Клуб. Перед собранием

На высокой трибуне столы. Кумачового бархата скатерти,
Табуретки.   Я их целый день из буфета таскал.
И рояля, забитого в угол далекий старательно,
Непонятный и странный с неполною пастью оскал.

Тускло рампа горит. Засияет еще. Все успеется.
На полу ни окурка, ни крошек, везде чистота.
Тонет зал в темноте, в тишине. Я смотрю и не верится
В то, что зал. Словно всюду вокруг ничего – пустота.

Я гардины и тряпки пойду и на улице вытрясу,
По привычке крыльцо обмету моей верной метлой,
Сор последний найду по углам и на веничке вынесу,
Трону старую дверь . И закрою ее за собой.

Все готово к началу. Что мне приказали – исполнено.
Говорливые толпы соратников скоро придут.
Будут долго сопеть, пряча скучные лица и сонные,
Будут хлопать в ладоши. И хлопать ушами. Вот тут.

А в президиум люди пройдут и усядутся разные,
С высоты клубной сцены сурово и гордо глядя.
Сколько верных и нужных для всякого дела прекрасные,
В каждом деле согласье во всем и за всех подтвердят.

Я усядусь в углу. Меня штора прикроет помятая.
Я услышу их речи. Да только за несколько лет
Слишком много событий. И я уже путаюсь с датами.
Как учебник истории.  Будто бы памяти нет.

Люди сами не знают какой бы уж номер и выкинуть.
И на утлой трибуне, что цветом беззубого рта,
Из потрепанных папок на свет постараются вытянуть
То, что раньше ласкали и то, что сегодня не так.

Крутит круг голова от обилия слов и эпитетов
Все плывет пред глазами, лишь мухи жужжат и жужжат.
Как же так? В честь объектов для долгой и праведной критики
Мягко слабнут колени и сладкие слезы дрожат.

Словно в снах с перепоя большого настойчиво снившихся
Можно вдоволь послушать про все и про всех и про вся.
Только знаю: зажравшихся все-таки больше, чем спившихся.
Много ль пьяный сумеет за мягкую пазуху взять? 

…Так на ялтинских пляжах различные плавают нации,
Только в пляжную воду там каждый пускает струю.
И вода как в недавно прорвавшейся канализации
Щиплет ноги. И руки. И слабую шею мою.