Элегия на полях Гастинга

I. 
Вздыхает небо.
Умирает Гарольд.
Какою темнотой звенит река,
В которой больше нету отражений!


II.
Поля встают. Беззвучно ходит ветер.
Лишь золотом, усталые колосья,
Листают схожесть мёртвых. Нежный шёпот,
Колосьев, воскрешает певчесть суток,
В которых Гарольд ещё вёл войска к бессмертию.
О, Гарольд, ныне ты есть время,
ныне,
К тебе по имени взывать неловко,
И время наполняет твои раны,
Избыткостью часов. Ты стал мгновенен
Ведь что мгновенней вечности возможно?
Своею повсеместностью ведомо,
Всё вечное, как точка углубляет
На карте Хроноса свою мгновенность.
Единовременье как знаменатель общий
Мгновения глубинность сводит в точку.
Ведь как прекрасен сумрак новой жизни,
Встающей над вскормлённою смертями,
Зёмлей. Ты Гарольд ныне только сумрак.
Я в сумрак верю над пшеном всходящим.


 III.
Тёмен путь стрелы.
Не зная пресытится коим телом,
Стрела то и дело,
Верит в плоды Эдема,
Человек награждённый своим познанием,
Оскорбляет невинность вещей старанием,
Уподобиться, через посредников Богу.
Убиение- вкушение второго запретного плода,
Стрела, кому вверяешь ты тело?
Человеку, влекомому злобой, подспорьем
Ты станешь для раны в материи Бога,
Опорочена вещь не служащая сути своей.
Как ты входишь в плоть человеческой жизни!
Точно зубы в святящийся холодом плод.

IV.
Лучник, каким мерилом разделить готов ты вечность?
Ту жизнь, что ты забрал беспечно,
Бог воскресит. Непрожитые души,
Вновь потешаться свято станут смерти
своей, узнавшие конец её длины.
Но примет дар дарящего убогий.
И крест его избрав себе в икону,
Дарителем отвергнутым не сможет,
Судимым быть, его закону внемля,
Не сможет он быть отдан во спасение.
В тот день, когда ты стал конечен, лучник
Ты стал свободен выбирать себе судью.

V.
Иду на амбры скорбный зов,
И горы покрывает возглас,
Огромной и стоглавой боли,
Смертями содранной души.
Как жёстко сердце человека,
Но коли небо не прольётся,
Кровавым морем не затопит,
Далёкий сумрак берегов,
В телах долин, где ныне травы,
Скрывают души свет рассвета,
Не в силах перемочь дыханье,
Природы без сопутствия их.
И земли ходят строгостью томимы,
Черт лиц поникших безразличием к смерти,
Уже лишённые желания,
Как горестно взирают в тела,
Гремучее вместилище. Ждут души,
И ожиданием сокращая ожидание,
Не видят темноты в квадратной раме,
Возложенной рукою с чёрной розой,
Им с высоты полночного признания,
Видны все правды коими ведомы,
Тела их в бренном мире, в суе,
Упоминают души скорбь свою сурово.
Заплачет небо. Вечное не плачет.
Смеркается. Колосья забывают,
О золоте своём, и плачет птица,
И плач её вступлением к ноктюрну,
На волны рек спадает одиноко,
Колосья чёрные вздыхают в тьме полей.
О, души умерших вам ныне уже поздно,
Поверить боли и страданию. Земное,
Нам суждено ласкать короткой жизнью,
О, души как же вечен путь ваш в глянце утра,
Играет ветер в кудрях рек безмолвных,
И солнце хочет поместится в день наставший,
Но нету места, в переполненности горя.

VI. Элегия Вильгельму

Антагонизм роднит сильней кровавых уз и кровных,
Бастардом будучи, ты это знать не мог,
Ты шёл на Англию, седой волной чаруясь,
Верней её призывам к кораблям,
Вильгельм, всю жизнь ты в коридорах тёмных,
Плескался поиском властительства. Сегодня,
Горит телами Англия седая,
От женских слёз любых мастей и рода,
В стремлении к власти есть посредственность , коль много,
Через желание прошло его достигнув,
И не придумав нового ты поле,
Посевом новой смерти удобряешь, 
Посредственность роднит антагонистов,
Ты проиграл Вильгельм, хоть армия Гарольда,
Погибла множеством. Пойми ведь отрок Авель,
Ничем не лучше Каина был, всё же,
В одном грехе зачаты были оба брата,
Лишь смерть их развела по разным нишам,
В случайности, есть выгода у равных,
Познать себя на новом рубеже.
Сегодня умер Гарольд, беспокойно,
Ты внемлешь сублимации владения,
Чужими жизнями, как откровенность. „Заменимо"-
Вот эпитафия для каждого земного,
властителя. Сам факт антагонизма,
Есть признак однополости вопроса,
Не важно „за" иль „против", всё едино.
Вильгельм, ты ныне скорбно понимаешь,
Что ты умрёшь, быть может Гарольда догонишь,
В трагизме смерти, но умрёшь бесспорно.
И вы сольётесь оскорбительно величию,
Посредственно, влекомым быть природой,
Вот тот огонь, которым ты сжигаем,
Вильгельм, погибло солнце над Гастингсом,
Луна, как твоё новое убийство,
Страдая зреет светом не своим.

Vll.
Третий день я брожу по полям гастингса
Третий день как Эдип я гадаю загадку Сфинкса
Третий день.
Восстают в лицах парных светил Диоскуры,
И из неба хватает скульптуры
Светотень

Vlll.
Что Гарольд, что Вильгельм. Вы только звуки,
С которыми придаточное входит,
В зависимость от главного. Иное,
Нам шепчет поле полное рождением,
Космических пространств грехопадения.
Взирают на меня просторы,
Неоцененный плач их развевает,
Знамёна сосен. Замирают звёзды,
Не плачьте если вспомните о поле,
В котором сыновей своих оставив,
Растут колосья бесконечной чередой.
„Замри !"- кричат тебя предметы,-
„Будь братом нашим, в нашем постоянстве".
И человек целует тень свою шагами,
И улицы очерченные тьмою,
Пересекают лунное падение,
И ночь грустит, наполнена судьбой.