Дождь идёт, но потом остаётся лужа

Запятые, точки, всплывающие на полях,
Ценятся больше трудов забияк в кремлях,
Всё потому, что являют нам ценность мига
Запоминания, чего не может книга.

Только в могилах, к несчастью, находишь трупы;
Так формируются взгляды, и это глупо.
И киноплёнку смотришь, и внемлешь слову,
Память отечества – выше всего святого.

Впрочем, заметно: пред прошлым падая ниц, мы
Лишь подтверждаем явные механизмы.
Дерево верит корню, и гниль болота
Вместо цветка сотворит образец урода.

Что ты увидишь, разбив этот храм на части?
Рост одиночества по вертикали власти,
Вязкое чувство комфорта ценой свободы;
Дивное время, Хаксли глядел как в воду.

Здесь победить возможно, и это знают
Дети великой державы, чья хата с краю,
Но неспособность пробовать тянет нервы,
Вот знать поэтому каждый второй – не первый.

В этих краях чумазость – народный признак,
Дух коммунизма – пугающий деток призрак,
Здесь объявиться сильным – предать и бросить,
«Смерть есть свобода», – читаешь на папиросе.

Мне самому противно вилять как шавка,
Но что ни сделаешь ради покоя. Жалко
Слышать от левых на свадьбе своей тирады,
Пышная лесть почитается больше правды.

В этом вина не общества, то есть завтра
Всё не изменится, К. не дойдёт до Замка.
Хитрость природы, точно Бертрана чайник,
Видится мне божественной и печальной.

Я никуда не стремлюсь. Просыпаясь поздно,
Я приближаю возможность смотреть на звёзды.
Дух просвещения столько открытий чудных
Мне приготовил. Увы, просвещаться трудно.

И, забегая вперёд, я и там последний,
Впрочем, единственный. Перелистая бредни,
Я не найду ни смысла, ни чувств, куда мне.
Ибо даже буран не оставит следов на камне.

Значит, звуки гитары в порту угасли.
Значит, мысль писать на листе напрасно.
Дождь идёт. Но потом остаётся лужа.
Плачь, кричи, улыбайся – сегодня. Ну же!