Вечность...

СТИХИ, ВОШЕДШИЕ В КНИГУ ЛИРИКИ "ВЕЧНОСТЬ..."

ЛЮБОВНАЯ ЛИРИКА            

            ВЕЧНОСТЬ

Играет солнца луч на молодом лице,
Играет на тебе и на резном крыльце!
Спустился в лужу, прыгнул на сапожки,
Зачмокал в щёчку и попал в ладошку!

И ты несёшь его к своим глазам.
Ты веришь в вечность, веришь чудесам.
Навстречу солнцу спелому кричишь:
"Подсолнух! Сыпь зерном на нашу жизнь!"

Эй, люди! Выходите из квартир!
К нам спрыгнул в гости старый добрый мир.
Он сотни лет бежал сюда, спешил,
Прорезал небо, космос просверлил,

Упал на землю солнечным лучом,
Рассыпался в падении своём:
Лесною ягодой, ромашками в лугу,
И в бешеную майскую пургу!

В зелёный лес и жизни бесконечность!
А ты всё шепчешь: Здравствуй,
Здравствуй, вечность!

           ПРОСТИ МЕНЯ

Татьяночка, прости за все грехи!
За то, что не держал в ладонях руки,
Что не дарил хорошие стихи,
И по тебе не изнывал в разлуке.
За то, что не гадал я никогда
На лепестках ромашек глаз любимых,
Что губ не целовал твоих красивых.
За то, что ты мне радость и беда.
За то, что не могу я увести,
Украсть и спрятать от людского мира,
Прижав к груди, нести, нести, нести!
    
   НЕ БОЙСЯ МЕНЯ

Ну не бойся меня, не бойся!
Это всё оттого, что люблю:
Губы жаркие, чёрные волосы
И шальную улыбку твою.

И твоё дыхание томное
Мне нагнало такую страсть:
Захотелось украсть твои волосы
И большие глаза украсть!

И свою любовь небывалую,
Как ромашку, к себе прижать…
На груди твоей маки алые
Целовать, целовать, целовать…
Ну не бойся меня, не бойся!
Это всё оттого, что люблю:
Губы жаркие, чёрные волосы
И шальную улыбку твою.

  ДАЙ ЛАДОШКУ

Подойди ко мне лучше,
Дай ладошку свою.
На оставшейся гуще
Жизнь раскрою твою.

Всё по ней разгадаю,
Всё тебе расскажу,
И куда та кривая
Перетянет судьбу.

Где та счастья подкова —
По чертам разыщу.
Дай ладонь, Бирюкова,
Всё тебе расскажу.

Расскажу, растолкую,
Ничего не возьму.
Только раз поцелую!
И второй — обниму!

              О ЛЮБВИ

Мне говорила медсестра Татьяна:
«Поэт, я все твои стихи прочла!
В них не нашла малейшего изъяна,
Но о любви — ни строчки не нашла...
А ты такие напиши стихи —
Всё о любви и как она приходит.
Пиши, как есть, и не скрывай грехи,
Без философий разных о погоде».
Да, Таня, признаюсь:
Я упустил одну из главных жизни нашей тему.
Я знал: не по плечу мне та проблема...
Поэтому её не ворошил.
Я знал: её, любовь, не описать!
Не хватит пасты и больших рулонов,
Не прокричать горластым патефоном,
И мне её нельзя зарифмовать.
Всего не пережить — на то не хватит века.
Всю поместить её в груди своей.
Есть песня жизни и любви моей!
И всё в одном и том же человеке!

         ВОСПОМИНАНИЯ

Всё мне нравится в ней очень-очень!
Так уж в жизни моей повелось:
Вдруг посмотришь в карие очи,
На копну золотистых волос...
И замрёшь, дней страницы листая,
Быстро памятью быль шевеля.
Где же видел тебя я, родная,
И улыбку, и те же глаза?
Словно с ними знаком ты сто вёсен
Или десять завьюженных зим,
Или целую длинную осень
Шёл за ними и был молодым.
И ни то, чтобы женщин красивых
Не видал я на русской земле,
И ни то, чтобы нежных и милых
Не дарили улыбок все мне...
Только эта мне так подарила...
Нежность, грусть и улыбку свою.
С той поры навсегда угодила
В молодецкую душу мою.
И когда вот такие же очи
Вдруг увижу в родимых краях,
То припомнится мне шибко очень
Улетевшая юность моя.

            ***
Храни её, мой талисман.
Храни и в праздники, и в будни,
Везде храни, где только будет...
Ты ей на веки мною дан.
От всех болезней береги,
От слов дурных, любви неверной,
От глаз коварных, непременно,
И от людей совсем плохих.
И если плохо, если трудно —
Иди за ней, как великан.
Храни её, мой талисман!
Пусть только будет в мире людном...

   ПЕРВЫЙ ПОЦЕЛУЙ

Я ладонями нос натирал!
Дул на пальцы, к губам прижимая.
—Замерзаю! Я вся замерзаю! —
Голос девичий мне повторял.

Я надел ей ушанку свою,
Завернул в свою тёплую шубу.
— Замерзаю! В снегах я стою!
И на миг наши встретились губы...

— Я горю, я, как солнце, горю!
Как костёр на ветру, полыхаю!
Как снегурочка, медленно таю!
Если вновь поцелуешь — умру!

Мы стояли вдвоём на ветру,
И она мне призналась сердечно:
— Лучше я, как былинка, сгорю,
Чем замёрзну от стужи навечно.
Поцелуй же ещё, поцелуй!
Замерзаю, опять замерзаю!

ПОСЛЕДНИЙ ОБХОД

Прощайте, Нина Алексеевна!
Прошла передо мной гроза!
Последний раз гляжу в глаза!
А Вы мне смерили давленье...

Опять тонометр на мне,
Опять разъединились трубки,
Фонендоскоп мембраной хрупкой
Переползает по спине.

И, будто, мы наедине,
А сердце и стучит, и любит.
Всё загорается во мне
И я целую Ваши губы!

За то, что выздоровел я!
Что нас держали Ваши руки,
Что не могли мы друг без друга,
Что Вас любил, а Вы — меня!

Прощайте, Нина Алексеевна!
Прошла передо мной гроза!
Целую Ваши я глаза
И руки, руки, непременно!

           СОН

Какая жаркая ладонь!
Пылают у Наташки губы!
Глаза раскосые мне любы,
Дрожит в груди её огонь.

Невмочь смотреть моим глазам.
Мои не слушаются руки,
И всё трепещет в страшных муках,
И глажу я по волосам.

Как твои волосы жестки!
Торчат пилой у глаз ресницы,
Как разлетевшиеся птицы.
Глаза твои так глубоки...

Я ничего не говорю
И без конца целую губы.
Лежу, метаюсь и горю.
И вдруг мой сон нарушен грубо.

Стоит  у тумбочки она,
Моя Наташка Бирюкова:
«Больной, я обращаюсь снова!
Вам на рентген идти пора!»

      НЕНАВИСТЬ

Я тебя совсем ненавижу.
И, быть может, ничуть не люблю
Твои длинные ноги-лыжи
И шальную улыбку твою.

А когда ты проходишь мимо,
Я хочу в ладони собрать
Твои волосы цвета дыма,
С губ твоих поцелуй сорвать.

Но тебя никогда не обижу,
Отвернусь, стороной уйду.
Просто я тебя ненавижу
И, быть может, ничуть не люблю.

 1965 г.

         ВЫЛЕЧУ

Эти дни распутные такие…
Холода, метельной вьюги смесь
Губят очи чёрные большие,
Нагоняя на тебя болезнь.

Вылечу, не дам тебе погибнуть,
Вытащу на этот божий день!
Только самому бы мне не влипнуть
В ту, большую, тяжкую болезнь,

О которой говорят поэты,
И поют поутру соловьи!
В страшную, шальную бездну эту
И большущие глаза твои.

1978 г.

               ***
Он заснул на перине ржаной,
Ночь спускалась к нему под крышу.
Весь зарывшись в жнивье с головой,
Даже пенье сверчков не услышал.

Словно девичьи нежные волосы,
Прижимая дрожащей рукой,
Молодые колосья душистые,
И во сне любовался тобой…

Всё в ладонях твоих умывался,
Вытирался косою волос,
И в морях твоих глаз напивался
Слёз солёных и горьких слёз.

И шептал тебе нежно и ласково
Позабытые слова…
Всё дышала та ночка сказкою,
Всё кружила его голова.

И проснулся: всё–всё не мило,
Сердце птахой в груди рвалось.
Было ль то, что той ночью было?
Если нет, пусть бы лучше сбылось…

1969 г.
______
Девичье — село Ельниковского района

             ЦВЕТЫ

По утрам причёсывая волосы,
Умываясь свежею росою,
Мир глядел на ветки гладиолусов,
Сорванные женскою рукой.
Сам себе твердил одно и то же,
Вот уже который день подряд:
«Кто  вас выдумал, скажите, кто же?
Кто сумел вам дать такой наряд?
Тот ли, кто однажды на планете
Жизнь людскую расплескал дождём,
Рядом с жизнями поставил смерти.
А любовь с невиданным огнём?!
А любовь с неслыханными муками,
С горькими слезами на глазах,
С дальними дорогами, разлуками,
С жаркими губами на губах!

       МИРАЖ

Через вьюги затейные,
Через дальние дали,
Вижу в полдень метельный
За окном своим Галю.

И скажу: «Здравствуй, Галюшка!
Ты же вся запорошена!»
С рук твоих стащу варежки
И нагрею ладошками.

Злую зимушку сдую
С твоей шубки взъерошенной,
И с ресничек сцелую
Все снежинки – порошинки.

А на улице ношами
Снег бросает метелица.
Сотни вёрст все с порошами,
Всё дымятся и стелятся.

ПЕЙЗАЖНАЯ ЛИРИКА

             ОСЕНЬ

Над рекою, вдоль по Мокше,
Все деревья над Мокшей ёжатся...
Всё шумят они, всё тревожатся
И боятся шальных ветров.
И ложится на землю осень
Свежим золотом в вороха,
И глядят удивлённо лоси
На лесов цветные меха.
И шагает над нами осень,
И ложится листвой на волну.
По реке уплывает осень
Прямо в сказочную страну.
Если хочется стать богачами,
Сыпать золото в душу свою,
Приезжайте под осень с граблями
В золотую Россию мою.

   А У МЕНЯ — ЗИМА

А у меня на родине — зима,
А у меня на родине — метели.
Одев тулупы, прикорнули ели,
И спят под одеялом озимя.

А у меня на родине — зима.
Бронёй округу заковать сумела,
Грехи природы хрусталём одела,
Алмазами — законы естества.

А у меня на родине — зима.
Опять вокруг всё первозданно в мире.
Всё внемлет, притаясь, мятежным звукам лиры
И, очаровано виденьем волшебства.

А у меня на родине — зима.
И спит природа немощна и хила,
И спят ещё её живые силы,
И к мятежу готовится она.

И час придёт: и рухнут хрустали,
Алмазы поплывут, падёт на землю иней,
И обнажится материнства линий,
И жизнь наполнится истоками земли.

                ***
Март стоял! Раскаркались грачи,
Обезумев от тепла и света.
Как ни злись зима, как ни ворчи—
Всё весной работает на лето!
В полдень солнце выкатит глаза,
Смотрит, не насмотрится, смеётся!
Всё в снегах купает волоса
И земли, под снегом, сердце бьётся.
С осени в разлуке их краса,
И земля соскучилась, и солнце.
Иль зима дорогу перешла
Зависти в небесное оконце?
Выбросила крылья и легла,
Сдуру заморозила колодцы,
Речку перекрыла всю до дна.
А сейчас вовсю хохочет солнце!

           ДОРОЖКИ

Завалилось солнце за стога!
На душистое сено спать.
А дорожки бегут в луга,
Можешь выбрать и побежать.

На лугах девчата поют,
На лугах гармошки страдают.
Всё печалятся парни, вздыхают,
И любимых всё ждут и ждут.

А мои дорожки не там,
А мои — в садах затерялись,
Где мы бегали, где мы влюблялись
И карабкались вверх по стволам.

Где антоновских яблонь громады
Трепетали прохладной листвой,
Где китайки висят красным градом
И анисы слились с зарёй.

Где, тоскуя по песням неспетым,
По утрам, по прохладной росе,
Всё грустит по прошедшему лету
И вздыхает по новой весне.

С ними я и грущу, и жду,
По весне своей новой вздыхаю…
И дорожки свои вспоминаю,
Что протопал в тенистом саду.

1968 г. Ромодановский плодосовхоз.

                ***
Лежу на Темниковском пляже,
У ног моих шумит вода,
Как будто здесь меня однажды
С экспресса сбросила судьба.
Под эти милые грибы,
Где лето ласковое льётся,
Где Мокша, полная воды,
Санаксырь врос крестами в солнце.

Где наш великий Адмирал
Лежит под мраморной полоской,
Но я же ведь не Темниковский,
Не помню, как сюда попал.

Родился, рос, учился в школе,
Моря и города видал,
Мыл шваброй верх на «Ушакове»*,
На целине поля пахал.

Лежу на Темниковском пляже,
У ног моих шумит вода…
Не помню даже, кто однажды
Меня привёл на пляж, сюда.

Везли какие поезда,
Какие нарты и упряжки,
Иль адмиральские тельняшки,
Иль просто — девочкины глазки
Так припечатали сюда?..

г. Темников, 1979 г.
______
*«Ушаков» — крейсер

     ЛЕТО НА МОКШЕ

Отгуляли весенние ливни,
На лугах появились косцы,
На Мокшанских раздольных заливах
Стали пить по утрам кузнецы.

Рыбаки развернули приманки,
Разложили рыбацкую снасть,
Задымились вдоль Мокши таганки,
Началась и рыбацкая страсть.

Утро пахнет землёй и лугами!
Лес укутан в туманной муке,
И плескается солнце с гусями
В голубой нашей Мокше - реке!

Вот и вечер, и песни запели.
Окунь стал поплавки шевелить.
Ой, ты, лето! Мокшанское лето!
Разве можно тебя позабыть?!

г. Темников, 1967 г.

ЮМОР

СРОЧНЫЙ БАЛ

Сосед мой говорит:
«Как голова болит!»
По случаю восьмого марта
Вчера был срочный бал.
Сам Петухов всем дамам
Шоколадки раздавал.
А нам велел зелёную налить
И срочно пить.
Весь листопад и снегопад
Снести назад.
— Компот не мой!
Мужчины кинулись на зверобой
Да громобой.
— Ух, женщины! Не помню, как вошёл домой?
В карманах холодец.
Босой, хромой.
Такое допустить как можно, наконец,
Чтоб женщинам мужчин избить?
Сам Петухов, все говорят,
Лишился двух зубов.
— Ух, женщины! Ну погоди!

ЗАВТРА, ОЧЕВИДНО, БУДЕТ ТАК

Придёшь домой, не помнишь, что с тобой.
По три часа в продмагах, словно в клетке,
Стоял за колбасой, в руках по сетке,
С подарками и разною едой.

А тут, в дверях, уже давно она,
Твоя совсем законная жена.
Целует в лоб: «Ну как, явился, мальчик?
Не забывай, ты — главный наш подрядчик
По всем, по всем уборочным делам!

Снимай пиджак, начни большую стирку.
Потом в квартире сделай генпротирку
И приготовь обед получше нам.

А я пойду доделаю начёс,
Журналы и газеты пролистаю,
В Иране, как идут дела, узнаю.

ФУТБОЛЬНЫЙ МЕСТКОМ

В месткоме заседали
И устали не знали,
За спорт голосовали
Антон, Платон и Нил.
Я б, дескать, с нашей сметой
Ну, скажем, за три лета,
Футбольную команду
Одел и мяч купил.

Поверили такому
Футбольному месткому,
А он уже спортивную
Работу оживил.
Согнал весь фонд культурный,
Плюс жилбют физкультурный
И новые футболки, и майки закупил.

«Всё купим по порядку,
Пока гоняйте шапку,
И надевайте майки да новые трусы.
Вторым спортивным летом —
Иль бутсы, или кеды.
А уж последним летом
Приобретём мячи.
Пока мячи купили —
Трусы и майки сгнили,
Рассохлися ботинки:
Истлели в дым шнурки.
И на футбольном поле,
В большом спортивном горе,
Свои носы повесили
Седые старики.

ГРАЖДАНСКАЯ ЛИРИКА

           БЕДА

У Ларькина стряслась беда:
Он жал хлеба на косогоре…
Под «Нивой» колыхалось поле,
Комбайн хватал, хлеба,
Хватал, хватал.
Заполнился — запел сигнал
И Ларькин наш остановился!
Крутился, бегал и кричал:
— Пропал Егор и самосвал!
И он нещадно матерился:
«Куда с тобой я докатился?
Я докатился в никуда!
Так можно запросто и съехать…
И надо жать и надо ехать,
И сыпать некуда… Куда?»
Ещё комбайн стоял, дымился,
И красный лоб его пылал.
И вдруг, подъехал самосвал,
Под бункером остановился.
Егор сказал:
«Ну, вот дела!
Мне Катька сына родила!»
И Ларькин отошёл, оттаял,
Заулыбался, закричал:
— Давай, Егорка, получай,
Шестую тыщу сыпь в машину,
За малыша, за Катерину!
И жми на ток, быстрей валяй!

Атяшево, 1978 г.

         Я ВОЗВРАЩАЮСЬ

          (Памяти С. Есенина)

Я возвращаюсь, я снова возвращаюсь!
Вернусь, рассыплюсь соловьиной трелью!
Сквозь шум лесов, через асфальт пробьюсь
Цветком, травинкой или безумной тенью.
Задрав глаза, забегаю, метнусь,
Но лица незнакомых вопрошая,
Не встречу Вас, не встречу — разминусь...
Вас не найду и жалобно залаю.
Залаю, затоскую, заскулю.
По шпалам дней за Вами брошусь скачем,
Покуда лапы в кровь не изобью
И верности собачьей не утрачу.
Иль ветром выскочу в поля твои,
Где так нещадно мял ночами землю,
Где за сохою руки мои крепли,
А ноги силу черпали земли.

     Я — АГРОХИМИК

Я — агрохимик, врач земной!
Лишь только отшумят капели,
И вешнее тепло апреля
Прогреет плоть земли родной,
Иду за первыми лучами,
Тепло вдохнувшими, полями
И землю щупаю рукой.
И на моей большой ладони
Лежит прохладная земля...
На то и жизнь дана моя —
Пройти все земли друг за другом,
Узнать, каким больны недугом,
И хлеборобам прописать:
Где/ что земле своей давать.
Поляны, склоны иль долины,
Вносить какие витамины.
И, голосу науки внемля,
И, взвесив на ладони землю,
Я в узелок беру с собой!
Ведь химик я и врач земной.

  БОГАТЫРСКИЙ СОН

Михалыч наш лежит и спит.
А в стену бухают соседи:
Уймите вы своих медведей!
А он не слышит спит и спит.
И храп органною рекой
Плывёт, плывёт по всей палате,
Вот-вот набелы на кровати
Посыпятся из потолков.
Иль дверь сорвётся с пятников!
А богатырь лежит и спит:
Сто двадцать килограммов весу,
Два метра росту в Геркулесе,
Аршином скроен, крепко сшит.
Как будто к нам издалека,
С того Петровского полка,
Судьба прислала гренадёра,
И он сражался до упора.
А победив, заснул тотчас
И осчастливил храпом нас.
Или былинный богатырь,
С большой седою головою,
Пахал могучею сохою
И тяжкий труд его сморил,
И на солому уложил.
Над ним склонился утомлённый,
С могучей гривою согбенной,
Такой же богатырский конь,
Губами теребил ладонь.

                КОСАРИ

Я в покосы ходил с мужиками когда-то,
За селом собирались гуськом косари.
И шагал наш вожак: на заплате — заплата,
На холщовой спине словно клочья зари.

А заря занимала крестьянские хаты,
Плакал дробной слезою туман на реке.
И мы двигались следом, юнцы-косарята,
По литовке у каждого в тонкой руке.

И хромал мой отец, догонял мужиков:
На кленовой ноге перетяжки скрипели.
И следы давних швов от последних боёв
На мужицких телах от прохлады горели.

И я к небу тянулся, и в землю врастал,
И отечества небом надышаться не мог.
Я начало своё на земле начинал,
С проторённых, в лугах, косариных дорог.

Вот прошло много лет. Я вернулся сюда.
Где луга? Нет лугов. Где село? Нет села.
Валят в поле траву трактора, трактора,
И лежат косари под крестами бугра.

Косари, косари, что же вы разлеглись?
Поднимитесь и встаньте! Пора на покосы!
Я прошу с косарёнком своим: до зари
По последнему сделайте вместе прокосу.

УЧИТЕЛЬНИЦА  НЕМЕЦКОГО  ЯЗЫКА

           (Из школьной тетради)

Стояла женщина и правила очки.
Потом представилась: "Я — Эрна Рейне.
Немецкая, рождённая, где Гейне."
А мы её сверлили, как волчки.

И взорвались и подняли на свит.
Вошёл директор, всех поставил в стойку,
Устроил генеральную проборку,
Нам объяснил: "Она — антифашист!"
 
Но это объясненье было не для нас,
Нам грезились ещё кресты на танках...
Но мы сошлись на том, что Рейне — партизанка.
И приняли её, а Эрна — нас!

Мы языкам учились, как могли,
И обучали грамоте друг друга...
И Эрна Рейне стала нам подругой,
И мы её всем сердцем берегли!

   ВСТРЕЧА С ВОЙНОЙ

Сидим мы снова у дубравы,
Что уцелела от войны...
Грачи повисли чёрной лавой
И множат шапки на стволы.
Мы вспоминаем эту яму
 И задубевший бугорок,
Где экскаватор — крот упрямый,
Копал строительный песок.
Железный ковш с большою силой
Впился в отвесной стенки лоб.
И вдруг порода вниз стащила
С большим крестом немецкий гроб.
И к гусенице запылённой
На чистый, золотой песок
Упал совсем почти - что новый
Немецкий кованый сапог.
А из породы обнажённой,
У старых вековых дубов,
Виднелись целые колонны
Полуразрушенных гробов...
Кто вас прислал сюда? Ответьте!
Кто в путь такой благословил?
Отцы ли, матери иль дети?
Кто подписал вас и сложил?
В высокий штабель, как поленцы,
Среди дубравы и полей.
Зачем вы здесь лежите, немцы,
На милой родине моей?..

                РОДИНА

Ты жала хлеб времён — судьбы траву густую,
Косила на большом лугу. Запомнил я тебя такую.
И не забуду — не смогу! Моя страна,
моя Россия!
Я — хлебороб, я — внук отцов,
Что пели песни удалые
Под звонкий хохот бубенцов.
Я русской славы современник!
Душа моя тобой полна,
Наследства русского наследник.
Я твой, я просто твой, страна!

РОДИНА-МАТЬ

Стоит на пьедестале Мать,
Стоит из прочего гранита:
Под ветром шаль на плечи сбита...
И, небо полоснув рукой,
Объявшей рукоять кинжала,
Застыла Мать и так стояла!

И будет на земле покой,
Покуда женскою рукою
Мечи зажаты на полянах.
Пусть не прольётся больше кровь,
Покуда не воскреснут вновь
Сыны, лежавшие в бурьянах.

   ЖИЗНЬ ОСТАЁТСЯ

(Памяти тракториста
"ОПХА Ялга", Воликова И.Н.)

Умер тракторист из ОПэХА.
Умер и оставил все заботы.
Без изъяна жил и без греха,
Был мужик ретивый на работу.

Помню, как он чернозём пахал.
Поле, словно стол, бороздки — строчкой!
ДДэНом травы поливал,
Радуга в оранжевом платочке

Жадно вилась над его конём.
И в широком небе заблудилась.
Билось правильное сердце в нём.
Да, поди ж ты, вдруг — остановилось!

И его несли. Оркестр рыдал.
Люди шли и слёзы шли потоком.
Рядом трактор — конь его, стоял,
Рыжий конь, товарищ одинокий.

Будто приготовился заржать
И пуститься за толпою скачем,
И за ним скакать, скакать, скакать,
Сколько силы есть в крови горячей.

И сказать: «Хозяин, на, возьми
Мой мотор большой, хороший, новый!
Только ты живи, живи, живи
С новою стальной моей обновой!»
И осталось всё, осталось всё.
Всё осталось: поле, запах хлеба
Без забот его, без рук его.
Травы без дождя, без радуг небо.

Солнца свет, седые облака,
Плуг, друзья и терпкий запах лета.
И остался конь без седока…
Рыжий трактор. Седока уж нету.
________
ОПХА — опытно-произведственное хозяйство.
ДДН — дальноструйная дождевальная
навесная установка.

РОЖДЕНИЕ КРАСНОЙ АРМИИ

Год  восемнадцатый. Шли к площади бойцы,
Подошвой новою печатая брусчатку,
Шли присягать народному порядку,
К стене кремлёвской, деды и отцы.
Они уже сумели победить
И контру с иностранщиной боднули,
В их мускулах уже завязли пули,
Но их сердца горели, чтобы жить.
И, победив, и в бой вложив отвагу,
На воронёном, впереди полка,
Скакал Будённый, с ним — вся РККА,
Вот только что принявшая присягу.
На площади выравнивалось в строй,
Под древним необъятным сводом,
Рождённое дитя свободного народа,
С парада отправлялось прямо в бой.
И этот миг, на вечные дела,
Незабываем, нерушим, нетленен,
Прижав к виску ладонь, товарищ Ленин,
Наш вождь, кричал трёхкратное «УРА!»
И щёлкали копыта лошадей,
И яблоки на их телах дрожали.
Но руки верные судьбы узду держали,
Судьбу Отчизны молодой моей.
Шли те, кто стар уже,
Шли те, кого уж нет.
Их шаг печатный, отдаваясь глухо,
Доселе иностранным режет ухо
Все шестьдесят последующих лет.

   КОМСОМОЛЬСКОЕ ПЛЕМЯ

Комсомольское племя, орлиное племя!
Вами пройдено с боем тревожное время.
Ваши кони устали в безудержном скаче,
Ваши перья слиняли. А как же иначе?

Разбудили вы песней необжитые степи,
И Мордовии Ниву растили,  крепили.
Вас бросала судьба в неизвестные дали,
Снова копья точили и сёдла меняли.

Ощетинились словом газетные строчки,
И над строчкой расставлены нужные точки.
Всё вперёд и вперёд — это века веленье,
Перестройка встаёт и зовёт ускоренье.

Натянув в повода и с душевным волненьем,
Вы пустились вперед, и пошли в ускоренье.
Пусть вам снится покой, только б сердце горело.
Лишь вперёд, только в бой! За хорошее дело!

Комсомольское племя, орлиное племя!
Вами пройдено с боем тревожное время.
Ваши кони устали в безудержном скаче,
Ваши перья слиняли. А как же иначе?

За полвека любое может случиться…
Пусть ваш конь ещё столько
По Мордовии мчится!

  СЛУЧАЙ С ПАМЯТНИКОМ

Была война… В посёлке, возле хаты,
Стоял Ильич, зажав картуз рукой.
А рядом окопалися солдаты
И третий день вели неравный бой.

Торопятся фашисты окаянные
И целый день из пушки бьют и бьют
Наводкою прямой по гросс – Ивану,
И стонут: «Рус капут» да «Рус капут».
И вздыбилась земля и застонала…
Биноклями прощупав там и тут,
Заметив груду камня и металла,
Фриц засмеялся: «О! Зер гуд! Зер гуд!».
А утром, когда солнце встало,
Развеялся в посёлке дым.
Зажав картуз рукой, на пьедестале
Стоял Ильич и цел, и невредим.

МЫ, ПИОНЕРЫ, ЗА МИР

Мы, пионеры, за правду и мир,
Воин чтоб не было в мире.
Чтоб дети счастливыми были!
Чтоб люди планеты дружили!

И пусть вечерами закаты алеют,
Пусть осенью гроздья рябины краснеют.
В жерлах орудий ютятся скворцы.
Мы, пионеры, — ваши птенцы!

Рапортуют сегодня в эфир:
«Мы, пионеры, за мир!
За мир!
За мир!»

   ГОДЫ РЕСПУБЛИКИ

     (50 лет МАССР)

Пятьдесят отшумели порошами,
Пятьдесят вдаль ушли журавлями.
Отгуляли Мордовскими рощами,
Отшумели густыми хлебами.

Пятьдесят. А тебе не состариться!
И расти, обгоняя мечту.
Наши годы делами останутся
На рабочем своём посту.

Наши годы в колёсах вагонных,
В метрах кабеля, тоннах металла!
В кубометрах застывших бетона,
В засветлевших Саранских кварталах!

В площадях, что по городу стелятся,
В самосвалах бегут по стране,
Светят в окнах цветною метелицей
Наши годы в тебе и во мне.

           ОКТЯБРЬ

Октябрь! Октябрь собрал все тучи.
Идут дожди, идут снега.
На улице, в грязи липучей,
За мной не тащится нога.

Я эту жуткую погоду
Не променяю никогда
На золотое время года
И на большие холода.

Кричу «Ура!», иду, шагаю,
В руках — заветы Октября!
Флажками тучи разгоняю,
Пусть видит мир, пусть люди знают,
Что я, Октябрь, люблю тебя!

Люблю за убранное поле,
За запах хлеба, в закромах!
Люблю за крепкие мозоли
На молодых моих руках!

За то, что твёрдыми шагами
Прошёл по миру с Ильичом!
Прославил век в веках делами,
И стал великим Октябрём!

                АВГУРЫ

Вот и старые Авгуры! Бензовоз, словно бык,
У крыльца заупрямился, потоптался и сник.
И шофёр долговязый, глядя прямо в глаза,
Пропылённый и грязный, вдруг сказал:
«Вылезай!»

Вот и старые Авгуры. Не село, а комфорт:
«Ну, бывайте, ребята!» — и умчался вперёд.
И глядим мы на сказку небольшого села:
Ух! Какие тут краски! Прямо возле двора
Молодой и лохматый, зеленеющий лес.
И дома, как солдаты, шли под птичий оркестр.
Мирно смотрит куда – то голубая вода,
И ныряют карпята до небес из пруда.

         ХЛЕБ И ЖИЗНЬ

Шумят  хлеба! Волнуются хлеба!
Уж не по росту вымахало жито.
И бронзой наливается элита,
И скоро жатва, скоро молотьба.

Шумят хлеба! Волнуются хлеба!
А на лугах поют стальные косы,
Уж пали травы, недопивши росы,
И ждут своей поры сомлевшие хлеба.

Они падут, чтоб новою весною,
Когда забродят вековые силы,
Поднять колосья солнцем налитые
И повториться каждый раз собой.

И жизнь наполнить нам — хлебов судьба.
Шумят хлеба! Волнуются хлеба!

  СЫГРАЙ, МАГОМЕДОВ

Ну! Сыграй, Магомедов, лезгинку!
Не упрямься, простит нас аллах
За твою оркестровки новинку,
На фанере играй и руках.
Эта россыпь, как капельки света,
Пробивает всё тело моё.
Оттого и люблю я её,
Озорную мелодию эту.
С ней вы в путь
На конях на лихих,
На дороги войны отправлялись,
И растили детей дорогих.
Это словно, как русская барыня,
Размахнулся — пошёл в раскачку,
А за ним  давай наяривать
Чудаки все да чудачки.
Ни оркестр играет — пальцы,
По гармони Тульской бегая,
Сколько силы, ловкости, грации
В этом русском весёлом танце!
И прошли эти танцы полсвета,
Пешим ходом и на машинах,
И плясал барыню эту
На разбитом асфальте Берлин.
Ну, играй, Магомедов, лезгинку!
Не упрямься, простит нас аллах…
На фанере играй и руках,
Ну а я приготовлю ботинки!

        БУКЕТ САМОЦВЕТОВ

Ты несёшь на руках самоцветов букет,
Пламя наших сердец, дел, успехов, свершений.
В нём полсотни годов, в нём судьба поколений,
Сгусток славы рабочей и немеркнущий свет.

В нём немолчный прибой всех твоих пятилеток,
Трудный зов на борьбу, ликованье побед.
И бурлящая радость сердец в наших клетках,
И щемящая грусть убегающих лет.

Ты идёшь по стране, ты идёшь по России,
Прижимая к груди самоцветную дрожь.
Твои очи горят светом солнечным, сильным,
Твои косы сбежали и запутались в рожь.

             КЛАД

Машет время огненною гривой,
И бегут во весь шальной опор
Табуны коней золотогривых,
Впряженные в тракторный мотор.

Заиграли их тела в натуге,
Эхом задрожали все поля.
Дым — из труб и за ножами плуга —
Строчками взметённая земля!

В тех строках — могучее дыханье
Вдохновенных судеб и времён,
Летних грозовых дождей рыданье
И осенней меди рыжий тон.

Буйных трав недюжинная сила,
Ярость солнца и тепла прибой,
В землю ту, целинную, вложили
Клад добра и вековой покой.

Но отчётно слышится в покое:
Воинов дыханье, бой мечей,
Конский храп над тысячной ордою,
Крик истошный раненных людей.

Грозный шаг крестьянских поколений,
Топот Емельяновских полков,
Бунтарей вдохновенное пенье
И шаги тяжёлых кандалов.

И заря восходящего века,
И ключами бурлящая кровь
В жилах нового человека,
Разметавшего цепи веков.

Машет время огненной гривой,
Пашут всё быстрей, быстрей
Табуны коней златогривых,
Чистокровных Российских кровей!
И, ломая тишину покоя,
Люди табунам горячим тем
Вздыбили могучею строкою
Клад добра, нетронутый никем.

Над распаханными ковылями
Четверть века смеётся подряд
И рыдает небо дождями
На целинный пшеничный клад.

                ***
Я двадцать лет пишу из года в год
И лавров не отведал ни листочка.
Издательства не приняли ни строчки…
И всё ж стихи читает мой народ.

Читает он, а я ему дарю,
Из рога изобилья наливаю
И  струны сердца рифмами хватаю,
В них плавлю новотканную зарю.

Они свежи, просты и первозданны,
И хороши, быть может, потому,
Что лишены совсем пороков славы.
Идут от сердца к сердцу твоему.

МЫ ГОЛОСУЕМ

Мы за Верховную власть
Голосуем сегодня!
Она состоит из нас,
Из наших самых достойных!

Мы голосуем за то,
Что требуют все народы,
Чтоб не видал никто
Ядерной непогоды.

Чтоб атом верно служил
Во славу двадцатого века,
И мир дорожил, дорожил
Сегодняшним человеком!

За то, чтоб шуметь хлебам
На Ниве могучей, народной,
Чтоб строился новый БАМ,
Остались иранцы свободны!

Чтоб в Чили воскрес и сложил
Народ свою новую песню!
Чтоб жил бы Вьетнам и жил
На нашей планете чудесной!