Четыре дня войны в моей памяти

           Из цикла рассказов "ДЕТИ И ПОДРОСТКИ ВОЙНЫ"

                День   первый.
               
    Мне   было   всего   два   года   и   двадцать   дней,   когда   на   нашу   страну   напали   враги.   Тогда я, конечно, не понимала, что такое «фашисты»,   «война»   и   «фронт».          
    Я   сидела   на   руках   у   отца   и   удивлялась:   в   солнечную,   ясную погоду по лицу взрослых текли «потоки дождя». Я ещё не умела задавать вопросы, я только вытирала «дождь» своими маленькими ладошками и крутила   головой. Но не увидела ни одной тучки на ясном небе. Только позже я узнала,   что это было на железнодорожной станции. Мы провожали наших отцов на фронт… В жестокую и страшную неизвестность...

                День   второй.
   
     Через   два   года   в   одном   из   писем   отцу на фронт   мой   старший   брат Шура, ученик третьего класса, сообщил, что я была на четырёх ёлках.   Больше  всего мне понравился Зайчик (кукла "Петрушка"). Его надевали на руку,   на  три пальца, и Зайчик оживал. Он начинал кланяться ребятам, хлопать   в   ладошки и даже говорить.
     На   ёлке   в   военные   годы   Зайчик   сначала   сажал   морковку,   а   потом   вбегал ученик из старшего класса - «Гитлер» -   с   чёрными накрашенными    усиками.   Он   хотел   отобрать   у   Зайчика   весь урожай.   Тогда   Зайчик   брал   в   лапы   «автомат»,   сделанный   из   палочки   и   кусочка   картона,   и   громко   кричал:
     -Вперёд!   Товарищи,   правда   на   нашей   стороне!   Гитлеру   -   капут!   Победа   будет   за   нами!   Ура!!! Вперёд, все за мной! У-р-а-а-а!
               
     И   все   ребята   громко   кричали:   «Ура!!! Победа будет за нами!!! Гитлеру - капут! За Родину! За Сталина! У-Ра -а - а-!!!»

                День   третий.

     Однажды нас с сестрёнкой  уложили спать днём. Вдруг, я с ужасом проснулась: над крышей грохотало, взрывались снаряды, бомбы падали на землю где-то совсем-совсем рядом. Я вскочила, посмотрела на сестрёнку, она спокойно спала... Я бросилась к двери, но она была крепко-накрепко заперта. Что делать? Взрывы становились всё громче, всё ближе. Наша комната была в школе и все называли её "Пионерской", хотя в ней жили мама, старший брат Шура, маленькая Люся и я. Шуре было одиннадцать лет, Люсе было три года, а мне - уже пять.

     Крыша над головой грохотала, пули падали. Я поняла, что надо спасать сестрёнку. Я часто слышала, когда читали и обсуждали газеты, что фашисты сначала обстреливают и бомбят деревни и сёла, потом занимают дома, школы, больницы, выгоняя всех на улицу даже в лютый мороз или загоняют, как скот в сараи, да ещё и поджигают, заперев снаружи дверь. А самых маленьких плачущих детей бросают живыми в пламя...
 
     Я схватила кочергу, сильно ударила в стекло, выбила оба, стала сдвигать осколки кухонным полотенцем, потом подбежала к сестрёнке, растормошила её и протащила через нижние рамки, поставив на завалинку, потом пролезла сама, взяла её за ручку, и мы побежали по длинной сельской улице к правлению колхоза. Люся спросонья не успела даже испугаться, не плакала, стараясь идти как можно быстрее своими маленькими ножками...

     А в это время в правлении колхоза собрались взрослые почти одни женщины. Они внимательно слушали передачу по радио, даже чай остывал на столе нетронутым в стаканах и кружках. Вдруг, кто-то из них выглянул в окно и воскликнул:
 - Римма Николаевна! Это не Ваши девчонки бегут прямо по лужам босые, в одних рубашонках? Ведь простудятся, большого тепла ещё нет!

     Кто-то бросился к окнам, а наша мама и председатель колхоза, старичок с седой бородой и усами, побежали на улицу. Мама Закутала Люсю своим большим платком, меня поднял на руки председатель, и они поспешили зайти по крылечку в Правление. Нас закутали какими-то плюшевыми красными скатертями, стали растирать руки и ноги, старались напоить тёплым чаем и дали в руки по сухарику. Мама крепко обняла и покачивала закутанную Люсю, стараясь поскорее разогреть, поила чаем из своего стакана. А меня обступили женщины помоложе и стали расспрашивать, что же это с нами приключилось...

    - А вы не знаете, немцы идут, спасаться надо! Такой обстрел, бомбёжка. Я думала, что уже не увижу нашу маму. Она - коммунистка, депутат и директор школы. Немцы таких расстреливают или даже могут повесить за шею на дереве, - говорила я торопливо. - Нам говорили, что надо бежать из школы в Правление колхоза, к Председателю. Он заступится за нас...- объясняла я, всё ещё дрожа  не столько от холода, сколько из-за перенесённого страха.
 
    Все засмеялись, а Председатель прижал меня к себе покрепче, обнял, погладил и сказал через свои усы:
    - Всё, Ниночка, война закончилась! Никакие фашисты к нам теперь не придут! По радио сейчас уже в который раз объявили: "Войне конец!  Гитлеру капут! Мы победили!"
    - Господи, какое счастье! Какая радость! Наши в Берлине красный флаг подняли. Суд международный объявили. Судить будут строгим судом всех фашистов-извергов...
   
    Несколько женщин горько заплакали:
    - А наши погибли, не дожили до Победы... Где-то в чужой земельке, без вести пропавшие...
    - Может, ещё и найдётся кто-то. Бывают чудеса на свете, Господи! - успокаивал плачущих женщин Председатель.
 
    - А как же бомбёжка? - спросила я всех. -Я сама слышала, как бомбы разрывались, как пули по крыше летели... Такая пальба была...

    - Это не пальба, а град прошёл, гром грохотал, а ты что подумала?
    - Что я подумала? Немцы окружают, людей расстреливают, спасать Люсю от них надо и побыстрее.
   
    Женщины покачали головой, Председатель почему-то закашлялся, а женщины постарше снова заговорили:
   
    - До чего фашисты проклятые наших детишек довели, про грозу даже забыли, всё бои снятся... Бедные вы, бедные.. Горемычные... Ничего-то хорошего не видали...
   
    - Всё, бабоньки, по домам. Завтра всем на работу. С праздником с Великим Вас всех проздравляю, значит, с Победой! - Председатель поклонился, и все стали расходиться по домам, захватив свои кружки и стаканы.

    Вот так вот я встретила День Победы советских людей над фашистской зверской  Германией! А Людмила Евгеньевна, маленькая Люся, сохранила своё первое детское воспоминание: как в ужасе она наступала на завалинку среди разбитого стекла. Почему-то мы не поранились острыми осколками и меня никто не наругал. Хотя стекло в то время достать было невозможно и выбитое окошко закрыли фанеркой от почтового ящика и подушкой, чтоб оттуда не дуло на нашу большую кровать...

              День четвёртый. Неизвестный боец в пилотке с красной звёздочкой
 
     Когда   мне   исполнилось почти   шесть   лет,   все   вокруг   стали   говорить,   что   скоро   наши   отцы   вернутся   домой!   И   что   это   -   большая   радость!   Это - праздник! Это - Победа!
    
     Но   только   как   быть?   Прошло   четыре   года,   папа   может   меня   не   узнать.   Мне   надо   было   ему во что бы то ни стало   понравиться.   Мы   стали   готовиться   к   его   возвращению.   Мне   сшили   белую   кофточку   и   вышили   её   цветными   нитками.   Из   клетчатой   ткани   сшили   юбочку.   Но   красивую   одежду   положили   в   сундук   и   заперли   на   замок.   Я   поняла,   что   праздничный   наряд   я   надену   только   тогда,   когда   отец   вернётся   домой   с   Победой.
               
    И   вот   в   августе   1945   года   в   нашу   дверь,   вдруг,   постучали.   Вошёл высокий совсем незнакомый   солдат. Он был стройный, сильный, красивый, но  совсем чужой. Я   его   не   испугалась:  на голове у него была   пилотка   с   красной   звёздочкой.   Мне   сказали,   что   этот   солдат   -   мой   папа!   И   тогда   я   спросила:
   
    - Это   что, правда, мой папа? Вы не шутите? Тогда где нарядный костюм?
   
    Меня   быстро   переодели.   Наверно, я, нарядная,   понравилась   моему   папе,   потому   что   он   достал   из   своей   зелёной   сумки   красивые   бусы   и   надел   их   на   меня.   Бусы   были   вырезаны   цветочками   из   настоящих индийских кораллов.   И   в   таком виде, радостная и нарядная,   я   побежала   поиграть   с   подружками.
   
    На   детской   площадке   меня   встретили   две   девочки   постарше   меня,   наверное,   из   шестого   класса.   Они   увидели   мои   бусы   и   стали   предлагать   поменяться.   Они   достали   пять   красных   шариков,   выточенных   из строительного   кирпича,  которыми   я   раньше только    мечтала   поиграть.   Но я   ни   за   что   не   хотела   расставаться   с   папиным   подарком.
   
    Тогда   одна   девочка   сказала:
   
    - Да,   к   тебе   папа   вернулся,   а   вот   к   ней   отец   не   вернётся   никогда   и   не   привезёт ей   подарка.   Потому   что   его   убили   фашисты.   Насовсем   убили! Понимаешь?   
   
    Вторая   девочка   горько   заплакала.   Я   подумала   немножко,   сняла   с   себя   папин   подарок   и   надела его   на   шею   плачущей   девочке.
    Так   я навсегда лишилась   красивых   папиных   бус,   но   не   жалею   об   этом.   А   мой   нарядный   костюм   мама  всё равно   обменяла   на   рынке   на   пакетик   с   мукой…
    Война,   наконец-то,   закончилась,   но   страдания   и   голод   народа   продолжались   ещё   очень   долго,   пока   я   не   стала   совсем   взрослой.

     У детей войны в детстве совсем не было детства... Многие пенсионерки, дети войны, говорят о себе: "Мне кажется, что я всегда была взрослой!"