Воспоминания о службе

Давно оставил место службы -
Лет тридцать будет в аккурат.
Но снятся мне не узы дружбы,
А трижды проклятый стройбат.

В "восьмидесятых" - стройки часты:
Тогда со всех концов страны,
Служить в строительные части
Шли молодые пацаны.

Нам с братом очень "подфартило" -
Даёшь Московский гарнизон !
И вот машина в часть катила:
Салаг вёз старенький "ГАЗон"

Ворота нехотя открылись -
Сигналил долго наш шофёр.
И мы неспешно докатились
К бараку - там, где был хоздвор.

Пуды на нас ложила дрёма,
Но старшина велел:  "Не спать !"
Застали мы момент подъёма,
И слышим: "Духи* - твою мать !"

На нас, ещё во всём гражданском,
Смотрели дерзко сотни глаз:
"С какого, черти, мухосранска ?!" -
И дальше фразы без прикрас.

Здесь контингент был разной масти,
Но в основном из тех земель,
Где солнце, темперамент страсти,
И дыни, словно карамель.

Из Средней Азии ребята
Встречали нас под свист и крик.
"Эй, кто Хасан-Хусан ?!"** -  и, матом,
Нас с братом подозвал "старик".

Он кинул ремень, свив петлёю,
Сцедив с акцентом: "Тфою мать...
Сегодня,  ви, ночной порою,
Хасан с Хусаном, умирать".

И почесав себя за ухом,
Мы не могли никак понять,
За что солдат зовётся "духом",
И на кого теперь пенять ?

И вечером, уже на койках,
Когда комроты сдал свой пост,
Досталась нам "шитьё и кройка",
А все отходы - на "компост".

С Серёгой шиты мы не лыком:
Стояли насмерть, в нос сопя.
И, как орду, их, с громким гиком,
Всё отгоняли от себя.

Но вновь набрасывалась стая
Полураздетых прытких тел, -
И, в скулы смуглые влипая,
Кулак из-за плеча летел.

Мелькали бляхи, словно блики,
Свистя на кожаных ремнях.
Была и кровь, и вопль дикий,
И дрожь - в коленях у меня.

И так, из ночи в ночь - полгода,
Пока судьбы не пробил час:
Пред нами дверь закрыла рота,
Но штаб свои открыл для нас.

Мой брат из битых - в почтальоны,
А я стал писарем тогда.
Он бороздил Москвы районы,
Мне - увольненье иногда.

Строчил отчёты о порядке,
О том, что дружный коллектив.
Есть фото даже: на зарядке,
Сплотил на миг нас объектив.

А если говорить серьёзно:
"За здрасте" в пах летел сапог.
И это было не курьёзно,
Ведь часто били со всех ног.

В столовой крысы - нет печали.
Печаль: сержанты-дураки.
На новобранцах проверяли
Они на крепость черпаки.

И каждый день, врач-алкоголик,
Твердил мне: "Ты смотри - не ври!
Пиши: боец... малярный столик...
Ударил глазом раза три.

А, этот, как его... Хусейнов,
Ну тот, что три ребра сломал -
Был видно барышней кисейной,
Хотя о том и сам не знал".

Кто спотыкался о ступени
И после, "битый" был ведром,
А кто сбивал себе колени,
Упав "внезапно" за углом.

И, как же часто и напрасно,
Пускал "наверх" я "пыль в глаза".
Но "там" и так всё было ясно -
Никто не верил в "чудеса".

И в путь пускались "пилигримы",
И наказание несли.
Ребят снимали из петли мы,
Но трёх, однако, не спасли.

И так - до дембеля: отчёты,
Побеги, "втыки" и "разнос".
"ЧП" достали до икоты,
Вранья - безудержный понос.

Но познавал ещё не раз я,
Мне брат не даст соврать о том,
"Национальное согласье"
И "чувство локтя" - под ребром.

Трещал "Союз" от "перестройки"
Тогда под общий "одобрямс".
Учила жизни жизнь на стройке,
И мы прошли урок, давясь.

И вспоминая службу с братом,
Мы помним всё до мелочей.
Но видно было нам так надо,
Чтобы понять всю суть вещей.


 
 
   * "Дух" - молодой солдат, новобранец.
   ** "Кто Хасан-Хусан ?" -  в Средней Азии, форма обращения в виде вопроса для определения, кто из братьев старший, а кто - младший.

     До сих пор, моя служба в армии кажется мне каким-то недоразумением, страшным сном и полным бредом. И, спустя годы, теперь уже понимаю, что причина подобной ситуации была не в "плохих" национальностях - таковых, просто, не существует, а в круговой поруке, попустительстве, преступной халатности офицеров к своим служебным обязанностям и нежелании, что-либо менять, что в свою очередь, зависело от вышестоящего начальства, а те - от своего,  и так далее...  К тому же, за происшедшее в части "ЧП," на командный состав ложилось дисциплинарное взыскание, что понижало её основные показатели, и  поэтому подобные случаи старательно замалчивались. В общем, получался замкнутый круг. Всё это вместе, культивировало неуставные отношения: "дедовщину", "землячество" и прочую армейскую патологию. Тем более, что время было сложное: шла "перестройка" и всё рушилось. Хотя, в это же самое время, в этой же стране, служили мои друзья-товарищи и рассказывали мне совершенно иные истории.
     В этих историях были другие части и другие командиры, были заставы и настоящая дружба, четвероногие друзья и походы в лес за грибами, "замполит - мать" и "прапорщик - отец родной" и т.д.
      Но видно справедливо изречение: "Каждому - своё". Нам досталось "наше",  о чём я, собственно, и написал.