Шер ами, душа моя

сдвоенная баллада

                "После гибели возлюбленного в баталии на Кавказе   
                разум княгини пошатнулся, и она удалилась от мира
                в римский монастырь, завещав имение на приют
                сирым и убогим.
                А перед смертью ей было видение…»
               
                из мемуаров девятнадцатого века


Так тиха твоя обитель.
Пруд.
           И облаком над ним
то ль воитель,
                то ль хранитель -
шестикрылый серафим.
Снова лето на излёте.
Светоносна Божья рать,
но в небесной той пехоте
серафима не видать.
Облака всё мимо, мимо.
Зря ты плачешь у пруда:
что-то нету серафима,
где-то сгинул без следа.
Сонм твоих сомнений смутных
перепутался, как нить.
На далёких перепутьях
есть кому с огнём шутить.
Море тьмы,
                лавина света
всё смешалось, как в бреду.
Что касаемо поэта –
он не то имел в виду.
Разъясненьями зоила
жёлтых листьев тает дрожь.
Что ты прятала,
                таила,
чьи ты письма в клочья рвёшь?
Ждут тебя супруг и дети
не во сне, а наяву.
Словно листья,
                письма эти
долго стынут на плаву.
Ты рвала их мелко-мелко,
задыхаясь от обид…
А в далёкой перестрелке
молодой корнет убит.
Не обмытый,
                не зарытый –
всех куда-то унесло.
На груди его пробитой
кровью залито письмо.
От кого,
               о чём,
                откуда –
ничего не разобрать.
Вот и всё.
                Не будет чуда.
Нет бы почте опоздать.
Но одна строка живая
ярко светит, как в огне:
«Знать Вас, сударь, не желаю,
не пишите больше мне».
Истончаясь, канет в землю
крови алая струя,
словно тот заветный вензель:
«Шер ами, душа моя…».
Сдавит сердце злая сила,
не помогут бром и Рим:
ни письма не сохранила -
что ж ты сделал, серафим!
Не дадут стать лицемеркой
у исхода всех дорог
Серафимовская церковь
да губернский городок.
Где тот адрес на конверте?
Сколько вёрст и сколько лет?!
Но однако перед смертью
ты увидишь напослед:

никому не подражая,
не гадая наперёд,
чья-то девочка чужая
издалёка письма ждёт
и в подушку шепчет что-то,
словно молится в ночи:
«Я люблю тебя, пехота,
только долго не молчи.
Жду тебя.
                Не верю в слухи.
Пусть не вьются, сударь мой,
эти чёртовые "духи"
над твоею головой…»
Чёрным облаком не висни
чад трофейных сигарет.
После боя пишет письма
молодой её корнет.
Хоть похож он на корнета,
но из новых – не из тех:
а коней и вовсе нету –
извели, как видно, всех.
БМП стальные дверки,
и до дома долог путь,
но в далёкой перестрелке
только ранен он чуть-чуть.
И опять с родной пехотой
он идёт в огонь и дым…
Хоть его-то
                не прохлопай,
шестикрылый серафим!


                1985