Мать-земля - колыбель моя

    Мать-земля - колыбель моя, зыбка отчая. Родила, выкормила, взрастила и отправила в путь... Благословенна та земля, где я родилась! Она глядит за мной, наблюдает, как я шаг за шагом ступаю по земле. И где бы я не была, я помню о тебе, моя малая родина: твой голос, твое дыханье, твой наказ. Подашь мне голос свой, позовешь лиловым колокольчиком на зеленом лугу, и я услышу. И сразу мое сердце защемит, и какая-то нежность разольется по всему телу. Я чувствую, это ты зовешь меня, родина милая. Бросаю все дела и еду, бегу, лечу...
    И что ж я вижу?! Забытое село, покинутая земля. Плачет сердце умирающего села... Никто не едет по размытой временем дороге, никто не идет, не пылит босыми ногами в летний зной, никто не проедет на санях и не поскрипит серебристым снежком, понукая гривастую лошадку, никто не войдет в старый дом, которому лихие года по брови нахлобучили полуобрушенную кровлю, никто не поправит покосившийся забор, оплетенный белой пахучей кашкой, никто не напьется водицы студеной из колодца... Скрипят открытые окна и двери, скрипят засохшие деревья в саду, скрипит ржавым ведром вросший в землю, перекошенный колодец, и вода в нем застоялась, затухла. Захочешь и не попьешь! Пятикупольный храм, разрушенный и брошенный стоит, как сиротиночка, на нем один крест повалившийся, подпирая небо, взывает о помощи. Да ангел хранитель летает, кружит над ним и молится Господу о нас грешных. Крапива, лопух, пырей да бурьян разгулялись по затихшим деревенским улицам, как хозяева. Там, где покинутые дома вросли в землю, из-за заросшей высокой травы видно лишь покосившиеся крыши. Другие дома пустыми глазницами, выбитыми окнами, выглядывают из-за ополчившихся сорняков и опоясавшей всю свободную территорию крапивы. Некоторые окна забиты досками: то крест на крест, то на угол, то вообще сплошь... Они, как покалеченные раненные бойцы с перевязкой на один глаз всматриваются в даль, в надежде увидеть хоть кого-то, идущего по дороге, ведущей в село.
    Лишь солнышко пожалеет сироту, обогреет, приласкает. А дождик умоет ледяными струями, взбодрит, смоет грязь, прибьет пыль. И на время округа оживет, задышит и, кажется, вот-вот все начнется сначала. Вот он - толчок к прежней жизни! Но нет! Время идет, и все остается по-прежнему, на своих местах. Только кукушка иногда, невзначай, начнет куковать, а эхо разносить ее кукуканье по лугам и оврагам. Зачем? Для кого? Не кому считать оставшиеся года... Если только это старое село считает их, каждый раз радуясь этой малости. Простою еще столько-то лет, еще столько-то... А вдруг? Кто знает, может быть, не все еще потеряно? Ведь надежда умирает последней!
    Кладбище тоже все заросло.  Ждут, ждут усопшие, что кто-то придет на могилку помолится и помянет их. Тишина, покой. Даже босой беспризорник-ветер тихо, на цыпочках, бродит между могил, не касаясь травы, не нарушая устоявшийся покой. гуляет по округе, колышет высокую траву и шумит макушками деревьев, играя в прятки с самим собой. Привольно ему тут! Ограды накренились, кресты покосились, засохшие разлапистые ветки ветел  обломились, создавая непролазные груды. А иные стоят, как уродливые, больные стражи, черные, трухлявые, обожженные солнцем, охраняя покой ушедших от нас в иной мир, позабытых родными людей. Они, как и жители этого места, тоже - мертвы. Весной на них не появится ни одного листочка. Тишина непостижимая, как небо, гнетущая и кругом безысходность... Страх, да и только! Лишь завсегдатаи грачи каждую весну прилетают и вьют на ветлах гнезда, высиживая своих птенцов, оживляя своим раскатистым криком и гомоном покинутую и забытую землю. Но с каждым разом гнезд там все меньше и меньше, потому что деревья гибнут, нет листвы на них, нет жизни. Поэтому грачи перебираются в запущенные деревенские сады, заросшие, непроходимые. Их там селится великое множество. И с весны до осени они кричат и кружат над селом. Вот они - постоянные сельские жители! Вот они - настоящие хозяева!
    Природа замерла, ожидая весну... И только с приходом весны село оживает, с прилетом и щебетанием птиц, с пением соловья. Он бедный выводит свои чарующие трели, поет навзрыд, укоряя всех, что его никто не слышит. Не кому слушать эту чарующую красоту, не кому наслаждаться этим изысканным пением! А природа, как будто назло всему зеленеет, молодеет, расцветает! В воздухе пахнет свежестью и пьянящим запахом цветущей черемухи и сирени! Небо тоже цветет голубой целиною. Оно высокое, бездонное. Редкие белоснежные облака плывут над забытым селом, отражаясь в заросших камышом прудах. А село провожает эти облака-письма прощальным взглядом с надеждой, мысленно прося о помощи. Весенний ветерок гуляет по округе, колышет высокую траву и шумит макушками деревьев, играя в прятки с самим собой. Привольно ему тут! Радостно! Один он знает, как сопротивлялось село и не хотело сдаваться в плен небу и земле, в плен безжалостной погоде. А кругом зарождается новая жизнь! 
    И кажется, что вот-вот услышим призывный звон колокола, человеческий голос, гул тракторов, пение косы во время покоса, петушиный крик, ржанье лошадей, мычанье коров, дзыкьканье молока о  ведро, раскатистые хлопы пастушьего кнута, громкое пение под гармошку, танцы на гулянье, смех ребятни, бабьи разговоры, ругань, крик, плач... Все то, чем жило опустевшее село. Но это только ожидания... Спит село крепким богатырским сном, спит не шелохнется. И видит во сне прошлую жизнь: как работяги-колхозники трудились с утра до ночи, пели, гуляли, плясали, играли свадьбы, рожали детей, провожали в армию, а потом еще и на войну, и всем селом - в последний путь... Да и выпить мужики были не прочь! Как же без этого? Трудяге без этого никак нельзя! Всю усталость, как рукой снимало. Жило село, сердце его билось, кровь пульсировала по натруженным жилам! А сейчас - умерло! Горько! Обидно!
    Осенью, село совсем затихает. Птицы улетают к себе на родину, в теплые края. Щебетанье, гомон, трескотня и пенье затихают. Журавлиный клин, высоко пролетая над безлюдным селом, курлычет для него прощальную песню. Село плачет, роняя свои росинки-слезы, провожая
последних журавушек в дальний путь. Но деревья и кусты продолжают каждый год одеваться в красочный наряд. Для кого? Для чего? Никто не увидит их волшебной красоты. А они все равно прихорашиваются, щеголяют друг перед другом! Каких только расцветок и оттенков нет: и желтые, и красные, и оранжевые, и зеленые, и бардовые! Загляденье, настоящий осенний карнавал! В садах, по всей деревне, зазывисто рдеют красные гроздья пышной калины и рябины. Ягоды созрели, налились, приглашая всех желающих попробовать. Ветви яблонь и груш под тяжестью плодов клонятся к земле. Сколько лет здесь не ступала нога человеческая?! Не кому собирать богатые урожаи. Одичали яблоньки и груши, как и человек, живущий один-одинешенек в лесу. Единственная радость, что птички малые полакомятся этим богатством в зимние морозы и холода. Для них - это спасение! И то слава Богу! Осень уносит с собой все мечты и надежды. Все замирает, готовится к глубокому зимнему сну.
    Зима. Хоть ты и хороша, но никого не порадуешь здесь своим царственным величием. Много у тебя и серебра, и жемчугов самоцветных! Одела родную сторонку, приукрасила, нарядила, ничего не оставила без внимания. Твое белое пушистое покрывало сверкает, искрится, переливается под солнечными лучами. Кто полюбуется твоей первозданной красотой? Кто ее нарушит? Лишь зверь какой пробежит, оставив свои следы, но и ему тут полакомиться не чем. Да птички-невелички наставят лапками крестики на снегу. Вот и все гости! Спит природа, спит село, под твоим теплым одеялом. И во сне видит картины из прошлого... Как же весело было в любое время года! Струится сизый дымок из печных труб, свечкой уходя в небо. В домах пахнет свежеиспеченным хлебом, щами... Повсюду слышен смех детворы, катающейся с горы. Конюх, дед Иван, иных на санях мчит, только пар клубится из ноздрей у гнедого жеребца, да снежок поскрипывает под полозьями. А бывает он и колокольчик приладит к дуге. Радости- то у ребятни! Радости! Эх, только вспомнится, вздохнешь и не легче... Все это было, все это в прошлом...
     Нет! Нет! Погодите! Не все потеряно! Нужно верить и надеяться до последнего! А вдруг... Дай-то Бог!