Счёты со смертью
Толстой оба раза от поединка уклонился. Больше он этого в жизни никогда не делал. Обычно-то он, безжалостный дуэлянт (молва приписывала ему участие в 70 дуэлях), с легкостью отправлявший людей на тот свет, в драку ввязывался чуть ли не с наслаждением. Но тут – случай особый. Толстой, будучи человеком весьма образованным, видимо, понимал, кто такой Пушкин, и что культурная общественность, - а он приятельствовал с Вяземским, Грибоедовым, Баратынским, Денисом Давыдовым, – смерти первого русского поэта ему не простит.
Потом общим друзьям их даже удалось помирить. В стихах Пушкина злые эпиграммы в адрес Толстого сменились куда более уважительными строками, он даже, говорят, наделил чертами Фёдора Ивановича дуэлянта Зарецкого, секунданта Ленского в «Евгении Онегине» и Сильвио в «Выстреле».
И всё же, сам того не желая, Фёдор Толстой косвенно приложил руку к гибели поэта! Именно он стал его сватом: повёз письмо с предложением руки и сердца маменьке Натали Гончаровой. Пусть не с первого раза, но предложение это было принято, и… ну, дальше вы знаете.
В русской литературе Толстой след оставил не только благодаря Пушкину. Его числят среди прототипов персонажей Тургенева, Грибоедова, Толстого. Лев Николаевич, кстати, приходился Фёдору Американцу двоюродным племянником, был по юности лично знаком и отзывался не без симпатии.
Справедливости ради надо сказать, что сам Фёдор Толстой смерти не боялся. Он с ней играл в догонялки. Собственно, вся первая половина его жизни была чередованием подвигов с самыми отвратительными проказами. Причём, и то, и другое он делал с риском для жизни. После очередной выходки, чтобы спастись от наказания, он примкнул к морской кругосветной экспедиции (не умея плавать!) Крузенштерна и Резанова (того самого, из «Юноны и Авось»). В ходе плавания Толстой ухитрился изрядно напроказить и там. Вусмерть напоил корабельного священника и припечатал его бороду к палубе государственной печатью. Перессорился с начальниками (посадил в каюту Крузенштерну купленную в одном из портов обезьяну, которую научил наносить на бумагу чернильные каракули) и в результате был ссажен с корабля – то ли на острове, то ли на диком камчатском берегу. Вернулся он в Петербург с Дальнего Востока чуть ли не пешком, сдружился по пути с представителями диких племён и предстал перед светским обществом весь татуированный. За это приключение он и получил прозвище Американец.
Опального скандалиста законопатили в дальнюю воинскую часть, где бы он и куковал, если б не начавшаяся война со шведами и заступничество друга, князя Михаила Долгорукова, сделавшего «дядю Федю» своим адъютантом и посылавшим в самое пекло военных действий. Впрочем, самого Долгорукова вскоре убило ядром (Толстому, стоявшему в нескольких шагах – хоть бы хны). Дальше «дядя Федя» воевал сам, и воевал блестяще: возглавленный им десант и предрешил победу над шведами.
Дальше всё как обычно – награды, почести, повышение в чине и… ещё две дуэли – и новая опала. Дрался Толстой, к слову, с большой выдумкой. Однажды поединок состоял в том, что они с противником, обнявшись, должны были бросится в воду (плавать он, как мы помним, не умел), и кто первый разомкнёт захват и вынырнет – тот и проиграл. Тогда обоих участников выловили уже без сознания, а всё потому, что Толстой до последнего не отпускал на поверхность противника.
В другой раз Толстой должен был стать секундантом друга, но вместо этого сам вызвал его противника на поединок и убил.
От такого рода времяпрепровождения его отвлекали только карточная игра, в которой он, как сам сознавался, любил передернуть (при этом гордился, что не берёт взяток) или войны. Поэтому, когда в Россию вторгся Наполеон, Толстой даже обрадовался: наконец-то будет чем заняться. С французами Американец тоже воевал не без увлечения: был тяжело ранен, получил орден за храбрость.
Потом наступил мир, и ему снова стало скучно. Спасали только карты. Впрочем, тут и на него, опытного шулера, случались прорухи. Однажды он так проигрался, что собрался застрелиться. Спасла его любовница-цыганка Авдотья Тугаева, которая продала все подаренные ей Толстым украшения, и этих денег хватило на то, чтобы уплатить долг. В благодарность Толстой, плюнув на все светские приличия, на ней женился.
И вот тут-то смерть, которую он так долго обыгрывал, и стала предъявлять ему давно просроченные счета. Авдотья рожала одного ребёнка за другим, но 10 из них родились мёртвыми, а одна дочка, Сарра (про неё говорили, что она пишет замечательные стихи, но почти безумна), умерла в 17 лет. В результате Толстого пережила лишь одна дочь. Остальные 11 детей погибли.
Говорят, Толстой очень изменился от горя, поседел, стал задумчив и набожен. Он видел в происходившем кару небес, и немудрено: на дуэлях он убил 11 человек, и ровно 11 детей у него умерло. Молва гласит, что для церковного поминовения у него был особый список собственных жертв, и всякий раз, когда у Толстого умирал очередной отпрыск, он вычёркивал имя из этого скорбного перечня, произнося: «Квиты».
Умер Фёдор Толстой в 64 года («Сколько раз могли убить, а умер старцем») на руках у единственной выжившей дочери в собственном доме в Сивцевом Вражке, который, увы, не сохранился: на его месте теперь пафосное мрачное здание кремлёвской поликлиники. Похоронен на Ваганькове, могила цела.
Жена цыганка пережила его на 15 лет и была зарезана собственным поваром ради грабежа.
А знаете, что кажется самым удивительным в судьбе этого человека? По-моему - то, что по её мотивам до сих пор не сняли кино. Куда смотрят киношники?! Ведь такая фактура пропадает, а они фигню всякую из пальца высасывают… Впрочем, может, они просто маловато читали.
Свидетельство о публикации №119021708884