Источник женской силы

(психотерапевтическая сказка)
Вытирая чашки, Тамара совсем по-матерински смотрела на Эльку. Вроде ухоженная такая, даже холеная. Была. Работа, карьера, дом, дети. А с мужиками не повезло: либо ничего особенного, либо поживет за ее счет, заматереет, приберет ее добро к рукам и смоется – только его и видели. Была бы безрукая, безхозяйственная – так нет же: все в дом, все для дома, все для семьи. Элька, поначалу, отмахивалась: «Кобели – они и есть кобели. Я одна остаться не боюсь. Главное, что я у себя есть». И даже переживая жестокую боль обиды от произошедшего, как-то восстанавливалась, поднималась на крыло, как говориться. Как Птица Феникс. Но уход ее последнего, видимо, добил. Ну, или очень уж крепко ударил. Сейчас Элька выглядела лет на 10 старше подруги, а ведь они ровесницы.
- Ты все еще о нем думаешь? – вкрадчиво спросила Тамара.
Элька ответила не сразу.
- Да, нет, - отрываясь от пейзажа за окном и переведя на подругу потухший взгляд, Элька вздохнула. – Я когда эти эсемески в телефоне нашла – знала, что и он не вернется, да и я не смогу его обратно принять. Ты же сама меня кошкой называла. Забыла?
- Помню. Помню, как ты швырнула в мусоропровод новый батник, когда обнаружила, что его твоя младшая сестра без разрешения решила померить.
- Вот-вот, не могу я потом вещь даже в руки взять, если ее без моего разрешения надели или попользовались. Аж, мурашки по коже, размером с яблоко, – она беззвучно засмеялась.
- Тебе надо чем-нибудь заняться, Эль.
- Чем, например?
- Да сейчас чего только нет: макраме, танцы, пение, йога там всякая.
- Ходила я на танцы, на тренинги, на фитнесс ходила.
- И что?
- Ничего, - как-то напряженно огрызнулась Элька.
- В фитнессах же мужиков полно…
- Тома! Это не мужики. Правильно их называют – офисный планктон. Это одна половина. А другая – павлины какие-то. У них только размер бицепса на уме.
- Неужели никто даже не повернулся в твою сторону.
- Том! Меня Бог фигурой не обидел, но от таких взглядов железной щеткой хочется отмываться.
- Эль, ну что-то же надо делать? Ты сама на себя не похожа стала. Увидела бы на улице – не узнала или подумала, что у тебя непоправимое случилось, т-т-т, - Тома переплюнула через плечо.
- Не могу. Не хочу ничего. Как все соки высосали, – усталым эхом отозвалась Элька.
Зуммер духовки оповестил о готовности пирога по новому рецепту, который Тамара вычитала в интернете.
- О! Сейчас продегустируем, что за зверь у нас получился, - вынимая шедевр кулинарного искусства из печки одной рукой, второй Тамара – разгоняла поднимавшийся пар. – Пахнет-то как! Вкуснотищааа! Сейчас чайку налью, настоялся уже. Травный, между прочим, мне его друзья с Алтая привезли. Хочешь - отсыплю?
- Отсыпь, а то от той бурды в ярких магазинных коробках с обещанием бодрости у меня уже желудок болит.
- Во-от! А этот целебный и нервы успокаивает хорошо. Я вечерком чашечку себе налью – и такая благодать!
- А ты уверенна, что он нормальный, ну, без всякой там травы-муравы? – с наигранной подозрительностью спросила Элька.
- Ты че! Натуральный опиум для народа! – поддержала ее подруга и обе рассмеялись.
Сидя в теплых июльских сумерках на просторной веранде Тамариной дачи, они продолжили строить планы по оздоровлению Элькиной Птицы Феникс, перебирая все то, что было известно и доступно. Тома подливала регулярно свой чудодейственный чай: нервы он и правда успокаивал.
- Съездила бы в санаторий, - не унималась Тома.
- Том, я уже ездила. И на курорт, и даже на ГОА. И по всяким святым местам. Эффект либо ноль, либо на пару недель и снова пустая бочка. Домой не иду – ползу. Руки плетьми. Ни книжку почитать, ни фильм посмотреть. Валюсь на диван и лежу, глядя в потолок, благо детей к бабушке в деревню отправила. Поднимаюсь только, чтобы с собаками погулять. Эти из гроба поднимут, - констатировала Эля. – Я даже медитацию себе скачала. Иду и слушаю, пока хвосты по кустам шарятся. Главное, не забывать головой вертеть, чтобы они воблу какую-нибудь не наохотили.
- Ну, может травок каких попить? – список предложений таял, как снег под весенним солнцем.
- Том, вот твой чай – это вещь, а в аптеках – полынь какая-то.
И тут Тому осенило.
- Слушай! А давай тебя на Алтай отправим?
- Куда?
- На Алтай! Там места, знаешь, какие целебные? Один воздух чего стоит! Там же, что ни камень, то легенда, что ни трава – то любую аптеку за пояс заткнет. Да ты сама вспомни, какая я тогда туда уехала и какая вернулась? Помнишь, когда на третьем курсе меня Валерка бросил и я чуть не рехнулась от горя? Мать меня тогда туда чуть не волоком вытащила. Что я там пила-ела уже и не вспомню, но в один прекрасный момент жить захотелось! Да нет – летать! Раскинуть руки-крылья и лететь! Над всей этой планетой. Лететь и кричать «Я – живуууу! Люди! Жизнь прекраснаааа!»
- Том, я с тобой прямо эту вспомнила, как ее, ну ты поняла, - Элька с иронией смотрела на подругу.
- Короче, дети у бабушки? Так. Отпуск, с твоей работой ты можешь себе устроить, когда захочешь. Вот! Значит, валишь туда на три недели. Потом расскажешь.
- Вот, Том, ты нормальная или чаю своего упилась? Я туда к кому поеду? На деревню к дедушке, Константину Макарычу? – съязвила Эля.
- Зачем на деревню? – вытянулась в лице Тамара. – В деревню, конечно. К ребятам моим. Я им с тобой письмо передам. Адрес напишу. Хотя нет, я им телеграмму отобью, чтобы они тебя встретили.
- А связь там, как в прошлом веке? Девушка, Смольный, пожалуйста? – не унималась язва-Эля.
- Есть там связь, и интернет есть. Правда, только в хорошую погоду. Все! Решено! Едешь на Алтай! Возражения не принимаются: доктор сказал в морг – значит в морг, - Тамара, как великий полководец перед главной битвой была настроена решительно и непреклонно.

****

- Вот! Располагайся! Не хоромы царские, но крыша над головой крепкая – сам делал, - с гордостью сказал Леня. – Сейчас нам хозяйка ужин сотворит, простой и сытный.  Лена-а-а! Мы проголодались, - крикнул он зычно вглубь дома. – Кстати, - он многозначительно поднял палец, - ужин из русской печки будет. Ленка, знаешь, как в ней классно готовит! Даже «Наполеон» испечь может. Если попросишь, конечно же. Да, завтра баньку затоплю. Банька – она, знаешь, какая? У-ух! Все хвори отгоняет. Давай, распаковывайся, мой руки – кувшин, вон, на тумбочке стоит – и за стол: отведать, что Бог послал.
Элька устало опустилась на высокую, по-деревенски застеленную кровать, со сложенными домиком подушками и резной салфеткой поверх. Машинально погладила рукой льняное толстое покрывало с набитым рисунком. «Как в детстве, у бабушки», - подумала она с каким-то теплом и тоской. Сразу вспомнилось, как бабуля подолгу замачивала эти покрывала, потом пыхтела в своей тесной ванной, откуда валил пар и запах простого, хозяйственного мыла, стоило открыть дверь. От развешенных на веревках полотнищ исходил легкий туман и нежный аромат чистоты. Утром бабушка застилала чистыми покрывалами все кровати и назидательным тоном, наставляла их с братом:
- По кроватям в обувке не лазить, а не то – уши надеру!
Покивав синхронно головами, подхватив свежеиспеченные калачи и распихав их по карманам, они кубарем скатывались по лестнице во двор.
В приземистую дверь постучали.
- Да-да, - вернувшись из оцепенения воспоминаний, ответила Эля. – Заходите.
На пороге стояла цветущая, полная сил и энергии женщина. « Энергия от нее так и прет, - подумала Эля, - атомный реактор, какой-то».
- Ну, давай знакомиться, - улыбаясь во весь рот, протянул руку «атомный реактор» - Лена.
Элька невольно встала и протянула руку в ответ:
- Эля, Эльвира, но лучше просто – Эля.
- Ты так и будешь в куртке сидеть? В доме вроде тепло, натоплено, - шутливо заметила Лена.
- Ой! – засуетилась гостья. – Устала с дороги, да и воспоминания нахлынули. - Увидела постель, подушки, покрывала – бабушку покойную вспомнила. Сейчас.
Элька сняла куртку по последнему писку моды, повесила в шкаф на древние плечики, туда же закинула сумку:
- Позже разберу. Ну, где тут руки помыть? – обернулась она к Лене.
- А вон плошка и кувшин. Давай полью, - предложила заботливо хозяйка дома.
Гостья с наслаждением умывалась. «Вода какая удивительная! – думала она, фыркая и стараясь не сильно брызгать вокруг себя – жалко было залить резную салфетку, заботливо подстеленную под тазик для умывания. – Вот бы такой водой вымыться от макушки до пяток, смыть всю грязь прошедших лет. Такой можно и душу отмыть дочиста».
- Вода у вас какая, - не удержалась Элька.
- Какая? – Лена лукаво поглядывала на столичную штучку, приехавшую к ним здоровье поправить.
- Да такая, что и утонуть в ней не жалко. На небо точно безгрешным попадешь.
Лена рассмеялась.
- Да, вода у нас чудесная. И воздух. Завтра тебя на родник отведу, воздухом подышишь, на красоты наши полюбуешься. У нас здесь знаешь как красиво? Всегда. Даже в дождь. Другим, вот, тоскливо, слякотно, а я, как приехала сюда четверть века назад, так и не смогла обратно вернуться. Хоть родители и звали. Я к ним на недельку летала, а потом сюда.
- А ты откуда сама?
- Из Ленинграда, ну или как он там сейчас называется?
- Санкт-Петербург. А Леонид?
- Он с Воронежа. Они рядом с геологоразведкой ходили. Встретились однажды в клубе, влюбились друг в друга и остались оба здесь, - как-то просто, без стеснения и подробностей ответила Лена и заулыбалась.
«Видимо встречу вспоминает, - думала Элька, вытирая лицо и руки душистым и мягким полотенцем. - Вот она – романтика! В городе даже под пушкинским фонарем на гнутой скамейке такого не испытать»
- Ну, все, я готова! Куда прикажите? - шутливо и бодро Элька вытянулась по струнке, выпятив грудь вперед, как гвардеец.
Просторная кухня-столовая встретила их запахами еды, трав и жаром. Современная мебель на редкость гармонично уживалась с настоящей, беленой русской печкой. Последняя, гостеприимной барыней с картин русских классиков, занимала чуть меньше половины комнаты.
- Уютно у вас тут, - заметила Эля оглядываясь.
- Да, Леня постарался. Добытчик наш, - Лена ласково посмотрела на мужа. – Садись, где нравится – гостю лучший угол, как говориться.
Элька плюхнулась на ближайший стул.

****

« Как же тут уснешь, когда за окном стрекочет, чиркает, ухает?» - лежа на огромных перовых подушках, едва успела подумать Эля.
****

- Лен, - окликнула Эля, как старую подругу приютившую ее хозяйку. – Вот скажи, как ты все успеваешь? Целый день, как пчела жужжишь и крутишься, а к вечеру – как огурчик. Я к вечеру уже дрова. А генеральную если сделала, то – труп. Выносите не кантуя.
Лена засмеялась.
- Да и нет тут секрета никакого. Воздух чистый, продукты все свои или у соседей выменянные, вода – опять же. Экология хорошая. А трав целебных…
- Ты мне зубы травами не заговаривай. Не в травах дело. В чем-то еще. Нутром чую, - перебила Эля. – Я вот даже умываюсь когда, как будто в меня допинга под завязку накачали. После бани себя младенцем почувствовала, шилопопым – мир хотелось перевернуть, небо помыть. С меня хоть электроэнергию качай – вот как было.
Лена откровенно хохотала.
- Тебе ха-ха, а мне, аж, до боли страшно уезжать отсюда. Вот вернусь в свою столицу нашей Родины и опять, как шарик сдуюсь. А я, можно сказать, только сейчас и почувствовала вкус этой самой жизни, настоящей.
- А что так? – Лена с интересом наблюдала за Элей, развешивая вялится рыбу, которую Лёня наловил целую лодку.
- Да, знаешь: крутилась, вертелась, бежала, били – раны залечивала, дальше бежала; оступалась, падала, вставала, коленки отряхивала и опять на дистанцию. А тут, как высосали всю, выжали или брешь образовалась, что ни залатать, ни заклеить, а через нее вся сила и энергия, как в песок уходит. Я уже и в санатории ездила, и на курорты – только деньги потратила. Толку – ноль. Нет толку. Понимаешь?
Эля сидела на нагретом валуне, посреди двора, постукивая прутиком по земле.
- Я жить хочу! Не на таблетках и стимуляторах, а на …. – она запнулась, потом поднесла руку к груди, - на собственной энергии. Чтоб как ты, к вечеру бодрая, свежая. А не куском линялой тряпки на полу.
В воцарившееся молчание бесцеремонно ворвался шум леса, трав, щебет разноголосых птиц, стрёканье насекомых. Было слышно даже жужжание пчел.
Лена подсела рядышком на валун.
- Знаю я, о чем ты. Я тогда сюда такая и приехала. Институт закончила, вроде вот она – жизнь взрослая, вольная, а я, как сухофрукт и свет не мил. Работу кое-как нашла, а меня сразу же в командировку отправили. Сюда. А вернуться уже не смогла. Нас тогда на постой по хатам определили – поселок для геологов только строили. Хозяйка моя глянула на меня, головой покачала, но говорить ничего не стала. Я двое суток спала – она не будила. Тоже травами меня все поила, с медом, с ягодами чаи заваривала. А как-то и говорит: «Спасать тебя, девка надо, ты, как птица подстреленная – ни жива, не мертва. Кровь твоя женская из тебя сочиться, силы оставляют, а ты все трепыхаешься, трепыхаешься». А я на нее смотрю и в толк взять не могу – о чем это она? Живая ж я, вроде бы? Ну, свою работу выполнила, ехать пора, а я не хочу. Вот, не хочу и все тут! Прихожу вечером, вещи собирать надо, а я сижу и реву, будто у меня горе какое. Она меня даже спрашивать не стала, та бабка-то. Только сказала, чтобы я с рассветом проснулась. А я и не возражала. Встала на заре, оделась побыстрому, мы с ней наскоро перекусили и повела она меня.
- Куда? – Элька «вынырнула» из Лениных воспоминаний.
- На гору.
- На какую гору?
- Во-он на ту, - Лена ткнула пальцем в растущий вертикальными зигзагами лес.
- Там же лес, - недоумевала Эля.
- Не, это просто горы старые, лесом поросли.
- А дальше что?
- Дальше? Привела она меня к хибарке. Знаешь, такая, как из-под земли выросшая. Там шаманка-не шаманка, ведунья-не ведунья, целительница, одним словом живет.
- И?
- Я плохо помню, что она там делала, я и не стремилась запомнить – разве ж я тогда в это верила? Да и времени сколько прошло. Помню только, как она мне этот амулет на шею повесила и строго-настрого запретила снимать: «Сила здесь твоя, женская, - говорит. – Не снимай. Хочешь жизнью полною жить, неразбитым сосудом – не снимай никогда» Так и ношу его с тех пор. Он ли, или природа такая, но силы меня до сего дня не покидают. Даже не болела с тех пор ни разу.
Только тут Эля заметила на шее Лены амулет. Голубоватый, окатый камешек, не больше двухрублевой монеты, прозрачный, как вода в ключе, с перламутровыми вкраплениями, оплетенный кожаным шнурком висел на шее рассказчицы. « А у Томки-то, у Томки такой же есть! Правда, оплетка побогаче будет, под этнос-дизайн сделана», – осененная догадкой Элька не отрывая глаз смотрела на амулет.
- Веди! – вскочила она с камня.
- Куда? – Лена, словно проснулась.
- К шаманке той, целительнице! Прямо сейчас!
- Не, сейчас нельзя. Скоро Лёня приедет: стадо надо будет загнать, корову подоить. Ужинать будем. Завтра пойдем, как рассветет.

****

- Кунайся вся, кунайся, - приговаривала шаманка-целительница, с силой давя на макушку Эльке, от чего та ушла под воду на полметра. Дна под ногами не определялось. – Не утонешь, не боись. Оно нас лечит. Силы нам дает. Кунайся. Все вымоет, все подлатает. Новенькая будешь.
Нырнув второй раз Эля расслабилась и поплыла, как русалка. Какая-то неведомая водная сила, подхватила ее, окутала в мягкие пеленки и несла, несла. Она уже не боялась захлебнуться или утонуть. Когда воздух в легких закончился, ее вдруг вытолкнуло на поверхность.
Шаманка пританцовывала на берегу, выстукивая ритм под бубен из оленьей кожи. Останавливалась, раскидывала руки, что-то шептала, глядя в небеса и вновь начинала выстукивать и танцевать.
Эля нырнула в третий раз. Подчиняясь внутреннему желанию, она выбросила руки вперед и, как русалка или синхронистка, несколько раз повернулась вокруг своей оси. Потом сгруппировалась, оттолкнулась от потоков воды и нырнула еще глубже. Казалось, хозяйка этого маленького озера, обрадовалась ее дурачеству: она чувствовала себя младенцем, которого бережно и крепко держа, мать учит плавать. Вода была прохладная, но Эльке было тепло и уютно. И ей уже не хотелось выходить. Хотелось вот так плыть, плыть, плыть. Мягкая рука опять вытолкнула ее на поверхность. Шаманка ждала на берегу с большим, как покрывало, полотенцем.
В избушке было тепло, даже жарко, накурено травами. Эля сидела, обернувшись полотенцем, и пила душистый чай с настоящим высокогорным алтайским медом. Чай был тягучим, горячим, но не обжигающим, он наполнял ее, как сосуд и ей подумалось: «Как будто солнце пью, самое настоящее». А шаманка все ходила и ходила вокруг с какими-то чашами, веничками, дымила и все шептала что-то, шептала.

До дома шли молча. В одной руке Эля несла сложенное полотенце, которое шаманка набросила ей на плечи, а другой – сжимала висящий на шее кулон. Думать не хотелось ни о чем. Хотелось впитать окружающую природу, всю до капли, чтобы до последнего дня помнить… момент рождения.
Уже на пороге Лена обернулась к ней:
- Знаешь? Сколько раз на вертолете ту гору облетали, все видно – гору, лес, дом ее, а озера не видно, только колодец.

****

Самолет поднялся над облаками и в салон хлынуло солнце. «Я живуууууу! – ликовало Элькино сердце. – Я лечуууууу!»

****

Москва умылась дождем. «Как будто специально к моему возвращению. Нет, к возрождению», - размышляла Элька, выходя из такси еще на перекрестке. Ей хотелось пройтись по чистым улицам, мокрому асфальту, не боясь стекающих по листве капель.
Постояв немного у подъезда, поднялась в квартиру. Ее встретили тишина и легкая затхлость. Переходя из комнаты в комнату, она открывала, даже нет, распахивала окна, настежь, чтобы ворвавшимся сквозняком вынесло тлен памяти прошлого до последней пылинки. Только вечером, когда все было перемыто, вытерто и убрано, Эля вспомнила позвонить подруге.
Веселая мелодия вместо гудка проиграла почти полностью.
- Элька! Это ты? Ты вернулась? – радостный Томкин голос звенел в трубке.
- Тома! Я – родилась!