Арнольд Шёнберг Лестница Иакова

                Арнольд Шёнберг
                Лестница Иакова
                оратория для солистов, хоров и оркестра
                [фрагмент]


ГАВРИИЛ.
Направо или налево, вперёд или назад, н; гору или с горы – нужно идти, не вопрошая о том, что впереди и что позади. Это должно быть сокрыто: вы могли, вы должны были об этом забыть, дабы исполнить свою задачу.

ХОР (многие группы).
– Непосильный гнёт!
– Тяжкая ноша!
– Какие ужасные страданья!
– Жгучая страсть!
– Жаркие плотские вожделенья!
– Видимость свершенья!
– Безутешное одиночество!
– Гнёт предписаний!
– Умерщвление воли!
– Ложь во имя счастья!
– Убийство, разбой, кровь, раны!
– Обладание, красота, наслажденье! 
– Радость, приносимая суетными вещами;
чувство собственного достоинства!
– Тайный час, сладкое удовольствие!
– Сила действия, вселяющая радость,
и счастливое деянье!
 – Дело сделано: дитя явилось в мир,
женщина целует, мужчина ликует…
И снова становится равнодушным…
Он падает на спину и стонет.
Он умирает, его хоронят, 
и о нём забывают.
                *
Не вопрошая?..

ГАВРИИЛ.
Как бы то ни было – вперёд!

ХОР (многие группы).
– Вперёд?.. вперёд?.. вперёд?..
– Куда?.. куда?.. куда?..
– Как долго?.. сколь долго?..

НЕДОВОЛЬНЫЕ.
Ни начала, ни конца!..
Нет, тебя никогда не обуздать!
И всё время приходится
стоять в стороне!
Голод души! Голод тела!
Болезни и страданья!
Стыд и поношенье!
Беспредельное горе!

СОМНЕВАЮЩИЕСЯ.
Ни начала, ни конца!..
Наша любовь иссякнет!
Вскоре осень заставит увянуть свои листья!
Обманчивая видимость...
Для кого же она обманчива? 
Для меня? Или для ненавидимого?..
Предел восприимчивости!
Радость, разбитая на куски!
Беспредельное горе!
Бесконечное сомненье!

ЛИКУЮЩИЕ.
Ни начала, ни конца!..
Когда же зародилась наша любовь?
Этому поцелую никогда не будет конца!
О, прекрасный солнечный свет!
Ласковая и дружелюбная луна!
Дар зелёных лугов!
Счастье пёстрых цветов!
О, цветущие деревья, вы мои, мои!
Бесконечная радость!

ХОР (вместе).
Вперёд?.. вперёд?..
Как, неужели и вправду нужно всё время
следовать всё дальше и дальше?

РАВНОДУШНЫЕ.
Почему же нет?.. 
Однажды мы были наверху, потом опять внизу; теперь же нам нужно следовать направо, а затем – налево…

ИСКРЕННЕ ПРЕДАННЫЕ.
…так берут на себя то, что до;лжно.
Да-да, взваливают на себя и несут то, что до;лжно.
О, как чудесно живётся в грязи!

ГАВРИИЛ.
Что бы ни было – вперёд! Ах! Воздух стал снова чист. Вперёд! Не останавливаться! Придите сюда, вы, верующие в то, что своими делами вы сумеете приблизиться к цели своего пути.

ПРИЗВАННЫЙ.
Я искал красоты. Я всё принёс ей в жертву. Ни одна цель не была для меня свята, и любое средство казалось мне двусмысленным. Я неудержимо стремился к этой цели. Не ведая, к чему это приведёт, я подавил в себе то, что мне было определено природой, и, не задумываясь, подчинил весь свой разум форме. Быть может, я сделал бы так, даже если должен был бы за это пострадать. Но я не пострадал. Напротив, моя жизнь была преисполнена светлой радости. Не становясь слепым, я повсюду взирал на свет. Мне улыбались лучи солнца, и они согревали меня, согревали точно так же, как полная тепла жизнь. Я не знал ни горя, ни перемен! Я взирал лишь на моё солнце. Я внимал одному лишь ритму красоты! 

ГАВРИИЛ.
И при этом ты доволен собой: твой идол дарует тебе исполнение твоих желаний прежде, чем ты – как ищущий – отведал мук страсти. Тебя согревает твоё одиночество. Оно – слишком простая формула, и за ним всегда следует страдание. Знай, идолопоклонник: ты ничего не узрел!

ВОЗМУТИТЕЛЬ.
Повиноваться заповедям, которым внимает один лишь слух, и при этом оставаться глухим к тем склонностям, от которых сотрясается всё существо, считать, что обрекающие свою душу на страданья, поступают хорошо, а воспламеняющие её страстным желаньем счастья (и уже тем самым дарующие счастье) поступают дурно…
Один и тот же Бог не может указывать один путь посредством наших влечений, а другой – посредством своих заповедей! Как же насмехается Бог влечений над Богом заповедей, позволяя волкам разбойничать, воровать, лжесвидетельствовать, прелюбодействовать и ловить удачу!
И сколь бессильным являет себя Бог заповедей, обрекая своих овец на муки и преследования, учинённые или ими самими, или же чужаками!

ГАВРИИЛ.
Это «или – или», одно и другое, – словно недальновидность и самонадеянность, – обуславливают друг друга, а в результате – ноль. Вот рычаг твоего возмущенья!
Слушать с разинутым ртом, изумляться, но не противоречить!

БОРЕЦ.
Наперекор древней мудрости – сказанному, написанному и увиденному воочию, – наперекор всему тому, что мне казалось заурядным, – я, ни о чём  не подозревая, искал счастья. Когда же мне не удалось его обрести, я благодаря самоотречению устремился к «безболезненности», но и это не удалось…   
Мрачные воспоминания о минувших страданиях позволяют мне с лёгкостью переносить нынешние. Вот почему мне подумалось: а не всё ли равно, отчего человек несчастлив?

ГАВРИИЛ.
Ты заблуждаешься. Чем больше поводов для того, чтобы сделать тебя несчастным, и чем большая чувствительность тебя охватывает, тем более близким ты становишься…

БОРЕЦ.
Я вовсе не сетую на это, я с радостью несу своё горе, и я знаю, что тем самым я избавляюсь от древней вины. Но как же мне избежать вины новой?..
«Мне прекрасно известны заповеди». – «Ты не должен!..» – «Так я никогда не поступал!» – «Ты должен!..» – «Именно так я и поступал с давних пор! Всё это я постиг с юных лет!»
То, что я должен был отдать, я всегда отдавал. Это не так много, но из того, что у меня было, я отдавал самое лучшее. Я ни у кого ничего не брал и почти ничего не добился. Я, как мог, следовал за ним…
В необъяснимых и противоречивых ситуациях, в которые меня непрестанно толкала моя судьба, я мучительно нуждался в руководстве слова, я видел себя опускающимся, становящимся нечистым и неспособным отличить справедливое от несправедливого.
Почему же нам не дано такое чувство, которое в силах распознать не выраженные словами законы, – не дано зрение, чтобы видеть, не дан слух, чтобы слышать?

ГАВРИИЛ.
Вопреки его и вашей воле здесь находится тот, кто поведёт вас вперёд.
Подойди поближе, ты, блестящее отображение, пребывающее на средней ступени! Ты схож с намного более высоким, как далёкий обертон схож с основным тоном; тогда как иные, более низкие, почти основные тоны, – как светлый горный хрусталь, – отличаются от него ещё больше, чем уголь от алмаза! Подойди поближе, дабы они на тебя взглянули!

ИЗБРАННЫЙ.
Ближе мне подходить не следовало бы, ибо я от этого проигрываю… Но, как кажется, я должен вступить в их круг, несмотря на то, что моя речь не найдёт понимания. Связаться с ними? – они ли этого хотят, или же меня самого влечёт к этому, и влечёт потому, что они со мной схожи?.. Неужели я – тот, кто указывает их срок и конец? Неужто я – тот, кто соединяет кнут и зеркало, лиру и меч? Неужели я – одновременно их повелитель и слуга, мудрый наставник и шут?   
Хотя вокруг сияет благородство, меня одолевает стыд. Я пытаюсь отстраниться от этой материи, – отвращение позволяет мне с лёгкостью это сделать, а голод заставляет меня вернуться назад. И если я поднимаюсь столь высоко, то это значит, что я никогда не потеряю их из виду. Их наилучшее принадлежит мне, как и их наихудшее. Я отбираю, краду, вырываю это, презирая добытое и унаследованное, я сгребаю это в кучу и присваиваю себе, дабы снова совершить улов и, ухватив нечто новое, быть может, сформировать нечто более высокое.
Они – тема, а я – вариация. Но мной движет иной мотив, и он устремляет меня к одной цели. К какой? Я должен это узнать! Вперёд! Я оставляю здесь своё слово, – поломайте же над ним голову! Свою форму я забираю с собой. Пусть она стоит у вас впереди, стоит до тех пор, пока опять не окажется среди вас с новыми – и старыми – речами и не посеет новое непонимание.
 
ГАВРИИЛ.
У тебя есть зрение и слух.
Если же вас коснутся волны, которые пронзали его насквозь, он окажется далеко.
А между тем грызите речь…
Одно и другое, действуя одновременно, действовали путано.
Пусть каждый изберёт ту частицу, которую он в силах сберечь.
Это не так мало…
Он дивно одарён: он в силах обнаружить себя в своём мельчайшем, и в этом он схож с Высочайшим.
Останьтесь вдали от формы, она явится к вам позже, и однажды вы её обретёте, если вас оттолкнёт ближайшая...
До тех пор, пока он нечист, он должен творить, и творить от души!
Если же это не удастся, то более его ничто не сможет сдвинуть с места.

МОНАХ.
Господи, прости мне моё превозношение! По твоей милости мне удалось то, в чём было отказано иным людям, – и потому я мнил стать тем единственным человеком, ради которого ты пощадил бы этот Содом и Гоморру. Но я боюсь, что если тебе снова потребуется десять праведников, то меня в их числе, как и прежде, не будет.
Я взвалил на себя ношу, которая мне не под силу. Я думал: Господь хочет жертвы, ибо он – Господь. Я с радостью взял эту ношу, ибо мысль о том, что я добрый слуга, льстила моему тщеславию. Но я нёс свою ношу безо всякой радости, – моя воля была слишком слаба. Я знаю: я отказался от счастья, которое мне неведомо. И я боюсь, что если я позн;ю это счастье, то не в силах буду ему противиться. Быть может, моя жертва напрасна, ибо по своей трусости я не решился встать на путь искушения.

ГАВРИИЛ.
Как ты нетвёрд, как переменчив! Многие, испытывающие радость и горе, более стойки, чем ты, обуреваемый, скорее, лишь представлением о радости и горе, а не ими самими, – ты испытываешь самого себя! И подобное тебе совершенно неведомо. 
Неужели ты по-прежнему полагаешь, что Господь требует твоей жертвы? Неужто ты не понимаешь, что ты желаешь этого сам? Неужели ты забыл о принесённой тобой более высокой жертве? Ты был богаче, прежде чем стал совершеннее. Ныне же ты без остатка променял великолепие на печальное известие о том, что ты несамодостаточен!
Узнай и больше: ты ещё часто будешь впадать во грех, твои грехи – кары, несущие очищение. Но то, что ты ныне признаёшь греховными те деяния, в которых прежде ты не раскаивался, делает тебя более зрелым.
Ступай, проповедуй и претерпи страданья! Стань пророком и мучеником!

УМИРАЮЩИЙ.
Господи, всю свою жизнь я ждал этого мгновения и надеялся на то, что последнее великое напряжение, необходимое для того, чтобы уйти из жизни, принесёт мне просветление. Теперь же я вижу лишь то, что это мгновение мне хорошо знакомо, – и, должно быть, я часто переживал его прежде. Более того, я понимаю, что я оставил за спиной тысячелетия и что меня преследовали во всех мирах; я пережил тысячу жизней, каждая их которых была всё хуже и хуже; я претерпел тысячу смертей, и каждая из них приносила мне всё большее и большее облегчение…      
Тысяча жизней! Кто знает о них, кто озирает их своим взором, тому они более не страшны. Страшна одна-единственная жизнь, одно-единственное горе! Одна-единственная скорбь столь велика, что лишь её одну и чувствуешь…
Тот, кто, как и я, испытывает тысячу скорбей, почти свободен от них. Скорби возвышают его, ему становится легко, и он понимает, что его прожитые жизни несут его на себе.
И он летит…
Я лечу…
Сбылась самая прекрасная мечта – летать!..
Вперёд!.. вперёд!.. к цели… ох...
 
ГАВРИИЛ.
Ты снова приближаешься к свету, дабы исцелить крылья, опалённые мраком? Всегда-то ты уходишь отсюда бледным! Мне известны твои страданья и твои будущие грехи. Твои сетования прекратились, и ты начинаешь понимать то, что ты скоро должен будешь снова позабыть. Если ты возвратишься, оставь свои сетования. И если ты более не будешь сетовать, ты станешь ближе… и твоё «Я»  будет потушено.

                Душа поёт, издавая указанные звуки.

ВЫСОКИЕ ЖЕНСКИЕ ГОЛОСА.
– Вдохни в свою грудь мужество и силу,
дабы устоять при более тяжком испытании!
– Грехи умирают.
– Страдания пятнают.
– Заставь свои чувства умолкнуть…
– Вели своему разуму замолчать…
– Разрешись!

ГОВОРЯЩИЕ ГОЛОСА.
– На её платье радуга!
– Это – символ вины, ибо это – символ благодати.
– Цвета блекнут…
– И открывается простор для новых…
– Прозрачная тьма.
– Пребывание вблизи…
– Но свет, однако же, блестит…
– В чувственном цвете желает удалиться… 
– Движение!
– Земное горе!
– Как долго ему предстоит скитаться!
                *
                Большая симфоническая интерлюдия.
Высокие женские голоса и Душа поют, издавая указанные звуки.

                *   *   *   *   *
               

 Перевод с немецкого – Ю.Е. Смирнов.