Обособленный уезд

Весь февраль в усадьбе Бельских хоровод водила вьюга,
До поры нетленным снегом завалило всё окрест,
И вселилась в дом господский незатейливая скука ;
Здесь губерния глухая, обособленный уезд.

Рукоделье, фортепьяно, книги, карты и подагра,
Хоть какая-то утеха – ручки дамам целовать,
Горько-сладкая настойка, тусклый отсвет канделябра,
И пора опять ложиться в ненагретую кровать.

Ни гостей – соседей здешних, ни шумихи, ни охоты,
Ни балов, ни фейерверков, всё заглохло до весны,
В церковь даже не пробраться, распахнуть нельзя ворота,
Ни судов, ни пересудов, только сны, да сны, да сны.

От метели нет спасенья, слуги стали молчаливы,
Только барин всё бормочет: «Видно, скоро я помру».
И в один из дней, тихонько, без иконы и молитвы
Умер старый граф в постели, не проснувшись поутру.   
 
Тут же лошадь схомутали, снег расчистили лопатой,
Привезли попа, и плотник на могилу крест срубил…
«Жить зимой у нас в России, ; я скажу, ; тяжеловато.
Сам не знаю: вот откуда в наших людях столько сил?

Столько сил, чтоб все напасти победить и горе сдюжить,
Чтобы миром всем немедля справить траурный аврал,
Стол накрыть, переходящий в поминальный светлый ужин,
Чтоб сказать: «Спасибо графу. Он сегодня всех собрал…»