Берега, берега...

Полвека мне, уже полсотни лет!
Мне скажут: эка новость,
обычный результат сует.
Согласен. Но всё же нахожу,
что в этом прелесть есть:
хоть годы равны платежу,
но каждый год, как Весть!

Земную жизнь со мной
прошёл до половины
мой верный друг –
мой добрый, отчий Дом.
Меж небом и землёй
Он мне - опора мира,
я ж, как электрон,
сную по свету мимо.
Он - память, бытиё, мой кров,
Он - за Отца и Мать,
отдавшие мне кровь,
Он - связь времён во все годины
и память эта крепче пуповины.

Но есть ещё один свидетель
мне и Дому -
звенящая свирель
в весеннюю истому,
могучий Тополь -
птичий гранд–отель!
Итак, нас трое -
чем не крепость Троя?

Но стены помнят дни иные -
тогда горел очаг семьи,
мы были вечно-молодыми
с сердцами полными любви!
Нам было море по-колено!
Мы брали с ходу высоту!
Порой мечты смывало пеной,
Но жизнь держала на плаву!
О чудо, дивные денёчки,
на Рождество был дар судьбы -
жена сподобила мне дочку,
послушай, сын… Но ныне – сны.
И память - нудная старуха.
И монологов – немота.
У счастья есть своя проруха -
чумная ревность, кутерьма.

И если, скажем,
бросить взгляд на карту,
о чём я ведаю, друзья,
обрёл в родном краю живя,
в Столице деревень – Тюмени –
так в шутку  издавна зовут
наш славный город над Турой,
весною пьяный от сирени.

Тюмень, Андреевский, Маяк -
слова - знакомый звукоряд,
сидят в подкорке, в генах, крови,
(упомяну без суи Трою)
Коль есть Маяк, да будет море! -
зенит полдённый, чаек крик,
торговля рыбой на «Привозе»,
тельняшки, клёши, фиксы, бит,
и груди, рвущие тельняшку,
и волны, бьющие в гранит,
не дай про то узнать Одессе –
их эта новость огорчит!

Рыбачка Соня брызжет смехом -
до слёз её смешит пацан,
мастак немалый по утехам,
недаром малый из цыган.
В тенёчке двое бьются в нарды -
салаги, что про них сказать,
чуть вдалеке сгружают баржу
и вспоминают чью-то мать.
Беззлобно так, на всякий случай,
троса натянуты: «Вирай!..»,
контейнер мягко, без натуги
взмывает с места: «Не зевай!..»
Пронзили воздух два коротких,
а следом - длинный порт накрыл -
круизный лайнер из Находки
маршрут далёкий завершил.
Ему навстречу «Север крайний»
оставив прошлому печаль,
убрав концы, уходит в дальний
маршрут, где рвётся с гор мистраль.

А к вечерочку, под устатку,
когда полнеба, что арбуз,
придёт другая к нам бравада,
придёт иная в свете грусть.
Сидим с друзьями по соседству
и созерцаем суть вещей,
и вспоминаем наше детство -
там было ярче и добрей.
И даже яблонька кривая,
чьей древу сотня лет в обед,
и та, волнуясь, вспоминает,
кто рвал на бусинки ранет.
Там время медленно тянулось,
но жизнь мгновеньем пронеслась,
что было рядом – зачеркнулось,
кому судьба отозвалась.
Умом, в чём крепок день вчерашний,
мы делим прошлое на два,
счета закрыты, жизнь прекрасна,
какая ж в море синева!

И жизнь, и море – две стихии,
шторма и штиль, а между – бриз,
нас испытали все науки
и на излом, и на испуги,
на дружбу, подлость и недуги,
кто сдал зачёт – он сам, как приз!

- Мы не клянёмся днём вчерашним,
но нам всем в жизни повезло -
в Союзе жили настоящем,
и там всё было не изящно,
но было нашим, что ещё?!
 
- Меж «было и будет» - понятно одно:
все шмутки и цацки – ничто и ни то,
ни там и ни тут, ни так и ни сяк,
ведь, что не по чести, по жизни – косяк.

- Эх, мальчишки, лишь бы не было войны.
«Ой, виновата ли я, виновата ли я
виновата ли я, что люблю…»

            ***
И выпили снова, и рвали аорты,
решали до хрипа исход "перестройки",
о датах, о судьбах, ворах и подкорке,
о Космосе дальнем и Ближнем Востоке,
о Путине-дважды и прочем футболе,
хотели о бабах, но выдохлись вскоре.
Года не обманешь, стучатся к нам в дверь,
какой ненасытный из времени зверь.
Ты дай насладится крупицей судьбы,
беседой у моря, полётом мечты.
            
- Всё временно в жизни в твоей и моей
так будем, друзья, и мудрей, и добрей.
Поднимем первую - за дам,
а по-второй - за тех, кто в море,
споём, как батя мой спевал
и на гормошечке играл,
когда поют – не страшно горе:
«На рейде большом легла тишина,
А море окутал туман.
И берег родной целует волна,
И тихо доносит баян..."