елена берут санитарные сумки, подходят к сидящему Василю, подхватывают с двух сторон и несут его к входу в зал Совета Национальностей. Валя крестит их в спины. Заработал динамик.
Голос диктора. Всем женщинам собраться у выхода из зала Совета Национальностей. Подготовиться к эвакуации из здания Верховного Совета Российской Федерации. Быть готовыми к досмотру и проверке документов.
Валя (смотрит в след уходящим). Господи! Вера, Надежда, Любовь жестоко убиты. Жива только София — мудрость, но она не у власти... Елена — божий факел, освещающий дорогу в светлое... Как их мало! Что делать людям честным, Господи?
Снизу слева, не обращая внимания на выстрелы, идет молодая абхазка вся в чёрном. Она заглядывает в каждый уголок, ищет дочку, все время говорит.
Абхазка. Нателла! Светочка! Девочка моя! Солнышко мое, где же ты? Мама по тебе соскучилась... Светочка! Светланочка! Нателлочка! Где ты? Рыбка моя золотая! Выйди, хватит прятаться! Я не сержусь! Я сдаюсь, теперь я водить не буду! Я тебя найти не могу, выйди! Ну, куда же ты от меня спряталась, я сдаюсь! Выйди! Мы с тобой в садик пойдем, к деткам, в песочек играть, куличики строить! Светик мой хитренький... Ты уже долго пряталась, я плакать сейчас начну... Иди ко мне, тебя мама зовет... Доченька! Светочка! Нателлочка! Я на тебя нисколько не сержусь, ты хорошо спряталась, я сдаюсь, выходи ко мне... Нателлочка, выходи, милая... Киска пришла, я тебе разрешу котёночка насовсем взять. Смотри, какой котеночек хорошенький, он твой будет! Выходи, пожалуйста, Нателла... Светик... Доченька...
Абхазка прошла по всему пространству, заглянула в каждый уголок, посмотрела в лица убитых, поправила одеяла, покрывала, простыни, отодвинула куски штукатурки, осколки стекла. Она прошла по коридору, поторкалась в каждую дверь, все время приговаривая, отодвинула в сторону боевика.
Сцена вместе с ней медленно поворачивается, открывая разрушенные баррикады, простреленные и сожженные палатки и почти всех убитых сегодня действующих в пьесе лиц:
Владимира рядом с закупоренной бутылкой бензина;
Маринку, закрытую политической картой СССР;
Мать Ермакова, склонившуюся над дочерью;
Романа, крепко держащего блестящий металлический стержень с крепко закрученным набалдашником;
Баркашовцев и комсомольцев — юношей, все наконечники их стержней так же крепко завинчены;
Ивана Никитича с его баяном;
Артёма с обломком железной трубы в руках;
Алсу с санитарной сумкой;
Сабира у потухшего костра с маленьким топориком в руках;
Надю рядом с сумкой, из которой вывалились лаваши;
Любу с закопченным чайником;
Сестру Ксению и Машеньку у полуповаленного креста с иконами и молитвенниками;
Настю, Катю и Дашу среди рассыпанных листовок и плакатов с карикатурами;
Казаков и под сломленной берёзкой — Иришку и Сергея;
Отца Никона с крестом в руках;
Полковника ВВС с мегафоном; на Горбатом мосту и справа от него — рабочие, коммуниты, комсомольцы, баркашовцы. Убиты...
Все это — на фоне американского посольства и здания "мэрии”. Выстрелы продолжаются.
Голос Вали. Упокой, Господи, в Царствии твоем души всех православных христиан, здележащих... Невинно убиенных: рабов Божиих Владимира-летчика, Иоанна-моряка и песельника, Андрея, Дмитрия, Анатолия, Константина, Петра, Николая, Григория, Богдана, Всеволода, Даниила, Ярослава и Романа, Артема...
Сцена снова открывает лестницу, где Валя читает молитвы.
Валя. (Смотрит в записку. Продолжает читать молитву.)
Новобрачных раба Божия Сергея и жену его рабу Божию Ирину, невинно убиенных рабов Божиих, некрещенных Сабира и Алсу, а также Веру, Надежду, Любовь, Валентину-песельницу, юную отроковицу Марину, Екатерину, Анастасию, Дарью.
Валя крестится, кланяется, смотрит в свои бумажки с записями.
Валя. А это что? (Смотрит в бумажку.) Как это сюда попало? Это, наверно, последняя листовка, кто-то подложил... "Мы защищаем "Белый дом" за то, что Дом Советов в нём. Мы побеждаем "Белый дом" — к законности в стране идём..."
Снаряд снова попал глубоко внутрь здания, всё содрогается.
Валя (продолжает читать, вспоминает). Авторы листовки: народная поэтесса Вера. Советники: Вера, Надежда, Любовь. Главный руководитель: премудрая София... ('Валя берет следующую записку, вздыхает.)
Валя. Упокой, Господи, невинноубиенных сего дня: неизвестных рабов Божиих семидесяти лет; неизвестных рабов Божиих пятидесяти лет; неизвестную рабу Божию шестидесяти лет; неизвестного раба Божия сорокапяти лет; неизвестного раба Божия пятнадцати лет; неизвестную рабу Божию девятнадцати лет; неизвестных рабов Божиих тридцати лет... (Валя продолжает читать и читать свои длинные списки.)
Продолжается обстрел, горит несколько этажей, дымно. Валя кашляет, но продолжает читать и молиться. Сверху вниз бегут неизвестные боевики в черных масках. Они добивают раненых, стреляют в затылки, расстреливают издалека Валю.
Валя (с усилием приподнимается). И ещё, Господи, бессчастную рабу твою Валентину! (Поникает.)
Высвечивается валина икона "Взыскание погибших".
Снова заработал динамик.
Голос диктора. Объявляется минута молчания.
Слышен свист пуль, разрывы снарядов, а на этом фоне — ясный голос Верочки.

Голос Верочки.
А такое не прощает ни народ, ни Бог, ни мать,
За него свой звонкий голос мы не будем отдавать!
Будем требовать расплаты, будем требовать суда,
Компромиссы невозможны, не за тем пришли сюда!
Приказал сложить оружье, будто нет его в Кремле?
Да, пора разоружаться, но по всей, по всей Земле!
Гаснет свет, слышна мелодия "Реквием".
На заднике высвечиваются строгие, взыскательные глаза Спасителя.

Занавес.
13 октября - 21 октября 1993 года г. Москва
 

От автора
Как живые, стоят передо мной все действующие лица пьесы. Именно таких я встретила у Дома Советов в сентябре-октябре 1993 года. Две недели я ходила по кострам, баррикадам, палаткам, разговаривала с участниками этих событий. Мы рассуждали и спорили, читали стихи, пели песни, озорные частушки, много шутили. Мы были очень разными по своим биографиям, по профессиям, по семейному составу, по возрасту. И все- таки в главном мы были едины. Мы не могли ПРИМИРИТЬСЯ С разрушением Советского Союза, могучей державы с сильной армией и флотом. Именно это привело всех нас под стены Дома Советов, Мы понимали, что каждый из нас должен всеми силами защищать честь своей страны, свой Основной Закон. Конституцию России. Иначе будет еще хуже...
Две недели я пробыла среди своих единомышленников. Никогда прежде я не встречала таких чистых в помыслах, таких одаренных людей, каких встретила тогда. И они раскрывали мне свои души. Конечно, я смогла рассказать не обо всех, многое добавила по своим ощущениям. 5 октября, утром, я вышла из этого страшного микрорайона, шла под градом сверкающим гильзам. Они были рассыпаны всюду...
Когда я начала писать эту пьесу, я еще не знала, что под стенами Дома Советов читала стихи и пела песни совсем молоденькая девушка-студентка. Ей было всего 19 лет. Ее звали Наташа Петухова. Она была жестоко убита. Отец нашел свою единственную дочь
с поседевшими от пыток волосами. Я не знала ее там, там было очень много патриотов. Но я чувствовала, что такая молоденькая, но очень талантливая начинающая поэтесса была среди защитников Верховного Совета страны.
Я сделала её главной героиней своей пьесы, назвала ее Верочкой, Верой. Остальные действующие лица имеют также своих прототипов, чаще всего это — собирательные образы. В них многие узнают себя, вспомнят о своих высказываниях, шутках, выступлениях, но в пьесе нет ни одного героя, биография и судьба которого принадлежала бы какому-то конкретному человеку.
Я отдала текст многим редакторам, писателям, актёрам, режисёрам, политическим деятелям... Прошло три с лишним года и никакого отклика. 4 октября ежегодно у Белого Дома в Москве происходит панихида- митинг, но бывает на ней далеко не каждый москвич и россиянин. Всё время встречаешься с людьми, которые говорят, что они ничего не знают, ничего не слышали, не могут даже поверить в возможность таких событий, которые описаны в пьесе. И все-таки правда о тех днях пробивается, хотя и с большим трудом.
На мой взгляд, нужны совершенно новые общественные отношения, но они возможны, если это поймет каждый, если не будет равнодушных, если ДОБРО СТАНЕТ СИЛЬНЫМ. Да будет так!
Прочтите пьесу и постарайтесь, чтоб её также прочли все ваши родные, друзья, знакомые, единомышленники!