Детдом

Привезли детей из Ленинграда
и в конце деревни в «барский» дом,
обнеся высокою оградой,
затолкали, как овец в загон.

Слух по деревне разошёлся быстро
и без почты к ночи стар и мал
от бабусь, хоть  с искажённым
смыслом,
всю подноготную подробно знал.

Это дети из семей погибших.
Нет у них родных, отцов и мам.
Возраст всех нежданно к нам
 прибывших,
равен был пяти – восьми годам.

Утром, мы, оборвыши босые,
на заборе новеньком сидели.
На детишек во дворе глядели
и ловили взгляды их косые.

Те, увидев пришлых хулиганов,
целящих из строганых наганов,
поскорее в сени удирали,
по пути игрушки забирали.
Так вот забавлялись мы. Покуда,
с костылём не выбежал оттуда,
молодой и с раненой ногой,
в орденах, охранник молодой.

Убежать от страха не успели,
на заборе чуть живы  сидели.
Но поняли,  с раненой ногой
не догонит нас, хоть молодой.

Приказал он:– Слушайте команду!
Все ко мне, идите  на веранду!
Не обижу. Лишь поговорить.
Как ребятам честь свою хранить.

Мы пришли к нему, как под арест.
А потом, у всех горели уши.
Он ходил. Поскрипывал протез.
Заполнялись чем–то жарким души.

Что сказал? Не помню уж теперь.
Про Урал, отцов, детей, войну.
Будто мысли  сорвались с петель
иль с плотины  бухнулся в волну.

Стал знакомить с этой мелюзгой.
Но они насупились,  робели

и понуро, с взрослою тоской,
неприветливо на нас глядели.

Подружились мы, в конце - концов.
На прогулки к озеру ходили.
Няни, нас замызганных мальцов,
мылом с дёгтем  начисто отмыли.

Белой мазью смазывали цыпки.
А зачем? Они в привычку нам.
Как играла Сонечка на скрипке,
приводили слушать даже мам.

Где вы, Гусев, Тёма,  Рэм, Фролова,
Чимишкян, Ренёв… Вдали, вблизи?
Детство наше с этого детдома
побежало по другой стези20.