Малыш и Карлсон

 По мотивам одноимённого произведения Астрид Линдгрен.


Сергей Петрович Малыш пытался проснуться. Вчера он третий раз  проводил репетицию своего будущего дня рождения, и поэтому чувствовал себя хоть и в своей кровати, но не в своей тарелке. Провести репетицию оказалось намного проще, чем провести  собственный организм. Организм хотел спать, а Сергей Петрович хотел проснуться. Уже десять минут шла эта напряжённая борьба,  и  только внезапно возникшая мысль о не так давно поставленной дозревать фляге с вареньем, помогла одержать Малышу победу. Светлый образ стеклянной емкости, наполненной различными сортами старого варенья, приправленного небольшим количеством дрожжей, затмил на время и головную боль, и обрывистые моменты вчерашнего вечера. Сергей Петрович поднялся медленно, словно процентные ставки по вкладам, и выдвинулся неуверенной, но целеустремлённой походкой в направлении заветной ёмкости.
— Ну, где же ручки, ну где же ваши ручки, давай поднимем ручки и будем танцевать, — напевал он слова весёлой песенки, пристально всматриваясь в надетую на бутыль медицинскую перчатку, которую раньше в народе называли «Привет Горбачёву». Перчатка весело помахивала ему, правда, не всеми пятью пальцами, а только тремя, но и это уже было неплохо.
— Интересно, готово оно или нет? — подумал Сергей Петрович.
— Привет, Малыш.
— Привет, перчатка, — Сергей Петрович с опаской начал поглядывать и на бутыль, и на перчатку.
— Малыш, я здесь. Привет! — на сей раз Сергей Петрович понял, что данное акустическое колебание воздуха располагается чуть правее его. Где-то в районе окна. Медленно повернув голову, он увидел, что на подоконнике сидит полноватого вида мужичок с пропеллером на спине и хитро улыбается.
— Вентиляторы не покупаю,— сказал Сергей Петрович, в тот момент даже и не вспомнив, что он проживает на пятом этаже.
— Малыш, ты что?  Это же я, Карлсон, — не унимался человек с пропеллером.
— Да мне хоть Самсунг. Я же сказал — не покупаю,— не сдавался Сергей Петрович.
— Ты меня не узнаёшь? Это  я — Карлсон, который живёт на крыше.
— Ты бомж что ли?
— Какой бомж?
— Тебе виднее. Раз на крыше живешь, значит, бомж. Или голубь.
— Не бомж я. Я – Карлсон. Неужели ты меня не узнаешь? — Карлсон начинал понемногу терять равновесие, а вместе с ним и терпение.
— Из ваших я только Любовь Ивановну знаю, — уверенно вспомнил Сергей Петрович.
— Какую Любовь Ивановну?— полюбопытствовал Карлсон.
— Бухгалтера нашего. Любовь Ивановну Каксон. «А Любовь Каксон, а Любовь Каксон, а Любовь Каксон стороной прошла», — напел Сергей Петрович голосом, который он считал лёгким баритоном, что было не то чтобы далеко от истины, а очень далеко.
— Она прошла, и ты иди.
— Разуй глаза, расстегни обоняние, развяжи память, раздень уши — это же я, Карлсон! Помнишь Швецию тридцать лет назад? Я обещал, и я вернулся, — Карлсон сделал радостную и немного пафосную фигуру высшего пилотажа и снова приземлился на подоконник. Хотя правильнее сказать — приподоконился.
— А… Карлсон,— задумчиво и немного распевно произнёс Сергей Петрович, пытаясь поймать пробегающие в памяти образы из далёкого шведского детства.
— А это не из-за тебя мы тогда сбежали? — грозно произнёс Малыш и так же грозно посмотрел  на Карлсона.
Дело в том, что тридцать лет назад отцу Малыша выпала возможность немного поработать в Швеции. Семья приехала вместе с ним, и всё бы ничего, если бы не ювенальная полиция. Здоровый и в меру симпатичный ребёнок вызвал небывалый прилив заботы и внимания со стороны местных органов опеки. Ходил слух, что одна не традиционная для нас и вполне уже традиционная для  Европы сообщность  (слово «семья» здесь явно неуместно) уже даже внесла небольшой задаток. Но кто же может усомниться в нечеловеческой и неустанной, и такой же бескорыстной и по-отечески материнской заботе работников ювенальной полиции? Никто. Разве что дети.
И вот кто- то сообщил, что в доме Малыша творится невиданная и небывалая жестокость. Ребенка лишили сладкого за плохое поведение. Сладкого!!! Эта  невиданная по своей коварности жестокость сразу была доложена кому следует, и если бы не быстрый вылет на Родину, то сегодняшней  встречи  могло бы и не быть.
— Да  чтоб мне всю жизнь на восьмидесятом бензине летать! Ты же мой друг. Разве смог бы я поменять нашу дружбу на каких-то восемнадцать тысяч семьсот двадцать крон и беспроцентную ипотеку? — Карлсон  сделал обидчивое лицо.
— Да ладно, кто старое помянет, тому и ипотеку в долларах. Ну, здравствуй, Карлсон! — Сергей Петрович раскрыл свои объятья и обнял Карлсона.
— Привет, Малыш, — сказал Карлсон, и их объятья встретились.
— Ну, давай, рассказывай, чего там у вас в Швеции интересного? – Малыш снял перчатку и начал переливать варенье из бутыля в трёхлитровую банку.
— У нас всё хорошо. Бесплатная медицина, образование, социалка там всякая. Инфляции почти нет, — Карлсон пристально наблюдал за движениями Сергея Петровича.
— Вот  вы серость отсталая. Мы это уже тридцать лет тому назад всё прошли,— Сергей Петрович закончив с одной банкой, взялся за вторую.— Подводную лодку-то нашли или ищете до сих пор?
— Да какая подлодка? Один раз немного поплавал, а шуму-то сколько,— Карлсон не любил вспоминать этот эпизод.
— Держи варенье, как ты любишь – без косточек. Ставил, прям как чувствовал, что ты прилетишь, — Сергей Петрович передал Карлсону  варенье.
— А ты чем занимаешься? — Карлсон с явным удовольствием сделал пару глотков.
— Да что рассказывать? Все  как у всех. Жена, дети, работа.
— А где они?— Карлсон словно сова покрутил головой.
— На даче отдыхают.
— Что такое дача? – Карлсон первый раз слышал это слово.
— Дача – это как Швеция, только маленькая и у каждого своя. Может, слетаем?
— Нет, ты что, я же выпил. Права отберут и всё — прощай авиация, — на Карлсона  начинало действовать варенье.
— Пшеничное варенье, конечно,  веселее, но дорого сейчас его покупать,— Сергей Петрович с любопытством  разглядывал Карлсона.
— А я тебе магнитик привёз на холодильник, — радостно сказал Карлсон, протягивая магнит с изображением Стокгольма.
— Вот повезло, так повезло, в холодильник его лучше наклею, изнутри, чтоб хоть что-то там было.
— А как наша старая знакомая Фрекенбок поживает? — Карлсон повеселел  и стал немного лиричен.
—  Домохозяйка наша Зинаида Петровна Фрекенбок?
Карлсон утвердительно кивнул.
— Да здесь она, рядом. На первом этаже женский кружок ведет. На общественных началах.
— А что, Малыш, может, пошалим? — Карлсон хитро улыбнулся и подмигнул правым глазом.
— Ты свои европейские замашки брось. У себя там шалите, как хотите.
— Ты не понял, давай слетаем на Фрекенбок глянем.
— А… ты в этом смысле, ну давай, чего ж не слетать, — Сергей Петрович залез на спину Карлсону, и тот с трудом, но всё-таки полетел.
Приземлившись на клумбу, Малыш и Карлсон подошли к окну женского клуба. За столом сидело пять или шесть женщин. Мимо них в камуфляжных  штанах, в тельняшке и берете прохаживалась Зинаида Петровна, периодически размахивая кожаным  хлыстом.
— Так, бабаньки, запомните, что если сиднем сидеть да лёжкой лежать, то ничего у вас не получится. Поиск мужика, он  сравним с охотой. Поэтому и подходить к этому делу надо разумно. Главное для нас что? — обратилась Фрекенбок к сидящим.
— Чтобы каждая Маша нашла своего Мишу, — ответили женщины хором.
— Правильно, пусть она будет хоть Авдотья. А Миша должен быть. Мелкий зверь в виде бобров, кроликов или чего хуже — выхухолей  разных, нас, таких красивых дам, интересовать не может. Будем охотиться на медведя. Медведи бывают бурые, белые, серые…
— Ещё Гризли есть! — произнесла одна из дам.
— Это самые опасные. Так как их уже погрызли. Самое слабое место у медведя – это нос, – Сказала Фрекенбок и подошла к плакату на стене, на котором был изображён медведь. Изображение явно носило вид схематичный и достоверностью не отличалось.
— Так что на парфюме не экономить. До сладкого они, медведи, тоже охочи сильно. А как прикормишь, так все — дрессируй. Лучше на медведя идти весной. Он после спячки видит ещё плохо, голодный как  волк. Тут его и бери – косметикой, улыбкой да ласкою. Можно подкормить мяском, да вареньем забродившим.
При этих словах и Малыш и Карлсон синхронно улыбнулись.
— Тут главное – не переборщить, — продолжила Фрекенбок, — а то пристрастятся да пойдут в бега, пока к какому-нибудь зоопарку, зверинцу или цирку бродячему  не прибьются.
В этот момент Фрекенбок посмотрела в окно и заметила Малыша и Карлсона.
— А вот, бабаньки, и экспонаты для тренировок. Хватай их, откармливать будем.
— Заводи пропеллер. Валим отсюда, — крикнул Малыш и снова залез на Карлсона.
Подъём оказался сложнее спуска, пару раз они попадали в зону турбулентности, но, к счастью, всё обошлось.
— Едва сбежали, — Сергей присел на диван.
— Да, она не изменилась, всё такая же, — Карлсон тяжело дышал, а иногда даже судорожно глотал воздух.
— У меня просьба к тебе, полетай маленько по комнате, — обратился Малыш к Карлсону.
— Не вопрос, — ответил Карлсон и начал кружить возле люстры. Внезапно что-то ударило его по голове, и он плюхнулся на пол. Было не больно, но неприятно. Как оказалось, «что-то» было палкой копченой колбасы.
— Ты что, сдурел что ли?— возмутился Карлсон.
— Извини, молодость армейскую вспомнил. Я  же в ПВО служил. Помнят руки, не забыли, — довольный собой Сергей с улыбкой посматривал на Карлсона.— А  ты вообще как к нам попал?
— Поездом приехал, лететь боязно. Такие вот, как ты, собьют за милую душу,— Карлсон опять потягивал варенье и на Сергея больше уже не сердился.
— Я же, Малыш, тоже служил, в космической разведке. Вот как-то лечу я на задание, а тут звездолёт марсианский. Ну, я его ногой, затем рукой. Потом вхожу в бочку, затем в пике, затем в штопор. Затем капельница, реабилитация, общество анонимных Карлсонов. И всё, прощай космос, прощай большая авиация, — Карлсон всхлипнул и утёр две маленьких и скупых слезинки.
— По ходу варенье готово, — задумчиво сказал Сергей, глядя на Карлсона.
— И вообще, ты знаешь, что ассоциативное восприятие когнитивного диссонанса абсорбируется дифференцируемо, — неожиданно сказал Карлсон и задумчиво взглянул на потолок.
— Точно, готово, — произнёс Сергей, разглядывая Карлсона.
— Да, неплохое варенье. А с чего ставишь? С яблок? — поинтересовался Карлсон.
— С тоски,— сказал Сергей, и лёгкий оттенок грусти пробежал по диагонали его лица.
— Ну что ж, мне пора, — Карлсон хотел было всплакнуть, но передумал.
— А ты ещё вернешься? — спросил Малыш.
— Обязательно,— ответил Карлсон  и положил банку варенья в рюкзачок.
— Может, ещё возьмешь? — предложил ему Малыш, отливая из фляги  в очередную банку.
— Давай,— радостно произнёс Карлсон. — Для дозаправки в воздухе.
— Аббе привет передавай, — Малыш тоже хотел всплакнуть, но тоже передумал.
— Так она как плутоний.
— В смысле? — не понял Сергей.
— Распалась! — ответил Карлсон.
— Ну, давай, — Сергей обнял Карлсона. Прилетай на Новый Год, будем в тебя из фейерверков стрелять.
— Я постараюсь, — сказал Карлсон. — В меня ещё никогда в жизни не стреляли из фейерверков. Затем он завёл свой маленький двигатель и полетел.
— Убирай шасси, — крикнул ему вслед Сергей.
Неуверенно, но верно Карлсон начал набирать высоту.
— С тоски я его ставлю, с тоски,— неожиданно для самого себя сказал Малыш, сделав из банки большой глоток.
Карлсон улетал, и вместе с ним над окнами квартир пролетала и улетала песня:
Есть такая вещь, как зарплата,
Она в среднем-то – ого-го!
Но у кого-то совсем смешная,
А у кого-то и ничего.
Но не быть нам с ней надолго,
Через день её тает след.
У неё знакомых столько,
И кого там только  нет:
Ипотека и два кредита,
Детский садик и ЖКХ,
И питанье ребёнка в школе,
Медицина «бесплатная».
Позабыты уже  рыбалка
И подарки на Новый год,
Ведь зарплата, она такая —
Повышается, а не растёт.
Подкрадёшься, она обманет,
И вот уже навсегда ушла,
И только премия тебя манит
Синим взмахом своего крыла…