Глава 25. Берестовое. 1

               

1

Ночь бурная не минула бесследно,
А так же всё, что было до неё:
Гонцы, послы, раздумья и беседы,
И трудное решение своё.
Клонило в сон поэтому от качки,
В седле с утра — как только рассвело.
Но даром время не было потрачено,
Хоть новых испытаний принесло.
Дружина ехала расслабившись, но строем,
По шляху растянувшись к ряду ряд.
Бросаясь изредка словами меж собою,
Обычно же, трясясь в седле, молчат.
Стоянку сделали всего однажды -
Без отдыха запалишь лошадей.
Излишней не везли с собой поклажи,
До места на полдня дороги всей.
За речкой берег высился лесистый,
Овражками сбегающий к воде.
Обрывисто-крутой, ещё безлистый,
С пробившейся травою кое-где.
Уже вот-вот  порошею зелёной   
Укроется, защелкают скворцы,
Зверушки вылезут из норок-схронов,
Пчела возьмёт нектар цветов с пыльцы.
Владимир был со свитой в середине,
С ним тысяцкий боярин Станислав,
Муж умный и в делах неутомимый,
Вниманье княжье тем к себе снискав.
Боярин отвечал за ополчение,
Был к людям дольным ближе остальных,
Но было у него под управлением
Немало дел и прочих городских.
Андрей с отцом скакал почти вплотную,
Он с той зимы подрос и повзрослел.
А след тех дней ничто не затушует -
Забыть бы даже очень захотел.
Князь сына брал теперь везде с собою.
«Пускай вникает, - мыслил он, - потом
Помянет добрым словом за такое.
Не век же быть дано ему птенцом».
Но больше думал он о предстоящем:
«Приедут ли, откликнувшись, к нему.
Поддержку ли он в них себе обрящет?
Насильно мил не станешь никому.
Сменить охрану Ратибор успеет?
Хотелось бы, чтоб миром обошлись.
Нельзя представить ничего глупее,
Чтоб меж собой ещё передрались».
День стал ненаститься к полудню ближе,
Сменился ветер и унёс тепло.
А стаи туч уже горбушки лижут
Холмов бугристых за седым Днепром.
«Ого! Неровен час снежок повалит,
Свернуло так — хоть в шубу с головой.
А день быть ясным обещал вначале...
Река-то как взъерошилась волной!, -
Раздался глас испуганно в дружине, -
Успеть бы на тот берег проскочить...».
В ответ ехидно: «Страх напал куриный?
Боишься ноги что ли промочить?
Держись за хвост лошадки и не бойся,
А лучше не слезай, сиди  верхом.
Пока плывём, попоною укройся,
Да не забудь сменить штаны потом».
Раздался хохот, с крепким дополнением,
Насмешникам дай повод —  заклюют,
А на воде усилилось волнение
И становилось не до шуток тут.
Бывала переправа редко людной:
Купцы, войска когда лишь. В сенокос
Народ пред ней толпился ото всюду,
Ждал  очередь свою на перевоз.
Подъехали...
Плоты и лодки были наготове,
У берега качались на волне.
Времянка-домик с крышей камышовой
Прижалась к красноталу* в стороне.
Костёр, навес от солнца, стол дощатый,
Рыбацкая на жердях тонких снасть,
Казан, теперь невесть откуда взятый,
Собака, масти чёрной, разлеглась.
Лениво вскинулась и потянулась,
Зевнула широко, разинув пасть,
Для вида тявкнула и отвернулась,
Понурившись и вовсе убралась.
На лай её гурьбою из халупы
С полдюжины явилось мужиков.
Средь них особо выделялся крупный
И ростом был повыше их голов.
Лишь он к приезжим вышел — здоровенный,
Не молодой и кряжистый, как дуб.
Увидев князя и узнав, почтенно
Склонился, улыбка не сходила с губ.
Приметной внешности и быстрый оком,
По лику: то ли цыган, то ли грек,
А голос — будто бы прибоя рокот.
Откуда? Кто он? — просто человек.
Но князю он знаком лет двадцать с лишним,
Ещё отец, князь Всеволод, был жив.
Не беглым оказался малый пришлый,
С натурой не холопской, не труслив.
А силой обладал неимоверной,
За это уважали и язык,
Который не любил хулы и скверны,
К чему за жизнь он так и не привык.
Прижился у реки на переправе,
Никто не досаждал — лишь комары.
Зимою трудником бывал при храме
В киновии монашьей у горы.
Какую-то в себе носил он тайну,
Ни деток, ни жены — один кругом.
Поэтому, наверно, не случайно 
И жил так молчаливым бобылём.
Не виделась мужичья огрубелость,
Приниженности нет. Другая стать:
Учтивость, независимость и смелость,
Умение к себе располагать...
«Жив, Елистрат?», - спросил князь, имя вспомнив.
«Бог милостив ко мне, живу пока».
А в свите шёпот: «Князь-то будто с ровней,
Не так тут что-то всё... Наверняка».
«Слыхали, светлый князь, ты Киев принял».
В ответ: «Была сорока рассказать?».
«Хватает языков везде, князь, длинных,
Не могут слухи на боку лежать».
«Гляжу, не робко ты глагол ведёшь со мною,
Схватил бы уж плетей, был кто другой».
«Почто робеть, мой князь? Спокоен,
Вины на мне поскольку никакой.
Оставил бы для недругов, князь, плети,
Бояр своекорыстных и льстецов.
Худое ли в речах моих заметил,
Угрозами бросаться чтоб в лицо?
Врагом тебе, великий князь, я не был.
Перед отцом твоим не лебезил,
Язычникам не дался на потребу.
Помилуй, аще вдруг пересолил».
Повинно-примирительно склонился,
Коленом встав на землю, но одним.
На оба, как и все, не потрудился,
Так знатные становятся пред ним.
«Почто же не на оба встал? - князь властно, -
Иль хочешь, чтобы я тебе помог?».
«На двух я предстою лишь перед Спасом.
Прости, великий князь, но ты не Бог.
Молва людская о тебе теплее,
Но ноша княжьей власти тяжела.
От тяжестей её душой мелеют,
Чтоб чёрствость, сторожись, не проросла».
«Паромщик, ты речист вельми не в меру,
Прощу за то, что в слове своём прям.
Теряем время зря, возьмись за дело
И разведи дружину по плотам».
Андрей в недоумении со свитой...
Чтоб он кому-то так вот попустил!
А тут мужик какой-то неумытый
Язык свой не по чину распустил.

Вернётся княжич снова к этой сцене,
Как только они реку перейдут.
Отец рассказом мнение изменит:
«В порыве первом не веди свой суд.
Твой дед просил меня его не трогать,
В подробности судьбы я не вникал.
Какая привела сюда дорога -
Не спрашивал, и он о том молчал.
Запомнился его поступок смелый,
Тогда Боняк здесь лютовал зело.
Паромщики попали в переделку,
Но Елистрату всё же повезло.
Ушёл рекой от дикой той расправы,
Допреж сумел двоих врагов сразить.
В воде горазд, как рыба, был он плавать,
Ушёл храбрец, чтоб после отомстить.
Метали много стрел, да только мимо,
Нырнул и канул, камешком мелькнул.
И впрямь Всевышним что ль хранимый.
Врага, не растерявшись, обманул.
Под утро он вернулся той же ночью,
Дремавшую охрану перебил.
И сделал это дерзко в одиночку,
Затем плоты и лодки утащил.
В то время был моложе и резвее,
А силой, видишь сам, не обделён.
Такой и кулаком своим сумеет
Одним ударом душу выбить вон.
В протоках ниже по реке их спрятал,
Утёр тогда поганым крепко нос.
Сдаётся, искушён он в деле ратном,
Иначе ног своих бы не унёс.
Крови, Андрей, он всё же не мужицкой,
Покорности не чувствую такой.
Душа его живёт в нём вольной птицей,
Не сделать никогда её ручной...».

...Дружина, спешившись, уже грузилась.
«Великий князь, не хватит места всем,-
Всех только половина уместилась,-
Придётся ждать, плыть больше не на чем,-
Пришёл сказать Владимиру паромщик,-
Тебя перевезу со свитой сам.
Вели, князь, чтобы гридней дали в помощь,
Поставлю их на вёсла к мужикам.
Волна пологая пока, на берег,
Когда вдоль русла, вот тогда сложней.
А эта катит да не бьёт, а стелет,
Опасней тем придётся, кто в челне».
Кивнув, князь слез, придерживая ножны,
Ремни поправил и прошёл к плоту,
Завёл коня по сходням осторожно
И ждал, когда другие заведут.
Подарок, меч, болтался слева сбоку,
Приняв его, не разлучался с ним,
Надёжным был в сражениях жестоких,
Остался до сих дней незаменим.
За годы эти ножны износились,
Местами замша вытерлась насквозь,
Но лезвия клинка не затупились,
На гарде лишь зазубрин набралось.
Он не висел на стенке безделушкой,
Чтоб радовать одной лишь красотой.
Вещам бывает, как и людям, душно,
Когда работой заняты  не той.
...«Сам вижу. Торопись»,- ответил Елистрату,
А старшему дружиннику сказал:
«Не станем ждать всех, Берестово рядом,
Гляди никто, чтоб в воду не упал».
Закончив, князь к Андрею повернулся,
Тот любовался чем-то за рекой.
Напротив, прямо их плота по курсу
Парил над горкой купол золотой.
«Часа на два пути нам с переправой,
Вон, Выдубицкую звонницу видать.
Лет сорок монастырь стоит заставой,
Пришлось ему немало испытать.
Твой дед, Андрей, облюбовал местечко,
Воздвиг обитель, гривен не жалел.
Построено добротно и навечно,
За этим самолично он глядел.
Поедем как-нибудь с тобой, посмотришь,
Помолимся и службу отстоим.
Князь Всеволод просил на смертном одре
Не оставлять вниманием своим».

Шестами оттолкнулись и поплыли,
Плот грузно шёл на ветер и волну.
Паромщики гребли с большим усилием,
Стремясь пройти скорее глубину.
Андрей, держался крепко за перила,
Пучина вод загадочно мрачна,
Манила взор к себе, но не страшила,
Лишь любопытством мысль возбуждена.
Один, другой и третий, и четвёртый -
Плоты прибились к берегу вразброд.
Коней сводили прямо в воду с борта
И без задержки в сёдла и вперёд.
С утра здесь ждал гонец от Ратибора
И, встретив, князю тут же сообщил:
«Сменили стражу, князь, без уговоров,
При этом меч никто не обнажил.
Одни, собрав пожитки, ускакали,
Другие ждут тебя, служить хотят.
И мы их от себя, мой князь, не гнали
Все в гриднинцкой покудова сидят».
 «Решают пусть посадник с воеводой,-
Подумал князь об этом на ходу, -
Оставят годных, глаз у них намётан,
Умелых гридней видят за версту».
...Дорога круто забиралась в гору
Среди дубравы и березняка,
И лес казался более весёлым,
Каким он виделся издалека.
Здесь было тихо и под сенью веток,
Висевших над дорогою шатром
И холод пробирал не так заметно,
И кони шли шустрее на подъём. 
Проехав монастырь, забрали вправо,
Дорога уводила дальше в лес.
Теперь пологая петляла плавно,
И кое-где цепляла кручи срез.
Вильнув, она ныряла снова в чащу,
Чтоб вновь исчезнуть в сумраке лесном,
Не доставал где ветер леденящий...
Отряд бежал по два в ряду гуськом.
Грязь чавкала под конскими ногами, 
Ни встречных, ни попутных — ни души.
Позвякивали кони удилами,
 И ветер в выси ветви тормошил.
Открылась вскоре их глазам поляна,   
За нею вал и крепости стена.
Снаружи врат охрана не стояла. 
На стенах лишь. В броню облачена... 
Усадьба княжья выглядела грозно:
Валы и тын, глубокий ров с водой.
Видать, тому кто эту крепость создал,
Такое строить было не впервой.
За тыном неприметные постройки,
А внутрь зайдёшь и глаз не оторвать,
Глядеть и, восхищаясь, только ойкать
И слов не находить, чтоб описать 
Крылечки, галереи, переходы...
Дворец из камня, - как по волшебству,
Но сколько пролито здесь было пота,
Приложено таланта к мастерству.
И даже часть остатков церкви Спаса** 
До этих дней хранила первостать,
Кресты и главки куполов лобастых
По-прежнему внушали благодать.

...Раздался громкий свист. С забрала стражник
Товарищам у врат подал сигнал.
«Глаза вострите, гости едут важные, -
Вдогонку свисту тут же прокричал, -
Боярина покличьте, пусть встречает,
Я примечаю княжеский там знак.
Поближе подойдут - точней узнаю,
Но старшего зовите так и так...».
...Гонец коня погнал в галоп к воротам,
Подъехав, сходу гаркнул громово:
«Заснули там!? Давно, видать, без плёток,
Что князя не признали своего!
Ворота отворяй да поскорее,
А князя нонче лучше не сердить.
В случай чего руки не пожалеет,
Чтоб память со вниманием взбодрить».
«Почто так расшумелся, малахольный?*** -
Спросил, успев подъехать, Ратибор, -
Уймись! - продолжил он спокойно, -
Сам выйду, встречу, провожу во двор».
«Чего вы ждёте?! Отрывайте!», - страже,
Та кинулась команду исполнять.
Ослушаться боялась, зная, дважды
Не любит их начальник повторять.
Тяжёлые ворота распахнулись,
С отрядом князя в крепость пропустив,
И тут же наглухо опять замкнулись;
Во время смутное надёжней взаперти.
Не привлекли дворцовые красоты,
Владимиру сегодня не до них.
При въезде огляделся мимолётно
Без интереса к ним, не оценив.
На церкви задержался дольше взглядом,
Весь вид её плачевный удручал,
«Да, время, как и половцы, нещадно
И рук никто с тех пор не прилагал, -
Перекрестившись, князь подумал грустно,  -
Заняться нужно, так оставить грех.
У Киева давно в кубышке пусто,
Однако находили для утех».
«Приехал кто?», - спросил у Ратибора.
«Посадник белгородский только лишь
За час перед тобой — не дальний город.
Позвать его аль нет? Повременишь?», -
«Глагол не в ухо на пустое брюхо. 
Пусть в трапезной накроют стол гостям, -
Ему в ответ Владимир, - после слугам
Вели позвать туда, и будь там сам.
Ты не скупись на мёд и разносолы,
Сухая ложка, помни, рот дерёт.    
Но сытому, посадник, не до ссоры,
Куску большому радуется рот.
Когда сегодня кто ещё приедет,
Откликнувшись, услышав мой призыв?
Дороже станется, егда**** промедлим,   
Унять чтоб гиль,* погромы прекратив». 
Был голос сух, серьёзен, даже резок,
И явственней, и глубже складки рта;
Сказалось всё, что было до отъезда
И встреча будет так же непроста.
Насколько неожиданной и сложной,
Никто сказать не может, даже он,
Путём пошедший, им ещё не хоженым,
И мост для отступления сожжён.



________________________
*род кустарника
**Разрушена  в 1096 году  Ханом Боняком
***Малахольный - шальной
****егда; – устар. "когда, если"
*****гиль - устар. смута, мятеж