Очень личное

Этот город – любим и коварен…
Две сестры, две родные души,
Мои бабушки, Шура и Варя,
Доживали здесь долгую жизнь.
Три войны и блокада, и финская,
Бомба в дом, пока все на работе,
Одиночество гордого сфинкса,
Коммунальных владений наркотик.
Чёрствый хлеб, разогретый в духовке,
Даже в том девяностом году,
И привычное в командировке:
"Тётя Шура, я завтра зайду..."
Будет всё обстоятельно длинно,
Тронут пальцами старый рояль,
На диван с неземным балдахином
Опущусь понимающий я.
Жизнь бежала в минуту по кадру,
Обрывались слова в тишину...
Как вы выжили эту блокаду
И четвёртую эту войну?
Приходилось, конечно, держаться
И худеть до последней кости,
Только нету страшнее гражданской…
И по запаху чувствовать тиф...
А теперь этот белоподкладочник
Коммуняк наряжает в пажи
Посреди ленинградского града
Ну, не так ли, Варвара, скажи?
А ведь здесь каждый камень на Невском –
И герой, и свидетель судеб;
Так и мы сберегаем обрезки
И печём нечерствеющий хлеб,
Так и мы в затемнение комнат
Сохраняем историй коржи...
Ты, пожалуйста, это запомни,
И детишкам своим расскажи.