Из книги Вино одиночества. Пчёлы

ПЧЁЛЫ

Вспомним медового Спаса
Богослужебный строй:
Благословляются соты,
Благословляется рой,
Благословляется древний
Трудолюбивый род —
Благословляются пчёлы,
Благословляется мёд.

Кто их жильё обустроит?
Разве что тот, кто их счёл…
Пасечник тихо откроет
Синие домики пчёл.

Кто мы, какого мы рода?
Жёлтое брюшко, усы…
Папоротник, клевер, сморода —
Травы лесной полосы ,

Запах левкоя пророчит
Нам медоносные дни…
Кто допоёт, добормочет
Песню пчелиной семьи?

Жаркие месяцы мчатся,
Срок подойдет и, поверь,
Нам всё равно, как стучаться
В эту последнюю дверь.
 
Лето соцветья завяжет —
Встанет пчелиная рать,
Ну а потом нам подскажут,
Где и когда умирать .

Век наш короткий, но сочный.
В светлом весёлом краю
Солнечный Бог и цветочный
Нас ожидают в раю.

Вспомним медового Спаса
Богослужебный строй:
Благословляются соты,
Благословляется рой,
Благословляется древний
Трудолюбивый род —
Благословляются пчёлы,
Благословляется мёд.


БРОНЗОВЫЙ ТАБУН

Здесь, средь пространств необозримых,
Табун коней неукротимых
Летит впотьмах, а город спит
Под грохот мраморных копыт.
Стянув их огненные выи,
Висят верёвки бельевые —
Весёлый знак иной судьбы
Трудолюбивой голытьбы…
Средь сотен крепких ног точёных —
Гранитных, медных, золочёных ,
Средь мускулистых конских спин
Берлина, Нюрнберга, Афин
От неуёмного галопа
Застыла древняя Европа,
И тут и там стучат по ней
Подковы бронзовых коней.

Кто ваш отважный предводитель?
Конь Александров — прародитель
В огне прославленных бойцов,
Ахалтекинских жеребцов,
Иль побелевшая от мыла
Ведёт арабская кобыла
Табун ваш рыжий и гнедой ,
Иль кабардинец вороной,
Взращённый бешеным Кавказом
Между джихадом и намазом,
В бой под джигитом молодым
Сквозь пули и военный дым
Скакавший под зелёным флагом,
Или идущий лёгким шагом,
Как каракумский суховей,
Рысак невиданных кровей?

В огнях ристалищ иль сражений,
Средь тёмных уличных строений
Иль средь просёлочных дорог,
Лови, лови его, ездок!

Могучий римский триумфатор,
Венецианский кондотьер,
Или российский император,
Властолюбивый реформатор,
Во гневе топчущий химер,
Царь — академик и строитель,
Или пустыни древний житель —
Сын жарких пастбищ и равнин,
Вольнолюбивый бедуин,
Магометанин худощавый,
Иль смуглолицый и курчавый,
Век воровавший лошадей
Цыган — веселый лиходей.


ЧЕХИЯ И ПОЛЬША

Святым вдохновеньем и силой природной
Да здравствует вечно народ благородный,
В пылу сочетавший в веселье хмельном
Судетское пиво с богемским вином.

Рецепт виноделья хранится в секрете,
Сверкает в полуденном солнечном свете
Средь тёмных настоев и розовых вин
Старинное золото чешских витрин.

Горят сердолики, сапфиры, рубины,
На пражских бульварах цветут георгины,
С усердьем весёлый старательный люд
Хранит добродушный славянский уют.

Средь модных подобий строений античных,
Средь арок барочных и сводов кирпичных
На тёплом граните оставит следы
Целебная соль карловарской воды.

Шиповник, разросшись у клумбы цветочной,
Расцвёл возле старой трубы водосточной,
Как будто прикрыт разноцветным плащом,
Широким навесом — зелёным плющом,

По плотным стропилам усердно обвитым,
Под ним сладкоежки с горячим бисквитом —
Богатое царство телесных услад —
Кондитерский рай — марципан, мармелад.

Гуситская удаль трехцветного флага,
Кипящий фонтан — драгоценная влага.
Страна черепичных оранжевых крыш —
Славянская Мекка, Восточный Париж.

Здесь ищет себя молодая элита...

Не твой это жребий, земля Посполита.
От царских щедрот дорогое вино
Тебе в этом веке вкусить не дано.

Здесь тоже когда-то средь лент серпантинных
Звучала мазурка в дворцовых гостиных,
И в сотнях зрачков восхищённых очей
Сверкали огни золочёных свечей.

Сливался французский в соседстве неброском
С журчащим порой говорком малоросским.
Торжественный марш открывает парад,
И воинский смотр, и ночной маскарад.

Всё в прошлом, а ныне в толпе чужеродной
О, где ж ты, таинственный гений народный,
В огне завещавший сердцам молодым
Сгоревших надежд ностальгический дым?

Несбывшихся судеб мираж полувнятный
Средь грозных амбиций войны непонятной,
Смешавших чудесный хрустальный мирок
С кровавой трясиной военных дорог.

Известный набор: золотая киота,
Скрипичного трио высокая нота,
Трофейные водка, коньяк и вино,
Воспетые  вайдовским польским кино.

Тоска и надежда, любовь и страданье,
Всеобщий восторг и глухое рыданье,
Старинная флейта, фагот, клавикорд,
Шопеновских маршей надрывный аккорд.


ЮГОСЛАВИЯ

По крупным кочкам, на полянке,
Гремит повозка сербиянки —
Дурнушка с волевым лицом
Насилу ладит с жеребцом.

Бредут с весёлым разговорцем
Грек с говорливым черногорцем
В сады, где зреют средь оград
Инжир, ткемали, виноград.

К воскресной ярмарке цыгане
Несутся в пёстром шарабане,
Хвалясь судьбой, играя с ней
Кистями, полными перстней.

Запасы серебра и злата
Томятся в лавке нумизмата —
Там, где струится тусклый свет
Старинных греческих монет.

Средь христиан, как гость незваный,
Гудит, как панцирь барабанный,
Вверх днищем поднятый казан
Сюда пришедших мусульман —

Потомков войска газавата,
Сюда принесшего когда-то
Устав, что чтим до сей поры,
Стамбула, Мекки, Бухары.

О, обездоленные дети
Страны, которой нет на свете!
Славянский западный квадрат —
Брод, Мостер, Приштина, Белград.


ЭЛЬЗАС

На дне хрустального графина,
багровым пламенем рубина,
среди искусственного льда
горит фруктовая вода.
Под жарким черепичным кровом
по узким улочкам торговым
весь день, не покладая рук,
снуют цветочницы вокруг.
Их многоцветные корзины
загородили магазины
немецких и французских вин.
Цветет бардовый георгин
на клумбе площади овальной…
В толпе, хмельной и карнавальной,
земля Эльзас, для всех властей –
предмет раздоров и страстей.


УЖИН НА АРАБСКОМ РЫНКЕ ПОСЛЕ ДНЕВНОГО ПОСТА В МЕСЯЦ РАМАЗАН

Там от восхода до заката
Под зорким оком шариата
Постом смиряет мусульман
Священный месяц Рамазан,
Деля единое пространство
С древнейшей ветвью христианства.
Там склепы вымерших родов
Многомильонных городов
Хранят следы проказы гнойной,
И посреди пустыни знойной
Нет царства европейских вин.
Там, изловчившись, бедуин
Коня седлает в два приёма,
И, примостясь у водоёма,
Глядится в зеркало воды
Арабский рынок Хургады.
Там мир отшельникам внимает,
И неотлучно пребывает
Дух безупречных храбрецов
На смуглых лицах их бойцов.
Там пост суров, твердо усердье,
В глазах любовь и милосердье,
Уста же — трезвости гранит —
В святом безмолвии хранит.

Зато, как только в час урочный
В своём служенье непорочный
Мулла затянет свой мотив,
Магометанам возгласив,
Что, строго следуя зароку,
Они воздали долг пророку
И что Аллах, приемля мзду,
Зажёг вечернюю звезду, —
В своих алканиях безмерных
Стекутся толпы правоверных,
Коснётся южный звездопад
Огня серебряных лампад,
Что разгорится над толпою,
Всех увлекая за собою.
Ему на утвари литой
Узор ответит  золотой,
Мерцая тусклыми огнями
Меж драгоценными камнями.
Под глас пронзительный муллы
От яства ломятся столы —
Мир изобилья блюд восточных,
Дымит кальян у клумб цветочных,
И обольстительный дурман
Ласкает души мусульман.


Фотография с работы Игоря Андрюхина.