Не о себе же я пекусь

Я был однажды в странном баре,
Под ярким светом, в глубине,
Биллиардист во фрачной паре,
Катал шары. Как на войне,

Звучали выстрелы ударов,
И крики: "есть один", "готов",
Среди моих знакомых, старых,
Таких не помню мастеров.

Но привлекал моё внимание
Недолго. Рядом, за столом,
Сидел старик, как на свиданьи -
Смотрел на дверь. Вздыхал потом.

Боялся или ждал кого-то:
Скула подрагивала в такт,
Айм Изи, Дэвида Ли Рота.
Играл, с винилом, автомат.

Он пил коньяк, хоть это грубо.
Скорее, аромат ловил.
Мы посмотрели друг на друга:
Он не сказал, я не спросил.

Часы, внезапно, два пробили,
Я стал смотреть по сторонам:
Весь интерьер в английском стиле,
Камин, портьеры, зеркала.

На стенах, деревом обшитых,
Развешаны трофеи в ряд.
Те, кто хозяином убиты,
И даты, много лет назад.

Я, как в музее проходил,
От экспоната к экспонату,
Сначала мерзкий крокодил,
Под ним табличка: аллигатор.

Кабан свирепо сморщил морду,
Клыки дюймовые торчат.
В глазах, налитых кровью, гордость -
В сражении погиб солдат.

Олень. Рога - у древа крона,
И мрачный вид: как не грустить.
Всего лишь одного патрона,
Хватило, чтоб его убить.

Ещё там было много всяких,
Всех сразу и не рассмотреть:
Косули, тигры, зебры, яки,
А в заключении - медведь.

Огромный зверь, с открытой пастью,
Смотрел так, словно видеть мог.
Я, наваждения под властью,
Чуть не упал, не чуя ног.

И всё. Ах, нет, в углу, в тенёчке,
Как будто бы стыдясь седин,
Висела голова в платочке,
По виду: бязь или сатин.

Под ней, ни надписи, ни года,
Лишь номер: "Же, сто двадцать два",
Прибита бирка гардероба.
В лицо взглянуть хотел, едва...

"Интересуетесь? Похвально", -
Я вздрогнул. Прямо за спиной,
Официант стоял, нахально
Посмев заговорить со мной.

Поняв ошибку, испарился, -
Метнулся исполнять заказ.
Надеюсь, ныне он и присно,
Стыдливо, не покажет глаз.

Пройдя вперёд, до барной стойки,
Я сел и заказал вина.
Немедля выпил, бросил: - "Сколько? " ,
"Смотря, какая в вас вина".

Глаза хозяина не лгали.
Я на него смотрел в упор.
В них были гордость с блеском стали,
И наглости лихой задор.

"На стенах, - это очень мило,
Ещё та женщина с платком..." -
Я ощутил, как злая сила,
Проехалась по мне катком.

А бармен, вдруг, из ниоткуда,
Достал толстенную тетрадь.
Взглянул: "Да вы убийца, сударь.
Вам всё бесплатно. Что подать?"

На плечи навалилась тяжесть,
И ноги налились свинцом,
Я ждал, что мне хозяин скажет.
Он, лишь, смеялся мне в лицо.

Затем придвинулся так близко,
Что уколол меня щекой:
"Есть односолодовый виски?
Японский. Никка. Лично, мой".

Ссутулившись прошёл за столик,
Забрав бутылку и бокал,
Осталось только пить до колик.
Обвёл глазами тёмный зал:

Бильярд стучал костями справа,
Динамик музыкой плевал.
Отличная была оправа,
Для задницы, что я попал.

Тащилось время грузно, тяжко,
Полтонны весил каждый миг,
Я виски пил и ел фисташки,
Ко мне за стол подсел старик:

"Я вас прошу, не пейте много,
Мы здесь без отдыха, без сна.
Не о себе пекусь, ей богу,
К тому же, вдруг придёт Она." -

"Она?" - "Да, иногда, заходит,
Луч света среди чёрных туч,
Как радуга на небосводе,
В жару, - с водой прохладной, ключ.

Расправит крылья - свежий ветер.
Взмахнёт - и, вовсе, бар не в счёт.
Долины, горы, солнце светит,
Леса шумят, река течёт.

К ней бармен подбегает грозно,
А ноги ходят ходуном,
Её боится, как подросток,
И жалким выглядит шутом.

Сказав ему слов, только пару,
На неизвестном языке,
Легко идёт - летит по бару, -
Душа висит на волоске.

Бывает, позовёт в дорогу,
Протянет руку - тут не трусь...
Я вас прошу, не пейте много,
Не о себе же я пекусь."