Метаморфозы бытия

 
Уж лет было 20 моему герою,
Ни столь большому, удалому молодцу
Пришлось познать ему одну жестокую петлю тщеславья и разврата,
Предательства из ада обстоятельств.
Был день печали и страданья,
Когда пошел мой отрок славный на верный перешеек погибели своей,
Ни потому что ждал момента смерти,
Ни ожидал он мимолетного предмета,
Тянущего его на тот свет.
И вот, испытывая рок судьбы и озарений, мой молодой боец,
Да будет славный для него конец,
Сорвался с гордого обрыва жизни в пучину гнева и терзаний,
Невнятных для него страданий.
Когда опомнился , настал уж суд, отягощённый, столь странный,
Развращенный, и юный-старый прорицатель, взметнув глаза свои,
Взглянул в пучину той души, которая предстала.
Да и сказал Всевышний столь ясно, без колебаний лишних,
Что нет прощения душе, которая пуста,
Как гнусная обертка, испещрённая речонка, как решето с дырой внутри,
Что дни героя сочтены.
Вот смотрит юноша прекрасный на Бога взглядом ясным,
Не думая внутри и спасении судьбы, а Сатана глядящий
И думу бренную свою же веселящий, вторит гордо и тщеславно,
Что мой отнюдь боец, что будет полно для него страданий в котле лишений
И прощаний, что обречен на вечную погибель столь мрачный парень без души.
Но перед тем, как совершится тот страшный суд,
Я хочу лишь рассказать историю героя, что обречен уже давно,
Сыскав себе прощанье на обрыве жадном, укравшем душу не одну.

И так, мой безразличный парень, столь юных лет простой крестьянин,
Лишенный сил.
Он человек обычной думы и мечтаний
              И раб все тех же разочарований
              И обреченный на провал, не знал он
              Дерзких эпиграмм, всегда готов был на подмогу прийти друзьям.
              Но, к сожалению, тревогой лишен
              Обычный радости для жизни.
              Его великий созерцатель не наделил ни смыслом чувствовать,
              Не радовать и не переживать.

Он от природы был без чувств
И чуял безраздельную свободу без власти четных жизненных искусств.
Внушал он радость, одобренье, умел влюблять в себя других,
Но он не понимал предназначенья, не знав ни злобы, ни любви.
Но истину он видел, не ощущая сих желаний
И даже отдаленных отголосков чувств
Без всех презрений и терзаний.
Никто не понимал его бездушную обитель.
"Солдат" его прозвали за ужасность
Безразличья к будущим делам,
Ведь не боялся он и малость прогрызть
Гранит сердечный милых дам.
Хоть мой герой не мог любить, какая жалость,
Но сердце тем не изрубив,
Влюбленности была подвластна холодная душа стальных манер.

Однажды милая Земфира, узнав про удальца, вошла к нему под бок Адема
И облик весь его прочла.
Она боялась и прикосновенья его измученных, голубых глаз,
Ведь да была и в них на черному по белому исписана вся грязь,
Которой не существовало, ведь он был чист,
Ни разу не смеясь над ликом слабого, убийцы и врага…
Земфира, девиц прекрасное создание,
Влюбилась в хладного жильца столь необузданного мира.
Она была мила, счастлива и полной силы жизненной полна,
Никто не мог подумать,
Что будет лишь она причастна к гибели младого удальца.
И вот моя столь омраченная властитель подойдет к заветному концу,
Но думаю, что не понравится она ни разу подлецу, ни даже мне отнюдь,
Ведь жизни суть я рассказать готов о сокрушении героя на суде.







И вот же юный молодец Земфиру ясно увидал и чувства понял он ее,
Хоть чувств не знал.
И был он мил, растаял малость и сердце каменное оголил,
Но вот какая жалость, увы ушла обитель жизни от Земфиры,
Столь созерцательной и милой.
Не знаю почему бедняжка в бездну укатилась, забвение приняв на век.
И мой герой теперь не человек.
Сердечко, опалённое гурьбой разочарований,
Вдохнуло чувства, чуждые ему.
И вот он на просторе, все понимает, плачет, сознает,
Что он попал род тот же гнет созданий,
Которыми не понят был порой.
И полуживой взошел на пропасть злой пучины,
Сыскав там место роковое, ужасное, гнилое.
Сошел с обрыва в тишь да гладь, его нам больше не видать…

 














Предстал на пламенном суде перед Всевышним и Блаженным,
И жадный Сатана является туда,
И делят душу моего героя, не знавшего ни злобы, ни любви, ни радости,
Но огорченный, он не дал им озаренье.
Весы судьбы им показали, что он свободен от вражды, лишений всех, переживаний, Что не было и у него мечты.
Все судьи разом замолчали…
Всевышний, не поняв подмен,
Лишенный дум на тот момент и притязаний, весам в противовес отдал ответ.
И Сатана, схватив душу чистую, ушел к себе на дно.
В котел обещанных страданий, он кинул друга моего,
Но удивился отрицанью и непослушности котла, который умоляя,
Просил убрать оттуда чистого венца.
И нечестивый, и лукавый, поняв ошибку своих дум, пронзил прощальным взором душу мертвеца,
Он в ней увидел пустоту, страданье и скитанье, расставание и перерожденье,
Убившее желанье жизни самородка моего.
С того момента Мефистофель, опешивший чистотой желанной
Для праведника тщетной, отпустил страдальца,
Вернувшегося в оболочку тленного скитальца.
И ожил молодец прекрасный, уже и чувственный, и ясный,
И взором к небу обращенный,
Он понял мир в красе другой, уже и не бесчувственной, и не пустой.
И было для него же смыслом жизни той Земфира,
Которой он ведь понял суть,
Вопреки недугу провиденья.
Он ниц лицом на землю грустную прилег, поняв же, что случилось,
Что и могло, а что и получилось.
Простился молодец с любимою своей
И ушел восвояси творить и чувствовать свой дух живой, но, к сожалению, он не научится любить...
 





















 -Я болен!
 -Чем же?
 -Вами…
Моя обитель и покой не смогут устоять пред всей гурьбой
Неуловимых чувств, создавших некогда из нелюдя изгоя.
И славный сын мой, научившийся уж жить в обличье человечка,
Все вспоминает лики страшного суда,
Куда явился и когда предстал на взор добра и зла.
Но все понять не может отрок мой,
Когда покинул он обитель жизни,
Вкусив покой в смятении судей,
Не в состоянии познать идей Всевышнего и Сатаны,
Которые, как славные говоруны, делили душу мертвеца.
И стало удивленьем приговора для друга моего ответ весов,
Вторивших невиновность, и голос властный об обратном
Светлейшего из всех судей.
И чистый же венец творенья попал в огонь грехов,
Принявший бренного жильца.
Но славный сын одно смог уловить, вообразить и утвердить,
Что есть один судья в обличии двояком.
Да нет сомнений и пред тем,
Что злобный дух являлся всем в обличии Творца.
Когда же темный прорицатель с двоякой оболочкою
Забросил вечного страдальца в тюрьму разврата и грехов
И удалился прочь,
Никто уже не смог помочь изгою мира и суда, ведь да была его душа пуста.
Чрез миг, как сто часов и дней для нас,
В тюрьме мой отрок ждал расплаты час,
Да и явился Сатана и положил сына без греха на стол,
Как мяса сочного кусок, да руку темную вложил в него.
И вот явился молодец прекрасный в обличье тленного скитальца.
С того момента сей герой стал человеком , да с душой, да с сердцем,
Чувствующим мир в красе друг.
Мне не понять его загадочного превращенья , и дум, и мыслей, и идей.
Но боль в душе моей уже и не о друге,
Ведь я, увидев вас, навек не смог бы оторвать сих глаз.
Да, может, я и откровенен,
Но не сказать вам не могу,
Что уж без вас умру,
Поэтому вы губите меня.













              -Да что же нужно вам? Коль страстная любовь или страданья,
              В которых ищите покой.
Я вас не понимаю,
Но не сужу и уверяю,
Что вы мне рассказали о себе,
Боясь моих восторгов, отрицаний и идей, не схожих с вами.
Я рассказал вам о себе, так нахожусь в неведенье своих видений,
Дум и мира нового, который чувствовать учусь.
И может я и не изгой, но нужен мне покой.
Найти его смог лишь в тебе, но сознание мое во тьме.

-Ах, что вы говорите, какой покой, какая тьма?
Вокруг всех нас творится кутерьма. Вы говорите мне о смерти,
ведь молоды, красивы и сильны.
Откуда столько гнева к человеку и к себе?
Уж объясните мне!


-Прошу вас выслушать меня, милая моя.
Сие поведаю я вам, как был в другом, беспочвенном,
Пустом, бездумном мире.
Не мог и чувствовать, не мог ценить.
И был свободен от добра и зла, и гнева, и вражды.
Как на изгоя глядели на меня все человеческие псы.
Не мучился и не страдал, а был в покое, от которого ни разу не устал.
Бесчувственное сердце, которое не создано любить, без власти разума и Четных мечт лишь воплощало радость для меня,
Ведь я без чувств ценил себя.
Не знал предназначенья дух и мучился, как тот пастух,
Искавший бедную овцу, как образ грешника в смятенье,
Корящего себя и ждущего отовсюду искупленья.
Мой мир без грез и без людей прекрасен был до той войны,
Которую познала бренная душа,
Приняв сердцем девушку младую,
Земфирой званною, простую и робкую на вид.
И я, как малахит, вкусил осколком каменным внутри себя чувство,
Чуждое навеки.
И сердце разом растопилось, по мне прошла искра!
В моменте откровенья Земфира облик мой весь поняла
И ужасный образ разом приняла.
И стала мукою война пустого с чувственным началом.
Ведь вся вселенная моих же грез стирала радость из меня.
Рачительный, глухой, туманный строй уж душу рвал,
И не хотел, и полностью не понимал,
Как черствая душа пред слабостью любви предстать смогла.
И ощутил же омут гневный волшебное и женственное существо.







 -Ну что же дальше?
 Как связана любовь для вас и нынешний, все разрушающий покой?

-О, чудное создание, без худа нет добра.
Моя Земфира умерла.
Конь к обрыву бренному в пучину с ней свалился
И насмерть с любимою убился.
Как будто что-то порвалось во мне, когда в бушующем и жадном дне увидел Я Отражение себя в теле бездыханном.
Теперь сосуд пленённый, имеющий лишь разум,
Расстроен миром был и оскорблен...

Тогда был стерт и уничтожен раб любви.
Я рвал себя внутри на части, и сразу понимал, что жить мне незачем,
Ведь есть вокруг лишь тьма и вся,
Прозванная тобою кутерьма не гложет уж меня.
Три раза покрестившись, я со светом белым так простившись,
Взметнулся ввысь, но уж не суждено спастись.
В моменте трехсекундного полета передо мной предстала жизнь,
Я понял, что умру, но вкусив блаженный, чистый сок душевной силы
Ушел на дно гнилое, которое уже меня ждало.
В воде, как в раскаленном докрасна огне, уж легкие переполнялись,
И с жизнью моей морские обитатели прощались,
Но я не видел зла и гнева в тот момент,
Забвение приняв и истинный покой,
Закрыл глаза с улыбою прощальной и простой.
Через мгновенье очнулся я на том же береге,
Где конь лежал обагрённый с ней.
Да и явился перед взором мир в другой петле,
Уж заявившей мне, что некогда любить, что создан для страданий,
Явившихся забвеньем моим и, может, искупленьем, а может, и прощаньем.
Увы, поведать, что творится в голове, и в сердце,
Даже на душе так тяжело,
Что лучше тихо загнивать и разлагаться изнутри.
Но однородность этой новой жизни, рутинность, чувственность и робость Имеет свой приятный строй, который мимолетнейшей гурьбой,
Наступил на дух простой.
 
И как бальзам для сердца, как солнце для существованья,
Лишь так забылся от терзаний, нападавших в кошмарах и даже наяву.
Потерян, сбит с пути...
Уже прошло тринадцать лет с того момента,
Когда прошел сквозь гладь суда и растворишь в оболочке прошлого,
Все вспоминаю старый облик свой без чувств, и радости, и зла.
Да мир сейчас стал для меня обычным, я свыкся с ним, но облик твой один Меня томит и удивляет, и в разум западает,
Мне сложно высказать и передать свой мир,
Поэтому в моменте откровенья,
Который наступил сейчас,
Как в нигме тайны, обещанной во всех сказаньях, я говорю,
Что полностью нуждаюсь в вас.
И незачем искать всех искуплений,
И жизнь считать грехом,
Я рад поистине, что разум, данный нам,
Является венцом всех существующих сейчас процессов, пороков, гениев идей,
Но даже в этот славный день мне грустно, тяжко, сложно, ведь разум связан С разболевшейся душой.
Простите вы за шаткие и даже бессмысленные речи,
но я готов стоять хоть поперек картечи,
Приняв огонь весь на себя.
Слова мои без оправданий,
Без умысла затмить сознанье,
А нужны лишь мне радости,
Да без терзаний,
Которых не замечу, как всегда...
Вы можете сказать мне что угодно,
Но только знайте, я рад, что все-таки увидел вас.


-Прошу, нет, умоляю! Вы прекратите рвать себя.
Обидно видеть человека в расстройстве, внутреннем противоречье,
Которое так сильно угнетает вас.
И прошлого, и будущего для всех не существует,
Но боль и рана остаются в том впечатлительном сознанье,
Запомнившем навеки души и сердца жгучего надлом.
Я верю вам, вы откровенны, надломаны, хмуры и,
Боясь противоречивого ответа, чересчур испуганы.
Ответ я дам вам лишь один, что мне не быть тем зеркалом души,
Которое вы так неистово представили.
Но искренне скажу, что нету счастья без вражды и вы меня нашли...