Кровавый рассвет

    Четыреста двадцать шестой стрелковый полк, держал оборону в сорока километрах от станции Лоухи.  К вечеру, на позиции первого батальона, подошел взвод морской пехоты. Создавая давку, моряки шумно спрыгнули в промерзшую траншею.
    — Ну куды прете! Людей чуть не подавили, — заорал, возмущаясь, щуплый пехотинец, прижатый к стенке крепкими моряками.
    — На Кудыкину гору, дядя! — огрызнулся рослый мичман скалясь белозубой улыбкой.
    — Где командир? — спросил он.
    — А ты че ослеп что-ли? — огрызнулся разозленно щуплый.
На шум, к ним уже пробирался офицер.
    — Командир роты старший лейтенант Польских, - подойдя представился он.
    — Кто такие? — строго взглянул ротный.
    — Командир взвода морской пехоты мичман Зотов, — отчеканил флотский и тихо добавил — Искра.
    — Понятно.
    — Михалыч! — Проводи товарищей к разведчикам.
    — А че их водить, товарищ старший лейтенант? Вон тропа — мимо не пройдут, —  возмутился щуплый.
    — Не гунди Михалыч! Тебя там все собаки знают, не дай бог, разведчики их постреляют, — оборвал его Польских.
    — Ну вот так всегда. Чуть што, сразу, — Михалыч! Михалыч! Ну че вылупились? — сердито крикнул он морякам. — Пошли, што ли!
    Разведрота находилась в километре от передовой. Это было хорошо обжитое хозяйство, имевшее свои склады, кухню, санчасть и жилые блиндажи, спрятавшееся под реденьким лесочком. Да и зима поработала на разведчиков, укрыв их своим снегом.
    — Стой, кто идет! — вдруг остановил отряд резкий окрик.
    — Искра! — выкрикнул мичман.
    — Свои! —  приветливо поднял руку щуплый.
    — Михалыч, ты, что ли?
И из густой пелены снега, на тропе как приведение вырос боец с автоматом в белом маскхалате.
    Странное дело война, она убивает и калечит, но никто, так как она, не роднит и не сближает людей. Эти два человека до июля сорок первого никогда не видели друг друга. Впервые судьба свела их в окопах. В тяжелых боях сорок первого они вместе отбивались от наседавших фрицев. Вместе хоронили своих погибших товарищей, мерзли в одном окопе. После переформирования дивизии их пути разошлись. И встретившись здесь на снежной тропе, они радовались словно дети.
    — Здорово родной! Жив еще чалдон! — тискал щуплого, автоматчик. — Как там наши ребята, все целы?
    — Здорово, Ваня! — радовался щуплый. — А что нам будет. Это вы в рейдах воюете, а мы с декабря в окопах зады морозим. Слышал, на днях крепко вам досталось. Как там мои земляки? Гришка-то Басканов живой?
    — Живы земляки твои! Гришка и Федька Кретов. Пашку Решетова ранили, в госпитале теперь. Ладно, брат, бывай, дальше я сам поведу. Увидимся еще!
    — Степан! — крикнул кому-то автоматчик. — Смотри! Я моряков повел.
    — Давай! — донеслось из снежной пелены.
    — Ну пошли братки!
По его команде, скрипя сапогами по мерзлому насту, взвод моряков черной змеей пополз к блиндажам разведки.
    Через час, старшина роты Иваненко, щурясь, вошел в землянку ротного. Капитан Ивушкин, склонив голову, играл в шахматы. Ротный был фанатом этой игры. А на фронте она стала ему еще и способом отвлечься от тяжких дум. У печи, на сосновых лапах, раскинув руки, храпел, его ординарец Ребоев. С ординарцем, ротный с первых дней. Это карел, не раз спасал его в ночных боях.
    — Товарищ капитан, моряки прибыли! — с порога доложил старшина.
    — Прибыли? — поднял голову ротный. — Ну и прекрасно, друг ты мой сердечный. —  поднявшись, потянулся ротный. — А, я то, уж думал, что кинули штабные. Старшина, разместить, накормить надо товарищей.
    — Уже разместил товарищ капитан, в первом блиндаже. Распорядился поварам, чтобы накормили. — скороговоркой выпалил Иваненко.
    — Молодец, умеешь услужить начальству! За что я тебя и уважаю.
    — Разрешите идти, — засуетился смутившийся старшина.
    — Идите, — кивнул ротный.
    Ивушкин не был кадровым офицером, он не любил уставного общенья, в разговоре с подчиненными всегда был прост. Бойцы уважали его, а в бою понимали с полслова. В прошлом, он мастер спорта по лыжным гонкам, общества ЦДКА. В самом начале войны, его, как офицера запаса, направили в диверсионную школу. С декабря сорок первого капитан Ивушкин — командир лыжной диверсионно-разведывательной роты 88 стрелковой дивизии. Свою роту, Ивушкин формировал сам, отдавая преимущество выжившим в ноябрьских боях. Её костяк составляли сибиряки. Это были диверсанты от Бога, хладнокровные, они не поддавались панике и твердо верили в собственные силы. Имея лыжный опыт, прекрасно владея ножами, сибиряки наводили ужас в немецких тылах.
    Командование Карельского фронта подготовило план весеннего наступления. Накануне Ивушкина вызвали в штаб дивизии и отдали приказ, — «Двадцать третьего марта в семь ноль, ноль, атаковать позиции противника и произвести разведку боем». Для большей вероятности выполнения поставленной задачи его роту было решено усилить взводом морской пехоты. Все было уже готово к выполнению операции, Ивушкин ожидал лишь прибытие моряков.
    В двадцать ноль, ноль ротный собрал командиров.
    — Ну, вроде все? — осмотрел он присутствующих и перевел взгляд на мичмана.
    — Командир взвода морской пехоты мичман Зотов! Взвод численностью сорок три человека, включая меня, прибыл в ваше распоряжение! — вытянулся флотский.
    — Ясно, —  кивком поприветствовал ротный.
    — Рассаживайтесь товарищи! — Все готовы к завтрашней операции? — спросил капитан, у взводных.
Те одобрительно отрапортовали.
    — Моряки, боекомплект, гранаты, маскхалаты имеете?
    — Полный порядок, товарищ капитан, — ответил морпех.
    — Ну раз все готовы, довожу до вас план операции. Задача у нас, очень простая. Завтра в семь ноль - ноль, мы должны провести разведку боем на позиции противника в районе деревни Лохи-Ваара. По команде «Вперед», с окопов первого батальона, начинаем движение в сторону противника. Идем тремя цепями. Первым выдвигается взвод лейтенанта Сорокина, за ним, с интервалом в десять шагов, взвод младшего лейтенанта Хитцова, последними идут моряки. По нейтралке как мыши и без всякой полундры. Понял, мичман? Доведи это до своих.
    — Так точно, товарищ капитан! — вытянулся Зотов.
    — Фронт наступления сто метров. Пройдем нейтралку, с ходу в окопы. В окопах не спать, действовать по возможности ножами, пулеметные гнезда уничтожить первыми. Отход производить по сигналу зеленой ракеты, до зеленой, жопу в горсть и держаться! Документы, награды, личные вещи сдать. Построение роты в шесть ноль - ноль. Задача ясна? Если нет вопросов, все свободны.
    Утром под покровом мглы разведрота, заняла рубеж атаки. Первый взвод готовился к броску.
Григорий Басканов, навалившись на бруствер, внимательно осматривал нейтралку. Вокруг стояла тишина.
    — Слышишь, Федор, как тихо, — повернулся он к Кретову.
    — Да. Спит еще фриц.
    — Да не об этом я. Триста метров в такую тишь, мы не пройдем неслышно. А у фрица, наверняка здесь каждый  метр пристрелян, всех положат за пять минут. Чем они только там, в штабе, думают!
    — Да им начхать на нас, они в блиндаже стоять будут, а мы для них как быки на бойне, —  сплюнул, Кретов.
    Свою войну, Григорий Басканов начинал еще в срочную, на Финской. С Федором они встретились в сорок первом, когда их 426-й стрелковый полк прибыл на фронт. С этого дня они рядом. Рядом бились, в ноябре сорок первого окруженные на высотах. Двенадцать дней, раздетые, голодные, отбивались они эсэсовцев дивизии "Норд". В нахрап рвались тогда фрицы к Кировской железной дороге.  Сколько же там миру побили. Немецкими и нашими трупами была завалена вся высота. Полег тогда почти весь полк. Но им повезло. После приказа на отступление, вывел их местный карел. Словил тогда в руку немецкий осколок Басканов. Месяц отвалялся в Сегежском госпитале, а по прибытию направили его в разведроту. И снова судьба свела их вместе. Всю зиму в рейдах, плечом к плечу, громили они немецкие тылы. В феврале сорок второго, отстав в лесу от основной группы, столкнулся Григорий с вражеской разведкой. Выручил его тогда фронтовой опыт. У диверсанта, как у матерого волка со временем вырабатывается предчувствие опасности. Вот тогда-то впервые он почувствовав эту опасность. Укрывшись, Григорий первый обнаружил их и положил на прогалине. В течение получаса, катаясь за сосной, отбивался из ППШа Басканов. Потеряв убитыми четырех человек, зализывая раны, немцы упустили его. Используя опыт, он смог ускользнуть и догнать своих. За этот бой, представили его к ордену Красной звезды. И вот сегодня, Григорий вновь, своим нутром почувствовал смертельную опасность.
    — Вперед! — покатилась команда, и первый взвод вылез из окопов. Утренняя тишина наполнилась хриплым дыханием тел. Следом за первым ушел второй, последними, двинулись моряки. Началась игра со смертью. Рота тремя цепями вошла в нейтралку.
    Басканов двигался по центру, справа шел Кретов. Утренняя дымка рассеялась и уже отчетливо были видны немецкие позиции. Когда до них оставалось метров сто, неожиданно ударил пулемет. Ломая строй, зажужжал свинец. Следом за ним, огнем ощетинилась вся немецкая оборона. Рота залегла, в воздухе запахло кровью.
    «Ждали гады, наверняка бьют, теперь не отпустят», — секанув очередью по вспышкам, мрачно подумал Григорий. Вслед за обороной, из немецкой глубины потянулся протяжный свист. Белыми змейками дыма, рванули первые мины. Около десятка немецких минометов, в шахматном порядке, начали утюжить обездвиженную роту. Пелена дыма и снежной бузы затянула небо. Стоны и крики дико понеслись сквозь разрывы.
    — Ребоев! Ракету, ракету давай! — хрипел смертельно раненый Ивушкин.
Привстав на колено, ординарец выпустил зеленую, но тут же ткнулся в окровавленный наст.
    — Зеленая! Отходим, Гришка! — выплевывая снег, заорал Кретов.
    — Понял! - перекатываясь прокричал ему Басканов. Но в это время, в шагах пяти  рванула немецкая мина. Как пушинку жаром, взрывная волна подкинула его в воздух. Затем, ломая и корежа тело, со страшной силой обрушила на чадящую землю. Кретов, щукой метнулся к нему. Окровавленный Григорий, лежал навзничь, в сжатой руке шипел раскаленный автомат. Рванув ватник, Федор припал к груди друга.
    — Держись, брат, я сейчас! — с трудом уловив биение сердца, прохрипел он. И сцепив ремни, упираясь ногами в кровавый наст потащил его к своим.
А на нейтралке упивалась смерть, вокруг бушевал ад. 
Едва свалившись в окоп, рванул Кретов матом:
    — В бога мать! Таких ребят положили! Ради чего? — орал он размазывая кровь по лицу.
    — Ну что рты разинули! Раненого в санбат, живо! — крикнул бойцам подошедший старшина. — На-ка браток, глотни, легче станет! — протянул он флягу Кретову. — Война, мать ее!
    Огонь стих, с нейтралки истошно доносились крики умирающих, а на Карельском небе через смрад пробивался кровавый рассвет.