День шестой

День шестой

День шестой января лета казней царя
Эмигрировал к западу, густо соря
Небеса серебром перед юной Звездою,
Что Давида венчала Дом, клана колено,
Пеленая лучей голубою слюдою
Место бога рожденье в яслях Вифлеема.

Вслед спешили волхвы место чуда узреть,
Поклониться тому, кто родится на стыке
Безымянной Звезды, прилетевшей сгореть
У земной колыбели Царя и Владыки,
О пришествии царства Его - не от мира - воспеть
Миру, где люди так сиры, так дики.

День шестой угасал, прочь, казалось, ушли
Даже мысли о хлебе насущном, о долге -
Что-то было не так и смущало вдали,
Пастухи собрались, за звездой глядя долго:
То ли думы о страхах небесных их жгли,
То ли это судьбы была нить и иголка.

День седьмой безмятежность сулил, тишину
Нарушали собаки в потемках сварливо,
Пастухи, окружив вход пещеры, жену
И младенца внимали, как диво.

И в помине не сыщешь пещеры следа,
Трех Волхвов закатилось чудесное эхо,
В небе мнится, мигая сквозь время, Звезда,
Как небесного царства далекая веха.

Хюгге

В квадратуре окна пресный вис океан,
По Малевичу в раме, с подсветкою мрака,
Откупорив рассвет, он плеснулся в стакан
Озадаченной комнаты влагою лака
Света тусклой звезды,
Той, что в пУстыне путеводитель,
Той единственной, что излучает бразды
Еще не времен, но как след небожитель…

Огорошенной комнаты принял пенал
Свет и блеф бытия  - форму мебели тусклой,
Будто так среди скарба и скорбей искал
Непонятно чего в спящей утвари утлой
Идеал - так бывает, когда наблюдаешь за ним,
Когда он, прикасаясь легко и неслышно
Шкафа с книгами, мягкой тахты будто мим,
Упреждающий речь, как дитя, никудышно…

Нереальность проста, как трехмерная тень,
В креслах вечность скучает, под пледом укрывшись,
Будто мягкий и легкий предутренний день
Из пространства возник, своей тайны лишившись,
В виде куба из комнаты, через окно
Он зачатком разумного высыпал книги,
Что на полках боками прижались, равно
Отлученные истиною расстриги…

На часах, как не мой, стыл немой часовой,
Пропуская косматых неласковых тварей -
За окном их собрался немыслимый рой -
Что им надо тут, скопом покинув террарий
Бесконечно-холодных вселенных своих,
Где нет стен, опереться, нет личных вещей,
Где пространство заполнено доверху их,
Без эмоций, без массы, еще не людей…

Будет к пастве священник печально пенять,
Заглянувшей к нему поутру в воскресенье,
Как легко человеческое принять
Счастье за идеал в хоре грехопаденья…
Окромя миража, что создать идеал
Идеальнее призрака может искусно?
И мираж заполняет, пеняя пенал,
Моей комнаты мебелью грустной…

Полки спящих вещей идеальный насест
Подвесных островов красоты и покоя –
Вазы, свечи в подсвечниках, крест,
Фотографии в рамках, как шторки в былое,
В сумме образ подобия канувших чувств,
Рук и глаз, бело-серого вещества,
Пожелавших уснуть птицей, севшей на куст,
Ради зрительского торжества…

Первомай сентября

Взбаламученной хляби дождь сучит по брутальной державе,
За кордоном цепных ракет
Осень бархатных дней, из монгольских степей
Желтой расой обрушившись в лаве
(Запрещенные орды), цветной оглашает декрет,
Будто твой Колизей
Открывая для игрищ и зрелищ
Оголтелой толпе, опьяневшей гризетки судьбы,
Коей милость в вине, от которой стыдливо хмелеешь,
Ибо в пальце большом несть блаженств голытьбы…

Первомай сентября был одет в возмущающий желтый жилет
Торжества над богемою красного мая,
Обнажая окал и оскал лицедея…
Желтой прессы скандал провоцирует цвет,
Будто пранкеров дикая стая
Просвистела, глумясь, над ослепшим на глаз светофором халдея…
Этот ласковый крах не про желтый эфир,
Не о смене зеленых, отсыревших обоев
В думе блеклых времен -
Мозг блефующих туч закатил желтый пир
Упадающих в темные лужи устоев
Осужденных племён…

Напирает пора облетания дум
На пленарных лугах, где пасутся рогатые снобы,
Осененные манией патриоты,
Что уверенны в том - это происки, шум
Тех, что любят пожар раздувать из осенней утробы,
Тех, союзник кому кариоты,
Что как ком затыкает, естественно, смех,
Одиноко рыдающий в сумрачной чаще,
Где кочуют ветра наподобие тех,
Что плюют на успех и безумствуют чаще…

Где деревья безропотно, хором и споро
Скопом сбросили зелень (запрещенную) листьев
Будто валюту, слитую Соросом,
Хотя в оное время были стойкими Зорро,
Члены верные Леса - измена и трусость? - то лисья,
Может, рыжая шкура, полинявшая волосом,
Стала знаменем плебса…
И, надеждой ощерясь, встречает державную Осень
Лишь колючая шкура безлиственных сосен,
Да кричащая птица пронзительным голосом Лепса…

Portobello

Имеем точку - Portobello,
Воображаемое тело имеем где-то (не вопрос),
Но мы имеем (в этом дело) не существующее тело,
Что существует как донос…
И вот вопрос, что интересно,  - зачем пространству, коли тесно,
Быть мнимой точкой - неизвестно,
И мнимой мерой наделив, его начало родов скрыв,
Как рецидив, что неуместно, предположу, аперитив
Теперь ума он типа тролль,
Как та же шляпа, в коей роль
События играет заяц, чьи уши для науки паяц,
Возможно даже божий палец -
Абстрактный символ бытия,
Скажу, пародия сия
Есть на модель пространства «0»,
В котором измерений столь
Неимоверных (как-то слишком!),
Не нашим троллевским умишком
Смысл вовсе мира не догнать, числом его не доказать,
Но важно как начало взять,
В чем клирики и физики сошлись, дойдя до точки или ее близь,
Где опыт с верою слились…
О, этот блеф - императив! - всему виной аперитив,
Вернее, воспаленный миф
О том, что в точке скрытый тиф познания небытия,
Что поедает будто гриф - ума прожорливая тварь -
Беспутных мыслей, календарь
Неотвратимости событий, непоправимость жития…
На этом точка. Точка вся.
Ее короткая новелла - была ли точка Portobello…