Серебрянному веку Именно так, с двумя нэ

Серебрянному веку
(Именно так, с двумя «нэ»)

Итак, господа!
И милые дамы!
Как и всегда
В нашей программе
Ваши златокудрые муда
С весенними и зимними полями.

Начнем с названья: Серебряный век,
Мол, было увяданье,
Пришли таланты, мать их, десяток человек,
И началось!
И понеслось!
Цветение и процветанье.

Век Золотой уж был далече,
Приблизительно с полвека взад,
И в темном, русском, поэтическом вече
Творился форменный ад.

Но, вдруг!– явились,
Спасители народа,
Немножко запылились,
Но! То была такая мода.
И начали вещать,
Светом мудрости людишек
Просвещать.

Давайте по порядку:
Эта свора
Не сочинила «Невермора»,
Не написала Иллиаду,
Не создала Гавриллиаду,
Тут нет наличия страстей,
Но очень много лебедей,
Полным-полно ночных закатов,
На фоне ветра и небес…
И это в эпоху тлеющих Маратов,
Когда страну великий бес,
Терзал и рвал в кровавых патлах,
Предсказанный великим Им…
Они ж сидели, только ждали,
Пока стрелу не пустит Херувим.

На сто стихов – почти две трети –
О любви.
Еще немного о гордыне,
О сладкой, вкусной, сочной дыне,
О смехе (женском и мужском),–
Короче. В целом? О пустом.
О восхвалении природы,
О птичьем жизненном полете,
И все одно: стихи – уроды,
Не сравнить хотя бы с Гете.

По их словам они – гонимы,
Но с поистине гонимыми
Сии –
Несопоставимы.

Из этой своры,
Из мусорной утробы,
Сияньем умной строчки,
Без оскоминевшей кислой почки,
Себя обессмертили,
Прокрутив стихи на вертеле:
Легонько Белый,
Пусть слезливый, но умелый.
Порою был неплох,
Отряхнувшийся от блох,
Мятый, как сапог,
Александр Блок.

А рядом, вот, патлатая,
Скучнющая Ахматова.
Только время, бл*ть, убил.

Чуть поодаль – французский кант и обормот,
Поэтический дисконт
Бальмонт.

Подпевала трусов – Брюсов.

Утонувший в камышах,
Вечно там чего-то ждущий,
В эмиграции сведущий,
Плачущий оттуда нам
Бунин, мать его, Иван.
Однако, он один этих транжир
Выгонял из влажных кирх
И прогонял обратно в цирк...

Максимилиан Волошин…
С цирком каплю перекошен,
Но вполне себе. Вполне.
Написал он о войне,
Упомянул о русских яйцах,
В горнило брошенных омлета,
Помнил о доблести поэта.

Страха страус.
Не боюс!
Гиппиус.
Хочется ее стихами
Намотать прям ей же ус.

Пока по лагерям якшался Королев,
Про «Сады души» теребонькал Гумилев.

Вечно пьяный, вечно в сене
Из березового сока,
В бодуне жестоко рьяный
Наш Сереженька Есенин,
Воплощение странного порока.

Иванов, Кузьмин и Клюев…
Всем плевать. Идем мы дальше.

В шатрах, вкушая фимиам
Сидит Осип Мандельштам.
Силен и строен.
Для века пришлого – не скроен.
Слишком вширь. И непокорен.
Не подмастерье и не мастер,
Даже Ему остался
Неподвластен.
Изъявил себя он «Горцем»
Истинным тираноборцем.
В общем, средь этих примитивных рож,–
Хорош.

Мережковский…
Давайте сразу к делу,–
Маяковский!
Обязателен и нужен.
Он вязким словом перегружен,
Но что ни слово – точно в цель!
Ритмы – новы,
Посредь сосен – ель.
Писал с утробы и от сердца
Про что нам всем знакомо.
О боге. С маленькой.
Про солнце,
От которого
Нельзя
Согреться.
Рекомендателен.
Для пролетариев-гуманитариев – вовсе
Обязателен.

Потом идут: Северянин, Ходасевич, Сологуб.
Скуден, скуп и просто груб.

Кудрява, извечно увядаема
Цветаева.
Очень то для фильмов, песен,
«Душа не знающая меры»,
«Мне нравится..», что мир не тесен…
Но постоянно, между строк
Подтекает, прижигает между ног
К мадемуазель Парнок.

На закуску – Сашка Черный.
Он прост и весел.
Просто
Интересен.

Ладно, устал уже от стеба.
Короче: их там много.
Кривых, глухих, косых и праздных,–
Ну очень разных.

Коль вы сидите в гаупт-вахте,
Иль в пустынном море, яхте
Почитать про небеса,
Птиц, поля и телеса
Предпринять сию попытку
Будет очень интересно.
Для остальных же – пытка!

Серебро довольно редко,
И блестяще, как конфетка,
В общем, имеющий уши, да услышит:
Не все то серебро
Что много пишет.