Ларка

Кабинет автора Ларин Ларь
 

 

Текст произведения «Ларка»

Моя первая и самая могучая любовь. О ней, собственно, вся 1я книга "Первый день службы..." Теперь она живет по заграницам, и "Сам Марсель Марсо ей что то говорил". Я не хочу тревожить её напоминанием о себе. Вот один из её сайтов Вот второй:Великая художница!Вот главы на прозе ру:И это всё она!Тут и далее о ней Скажу лишь стихами неизвесного автора:

Кровать была расстелена,
А ты была растеряна
 И спрашивала шепотом:
А что потом, а что потом?
Но вот идешь по городу
 Красиво держишь голову
 На коблучках иголочках
 Задорно пляшет челочка
 В твоих глазах насмешливость
 И в них приказ: Не смешивать!
Тебя сейчас с той самою
 Раздетою и жалкою
 Как в лихорадке жаркою!
Но это дело зряшнее!
Ты для меня вчерашняя
 Раздетая и жалкая
 Как в лихорадке жаркая!
И как себя поставишь ты?
И как считать заставишь ты
 Что там другая женщина
 Лежала жарко, жертвенно
 И спрашивала шепотом:
А что потом, А что потом?

КНИГА ПЕРВАЯ. Первый день. главы с 25й по 31ю.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

 Не возноситесь над толпой! Про фонари, которые не светят, болтливость стариков и загадку природы относительно дозы спиртного на душу человека (страдающую душу!)

Когда провожали в армию Лобана, Ларочка все же поддела Витьку за живое. Впрочем, его страдания тут же были отмщены. Лобана забирали одним из первых с их года. (Сам Шпала в армию попал с опозданием, только в девятнадцать лет. Однако, для стройбата, где много было и двадцатипяти, двадцатишестилетних "воинов" этот возраст казался детским). Витька с ближайшими друзьями пришли на торжество раньше назначенного часа. Помогали заносить в освобожденный для проводов бильярдный зал (нечто вроде местного клуба, хотя без завхоза, заведующего) столы, стулья, расставлять по длинному Т-образному застолью посуду, блюда с едой. Перед работой баба Маша — мать Лобана налила каждому по граненому стаканчику, чтобы дело спорилось! Позже сам Витька Лобан отозвал всех в рощицу за домом. Он вытащил из сумки две бутылки самогону, несколько стаканов и жареное мясо на закуску.

—Давайте, ребята выпьем, а то мы будем дожидаться, пока прочая публика соберется, еще час? Все мои лучшие друзья здесь!
Выпили. Самогон оказался "зверь"! Так что, когда все многочисленные гости (в то время проводы были непременно убийственно пьяными и непременно многочисленными) собрались и началось пышное застолье, Витька после нескольких тостов с удивлением почувствовал, что косеет. Открывали торжество как всегда по старшинству пожилые, а их крайняя болтливость в этих обстоятельствах всем известна. Длинные скучные тосты были похожи на монологи мыслителей. Тут и напутствия и поучения и воспоминания собственной бравой юности, причем приукрашенные иногда до неузнаваемости. Пока слушаешь с поднятым стаканом, рука устанет и самогон прокиснет.

А уж закусить по-человечески в подобных обстоятельствах и вообще нет никакой возможности: только кончит говорить один, лезет со своими проповедями другой и всей публике приходится из вежливости всю эту дребедень выслушивать. У стариков есть такой идиотский бзик — они считают, что проводы придуманы не для молодежи, а специально для них, чтобы дать возможность наконец-то перед этой самой молодежью высказаться, так как при прочих обстоятельствах это, сами знаете, не всегда возможно. Кто попадал в подобные обстоятельства неизбежного общения с отжившими, зациклившимися на своем людьми, знает всю тяжесть и скуку этого мероприятия.

Шпала незаметно выскользнул во двор, сел на лавочку на ветерок, чтобы просвежиться. Это не дело, если застолье еще только началось, а он уже опьянел. Зачем тогда было и приходить? Стрельнул у кого-то из ребят сигарету (сам он был некурящий), закурил. Под выпивку он всегда курил за компанию, это сближало, объединяло в тесном кружке за разговором. Разговор — это квинтэссенция всего происходящего в молодежном мире. Как можно ориентироваться в нем не зная всех новостей?

Сигарета, сигарета, ты одна не изменяешь,
Я люблю тебя за это, ты сама об этом знаешь!
Так он просидел минут около десяти в одиночестве, когда вдруг увидел Ларочку в объятиях какого-то моднячего пижона. Патлы до плеч, потертый джинсовый костюм. Он прижимал ее к себе правой рукой за бедра, она, обняв левой рукой его сзади за плечи шла, прижавшись телом к нему. Одета Ларочка была тоже под стать гребарю. Джинсы, рубашка. Она счастливо и, как Витьке показалось, преданно заглядывала хиппарю в глаза. Франт же снисходительно улыбался и слегка косил глазом в ее сторону.

Шпалу словно электрическим током шибануло. Ближе всего обуявшее его чувство можно, пожалуй, обозначить как бессильную ярость. Так, оказывается, иногда один взгляд, выражение лица может сказать и пронять больше, чем тысяча рассказов очевидцев. Эх, как бы он сейчас уработал этого самоуверенного, самовлюбленного дискаря... Да ведь нельзя во первых. После того, как на Витьку повесили условно, в поселке он еще никого пальцем не тронул. Здесь вся общественность, как говорится, начеку! Ведь недаром же кто-то писал анонимные письма в облисполком и даже в Москву. Во вторых — глупо! Ларочка ведь наверняка помнит то его заносчивое заявление у ее дома и дразнит Шпалу, как быка, красной тряпочкой.

Больше всего кроткий пол любит кровавые побоища. Гладиаторские бои — наверняка, их инициатива. Тело Витьки заколотила крупная предательская дрожь. Дрожали плечи, руки, ноги, туловище, дрожала сигарета, зажатая между пальцами, даже губы дрожали. Словно вдруг он чертовски замерз на этом ветерке. Пара была все ближе, они должны были пройти рядом с лавкой, на которой Шпала сидел. Сунув сигарету под доску, на которой сидел, Витька вцепился в эту доску обоими руками и напряг до предела все мышцы, стараясь скрыть выдающую его с головой дрожь. Как штангист, взявший рекордный вес: только бы несколько секунд до зачета продержаться. Счастливая парочка прошла мимо него как мимо мусорницы с окурками, стоящей рядом, и скрылась в здании, где сейчас гремело пиршество.

Витька сидел еще минут десять, пока не унял дрожь настолько, чтобы она не бросалась в глаза. Он был уже трезв, как стеклышко, пожалуй, он протрезвел еще в тот самый момент, как только увидел их. Теперь бы Шпале лишь добраться до стола и принять чарку, чтобы унять дрожь и не выглядеть идиотом. Под пьяный бестолковый гул он незаметно юркнул на свое место, придавил соседу ногу под столом и шепнул на ухо:
—Витек, тезка, налей мне полный граненый!
Витек Фрол был парень свой, искренне завидующий Шпале за его три месяца отсидки в тюрьме и стремящийся в своем поведении во всем подражать ему. Он не стал спрашивать, что, зачем и почему, а наполнил подставленный Витьке стакан до краев наравне с собственным. Шпала тяпнул, взял со стола бутылку, налил Фролу и себе, тяпнул второй стакан.

—Кажись полегчало! — он приступил к закуске.
Дуэт "Ларочка и К" был в центре всеобщего внимания. Патлатый, понятное дело, горд, что свободно владеет предметом, на который обращено исподволь внимание всех парней в зале. Опасное возвышение! Но ему это пока что невдомек. Через некоторое время, когда народ в очередной раз встал из-за стола, чтобы размяться и начались танцы под пластинки, партнер увел даму в лесок. И вышедший на перекур с ребятами Витька видел, как через некоторое время они показались из кустиков, под которыми недавно бухала их компания. Ларочка застегивала змейку на джинсах, заправляла в них рубаху, расстегнутую на груди, поправляла свои красивые каштановые волосы. Шпала не пропускал ни одного тоста, пил стаканами и принял уже мамонтову дозу крепчайшего самогона, но не пьянел! Это была какая-то удивительная загадка природы. Витька Фрол и тот наконец заметил что тут что-то не так.

—Что с тобой, тезка, ты вроде как не в настроении? — спросил он.
Шпала нервно отмахнулся. Однако, Витек, может быть, по пьяной лавочке, хотя уже давно сошел с дистанции и только наливал Шпале, настаивал:
—Витек, брат, может тебе не нравится тут кто? Так ты только скажи, я за тебя любому тут пасть порву!
—Видишь этого патлатого? — показал глазами на Ларочкиного кавалера Шпала, — Сделай доброе дело, попорть ему портрет.
—Об чем разговор!

Патлатый представился Графом из Харькова (в то время это была всего лишь соседняя область), Ларочкиным другом детства. Семенова действительно до приезда в поселок жила в Харькове, но это уже когда было! Значит, не забыла друга детства, навещала! Фрол встал, подошел к сидящему рядом с Графом Лосю:
—Хочу с тобой, Славик, выпить на брудершафт!
Налил себе и Лосю по полному и, как бы нечаянно, опрокинул свой стакан на голову патлатому. Тот, как и подобает графу, не стерпел, ухватил хамское отродье за грудки. Витек, галантно, чтобы не отвлекать от дела публику, не портить людям праздник, предложил претенденту выйти. Они удалились, и хотя харьковчанин был без малого на голову выше тезки, да и возрастом пожалуй, постарше, вернулся он через некоторое время с начинающим уже синеть пятнышком под глазом. Шпала пожал Фролу под столом руку.

—Твои уроки не пропали даром! — отреагировал Витек.
Шпала рассказывал любознательному Фролу о малолетке и ее законах, по его просьбе учил его правильно бить. Показывал, в основном, в лесу на веточках. Позже Витя Фрол сел за драку, попал на малолетку и был освобожден в связи с амнистией уже с зоны месяца через четыре. Он был очень благодарен Шпале за информацию, которая ему нежданно так пригодилась. Говорил, что, пожалуй, не знай он этого, вряд ли нашел бы правильную линию поведения и не запятнал бы себя. И тут началось, как у рыболовов вдруг открывается клев. Оказывается, Граф уже многим тут намозолил глаза своим присутствием, особенно в качестве Ларочкиногоебаря. К ним подошел Толик Стрекоза:
—Витек, чего тот фитиль на тебя дух тянул?

Фрол кивнул на Шпалу. Витька объяснил:
—Он мне портит весь праздник. Хочешь сделать дружеский подарок — отоварь его, но только так, чтобы мы тут были вроде бы не причем!
—О’кей — о’би! Вернее, просто о’кей, — поправился Толик, — Шпала, дружара!
Через минуту "обладателю благородных кровей" в танце наступили на ногу в области колена. Он оказался чрезмерно вспыльчивым, несдержанным, этот Граф, слишком гордым, для того чтобы назвать его умным! Патлач полез на рожон вторично, хотя самому пьяному в зале понятно было, чем это все кончится. "Виктории" ему здесь не видать! Это ведь не Харьков, где он, может быть, в самом деле фигура, хотя вряд ли, имеющие авторитет в мире улицы такими опрометчивыми не бывают. Ведь ясно — в крайнем случае подпишется вся толпа. Потом подошел Славик Лось:
—Витек, хочешь уважу?

Это стало чем то вроде очередного гуляночного развлечения. Когда Графа потащили бить в четвертый раз, Ларочка подошла к Шпале:
—Витя, сделай так, чтобы Андрея не трогали!? ... Пожалуйста!
Витька ответил честно:
—Ларочка, я наслаждаюсь, когда вижу твоего фрукта в виде, непригодном для употребления... вовнутрь! Должен же когда-то быть и на моей улице праздник?
Толик Афанасенко был уже, кажется, шестым, кто обещал Шпале отоварить Графа. Вид у стиляги-счастливчика был уже далеко не Графовский, подсиненная в некоторых местах, неравномерно поправившаяся физиономия, замытый от крови костюм. Этот продукт американской фирмы "Вранглер" был нещадно выкатан в Икской пыли, у носа Граф держал платочек. Ларочка белкой крутилась вокруг друга детства:

—Андрюша, дай, я намочу платок спиртом... Вот! Андрюша, дай я вот тут вытру!
“Ну, уходи же, уходи дурак! — думал про себя Витька, — чего еще дожидаешься?" Но Граф держал фасон, ему, видимо, стыдно было ударить в грязь лицом перед подругой. Наконец, Семенова вырвала его из поминутно цепляющейся толпы, используя какой-то благовидный для него предлог, повела домой. Тут как раз вернулся из магазина, куда он ездил на своей "Яве" за всеобщей водкой Толик Афанасенко. Отдал висящую с левой стороны на руле сумку, полную бутылок Лобану.
—Эх, не успел! — кивнул он в сторону уходящего Графа, вроде бы ни к кому конкретно не обращаясь. — Ну ладно, я его так достану!

Он рванул с места так, что мотоцикл встал на дыбы. Несомненно, Афанасенко не рассчитал, переборщил: он зацепил не соизволившего или просто не успевшего отскочить Графа рулем и предохраняющей ногу дугой с такой силой, что мотоцикл развернуло на месте и Толик чуть было сам не расшибся, если бы вовремя не успел подставить ногу. Тело же Графа, вращаясь как гигантский пропеллер вокруг своей оси и одновременно вокруг своей средней части по принципу голова-ноги, слетело с дороги под откос. Раздались визги, причитания:
—Убили, уби-или!!! — по большей части от старых гостей.

Однако, патлач оказался живуч. Его отлили водой под расположенной неподалеку колонкой. Ларочка взвалила руку выведенного из строя ухажера себе на плечо и помогла ему скорее укостылять прочь. Времена были старые, патриархальные, все тем и кончилось. К концу гулянки Витьку все же разобрало, как-то неожиданно, резко, как кувалдой по голове стукнуло. Шел домой зигзагами, всем довольный и мурлыкая себе под нос: "Из-за острова на стреже..." Возле его дома Шпалу поджидали Ларочка с Графом. Ухажер, видимо, хотел разделаться с обидчиком. Витька запел громче, принял равнение направо, на поджидающих, и, проходя мимо, сделал по стойке "смирно" — постарался шататься с как можно меньшей амплитудой.

Что ж, пусть рискнет здоровьем! Шпала ему с одного удара остатки мозгов вышибет. Ты Граф, а я Емельян Пугачев. Держи! Хоть этот хлыщ и дылда под стать Ларочке, однако, будет очень даже хорошо, если он сейчас прицепится. Тогда уж Шпала его, как говорится, с чистой совестью! А если просто гнилой разговор типа: "Зачем так делать..." — то он счастливчика любви просто пошлет на ... вместе с Ларочкой. Витька прошел мимо. Глаза ухажера на секунду встретились с его смешливыми озорными и пьяными глазами. В глазах Графа был укор, в глазах Шпалы презрение отвергнутого. Он прошел не окликнутым, добрался до своей квартиры и отрубился.