Жертвам субурбанизации

В печальных просторах российской земли
Рабочие утром к автобусу шли.
Газеты меж ними по почве бесплодной
Катились, гонимые ветром холодным.
И слой облаков, толщиной метров семь,
Хранил от лучей и от солнца совсем.

И многие годы неспешно прошли,
Но поезд железный под толщей земли
Гремящей змеёй с эскалаторной свитой
Ещё не пробился к деревне забытой.
И также плелись люди утром к шоссе,
Чтоб ехать в Москву. Чтоб работать, как все.

И стали работники тихо роптать:
"На то ль родились, чтоб автобуса ждать?
Без пользы на транспорте едем часами.
Терзая смартфоны, терзаемся сами.
Ничто по дороге не радует взор.
Не прав твой, Россия, святой приговор!"

И только замолкли - про местный вокзал
По радио мэр, вроде, что-то сказал.
Гудки затрубили слонами в загонах,
Пестрели ковры в первоклассных вагонах.
И медленно, будто от дрёмы восстав,
Шёл первый в Москву эМЦеДешный состав.

Мотаясь от качки, с колясками, без,
Стояли там те, кто в автобус не влез.
На них контролёры порою орали,
И злобные очи повсюду сверкали.
И голову к рупору чуть наклоня,
Бренча на гитаре, кто-то пел про коня.

К деревне подходит, шумя, эшелон.
Платформу нащупав, раскрылся вагон.
Кассиры, треща, продавали билеты
И гордо кивая, смотрели на это.
Но поезд был полон с начала пути.
И было в вагон невозможно войти.

Кода же на север умчался сквозь снег
Состав, совершая трусливый побег,
То взглядом печальным с платформы холодной
Народ провожал его, злой и голодный.
Сердца безысходностью вдруг обожгло.
И эхо лишь "... ... мать!" по полям разнесло.

И ныне всё дико и пусто опять.
Автобусы ходят в день где-то раз пять.
Напрасно о транспорте мэров тут просят -
Тех только всё шире в экране разносит.
Да пара маршруток кавказских кровей
Куда-то частями отвозит людей.