Баронесса

Под прессом стресса баронесса, струной орудуя над мессой
Натянет здесь, в другом порвётся, и боль, и страсть, всё об одном.
Ей беспородной на роду написано тянуть узду,
да дед ей царских завещал пород, на то и полон рот.

За оргстеклом, за мзду, занудно, все точат взглядами её,
Зарок банален: грызла врозь и зачесать слюну в испарину:
Как в старину, мурыжат жито, брагу льёт за град из бед Гильом,
мерещится чеканным вратам в той глубине портала – мул

Разнузданный фальшивым строем на штемпели лежит дворец,
все стены постулирует с газет, что вдовий труд раздет,
и дед позорным бы назвал, и муж бы плюнул в блюдце средств,
оставшейся казны…

Баронша ж хронику поёт хвалу, в припарках соболиных, тянет ряшку,
В замше теплится жарок…фук!…клювик вытянет любяжий:
не смейте лопотать дурные вещи про миражик мой портяжный,
он плодоносней почвы вашей, полезнее сохи, и сохнет по нему любой в моей марьяже!

Уж клеветать завистники пригожи, мол резолюций за меня писали шлейф
и к нужнику носили царские вельможи до совершенных лет,
откуда золотые ложки брали, используя в обед…
и поварихи, и служанки, и шутихи,
да славянку я самому Агапкину позволила хрипеть.

Возможно даже так, но погодите:
Ведь я всегда улыбчива, приветлива, красива,
Всем руки позволяю целовать, не оттирая после спиртом,
Всегда приятно выгляжу, приятно говорю, и жестов выучила книжку,
И музыку под речь свою минорную у продавцов прошу…
но сравнивают с дедом, мол тружеником был….

Откуда ж знать вам, вы что за ним с-следуюте? Из каждой комариной те-тивы?
Вы, простодухи, лентяитесь изрядно и не всегда трезвы…
А надо вам работать, жарко, криво, вы что, не видите с-слона?
Ведь не в цидульцах счастья, вам плачет всем ремня!

Труд-иться? Труд-ящиеся воши…ах тот удар когтистый до крови!
Он т-труд т-трудил, и трутнем был? Всё днём! А ночью?
В той темноте как в шахтах мозга, тот труженик неуловим…
Ах д-дед, большие глазки, рептильные глаза…чертёж барочный
Ох тот дидактик с тяжестью песка…

И словно скатерть самобранку, вор расстилает паруса,
Осипшим воздухом равнины отцам своим грозя…
томится смерч песчаный в форме под тяжестью росы,
Он расстаётся с миром горний,  и мачту ставит вдоль оси.

Пугает старца вид небесный, он выпучив торец дохи,
стучит, и звон той корки хлеба похож на птичник из кости.
Бежит от верных вёсел судна, судим он будет и в суде
его верняк сожрёт поручик,
Иль мичман…вытянет с сети…

Фальцетом с мачты дальше рубит:
Кто моев любовик? От Бога я в гальюн ношу тератогенный поцелуй?
Ох…нет, друзьяшеньки мои, не говорите в зубы…
Молчать! Кричать! Ох дед…Стоять! Ваять террактовый фэн-шуй!

Натянет лик свой поднебесный, что полыхает, гранд-базар,
да сами Боги ужаснутся - расшитый в латы невод-царь,
выпустят из окон жупел, вычурно сплясав додолу…
Как колу, стяг раскроет звучно, над каждым из людей блюдя:
Ублюдки, блуди, лизоблюды! Как гром с небес средь бело дня.

Он метит в Райдзю, в пуп природы, раскрепощая естество,
Как тесто в лапах горностая, трюмо баронши явь немая,
Трещит пошвам, паяльник силой, из племя девственной равнины,
терзая делает зевок…

Во рту частица Стикса свищит, и колыхает, точно дышит,
за бортики визжащей губки, что безысходно жжёт покрышки,
схватила точно краб, не отпускает, стережёт,
и глаз единственный зажмурив, спускает вниз, в водоворот!

До мозга вяленая рыба, шлёт равномерные приветы
всем пассажирам Брантовской хандры,
Наветов сотни на корабль было, лишь мачта одолела ледники.

Так словно солнечно затмение, ячмень у глаз, наказы жриц.
К прибрежной лужице на темя, припала шубка - рысий приз,
на ней в лазурной синеве, бизань блестела коркой льда,
что у основания гнила....
Разбилась каравелла «Баронесса»
и мачтой прямо в лик поражена…

Расплылся в унисон он с водной гладью, узоры повторяя спящих волн,
и глядь, как тонкой строчкой масла, обводит силуэт с лихвой…
он стал дымить, шипеть, и пенится богемой -
шипучим леденцом цветущей вишни, бомбой хризантемы.

Чуть приподнялся пенной массой, пузырным оком вдоль сверкнул,
как в тот же миг, заносом, в рощу свистнул, сорвав кору бескровную с берёз,
укутался…укуталась шепталка, свищет….стучит зубами, лопает десну,
и зыркает, и фыркает найти желает дом всерьёз в лесу.

От деревца к сучку, так всю обшарив рощу, наматывая нить кудрявых крон,
за ними маршем, по пряже как по плацу солдаты чёрные с пятно.
прокручивая сальто шаг за шагом, вприсядку, платье намотав,
она прочувствовав, прощения просила,
и потекло, и потекло, и потекло стремглав.

так всё смешалось в трудности стыдливой в губчатый серо-голубой букет,
Люд освещает сердцем слёзы, вступая с размазнёю в кэтч, 
так повалили баронессу, и закатав её от сердца в поле,
закончили денёк свой маршем развесёлым

Ночь вышла в круг сменяемости за солнцем, опору с луга соскребла,
Светилась ярко баронесса ликом, без крика принимая лавр, 
ушла лучом в среду небесных галеас, в галантерею божества,
Стремительнее Бершанских ведьм, она всю тьму с собою унесла.

И в тот же миг, в тех вечно пышных трюмах,
Старик в безмирии глухом без нас, крутнул штурвал со скипетром Уас,
надел свой Галактический рукав угрюма,
взмахнул бесценной горстью антивещества
и в мире, где жила та Баронесса, на том лугу, что бирюзово-мутноват,
родилось не мечта, но море,
откуда и по сей день льётся лунный яд…