Эхо войны. часть-3

     Побег.

Угрюмо и тоскливо брели, который день
Пешком по бездорожью в ужасную погоду.
Вставали призраки спалённых деревень.
Смердели трупы войной убитого народа.

Давали с кухни полевой по черпаку баланды.
Ночами в дрёме ночевали возле  деревень.
Озябшим утром невтерпёж получить команду
Тоскливую и мерзкую, тупую: «Ауфштеен!»

Свернув налево, Сафоново прошли, Дорогобуж.
На Починок шли через древний город Ельня.
Погода торопила - сбежать до зимних стуж,
Пока нас гонят по исконно русским землям.

Насчёт побега ночью с лейтенантом говорили:
«Я был в Хиславичах, куда придём мы завтра.
Там есть болота. За клюквой до войны ходили.
Втроём рванём на север тихонько без азарта».

В Хиславичи пришли, когда совсем стемнело.
На подступах я в сумерках болото заприметил.
Колонну спать ложил конвой остервенелый.
Сорил студёный дождь, и дул жестокий ветер.

Дремали чутко, уплотнённо у окружной дороги.
За ситуацией следил наш мудрый лейтенант.
Уснули все, конвой затих, и надо «делать ноги».
Мы выжидали, когда команду даст «гарант»:

«Ползком вперёд» - услышал слабый шёпот.
В бурьян к кустарнику неторопливо поползли.
Был слышен храп и кашлял сильно кто-то.
В кустах поднялись, распрямились и пошли.

Вдруг, услыхали зловещий фрицев разговор.
Затем надрывным голосом неслась команда:
«Зухен! Зухен!» - искать, приказывал дозор
«Вперёд, бегом к болоту. Унюхали… Досадно…»

Бежали спотыкаясь, не жалея скудных сил.
Стреляли ниже по кустам конвоя автоматы.
Темп быстрый лейтенант гуманно предложил.
Забеги от врага известно, чем чреваты.

За нами мчалась по пятам стервозная овчарка.
Привычно ей гоняться свежими следами.
Обучена рвать в клочья - не кроткая дикарка,
Мне ненавистны пасти с острыми клыками.

Слышны уж сердца стук, злорадное дыханье.
В болотный дух, рванувшись из последних сил,
Схватил я острый сук с земли в одно касание
В кромешной темноте – кто, будто, подложил.

Когда ступил ногой в неуязвимое болото,
Нутром своим почуял полёт в прыжке овчарки.
Вмиг сделал шаг вперёд, назад пол-оборота
Подставил свою руку к раскрытой её пасти.

Сучком ударил хлёстко под левую лопатку.
Клыки в шинель вонзились и в моё запястье.
Запомнил навсегда ту дьявольскую схватку, 
В ночи завыли вместе под общие проклятья.

Рукой освободил сучок пронзивший тело
Обвил ей туго шею, другою, скулы заломив,
Душил двумя руками, без промедления, смело.
Так рухнул в грязь, клыками руку раскроив.

Овчарка нервно стала подомною извиваться,
С трудом я успевал от лап оберегать лицо.
Уж силы стали покидать её, и начала сдаваться,
Притихла и обмякла, в мозгах мелькнуло – всё!

Но, сразу рук не оторвать,пасть не расслабить.
Как будто мышцы налились тугим свинцом.
А, надо быстро убежать, силенки не утратить,
И встречу надо избежать с охранником-гонцом.

Он, где-то здесь, бежит вслед за своей собакой.
Настигнет если быстро - не миновать беды.
С ним не отделаться большой кровавой дракой.
Погоня с автоматом, знать ожидай  стрельбы.

Куда друзья в ночи стремглав девались?
Наверное, в болото хлюпкое, уж, далеко зашли.
Проблемы бытия мной в одиночестве решались.
А, может быть,  на суше, притихнув, залегли?

Рывок, ещё рывок в холодной жидкой грязи.
Но, бросив взгляд назад, увидел фонаря огни,
И приближение фашиста к месту схватки сразу.
О, боже милосердный, умоляю - сохрани.

Вот, наконец, добрался до болотных кочек.
Они должны, обязаны, меня от пуль спасти.
Укрылся тихо в них, без всяких проволочек.
Фашисту в грязное болото резона нет идти.

«Майн Гот! О, Доннер веттер! Руссиш швайне!
Фашист истошно голосил, над мёртвою собакой.
Фонарик кочки освещал, округу - всё детально,
Но, не узрев, открыл огонь очередями автомата.

Огонь был беглым. Свистели пули вникуда,
Шальные, тоже, стать могли смертельными.
Ко мне благословенны, оказались эти небеса,
Все пули из его рожка были не прицельными.

Потом матёрый, разъярённый немец ждал
Когда в болоте кто-то, вдруг, себя раскроет.
А, не дождавшись, угрожая, выл, кричал.
Как только волк волчицу потерявший воет.

Когда фонарь пропал за тёмными кустами
Я вылез грязный, замёрзший, зуб не в зуб.
Грязь вылил из сапог и стал искать глазами
Во тьме, где бы обмыться, согреться и уснуть.

Себя поймал на мысли: «Чего ты захотел?
А, может быть, тебе да растопить бы баньку.
Мечтать не вредно, я рад – пока остался цел.
Ищи помывку, не валяя дурачка и Ваньку».

Болото скоро было позади. Свернул левее
На шёпот веток с ветром и, даже завывание,
На серебро воды журчанье пошёл смелее
Смыть грязь - вот суть заветного желанья.

Хоть зубы колотили дробь худого барабана
Мытьё от грязи долгой и стирку я осилил.
Промыл, перевязал, чтоб не кровила рану.
Скрутив бельё, шинель по силе воду выжал.

Недолго шёл по бережку маленькой речушки.
Почуял запашок дымка. Вот, тявкнула собачка.
Деревня была рядом, уж разглядел избушки.
Как быть? Стояла в голове серьёзная задачка.

Пойдёшь налево - может, что-то потеряешь. 
Направо – проще свою голову сложить.
Хоть прямо, вкривь – ты всё равно не знаешь
Куда тропинку можно с опаской проложить?

Там домик ещё крепкий, а тут худой домишко.
Здесь пустят, может, беглеца и дадут покушать.
А там, вдруг, не найдется капусты кочерыжка.
Где примут и поймут, а где не станут слушать?

На ночь забрался в баньку маленького  дома.   
С войной забывший крышу, дух тёплых очагов,
Разделся я, чтобы обсохнуть, и тут взяла истома.
Лёг на полок, дерюжкою прикрылся – вот кров.

             (продолжение следует)