Чурбан

Его я обнаружила случайно:
Я занималась в тот сезон ремонтом
На даче – шли дожди, и он безмолвным
Ствола обрезком, грустным мокрым монстром,
Лежал меж луж и мусора печально;

Но как-то солнце отразилось в лужах
И цветом золотистым осветило
Мой сад, и тот чурбан среди опилок –
И тут меня как молнией пробило –
Я осознала, что чурбан мне нужен...

Его кора как крокодилья кожа
Была темна, шершава и брутальна;
Я взглядом оценила моментально
И мощь его, и силу, и надёжность,
И красоты его монументальность...

Я признаю вещей антропоморфность –
Хоть, может быть, они не знают боли,
И пусть ни сердца нет у них, ни мозга,
Я чувствую мистическое поле
И их энергетическую мощность;

Вот, например, в зелёной узкой вазе
Когда-то было тесно от пионов –
Был друг со мной, счастливый и влюблённый,
Но нет его, с тех пор в стекле зелёном
Других букетов не было ни разу –

Антропоморфна узкой вазы зелень –
Я чувствую незримые флюиды
Её любви, и горя, и обиды –
Предмет духовен, этим он бесценен,
Хоть для кого-то – просто ваза с виду...

Вот так же мой чурбан был полон жизни –
Бывало, я рукой его поглажу,
И чувствую тепло его и тяжесть,
И думаю – возможно, это шиза,
Но как мне одиноко и паршиво...

В простенке возле шёлковой портьеры
Он был пристроен столиком диванным,
Но даже в освещении торшера
Не стал он украшеньем интерьера
И выглядел, признаться, очень странно –

Красивый пень... Я словно впала в детство –
Он не был для меня простой корягой,
И было мне тепло с корягой рядом,
И я, забыв про все мое эстетство,
Любила это грубое соседство;

Он был так ясен, мил и незатейлив
В своей простой естественной природе –
Средь современных мебельных изделий
Казался иноземцем, чем-то вроде
Омеги между русских знаков в ворде...

Мне было с ним уютно – я любила
Поставить на него графин и рюмку
И, скинув опостылевшую юбку,
Под тёплый плед в холодный вечер юркнуть
И вспоминать того, о ком забыла –

От нежности катились слёзы градом,
Он отвечал мне удивлённым взглядом
Зрачков на месте удалённых сучьев –
Их было три, один другого лучше –
Сочувствовала мне моя коряга...

Одно лишь было плохо: он царапал
Паркета полированную гладкость
И рвал чулки, смолой, к тому же, капал
В пушистый шёлк ковра – и я ругалась
И не могла отчистить эту гадость...

Он рос в лесу далёком, за деревней,
Глухой старообрядческой и древней,
Он елью был тогда или сосною,
И там, в тиши, во мгле среди деревьев,
Не ведал он, что встретится со мною...

Откуда было знать ему, бедняге,
Про женщин, про манеры и галантность?
В иные помещённая пространства,
Про ценность пола и свою нескладность
Что понимать могла моя коряга?

И я, признав, что чистота дороже,
Чем всякие дурацкие причуды,
Решила, что лесное чудо-юдо -
Чурбан, пусть и любимый и хороший –
Пора бы, наконец, убрать отсюда...

И хоть мне расставаться было жалко
С любимым пнём моим, но всё же скоро
Сдалась я, и отправила за город
Его туда, где за глухим забором
Расположилась мусорная свалка...

Дом опустел... Во всём царил порядок,
Ковёр погибший выброшен в помойку,
И пол отмыт наёмной поломойкой,
Натёрт до блеска, чисто и опрятно,
И не вернуть теперь чурбан обратно...

Мне было грустно в доме опустелом –
Я думала – ужели в этом дело,
Что мой чурбан мной выброшен и предан?
И пустота являлась мне ответом
В простенке между бра и шторой белой...

Дверь заперев, в печали и тоске я
Пила вино как старый алкоголик
И думала – с ума схожу я, что ли?
И вот тогда я съездила в Икеа
И там себе купила новый столик...