Старый Новый

«Старый  Новый... Как это?»  – тупит один юный араб, полжизни живший с русскоязычной матерью в Египте и теперь осевший  здесь – безуспешно уча  русский как иностранный. Беда с ними... С этими идиомами...
Да нормально, привычно, Ром. Как имя «Роман» у смуглого восточного принца-студиоза. «Старый  Новый»  – внятно нашей душе, замешанной на парадоксах круче, чем тесто для сдобного пирога с  добрым русским названием «утопленник». Выйди в сумерки российского захолустья – и всё поймешь.
Тут тебе не спальный район – главная магистраль  провинциального города в остановке от Московской заставы.  Всего-то  пара часов до столицы  – развязки, трасса, лесная синяя тьма. А здесь почти  что центр – винного цвета четырехэтажки  – сталинский ампир, желтые по-питерски купеческие кряжистые особнячки в два этажа – тут Вересаев жил, там бывал Высоцкий, а еще в паре шагов – табличка  про героическое революционное подполье. 
От благородного торса  и профиля чугунного адмирала  до памятника тёще – улыбчивой хвостатой рептилии времен птеродактилей  – пять минут, ни секундой больше. Ровно столько надо  привычному ко всему мозгу для перехода  от торжества искусства к апофеозу пошлости. И  столько же – городскому раздолбанному автобусу – прокатить  с ревом и выхлопом от  той  примечательной точки к другой.
Была Миллионной, стала Октябрьской – обеднела, опростилась улочка. Переименовать бы, да не по карману. Январь, но - Слава Октябрю!..
Повсюду понты новогодней столицы – мишура,  убожество.
Саблезубая теща динозавра ласково и плотоядно  глядит вслед. Перейди по светофору  под ее взглядом – у гостиницы с сауной и рестораном разномастные авто нагнули лбы для тарана. Брошены как попало – как и мальчишьи потные шапки в пробензиненный снег.
Чернобровые ясноликие мажоры – все как один врубелевские демоны с кавказских гор – десять на десять пошли лоб в лоб.  Лица  и позы картинны по-восточному, жесты однозначны по-русски, речь незамысловата по-татарски – ты не год в этих местах, тебе ведь ясно без перевода? Зря  проезжающая скорая  «забивает»  огрехи  вечернего эфира звуком – само собой, южный темперамент мощней сирены.
Хозяин автозабегаловки  застыл на пороге – сложив руки, наслаждается экшном.  Кто кого? Делайте ставки, господа.
Проходящая мимо с сумками и невозмутима, и сердобольна. Строго, как мужу: «Полицию вызвать не хотите?» Магазинщик: «Зачем? Разберутся. Передавятся – меньше будет». Вот тебе, Ром, мощный национальный характер. Для него экшн поважней разбитых витрин.
За спиной у идущей  с сумками первый выстрел – на травматику не похоже. Витрина пока цела. Пара минут, и она осыплется как в замедленной съемке в красный от светофора сугроб осколками  несбитых сосулек с крыш. Мелкое стекло, безопасно – руки на груди можно  не размыкать, смотри, дорогой,дальше, не отвлекайся.
Аннушка пролила масло. Полицейские не приедут, разлили водку по бокалам с шампанским.
В паре шагов – запаренный задумчивый менеджер: вожделенная  горячая пицца и картонный стаканчик кофе  дымятся на вытянутых руках – идет как зомби в самую заваруху. Его желудок прилип к спине, давит на слуховые центры и глазные нервы и погоняет нейронами мозга. Интересно, куда попадет вторая пуля –  в морепродукты, в сырный соус?
И впереди – стрельба,  похлеще. Петарды  во дворах громче боевых. Порох, выхлопы, искрят троллейбусные провода, фейерверки - кто ярче?
На перекрестке у перехода двое  целуются. Из открытого люка  – пар. И от этих двоих  - пар и плавится снег. Два пуховика-подушки в неуклюжем объятии – как двое снеговиков, подтаявших на морозе.
Смешно. Нелепо. Страшно. Прекрасно. Трагифарсово.
Скорая давно проехала мимо. Кровь ушла в снег и кажется отсветом светофора. Полицейские допили водку с газом. Братья-горцы обнялись  и  направились в ресторан.
В автомагазине  вопит сигнализация – хозяин зачарован, слушает и смотрит, не может оторваться. Менеджер под фонарем наконец-то отхлебнул кофе и, глядя на простреленную теплую коробку из пиццерии, почувствовал себя живым. Вспомнил: когда-то и он целовался на перекрестке в холод. Влюбленные снеговики разрумянились - с их поцелуя в городе началась оттепель.
Прохожая с вечными сумками  идет впереди всех. Ей кажется, прочие давно пали жертвами фейерверков, она выжила одна – в городе больше никого нет. Кажется, она танцует по брусчатке и вот-вот взлетит.
Брусчатка  плачет от реагентов  и умиления над русской душой.
Та, что с грузом сумок, лет и житейского опыта, если смотреть издалека и прищурясь, почти Золушка. Её маршрутка  за углом больше не превратится в тыкву. Еще немного – и что-нибудь доброе наступит. Со Старым Новым!