СОН

Предуведомление:
Дай, думаю, соберу в кучку все тексты на данную тему хотя бы из Я3... Никак не думал, что их так много! Чуть ли не полкниги?! Такая гора, что любого завалит... - и можно не проснуться! Я сам просыпался только потому, что в реальности она была растворена в огромном пространстве... Я человек не слишком поэтический - хотя просто нет повода - но сновиденческий (хотя большинство этих "снов" на самом деле были видениями, а не реальными снами!) Сны - время последней откровенности - но и спутанности... (Кстати, и в кучу я их небрежно, не по хронологическому порядку и не отовсюду собрал... - и из любопытства, в качестве очередного эксперимента...)
Бонусом - ДРЕМА...



СОН

Одно чудо – это сам Христос, но другое чудо, почти столь же великое – это то, что всё-таки нашлись люди, которые Ему, лично Ему, а не церкви с тысячелетней – или хотя бы двухгодичной – традицией поверили. Слишком легко усомниться: «Не сон ли это? Какие боги в нашем унылом, практическом, тысячелетия существующем мире. Одет, как все, ест, как все, живет, как бродяга, ни вида в нем, ни величия».

Сегодня придется идти работать весь день физически в холодном саду, а я духовно полуболен и, наверное, поэтому под самое утро в теплой постели был тот же очень болезненный сон наяву, что каждое утро навещал меня в армии: что как ужасно вставать и мерзнуть, и надрываться, и ковыряться, что главное в жизни – это теплый дом, теплая еда и тихая женщина без особых примет с очень теплым телом в этой постели…

Все шло сонно, плавно, певуче, пока что-то вдруг не сломалось. Все заспешили, все потеряли нить, все занервничали. «Где такой-то?» - никто не знал, а половина из  находящихся поблизости даже не повернула головы, устремляясь куда-то, но в разные стороны. Кто-то тянулся, пытаясь что-то  достать сквозь частокол тел, где-то кричали ребенок и местный сумасшедший. В одном месте всем командовала бой-баба, она вроде бы организовывала движение, но сама уселась надолго. Пошли слухи, что видели маленькую волшебницу с красной розой и небесное тело, похожее на спелое яблоко. Там, где ждали автомобиля, вдруг проскакал огромный конь. Всадник, не притормаживая у остановки,  что-то прокричал, махая руками, еле видный в  пыли, еле слышный в грохоте от проползавшего чудища, то ли трактора, то ли танка. Все, кто был себе на уме, стояли в сторонке и с готовностью наблюдали происходящее. Они тоже не отвечали на вопросы, да и не было сил ждать ответа, надо было спешить. Я подумал вдруг мельком о доме, но где дом, в какой стороне, я потерял ориентировку и временами сомневался даже в том, что внизу земля, а вверху по-прежнему небо. Молча летали черные птицы, носился черный дым гигантскими клочьями использованной, мусорной ваты, где-то гремел взрыв и содрогался воздух и дребезжала сломанная дверь покинутого дома за спиной. Сразу двое шли на полусогнутых, сразу трое не могли связать двух слов дрожащими губами, заплетающимися языками. Если кто-то шел уверенно, то за ним пристраивались, ничего не спрашивая, только подражая; если кто-то говорил громко и внятно, то сразу получался митинг, толпа стояла молча, блестя глазами…

Поэзия мелочей должна быть продолжением рассуждения: целые гроздья плодов, обрамленных листьями так, что и не видно «теоретической»  ветки, её черной страшной коры - жизнь победила смерть.  …Хорошо бы все свои прошлые «деревья» осмотреть заново – может, тоже смогут выпустить листву…
 Впрочем, всюду такой густой лес и сад, что и так таскать не перетаскать плодов – как листвы полно. Хватаю-хватаю, а голова в ответ на эту острую, резкую лихорадку понемногу плавно начинает кружиться; опираюсь о землю уже и руками, и коленями. Скоро лягу; пособираю лежа, на сон грядущий, и всё, спать…

Вовкины сны: 1) Идет мимо подъездов, хочет зайти в каждый, но, заглянув, видит, что там лестница не вверх, а вниз, в какие-то туманные жуткие подвалы, откуда слышатся крики… Всё же протянул руку, сделал шаг - и уже кто-то цепко схватился и потащил; еле вырвался, упираясь в дверной косяк. В одном из подъездов было не так темно, хотя и тут свет и шум пробивались снизу – вошел было, как вдруг кто-то с диким криком то ли специально пробежал мимо, то ли набросился, но промахнулся в темноте…

2) Стою мальчиком, встретив мальчика; показываем друг другу рисунки – красивые, цветные. Потом он говорит: «ну я пошел в ад, в подвал». Наверное, у него родители плохие… Или он храбрый, и хочет заработать денег в каких-то  подземных цехах…

3) Надо экзамен сдавать; не скоро, но экзамен-то очень важный и страшный… «Надо уже готовиться… Нет, ещё не скоро, подожду». Время идет и страх нарастает, а всё почему-то не может он себя заставить учиться... И вот день экзамена наступил, но жизнь успела уже куда-то уйти – исчезли и страх,  и экзамен...
Как бы успел оторваться, отплыть – везет дуракам, не попадают они под машины так просто, как, казалось, должно быть. Даже под те, которые едут специально за ними…

Вот наступает вечер и слабая душа ложится в постель и в гроб и ему хочется женщину, и хочется писать свои мечты о ней. (Женщины пока нет, гроба тоже и вставать неохота; если встанешь, то ты – поэт, достаточно в тебе ретивого честолюбия, а если нет, то просто заснешь и про тебя всю жизнь будут говорить: « в нем спит поэт»).

«Дайте мне женщину в гроб, чтоб гроб превратился в постель, а смерть в сон». А женщине что, она не брезглива: не моргнет – ляжет в гроб с первым мужем, не моргнет – выйдет за второго и третьего. И тянет к ней умирающий свое заплаканное лицо и ласково она пытается его погладить (неудобно в гробу-то), и он рыдает и коллеги его выносят на свет небожий – где приступает к работе, начинает, так сказать,  «крутиться-вертеться»…

Вовкин сон («Рассказывайте мне свои сны, все запишу, это вести значительные, неподдельные»): «Лечу зуб – вот этот же зуб, что на самом деле лечу; лечит врач сначала, а потом вдруг мама; и как-то она  ткнула и хлынула кровь, да так, словно у меня не рот, а брандспойт. Закричал, захлебываясь: ««Скорую»!» и рванул на улицу…»

Вовкин сон: «Еду на «Икарусе» и вдруг вижу, что у водителя не кабина, а лобовое стекло занавешено. Правда, щелка есть, и он в неё смотрит. И ещё в зеркало заднего вида смотрит. Но ведь ночь! Вцепился на всякий случай в поручни, но потом заметил, что едет водила, расслабившись, чуть ли не полузакрыв глаза…» …Всем дали по прямой, изученной и заасфальтированной дороге и дали машину, которая почти что сама едет – настолько все маньяки, что иначе нельзя.

Н-кин сон: «Будто читаю я книгу и вдруг замечаю, что в ней всего по четыре! (а чего – не помню). И думаю: какая я умная…» – читает всякий бред,  по-детски желая стать «такой же умной», приобщиться к тому же «искусству»…

Сон: еду в автобусе, полном закупоренных и неразличимых людей и еду мимо, видимо, бани: огромное окно не занавешено и весь ярко освещенный предбанник, со всеми своими голыми обитателями, как на ладони. Поздний вечер, темно между тускло освещенным автобусом и ярко освещенной баней...

Замечательные раньше были автобусы - для показа кино. Еще бы кто додумался до автобуса-бани, автобуса-столовой, автобуса-зала заседаний, автобуса-заводика, автобуса-школы или детского сада и даже автобуса-дачи или гостиницы: пришел с работы на остановку, сел на свой номер, переоделся, тапочки надел и  в кресле с книжкой расположился, в окно посматривая... Вся жизнь - автобус: едет, пузатая такая. «В нашем дружном и тесном коллективе»... - не верьте дружбе без тесноты, надо чувствовать чужое тепло и запах, надо,  чтобы было жарко, как в бане, чтобы все было заставлено, как на столе в хорошей столовой, чтобы детишки целым классом под ногами ползали; надо, чтобы все орало, смеялось, толкалось, рассаживаясь, приготовляясь и намереваясь. «Ох, и помоюсь я сейчас» - говоришь с набитым ртом, обращаясь к человеку, который в тот же миг отворачивается от тебя, ибо его зовут любовница и пленарное заседание  одновременно! (похоже, в меня переселился Жванецкий). «Веди себя в компании свободно - если и наступишь кому на ногу, если и вытрешь об кого руки, так кругом столько рук и ног, а ты уже скрылся в толпе, ты уже над другими смеешься.» ...Вернутся они домой и спадут все их праздничные одежды и  улыбки; переоденутся во что-то жалкое, бедное и старое и начнут со вздохом стираться и ноги отдавленные отпаривать - чтобы завтра опять быть здесь!

«Я не кружок, я – колечко». Иду по длинному коридору, заносит в сон на бесконечном повороте: «где же этот, нужный мне отдел? – из-за всех дверей стук пишущих машинок, приглушенный говор – обычные конторские звуки… «Что вы думаете по этому вопросу?» - «В том месте кольца, где я сейчас нахожусь, по этому вопросу думают вот что…; а, впрочем, ничего не думают, все заняты только собой; по кругу народу бегает так много – снуют как электроны или там нейроны, освещая коридор» - колечка ярко освещенный коридор…

«Во сне всё ходил и ходил по темным и пустым комнатам, всё протискивался и протискивался по каким-то заставленным мебелью коридорам – казалось бы, мучение, а не сон, но знаете? проснулся и – свеж…

Сон в кустах. Снился сияющий ветер, уносящий в края, полные ветреного сияния. Там распыляются сияние и ветер, там он дома и может позволить себе расслабиться. «Располагайтесь» - говорит  с сияющим лицом и я приятно взволнован. Но как рассказать про куст? Он, наверное, принял меня за другого, разочаруется, сразу станет сырым и холодным, как с обычными людьми. «Я хотел быть как вы, но гнусные кусты по соседству мне всячески вредили и я щетинился и возмущенно махал руками, а после оказывалось, что я темен и черен у корня». Однако, пока сонный полет продолжался, я расположился в полете уютно, летел груженым, на небольшой высоте и мне по-прежнему снился ветер, только теперь он был  безмолвен и не сиял, а застенчиво улыбался, совершая виражи…

Плотно, очень плотно. Туго, тесно и узко. Очень узко - еле протискиваюсь в темноте. Натолкнулся, ударился и, забыв о вежливости, стал шарить руками по темному телу, ища обход, проход, заход - дверь. Куда-то повело, не знаю, дверь ли это, с тем же ли темным телом я имею дело или же меня уже передали в другую инстанцию,  позвонив по невидимому и неслышному телефону. Вдруг впереди ничего нет; иди, мол, себе без помех. Но темно: «выколи себе глаза - они тебе не нужны». Не пойду я туда, лучше буду держаться за темное тело. Ну-ка, где тут тесно, плотно и узко. К тому же меня ждут по такому-то адресу. Правда, туда протиснуться  нелегко. И там тоже темно. И ждут ли меня там? Кто-то кричал, что  ждут молча в темноте; может быть, не мне кричал и не на то намекал. А тут что? Ба, да это же закат, сияющий ветер, ветреные создания. Пойти бы лучше туда... Может быть, в следующий раз. «Да, не давите же вы так,  больно!» - «Двигай быстрей» – «Как, хотел бы я спросить? здесь так плотно, очень плотно» - «Ах, ты, закупорка, тормоз, я сейчас милиционера Орлика вызову, чтобы он выклевал твою печень и тогда ты  себе сам откусишь свой поганый язык!»

Половая тряпка услышала про сияющий ветер. Ее серое вещество раньше знакомо было только с сияющими полами и с влажным, серым, пованивающим ветром. Ей вдруг захотелось летать. Понимая всю нереальность такого желания, она все же принялась рассуждать: «ну вылезу я из этого ведра, обсушусь на полу, в сторонке, где никто не пинет, не затопчет, за шкирку не схватит, у двери прикинусь заменой половику, за дверью поднимусь по знакомой лестнице, там на чердак, а с чердака на крышу - где, говорят, подходит сатана и говорит: «бросься вниз,  написано же, что ангелам, подобным сияющим ветрам, заповедаю понести тебя, да не преткнешься ногою своею. А иначе распну тебя на этой крыше, убью электрическим током, по телевизору как врага распишу - видишь все эти штанги, кресты, провода и антенны?»
 ...А сияющие полы - разве они не нужны? А сияющие стены и потолки? Но это они сияют, ты-то останешься тряпкой даже на диване. Да и верны ли у нас, половых, стенных и потолочных тряпок понятия о сиянии? Утонешь тут от  размышлений!»

(Бык пронесся сияющим ветром, антилопа пронеслась. Я посмотрел им вслед, пожал плечами и пошел дальше, пробормотав: «не всякий ветер любит мясо»…)

Вовке упорно снится автобус: мол, еду, нервничаю – едем по какому-то бездорожью – и вдруг хватаю руль порулить – а водитель смотрит удивленно: «ведь нормально едем» - и экзамены: даже какие-то американцы среди экзаменаторов и все еще пуще от этого напряжены и озабочены и ты, Димк, тоже вовсю готовишься, а у меня, как всегда, всё из рук валится; и даже в руки не дается. – «Хочешь сказать, что сдаю экзамен американской цивилизации?!»

Мой сон: устраиваюсь, но в миру, что похож на буреломный лес, причем еще приговариваю нервно: «в любом месте устроюсь, оборудуюсь, да еще  из любых отходов».

Или: ложусь, разбитый, спать, но чуть ли не в морге, на холодный стол. И опять: «что же делать? надо спать, где возможно; в таком состоянии я непривередлив и неразборчив» – раздраженно отмахиваюсь и вытягиваюсь, и зажмуриваюсь, чтобы поскорей потерять сознание и не чувствовать жуть.

«Сон в летнюю ночь», «Пир во время чумы» – перекликается, не правда ли? Сон про чуму на пиру в летнюю ночь, сон про летнюю ночь на пиру во время чумы, сон про пир в летнюю ночь во время чумы…

Сон Толстого в «Исповеди»: «вишу над пропастью на каких-то слабых веревках – стоит пошевельнуться, как свалишься».

А ведь вот два моих главных детских сна: 1. Стартую на ракете вверх. Оранжево-желто-красное марево захватывает и пугает. 2. Еду на велосипеде вниз, по пологой дороге. Панорама великолепная, огромная, погода чудесная, еду без напряга и вижу всё со стороны, издалека и сверху… 2-ой сон о рае, 1-ый о трудности старта из ада в рай... И ведь сбылось: лечу!

Старый сон: фигуры людей, похожие на скульптуры, сошедшие с постаментов, но не серые - цветные, неярких, коричневато-красноватых и желтоватых цветов. Они на огромной лестнице, на  лицах улыбки и слезы,  намерения загадочны...

«Легче дойти до берега великой реки, чем в темноте вставить вилку в розетку. Впрочем, пока ты одевал обувь, я все-таки уже вставил» - «Все равно пройдусь». – «А передача интересная, т.е. обещающая» - «Вкушай до самого смертельного сна, в котором уже ничего не присниться».

Воина (вражеского) трудно переубедить, а не воину, может, и можно что-то доказать, но он же не воин.  «Бей, но не туда!» - а он и слыхом не слыхал про другие направления. «Туда, но надо бить!» - а он и  в глаза никогда не видел никакого оружия.  Один воюет, как во сне, а второй воюет во сне... - а я воюю со сном… хотя: «война со сном» - чем не сон?

Развелся, женился на другой. Она казалась лучше, но оказалась такой же: сначала выставила то, что лучше, а в конце обнаружилось то, что хуже. У всех свои плюсы и минусы. То было привычнее. Один сон - это сон, а два сна -  уже намек на дурную бесконечность… И все же, почему недовольство собой? ...Потому что они-то одинаковые, но перед первой я выхожу виноват, а перед второй выхожу одураченным. В тех же снах первая - жертва, ее жалко, а вторая – нынешняя - хитрая стерва…

Сон, в котором некая очень крутая паперть в проулке. И  на ней исцеляют. По крайней мере, слух такой пронесся, и народ толпится на крутых ступенях и в узких дверях, и в тесных сенях, хотя никто не знает, кто исцелитель и где он  в толпе, и кого  исцелил. Каждому кажется, что только он не знает, ведь все кругом в хлопотливом движении. Вдруг  вылупилось: «вот исцеленный идет!» - прошел некий непроницаемый худой господин, не глядя на расступившуюся толпу...
(Толкование сна: вместо волнения - суета, вместо чуда - бюрократия. Выбито, отсутствует главное звено, и все повисло в воздухе, во сне…)

Одна фраза теоретическая, вторая  житейская, в третьей  намек на сон…  Сказки меня выручили, это они судно моё выровняли - кренило в теорию до жестокой засухи, а как оно выровнялось, так и поплыло…
В итоге  вкус к жизненной спонтанности явился, да и сами теории словно воспряли духом.
Теория делает строгим, серьезным – это фундамент; жизнь делает гибким – это тело дома; а сказки делают радостным – это крыша моя блестит, словно летать приготовилась…

«Днем - свет и я что-то строю: неважно, что - что бы ни построил, свет все представит в лучшем виде. Но ночью - тьма, от которой почему-то сил лишаюсь; после чего все построенное оказывается сорняком на лугу, по которому  скачут  черные кони. Не только кони, но и медведи, и жуки и прочее зверье на мне топчется, а заправляет всем ведьмак-человек... Все думаю, может, это только сон - днем же опять строю...» - «Оттого ты жив остаешься, что только ведьмак-человек в твои щели пролезть может; ты не видел ведьмака-бога - этот только убивает».

Грустно в городе, так грустно, что вечерами никто не включает большой свет - только маленькие настольные лампочки. Все лица озабочены, все двери закрыты, глухо доносятся из-под них голоса. На улицах освещение неважное, снабжение тоже, а сообщение совсем никуда: появление автобуса выглядит как сон...
А вот предводителю города приходиться улыбаться, ведя переговоры с  иными городами, которые, наверное, живут внушительно, раз их люди так внушительны - вон как отрыгивают... И он улыбается и тоже  рыгает беспечно - вежливо, в сторону - и грустная его улыбка без труда наполняет комнату…

Вовкин сон: куча народа рубит мясо. Среди них и женщины, и дети, и старики.  А он заявился поздно, где-то в другом месте  по-другому отсоревновавшись. И говорит: «я не буду рубить, я устал». Конфликтом пахнет, обстановка опять как перед экзаменами…

«Убивать нельзя, хотя и очень хочется, поэтому мы тебя только оглоушим и измажем бычьей кровью»…

Вовкин сон: будто бы дом, где мы, среди бела дня окружила какая-то мафия. Причем, это не наш дом, а тот старый и мрачный, что стоит недалеко, на спуске (когда-то оригинальный и с претензиями, но всё  давно ограблено и убито, так что кажется, что  тут, среди бурелома из сорняковых кленов, ничего не должно стоять.) Он увидел эти подозрительные фигуры со стороны, затем  сумел как-то пробраться в дом, чтобы предупредить нас, но потерял свою обувь в незнакомой прихожей и, страшно нервничая, принялся её разыскивать. Разыскивал долго и безуспешно, но поиски не прекращал – идея фикс. Потом оказалось, что я и Женька исчезли. Теперь родители с ним принялись нас искать. Наконец, обнаружилось, что я нахожусь в детской больнице – в двух шагах отсюда - причем меня собираются переводить в психушку – на соседней улице - потому что  веду себя очень отчужденно и ни на что не реагирую. Мама поехала и выхлопотала меня домой. Но и дома я вел себя так же безразлично и он стал упрекать меня дружественно, нервно и слабо, что вот, почему пропадал целый месяц, но я почти не реагировал… ( «И все на этом засыпают?! Рассосалось же!»)

Странные случаются дни, словно из кусочков составленные: общаешься сначала с одними, а потом совсем с другими; занимаешься сначала сугубым хозяйством, а потом творчеством; то ругаешься и хмуришься, а то довольнехонек; в бане мылся и в грязь упал; еще читал, ел, уже спросонья что-то думал... И все не расшифровано до конца: к чему, зачем, что в себе содержало...

Вовкин сон: красивые девушки торгуют с машины, а среди покупателей ещё более красивая девушка. И вот она оперлась о Вовкино плечо, запрыгнула в машину  и сразу на колени встала, товар выбирая. А на ней мини-юбка, под которой ничего нет…

Поток несется  - и хорошо, что каменно крепки разума моего берега, хорошо, что воздушны мои маяки… Пристально смотрю на поток: «что же, так будет всегда? Поток не унять, лишь ограничить удастся?» – «Что, не радуют подвиги сплава по бурной реке с выходом в широкое море?» – «Ночью полагается спать, а я всё сплавляюсь, к берегу пристать не могу». …Море – идеальная сцена для восходов, закатов; на море спят, на море все отдыхают…

За рисование, за физкультуру и за язык немецкий снова взялся и ощущение, что с креста слез – не оттого ли сегодня снилась увиденная вчера в библиотеке стандартная крутая попка? Разве мне не о чем думать до крови? Ты посмотри, как исхудал ты, как неровно сердце бьется, как бессонница временами наступает? И опять всё двоится: рисовал с великой легкостью и упоением, но после вроде и смотреть не на что. И опять сон – про то, что, мол, крайне это примитивно: намазал-почирикал – намекнул на что-то и всё, «довольно с вас». «Упорен он и гениален» – «Никому не нужна твоя гениальность, твои гениальные попытки утвердиться в сомнительной зоне, твои сомнительные попытки утвердиться в зоне гениальности, а тем более никому не нужно твоё упорство» – стою в мужественной позе, сжав кулаки, но никто не подходит и сжатие постепенно слабеет, в итоге, руки вдоль тела висят, поза растерянная…

…Пристал к берегу, но только час поспал – то ли течение усилилось, то ли лодку поставил не так, но - толчок и понеслось всё опять; пришлось на ходу в нее прыгать, ибо потеря лодки – это хуже потери сна. …Здесь кредо простое: «держись». Грязи не бойся – бурная жизнь сначала грязью окатит, а потом и водой. Или новой грязью, всё новой и новой… Разве грязь бывает новой – она вся очень старая. Накопится ее и спать уже невозможно – стоишь как дерево, корой покрытый. Поэтому дополняю кредо новой простотой: «как грязь – держись, не отворачивайся, а как вода – беги, не медли, к ней». …Все воды грязны, все грязи хорошо размешаны с водой – мечтал умыться, но снова окатили…

Полночи не спал сегодня и, тем не менее, в который раз днем как стеклышко. Может быть, это «стеклышко» и спать мешает. Отмобилизован, как Наполеон во время Великого Похода. По сравнению с этим, прежнее – просто сонное царство: лег, полежал десять минут и уже накатывают клубы дурмана. Сейчас же: лег – и на десять верст в округе всё видать как днем – как тут уснешь, как исчезнешь вместе со столь большим миром…

«В чем разница между христианином и мещанином? Христианин умирает от тоски, а мещанин от скуки». ...Кукиши скуки. Мертвому всю вечность снится один и тот же сон: кукиши, кукиши. Бог выглянул и тоже со здоровенным кукишем. Постучал кто-то - кукиша стук. Кубарем по лестнице покатился, а кто-то приговаривает: «ку-ка-ку-ку-ку». ...Остановился и очень легко ощутил вечность вокруг. Зевнул до слез: «эта вечность с кукишем, однако». ...Занялся делами: грыз гранит науки, что-то монтировал, на верхотуру забирался - короче, весь кукиш облазил. ...Тюрьма не с решетками и  стенами - с глыбами,  минами,  жабами. Скука -  стерильный ужас: «ноль, твое счастье, что ты не существуешь и не знаешь, как  мал!» ...Сука - скука.  «Вот идут они, скучные суки». «Вот встает он, вечно нескучный основной инстинкт — «скучную нескучность, хлеб насущный дай нам днесь». «Не хлебом скуки единой жив человек»...» ...Семьдесят лет еще можно со скукой протянуть, но как жить с ней вечность? Хлопотать по делам там не надо, развлечься тоже нечем. «Как жисть? Ничего, как обычно - скучно. Делами развлекался, но помогало мало, поэтому похлопотал и специально развлекся. Может, тоже не помогло, но день-то уже все же прошел - легче болеть, когда с лекарственными пузырьками возишься». (Разгром – но это и о себе, причем, не как-то там боком или по касательной…)

Вовкин сон: в восторге летал по комнатам под потолком – мне показал и я тоже в восторге. Тут Н. пришла, захотел и ей показать. Говорит: «покажи». Замахал руками, но ничего не вышло. «Разбега мало». Вдруг все перегородки исчезли, и получился какой-то ангар с просветом вдали. Побежал, замахал, но сначала опять выходило только по петушиному, а потом полетел, но отчужденным самолетиком, без всякой радости… (Не  наслушался ли, как я О. про «полеты души» толковал! В присутствии любого из «средних» уже не разлетаешься.)

Сон про нашу церковь. Ночное собрание, электричество, все стоят, напряжены. «Тяжелые времена...» Тут во все окна хлынула черная тьма. В двери тоже кто-то ломился, дверь не поддавалась, но какое это имело значение? Все продолжали стоять с черными книгами в руках - тьма валила как из трубы нефтепровода большого диаметра, но не поднималась выше колен...

Далекие места,  сон про отцово детство. Опять сумерки в глуши, мой спутник бубнив, а у меня совсем мало слов. Едва различил одно: опять «невыразимое...» «Невыводимое; неуносимое; неизлечимое...» - шли мимо  как будто вымершей больницы, дул ветер в бело-черном больничном саду...

«Вильмс, 6-я палата, вам передача»; или: «к вам посетитель». Как приятно; даже: есть ли что приятнее?! Болел, скучал, а тут и надежды, и оживление, мол, не болей, дружище. «Спасибо, я бы рад» - счастливая стеснительная улыбка. «До свидания. За все спасибо. Приходите...»
(Еще секрет обаяния больницы: домашние тапочки в казенном помещении, сон и обед. Не только все родственники, оказывается, любят тебя, но и места казенные, чудеса, достойные, если не воскрешения, то выздоровления…)

Я хотел бы сегодня творить, но в мозгу у меня  красная зона. И черная зона. Только эти две  зоны у меня сегодня. И еще в ушах стук. Наверное, слишком сильно натоплены комнаты. И эту музыку я слушал напрасно. И телевизор напрасно смотрел. Вообще-то, когда тепло, лучше думается, когда музыка, идет эмоциональный подъем - а телевизор я всё время смотрю, когда у меня красная зона, красная на черном, что-то вроде бессонной ночи у костра, который развели не ради тепла - вокруг очень жарко - а ради света, но вот света-то он и не дает, только красная зона...

При браке соединяется большая женская душа с большими мужскими силами – в итоге, образуется одно большое существо, у которого всё большое. Сила без души – это машина, а душа без силы – это сон. «А., ты спала до меня, а я был станком до тебя и переводил материал на стружку. А., ты богиня, но не сама по себе, а только вместе с моею любовью. Также и я с тобою буду всемогущ! А ты будешь владелицей всемогущего! (Только не суй свой пальчик куда не следует – жми  на разрешенные кнопки)»

Вовкин сон: мы с ним в какой-то таре несли трех огромных жаб, которых почему-то любим. Но когда проходили мимо какого-то болота, две из них выпрыгнули туда. Вовка пошел было за ними, но они от него тяжело зашлепали, и он остановился в недоумении: мы же им добра желали! (Сон о Р.,Ж. и Н.?!)

Сон: снаружи помещения, видимо, гром и молния, хотя почти ничего не слышно, а внутри  полусумрак и разброд среди людей и мебели. Все стоят на коленях и сосредоточенно о чем-то молят Бога. Даже глаз никто не поднял,  головы  не повернул. Не просто «люди в мрачном настроении» - там были бы кривые усмешки, мол, пора платить по счетам,  взрывы ярости, внезапные движения и инциденты. ...Но много ли там было людей - может, только один и был? Или это абсолютная степень разобщенности? - «Всё  уже было и теперь  всё  ясно». «Все ушли, а мы  остались и должны теперь погибнуть». – «Да, и от этого гибнет и наша вера»…

Вовкин сон: вдруг забуянил и стал всех «мочить» - всех пристававших, надоедавших, пугавших, обижавших!

Вовкин сон: «Борхес звонит!» – я, как ни в чем не бывало, сижу, что-то читаю, ногой болтаю. Папа к телефону подбежал – оказывается, это какой-то итальянский ресторатор хочет купить нашу квартиру, чтобы сделать в ней ресторан. Уговорил маму с Вовкой придти в аналогичное своё заведение – «посмотреть». Пришли они, их усадили за стол, дали картошку и четыре сардельки. Тут разговор идет про продажу, аренду, а они слушают вполуха и уплетают. Но Вовка набрался сил и возмутился: «это же не итальянское, а русское блюдо!» Им сейчас же притащили спагетти, они опять уплетают… (Из стеснительности изображали голод, лихорадочно соображая поехавшей крышей, как быть. И у «итальянцев» жадность и отсутствие средств: нелепо они пытались квартиру заполучить за тарелку с  едой на двоих)

Днем мы бодримся, дух подбадривает душу, свою жену - но ночью она остается одинока (дух храпит рядом) и уже всё без обмана. Вот и у Бога всё будет без обмана, как этой ночью. «Тяжело? Значит, вы не в раю». Смерть как тот же сон; тоже просто перестанем бодриться и обманывать себя…

Улыбается. Но лицо лиловое. Улыбкой, маслом такое не стерешь. – «Что ж ты раньше-то делал? Что взорвало жизнь  твою? Разово или это уже система? Если разово, то ты еще не осознал всей тяжести случившегося – мол, сон; а если многократно, то привык, плесень, и живешь уже почти как человек свободный…»

Может, увижу интересные сны, может, сделаю что-то интересное, пребывая в сонном спокойствии…

Сразу воскрес и на ноги встал, как меня Бог – свежий воздух, солнце и вода – трижды поцеловал. Три Бога – три поцелуя любви. А я три месяца не уваживал всех трех! Вот и пойми, умнею ли я или вконец рехнулся. Главное, уже и не помню, как же такое  получилось. Даже вчерашний день не помню. Всё как сон – и ночь, и день. Вся жизнь пройдет, а ты с ужасом будешь скрывать от себя тот факт, что  ее совсем не помнишь. «Всего несколько островков в огромном океане! Весь воздух несвеж,  вода сладкая, соленая, в суп или чай превращенная, а на небе тучи навсегда – забыл, какого цвета солнце…»

Сон: кто-то вроде папы лежал в каком-то «номере»,  клетке или, может быть, больничной отдельной палате. В номере всё хорошо с едой и отправлением испражнений, но больше нет ничего - пусто. И мается человек на кровати, он благополучен в этом благополучном номере, но ему пусто. И он болеет, и, наверное, когда-то умрет... «Это не я – я бы писал,  боролся, пытался сосредоточиться, думать. Или решился бы выйти на холод, разведать окрестности, стены...» (навеяно поведением больных в больницах; у человека, допустим, всего лишь одно место болит, неисправно и надо делать «процедуры» раз в день – так даже китчевой книжки в руки никто не возьмет!)

В этом же роде: один из больничных «холлов», сидит много народу, в основном, мужики, и все  дружно смотрят телевизор (которого я, наблюдатель, даже не вижу, подойдя по коридору). Много  «развитых» мужиков, много не таких уж больных, если судить по виду, но все они в больнице и все  только смотрят телевизор... Заведение мерзко казенное, а программа мерзко коммерческая...

«Чем надо заниматься в жизни, чтобы, лежа в гробу,  увидеть прекрасный сон?» – вот же как стоит вопрос. Ведь даже всякие славы и деньги непременно приснятся как кошмарное наваждение.

…Купил себе сон мертвец: «пока  вижу сон,  не мертв». «Пока в стене  окно, это не стена, а дом».
«Тень в кофейной темноте» - раз видит тень, значит, всё же пробивается свет в той тьме. Соответственно, и кофе жидок. Блещут фары, фонари, поэтому различает тени. Тени всюду – вовне и внутри; тени во всем – и звуки тенями, и запахи, и прикосновения. Мир теней – мир флагов; всюду темные, черные, огромные флаги  струятся как воздух… В такой атмосфере пишется легко, но и с ума сходится  запросто. Держись за кофе – кофе, говорят, как бог спасает…

«Господи, уже четвертый день, смердит» – но не смердел, напрасно привалили камень, он хотел воскреснуть, он почти не умер, почти спал; на нем уже поставили крест, а надо было только скорбно крикнуть. …Вообще-то, это не было неслыханным делом: кажется, Илия воскресил ребенка, упав на него и согрев его… Интересно, насколько часто люди впадают в летаргический сон…

Иоанна 21, 3: «А может, всё, что было, только сон?» - думали они. Ей Богу, всё легко могло кончиться тем, что опять до скончания дней своих ловили бы рыбу. Ну, рассказывали  соседям о всем, бывшем с ними и горячо вступались за своего Иисуса…

 Сон: шествие. Вдруг всё шествие шасть в какой-то двор... Вот и весь сон про фарисеев; «нормальные» люди шастают поодиночке, стыдятся и у них высокое и низкое хоть как-то разделено...

Сон на тему «темно, тепло»: я не один в этой темноте, нас там много шушукается, занимаясь чем-то темным, но приятным и теплым. Явно девушки присутствуют, явно влюблены многие во многих, но грязи никакой… (Ага, неоднократно слышал, что секс – вовсе не грех, а божья роса!)

Ох, и с высокой же кровати мне придется падать, если сон разойдется с реальностью – с самых небес…

Мы - материальные тела, но мы находимся в мире, который, прежде всего, есть воздух - и воздух мира  растворяет наши тела (тем более, что они, в основном, вода). Вот почему, прожив день, мы каждый раз ощущаем себя призраками. «Может, то был сон; может, меня и не было…» В небе дня растворяюсь, в землю ночи закапываюсь - так и живем, так и умираем, исчезаем...

«Я – трава» - «Ты -  тень от травы, не отличимая от других теней от травы  на фоне темной земли…»

Рисую с музыкой – словно себя в розетку включаю. Целыми днями в экстазе и сонливой рассеянности – поезд мчит всё быстрей, а машинист уже спит –и снится ему целое море, целое небо снов, в которых всё чудесно, но  мелькает…

Иногда готов себя успокоить и такой примитивной мыслью: «она такая маленькая и видел я ее так редко, к тому же специфика ее реального облика так трудноуловима, что забудется всё, как сон – особенно, когда появятся новые девушки»!

Картинки в непрофильных магазинчиках не продаются – там, видимо, вообще почти ничего не продается, вот они и берут на комиссию всё, что имеет перспективы… К тому же Вовка, и ранее недостаточно ловкий, теперь то на работе, то вялый, как муха и тупой, как полено после работы. Никакой инициативы. «Ты читал «Трех товарищей», про то как они подержанные авто всучивали? Мещан надо обвораживать – тогда они тают, чувствуют себя обязанными. Иди, короче, отсюда, мне на нервы действуют сонные люди».

На «Корове» в один момент чуть было не «раскрутился», сказав: «рифмы – это наркотик. Пройдет несколько веков, кончится эта цивилизация, как кончилась цивилизация античная и людям будет странной казаться эта наша привязанность к рифмам. Самогипноз, сон разума; «думай, но только во сне»!!» – но все не расслышали, или не обратили внимания, или сделали вид… - многие одновременно говорили.

Всё бросил, сижу неподвижно часами и вроде бы мир и покой, как в распахнутые ворота входят в душу – отдыхаю… Правда, во дворе моем грязь, навоз и куча хозяйственных механизмов и построек… Шум ветра – бальзамом на душу… Вот и железо громыхнуло где-то по соседству – тоже слушает ветер, внимает и участвует в природном действе. «И всё же, как сон пока ты, лето 97-го года…» От четырех перенапрягов отдыхаю: одного любовного и трех хозяйственных (ремонты здесь, работы в Отарах и работы по оформлению картин)

Вчерашний день – какой-то сон; сегодняшний – вообще сон, совсем сон…


«Тяжелый сон» – это похоже на тяжелые засовы: двери, засовы так тяжелы – не открыть. И не пройти, не подойти к ним: темно, а вокруг столько всякого барахла – запросто больно ударишься.

На одном берегу пляж, а на другом армейская муштра, на одном берегу сон и нега даже днем, а на другом и ночью заставляют маршировать, поднимая ноги выше головы. На одном берегу все вредители не больше насекомых, а на другом они не меньше льва…

              Сон: город, в котором я живу, видимо, город Казань, но только  очень модерновый; наверное, город будущего; вероятно, у нашего города было очень бурное развитие. Или же просто другой район, мне, домоседу, старожилу, жителю старых мест, незнакомый... Многие здания крайне мрачны, другие ликуют как кремовые торты - и те, и другие огромны и тяжелы и почему-то походят на пагоды; или на огромные океанские лайнеры; или на дирижабли, или вообще на что-то небывалое. Все дома крайне населены - как наши школы на переменах - а, главное, крайне запутаны и противоречивы: кругом ходы, лазы, комнаты, лестницы, холлы и переулки;  люди и помещения ходят друг у друга на ушах. Почему-то много и заборов деревянных, с натуральными гвоздями - это при их-то технике! Я искал сначала нужный дом в очень пустынных и мрачных сумерках, а потом в этом доме - нужного человека или даже целое учреждение - тут уже был яркий  свет и толпы как волны... Я никого не нашел. Возможно, что это действительно была школа - то, что у них было за спинами, очень походило на ранцы... «В общем, я с кем-то разговаривал в каких-то домах, но сейчас у меня очень голова болит, так что я ничего не помню! Там все плывут и едут, с места не сходя, тем его  перенаселяя…»
Еще все дома походят на замки, на скалы, ковчеги. И двери уже заперты. Каким-то чудом заносится свет, тепло и пища, причем в изобилии, так что никто и не думает об этом. Все дурачатся, балаболят без умолку, пытаясь стать еще большими дураками - и у меня от этого очень болит голова. А у них она уже давно не болит. У них в ней только музыка, то очень мрачная, то идеально мелодичная; или нечто, похожее на стук ложки о миску, очень ритмичный...


Сон в тумане. Во сне хотя бы что-то видишь, поэтому лучше не просыпаться. Что я сделаю с туманом, да еще спросонья? Дон Кихотом, мельницей махать руками? Быть сирым, одиноким?..

Человек испытывает упоение от мечтаний своих, но он испытывает то же самое и от некоторых своих действий; причем соблюдается баланс: сколько мечтаний, столько и упоенных действий. Т.е. надо больше мечтать, чтобы больше упоенно действовать, и больше действовать, чтобы больше мечтать - а не лежать с тяжело-пустой головой на кровати, считая дутых слонов, чтобы дождаться сна.
               
Если ты в жизни не учишься любить, то  учишься кривляться, а если ты не учишься быть откровенным, то учишься носить маску. Если ты досуговый  мещанин, то  каждое твое слово будет досужим: от первого неудержимо зеваю, а вторым сражен наповал, в сон.

Обделывал свои грязные делишки, служа в охране за железными воротами. Темные дела за темными воротами темной ночью. Потом темный сон. Но однажды приснилось, что раскрылись ворота, а за ними не обычная темная, как сон ночь, а темные машины и люди в униформе. Один даже с автоматом, а другой с собакой... И спящий так испугался во сне, что умер и его за железный забор посадили, то ли в тюрьму, то ли на кладбище. Он и пожитки не успел собрать, и последнюю зарплату получить, и долги отдать, и хлеба белого  купить на обратной дороге. Он как выглянул в дверь-то и как увидел, что ворота-то раскрылись, так и упал тут же и почти ни одно свое грязное дело скрыть не сумел; правда, половину из них всё равно не нашли, таким они слоем грязи покрылись, в такие свалочные узлы завязались. Пожитки его, грязные, опять-таки, побрезговали перетряхнуть. И домой не сходили...

«Двое, обогнав меня, бродившего и суетившегося, прошли мимо. Они разговаривали, и я слышал все слова отчетливо, но ничего не понял.  Но говорилось  о чем-то важном и я стал думать над услышанным, как будто увидел сон, и даже разгадку всех снов на свете. И я смотрел им вслед, и видел, как они, сильные, спортивные вдали поднимались  по  заброшенной мощеной дороге. По бокам были домики и сады, светило утреннее солнце, они явно продолжало говорить, затем свернули в один домик, в один сад. Я попытался запомнить место - на всякий случай...» (не низкопоклонство ли тут перед гламуром?!)

Все неплохо по краям, но по центру  почему-то темная зона. Обходил ее, держался-бодрился, но она никуда не уходила, всюду только приходила. Тогда решил, наконец, бороться, вошел в нее - первым делом сон сморил и стали сниться темные сны...

Спать, спать! Причем так, чтобы сознание не осталось, не примостилось здесь же, рядом с этой скверной жизнью - тогда и во сне мучаешься, не отдыхаешь, словно  рядом с грязной и холодной лужей лег; нет, уехать бы как можно дальше, успеть, пока окончательно не погасли свет и скорость. Добраться бы до Африки. А, впрочем, еще лучше промчаться мимо слонов  куда-нибудь дальше! В Австралию, туда, где    камни и трава. Или еще дальше. И там зарыться, наконец, и успокоиться, и забыться, и улыбнуться, и сказать: «здравствуй, здравствуй сладкий сон...»

Почти связался с моложавой женщиной, не любившей одиночества и любившей переспать со мной. Вовремя почуял, какой это одинокий ужас. «Лучше не люби меня, чем люби переспать со мной». Сон в постели, труд в постели и уборка в постели - ужас, ковчег; «потоп, что ли, случился». Очень, кстати, разборчивая женщина - но когда голодна, всё ест. «Тоже мне, «новая стиральная машина» - меня насухо фиг выжмешь...»

Жизнь - ужасная глухомань. Очень нас много. Лес из шести миллиардов деревьев... Жизнь - божественная глухомань. Каждый  имеет право на землю и небо Бога и на спокойный-спокойный сон. Ты - тайна в своей колыбели... Кто-то пытается выделить себя и окружающие деревья, чертит планы, но и это глухомань. Каждое дерево сходит с ума по-своему. Спи - мы только во сне не сходим с ума, и только в светлом сне счастливы. Как наполнить мечтами  видимое днем? Как сделать видимыми ночные мечты? Как отыскать на обочине жизни шоссе и буреломного леса опушке клад золотой середины...

...Лабиринт из извилин способен и малый клочок земли (бумаги, неба) превратить в целую страну - без них просто нечего было бы населять: поставил пару телеграфных столбов повыше, чтобы видели друг друга и вся недолга. ...Мигом нахомутал пару сотен извивов - а я дальше трех (спросонья), семи (когда в форме) или двенадцати  (когда гениален) считать не умею, не помню начала и сразу сбиваюсь - вот и странствую неутомимо как кругосветный, несусветный путешественник, одну за другой новые страны открывая. Их уже тысячи у меня за кормой...

Вовкин сон: вдруг видит, как из под половицы выглядывает чьё-то крыло. Затем из подпола выбираются три большие птицы – орлы! Начинают ходить по комнате, Вовка им попить дал, один из них какой-то инвалид…

Вовкин сон: все в подземелье, едут на эскалаторах, но поднимаются очень медленно, по одной ступеньке в год. Похоже не на метро, а на шахту – сыро и грязно. Стали сговариваться, чтобы подкупить или обмануть надсмотрщика. Потом стали показывать на того, кто уже высоко, а мерзавец – мол, ему можно, а нам нет? Мол, невтерпеж эта вонь; мы голые по пояс…. А тот в ответ взял лопату и стал орать: «а ну, покажите мне того, кто это сказал?!»…

П. рассказы и сны: «Один парень умер - какую-то он бомбу кидал и взорвался - и вот, следующим летом его жена видит сон, будто  сидит он у забора рядом с воротами в белом нательном белье, вроде солдатского. Тут же что-то постелено, газетки какие-то. А белье всё насквозь мокрое. Жена подходит - как знакомая, а не как жена – и спрашивает, как живешь и прочее. «Ничего» – говорит, «только скажи матери, чтобы не плакала - всё время мокрый хожу» - «А что в ворота не уходишь?» - «А вот, дождусь Сашку с Олежкой и вместе пойдем» - и те, тоже молодые, умерли вскоре!»

«Один мой друг в Чехословакию уехал служить, а я стал к его жене  заходить. Она всё время такая приветливая, приглашает, просит подольше оставаться, если придешь. Я, конечно, подумывал о сексе разговор завести - а то, может, обидно ей будет - но не хотелось друга обманывать. Тут она сама начала разговоры, что по ночам ее чья-то мохнатая рука гладит, за всякие места берется - и «то ли снится мне это, а то ли наяву». И до мужа, говорит, такое было. А с ним - нет... И вот, один сосед узнал, что я к ней хожу и говорит: «не ходи к ней». Серьезно говорит, с намеком. И я не стал ходить. Но стал мне  сниться сон - четыре месяца один и тот же: что я лежу под женщиной с грудями и с темным пятном вместо лица, а после чувствую, что целует она меня в губы каким-то невероятным засосом и я начинаю задыхаться, и выдирать ее губы как какой-то укоренившийся куст, и просыпаюсь, и долго не могу отдышаться... И так и не хожу к другу домой до сих пор - а он приглашает...»

«Часто встречаю во сне кого-то из тех троих умерших. Причем, увидев его идущим навстречу, отдаю себе отсчет, что не надо с ним встречаться, но здороваемся, коротко разговариваем («как дела?» – «нормальный ход») и расходимся. И я после себя в испуге спрашиваю: «не приглашал к себе!? Вроде нет...» Еще видел кого-то из них в большой компании и вот, они напали на дом, в котором я был с кем-то. Мы забаррикадировались, изо всех сил изнутри держимся и через полчаса  напор ослаб. Выглядываем - вроде никого. Пустая сонно-солнечная улица, тишина. Чувствую просто страшную радость. И, героем: «ну и сны мне снятся!»…»

Сон: лев с оторванной, окровавленной задницей проковылял через комнаты и прыгнул за ванну - некоторое время спустя оттуда вышли две пантеры с пантерятами. Толкование сна: лев-мужлан, видимо, пострадал от женского пола - к примеру, от маленьких львиц (доверчивость не только волкам вредит и не только хвосты губит), но преуспел, став зверем поменьше…

Освоил ночь и выгнал сон, как выгоняют собаку со двора – сон бегал по улицам, перебивался кое-как и громко лаял…

Не спите добро и зло во мне - ты, добро не спи, потому что тебе пора отправляться наверх, а ты, зло не притворяйся спящим, потому что тебя ждет преисподняя…

"Нет такой любви, которую мы не могли бы задавить в себе", не правда ли?
Как сказал  Ларошфуко, пересказала А., "не буди страсть, которую потом не сможешь усыпить" (какой-то засоня пукнул и его пук на весь мир распространяют - с чего бы это?), а то потом придется давить ее, давить…

…Убьют её, а скажут, что спит, что не задавили, а усыпили - тем более, что мертвецы на самом-то деле не менее склонны воскресать, чем спящие просыпаться...

Телевизор - устройство для снов с открытыми глазами, причем пустых снов. Так много желающих спать, так много пустых - опустошенных и ненаполненных...

То вялые, то злые - "принципиальные" и прочее…. Привыкли к себе и ничего, существуют. А мне то скучно, то зябко - нет же жизни без активного добра. Как сказал вялый Гребенщиков, «всё это сон». ...Замаялся? - полай. Залаялся? - ляг, отдохни, бедный... Это похоже на сон со злой собакой в ногах: прежде, чем будить спящего - на добрые дела его подвигать - надо что-то с собакой сделать: ты ей слово, а она тебе десять. Может, потому и спит так усиленно, что сам не решается со своей собакой связываться. "Зачем мне упоение в бою, когда есть упоение во сне?"...

Снова получил нокаут, нокдаун и теперь все силы уходят на то, чтобы справиться, встать, восстановиться... - а тем временем мой райский сад  сорняком зарос и вредителями покрылся (правда, я его таким увидел только мельком, издали, сквозь какой-то сон...)

Либо рисую, либо клонит в сон - думать не могу; все мысли о ней, о надежде своей запредельной... "Может, отменит смертный приговор и не для казни выведет в солнечное поле..."

Сон про то, как одни надежды таяли, а другие осуществлялись в виде черного предмета странной формы. И ты стоишь и в испуге смотришь на таянье у себя под ногами и с опаской берешь в руку полученный приз…

Черствый человек и его мягкая, как хлеб, техника. Нажал на нее пальцем и провалился палец, и стало так приятно, словно заиграла музыка... Чернильный человек и его белая, как простыня, бумага. Лег на нее, уснул, увидел сон приятный. ....Но после встал, в чернилах сухую корку размочил, съел... – ну, сколько это может продолжаться?..

Опять денег нет -  безобразный  горячий бульдог снова железной хваткой вцепился. А помощничек мой хихикает - дурачок. Улыбаюсь. Снился сон: улицы из двухэтажных деревянных домов с выбитыми окнами, с пустым нутром, освещенным солнцем - хожу, себя узнаю, улыбаюсь. Я силен теперь как разбойник, но где мне жить? «К кассе строем, потом по магазинам галопом» - менты, статья первая устава -  а мне как жить? Улыбаюсь...

Проснулся - не могу заставить себя встать. Встал - не могу заставить себя делать. Хожу, унываю, пытаюсь отвлечься. Всё старое потеряло смысл, всё новое рождается в муках...

Да, Рим убила бессонница. Когда бессонница,  люди круглые сутки ищут лишь забытья. А где спрос, там рождается и предложение: какие-то обезьяны быстренько эволюционировали и научились кровь пить…

«Чего это меня днем тянет в сон? Наверное, надо уступить и посмотреть разок, что там такое...» - там оказались сны очень странные и  болезненные; например, кто-то шел, и хрустели морщины лица, как морозный снег под ногами. Еще кто-то без конца пересчитывал скрипки, их было три, всё время три, но он их всё время пересчитывал, причем делал это  очень медленно, а к началу счета испуганно переходил как можно быстрее, и всё время твердил, что счастлив дом в городе Сочи, где пенье скрипок наставляет нас на уютно-профессорский путь...

Бессонница всех зачисляет в нули. Пробую читать, писатель попался приятный, полный благих намерений, чужим бабам сумки, было дело, подтаскивал, но с опорой на член его свобода; и вообще бессонницу лишь разжигает кипежом своим неугомонным. Живописание есть оправдание мира, блюдолизание; с помощью сахара и всяких приправ  учат видеть в преснятине вкусное… («Кошек не любишь? – просто не умеешь их готовить!»)

«Поколение дворников и сторожей...» - для творческого человека нет ничего полезнее физической работы дворника и  ничего вреднее бессонных ночей сторожа. «Какие воры, ребята - улицы надо подметать. И чего нам прятаться в ночи, в каптерках-закоулках»… (Да, для меня–«жаворонка» так, но кругом-то одни «совы»… Но «совам» не часто приходится работать на низких работах  - не так наивны, как «жаворонки»…)

Быть добрым и интересным единственно для того,  чтобы хорошо спать: доброму мягко, а у интересного  сны как кино - заинтересуешься и заснешь, не отвлекаясь на злое колотье в боку.

Если интересоваться только собой, то надо или около зеркала сидеть или спать.

Горячая, страстная проповедь сна! Огромный успех - у всех бессонница. Все так взволновались - т.е. успокоились! Нет, пока, конечно, никто не спал, но все уже вполне обнадежены. Бессонница-то ад. Рай нужен, чтобы адский огонь залить. Все ищут - любовь, например, представляют самую нежную (и трахаются поэтому аккуратно, чтобы  попахивающую благословенным сном мечтательность не раздербанить)

Писатель - медведь: всё лето по лесу бегает, а всю зиму спит. И старается получше спать, чтобы получше в снах увидеть, как оно было, летом. Лапу так же сосет...

Во сне  был сбит машиной: зимний вечер, незнакомый район, транспортная развилка с крутым поворотом - я пру как всегда, думая о чем-то своем, а машины в несколько рядов вдруг наезжают на этом повороте. Т.е., видимо, кто-то в обгон пошел по дальней бровке, а я его за другой машиной не увидел - и не успел перебежать. Свет фар, дурной сон и страшный удар - и я стал думать только о том, жив я или нет. Наверное, нет - слишком страшный сон. Утра уже не будет...

Также во сне  ужинал в битком набитой столовой. У всех там были бутерброды с обезжиренной колбасой. Воняло ею, и было не протолкнуться.  И руки не вытереть. И не сесть. Или только на грязный стул, возле неубранного стола, где рядом слишком неприятные рожи. Хлеб крошился и падал на пол. Колбаса - обезжиренная губка ломтиком. Всюду темные одежды, попытки оживления, усталость в душах и электрический свет, грязный как передник, яркий как свет фар...

Еще во сне  шел улицей, длинной как река; опять  темно и очень оживленно - всюду движущиеся черные силуэты и огни, похожие на спустившиеся звезды. Видно улицу на целый километр и, похоже, это был еще не конец. Шел завороженный, все девушки манили, но я спал на ходу, зачерпывая густую тьму и запивая ее вспышками фар...

Потом я шел пустынной улицей в том же темном сне - приближаясь к роковой развилке...

А ночью меня просквозило в больничном коридоре. И уже утром свезли в странный кинотеатр - почти пустой зал и странное кино. В этом кино мы шли гуськом, держась друг за друга по слабости сил наших и зрения... Надо было не выходить из палаты. Собраться, переиначиться, растереться энергично и не выходить. Я помню совсем другое кино, ведь в юношестве любил ходить в кинотеатры. Это считалось нормальным тогда. И фильмы были другие, в них никто  не слепил тебя фарами с экрана и с боков, приставив сзади стенку-спинку...

(«А мне во сне любви хотелось, как свежему букету вазу. Мол, Клеопатра, я срезан и, значит - холодная ночь. Так освети и согрей мне ее, дай поцарствовать перед тем как засну на помойке» - «Какой ты грязный» - «Если твое подсознание чисто, первым кинь на меня камень».)

…Автомобилист в нутре города сидит и быстро по его именованным улицам перемещается, а пешеход находится немного сбоку и сверху города, фрагмента города и медленно, шагами ощупывает его безымянные дома...

  Когда я шел по улице, мне  снился некий мужик, выделывающий ногами странные па - а не физкультурник он, не регулировщик, не танцор. Здоровый такой, в физкультурно-блатном облачении, в коридоре... Зачем снился? А зачем я раньше всякие книги читал? Они ведь тоже странные, очень странные. Сидит героиня, стоит, всё что-то соображает и  восклицает -  это же черт знает где и черт знает что. И даже вообще нигде и ничто. А я читал... Но вот опять снится, что читал я какую-то сказку - там были повозки, узкие улочки и я шел в белой чалме, и во мне было метр росту... - совсем всё другое; возможно ли? И почему мне сегодня всё снится, ощущается как сладкий и мучительный сон? Ведь на этих чертовых улицах, среди мыльниц на колесах  всегда становлюсь пуговицей. Или даже дыркой для оной... Это оттого, что  медленней иду. На днях еще понял, что надо медленно идти и как бы спать, спать...

Я пишу просто, но с метафизической подкладкой - от простоты моей вы поумнеете, а от метафизики станете видеть сны. Дело в том, что, как оказалось, научиться мыслить можно только видя сны, ведь это всегда сны о чем-то большем, а только большее является яйцом, что еще не выедено нашей мыслью. Мысль не прокормить без снов. Без снов она становится автоматом, не требующим органической пищи. Сны как здоровье - их не ценишь, пока не потеряешь. Сны - залог обитания нашего  духа в здоровой стране - конечно, если они не болезненны,  но болезненный сон сопровождается потерей сна: «Меня разбудил здоровенный болезненный сон и я проснулся маленьким, распавшись на части»…

Да, я помню... Черный сад, шелест листьев. Как в бочке тогда жил - только черные люди и шепот вокруг. Ушел от всех, но все везде, они стояли вокруг, от меня отвернувшись, и я как в бочке сидел среди их спин в черных пальто. И во рту у меня гнили зубы. Поэтому я вдыхал влажный, свежий ветер сада, что-то записывал и засыпал...

Да, я помню... Сидел тогда в аудитории, кажется, зеленой и рядом со мной сидел соученик - его лицо и даже фамилию  помню до сих пор, но они неинтересные, чужие. Там всё было чужое. И это было так давно, что похоже на сон. Но во сне хотя бы свое. Впрочем,  тоже еще до конца не доказано. Почему я запомнил чужого? И почему  не помню свое...

На дне и на вершине дальше идти некуда – и, значит, жизнь устойчива, определенна и спокойна. Он рекламирует удобства дна, а я - прелести вершины... Силится яма проглотить вершину, силится  вершина затоптать яму - самоубийственно силятся убить или же растут, пошире разевая пасть, повыше задирая ногу? Какая повсюду смесь ненависти и любви; снотворная смесь: в итоге всё мельтешит и мы легко теряем сознание… Сон как легкое самоубийство! Не будь деления на верх и низ, на рабов и господ, не было бы не только роста, но и сна?! Какая чушь, скажете вы! (я с зевотой присоединяюсь!) ...Вершина распластывает, раскрывает - упрощает, а яма сворачивает в кучу - усложняет - я на вершинах ищу простейших откровений, а он в яме роется в кучах. И он чахл в яме и слабовато роется - а я силен и мое простейшее оказывается насыщеннее его сложностей... В общем, он будет терпим (и даже очень нужен) при моем дворе до тех пор, пока будет лизать, а не кусать мою руку… (было уже и то, и другое!)

«Горячие пирожки с картошкой и с капустой». «Горячие пирожки с картошкой и с капустой».  «Берем горячие пирожки с картошкой и с капустой». Зря - не зря поехал? Экзистенция начинается вместе с бесцельностью. Так и думал, что много ее будет, если поеду... «Горячие пирожки с картошкой и с капустой». Тем более, таким серым днем... Трудно ужиться с серостью герою, он ее просто боится! ««Аргументы и факты», «Комсомолка» - «толстушка»... В каждой - программа; также есть гороскопы, лунный календарь, кроссворды, криминальная и спортивная хроника...» Нет, все-таки ощущения почти приятные. Вроде бы грязные полы, одинаковые лица, но на душе тепло, не пусто, слава Богу. Что они видели, кроме пойла. Скверные пастыри. ««Советская Россия» - кому патриотическую газету?! «Советская Россия». Покупайте. 800 рублей. Есть здесь патриоты?» Медитирую, по сути; восхитительно безмятежен и неподвижен; и в сон не клонит. Думается о чем-то. Непонятно о чем, конечно - не разберу ни слова. Как домой приду, надо будет попробовать разобраться; может интересно получиться - и будет что написать. ««Аргументы и факты», «Комсомолка» - «толстушка», «Сам хозяин» ... Программа на неделю, лунный календарь...» Как это та баба с пирожками не одуреет тысячи раз одну и ту же фразу произносить. Ведь всё с интонацией, с бодростью - и не дай Бог сбиться, заспотыкаться, приуныть. А никто не покупает. «Поправь сумку, а то уронишь». И газеты еще никто не купил. Походи-ка вот так по вагонам с сумкой. Вид как у покойника и сумасшедшего. И я жестоко не покупаю. «Предъявим билеты, товарищи... Ваш билет?» «Аргументы и факты»...»

Тебе только кажется, что Бога нет, что ты Его не видишь, в Него не веришь и Его не любишь. Это просто такой обычный дурной сон, ведь кругом гипнотизеры... Скучно, друг, глядя на твою хорошую улыбку, слушать эти нехорошие слова, ощущать в них жар болезни и дурного сна»

Солнце, свет. «Надо сделать...» Солнце, свет. «Поесть, обед сварить». Пространство огромно, летит на меня с высоты. «На лыжах сходить, тащиться?» Время тоже протянулось. «Как голова болит». Свет летит, вращается. «Свежий воздух даже при самом полном вдохе проникает в грудь только на одну десятую». Ведь солнце - колесо. «Сон стекает с меня, никак не может стечь». Солнце, свет. «Никак я не могу растаять»…»

«Кривая сабля 13 века валялась у стола 16 века на полу 15 века. У кровати (14 века) лежали тапочки 17 века и стояли носки 19 века. Тикали часы 18 века. И спал хозяин - 20 века...» - собрать бы в комнате разных веков древние  предметы…

Творчество само, как дыхание должно начинаться, когда у вас дома есть свободный, тихий, в кресле часок. Нелепо засучивать рукава для того, чтоб дышать! ...Это отдых такой, дневной сон, это помощь такая мыслям и чувствам. Так что специально в кресло не садись -  если только нет творческих акций в стоячем, ходячем, не здесь сидячем, лежачем, всегда разговаривающем и делающем мире…

Кормил его теориями своими, как кормят мальчугана с ложки, но мало знал еще: он вдруг по-свойски вышел на трибуну и официоз выдал вполне профессионально. А я-то даже звонить в учреждения боюсь, всё время мерещится, что там у любого истукана есть полномочия назвать меня недоумком... (Снаружи мальчик  мячом постукивает в сонной тишине. Кого он ждет этим солнечным утром, куда пойдет, о чем  думает, голову склонив, слух под монотонные удары подставляя?…)

«С одной стороны ты к действию побуждаешь, а с другой, в какой-то сон погружаешь. А потом начинаешь легкомысленным остроумием сыпать; мол, одно другое прекрасно дополняет, одно с другим замечательно сплетается и чуть ли не целуется! И ладно бы! Но ты еще и врешь, и лукавишь! - это всё равно, что хирург с грязными руками! А  операции у тебя теперь сложные... Вот, например, то бескорыстие провозглашаешь, а то чуть ли не в кладовщики готов пойти. А склад-то рыбный! Или в продавцы видеокассет. А там порнухи полно!» - «Да, но я сразу  эти мысли застрелил. Я тех, кто в этом черном городе родится, сразу убиваю, но не уследишь за всеми проспектами и закоулками его…»

Муха, воскрешающая хвост слона, которому снится кошмарный сон - про полет. В этом полете он держал в руке стакан, который его обворовывал. И такой удалой оказался, подлец, что приземляться и просыпаться, кроме хвоста, было и некому.

Воскрешающая муха - ее погладили.
Говорящий букву «А» осколок - нежный научил.
Театрально  картонящий ангел - его театр самый нежный, а картон самого высокого качества - и Гавриил, пьяный в хлам - от нежности.
Кошмарный сон слона про полет - но слоном он от нежности стал.
Вороватый стакан - без нежной воды. Вор никогда не знает того, что ценней.
Простонавший пейзаж - в нем нежная девушка спит.
Жираф по прозвищу «Ураган» - жираф по прозвищу «За нежностью мчащий» 
Стакан с пустыней на дне - желтый, нежный песок.
Пустыня с тараканом на дне - желтый, нежный песок.
Таракан с ломом в руке - с ломом нежности в чистой руке. И прозвище его: «От грубости избавитель».

Даже в отвлеченных ситуациях человек проявляет себя субъективно и личностно, если много личного накопилось в нем. Он уже не может отвлечься и в любой отвлеченности находит повод для «крика души». Например, я сказал тогда, что «устал от загадок таких-то» - на самом-то деле, это только часть правды, отвлеченная часть - я от других загадок устал; я от всех загадок устал;  просто устал, нокауты меня вращают по кругу - и да спасет меня сон, и  не длится похмелье мое трое суток... (хотя всё же правильно и по делу тогда я сказал)

Самый сон, когда снаружи ты не только одеялом и домом укрыт, но и дождем. Самый сон, когда внутри тебя гипнотизируют мысль и чувство, и спиртное разлито, и беспрерывно строятся  замки. Самый сон, когда тепло, темно и серо и лучшая девушка к тебе приближается вплавь. Самый сон, когда хочешь уснуть навсегда, когда хочешь потопа и кельи на небе с вечным дождем...

Я влюблялся в 17-ть. А после не влюблялся 17 лет. Влюбился вновь в 17-летнюю - я, видимо, остановился и уснул, раз продолжил  с теми же, по сути. Став мамами, они породили свои  подобия... И всё хорошо, но я боюсь в ее школу входить. Боюсь встречи с карапетами из 3-го класса и заморышей из 5-го! «Это очень-очень страшный сон - когда все вот такие. Или такие. Я лучше не пойду. А ты иди, развлекайся...»
(И еще почему-то снится чей-то кабинет, в котором выключен свет, и некая мадам вечером отпирает его, по-хозяйски гремя ключами, и входит, точно так же стуча каблуками - ей надо чего-то поискать в столе, но она не включает большой свет, она и в темноте знает, где стол и что на столе стоит настольная лампа...)

Простилась и стала быстро уходить, изображая спиной своей,  что не любит меня и что ей всё равно, что сделаю я. И я мог пойти за другой, но это было бы предательством и нелепостью, мог остановиться, плюнуть, рукой махнуть и пойти домой, плюясь и руками махая, но это было бы странной недоработкой, мог побежать за ней,  чтобы догнать поскорее,  но это было бы жалкой слабостью и поэтому я просто пошел за ней, спокойненько ее попкой любуясь, а затем, подержав в неведении и желании оглянуться, окликнул добродушно-насмешливо: «куда спешишь, а?!» И она подобрела тогда ненадолго и рассказала вычитанную историю, что, видимо, так походила на виденный ею пророческий сон...

Раз на ровном месте долбанулся, два… - в третий на похожем ровном месте вдруг «Господи, благослови» вырвалось! Что за притча, Господи, что за сон дурной мне снится? где на глазах моих пелена, чтобы мне испепелить ее  взором...

Огромный комар летал надо мной. Он волновался, но я продолжал спать,  удачно включив его в сон...

Клонит в сон. И я кричу себе: «держись! держись! не спи!», но только пуще засыпаю, словно криком сам  себя и убаюкиваю…

День, похожий на гигантскую яму с черными  тучами вместо крышки. Сразу стушевались и люди, и машины, и дома - притихли и присели.  Примерно, раз в полгода этот сон. Иногда заранее чувствую, что дело пахнет ямой, и очень старательно не сплю, отвлекаюсь куда-нибудь из гигантской комнаты своей...

И  еще один  сон: в высоченной стене без окон вдруг кто-то высунулся как в окно. На высоте высунулся и чего-то высматривал. Не знаю, как это ему удалось, но пусть он ползет, пробирается и даже брызжет сквозь стены...

В этой книге всё слишком замедленно: на этой странице герой подкручивает ус и нажимает курок, а убитая им героиня ночью в белом идет к нему с лимоном в руке аж страниц через десять, можно даже не дочитать... Словно тебе снится очень большой сон, в котором  за всю ночь успеваешь увидеть только три длинных движения исполинов, а продолжение последует завтра, да и то, если ты весь день проносишь увиденное в сердце своем, как лимон...

Еще одно загробное свидание. Улыбки как гримасы, явь как сон...

Никакого искусства уже не существует - просто-напросто. Есть лишь реалистический сон и авангардистская имитация деятельности в космическом тупике. Т.е. новое, конечно, уже рождается там-сям (и здесь, у меня), не может не родиться, но оно еще не имеет своего места на земле, заваленной спящими  сооружениями, не имеет своего голоса среди храпа и стука, своего образа среди неподвижных фигур и объемов...

Прогресс продолжился, люди развились и уже не только Марс заселен, но и Юпитер - все планеты, кроме солнца; уже не то, чтобы летают туда - на поездах ездят и даже пешком ходят! И вот к этим землянам-марсианам, плутонянам и цезарианам приходит истина  про любовь, ближних и Бога. С Земли приходит, из далекой, захудалой, фантастически  скудной провинции.  Какая оригинальная, удивительная и хитроумная теория! Гипотеза самостроительства, вбирания мира в себя и алогичного отношения к окружающим! Присутствие Того, Кто делает нас маленькими и помогает успокоиться, возвращая сон! Пожалуй, имеет смысл рассмотреть ее хотя бы в инстанции первого уровня, в 231 отделе Малого Ученого Совета - он как раз сейчас сидит без дела и бессонницей мается...

Я начинаю смотреть свой сон о человеке. Об этом человеке. Потом - о другом,  обо всех, кого я знаю.  Мне нужно понять...

«Что такое сон?» - «Это темнота, в которой сидит Хозяин» - «А что такое мысль?» - Всякое движение понятий, упакованных в нашей голове» - «А счастье?» - «Иллюзия полета» - «А Бог?» - «Бог всегда больше любых слов, потому что слова здесь и сейчас, а Он везде и всегда. Что-то не видим, во что-то не верим...» - «А почему нашлась наша  черная земля, отыскавшая тень даже в Боге?» - «Этого мы никогда не узнаем. Нам даже сны такие почему-то не снятся. Может быть, человек - попытка самосовершенствования Бога...»

Ночью мне подбросили часы. Я их посеял  вечером, а утром, гляжу, в прихожей на полу лежат - подбросили. Потом еще след кровавый видел - у кого-то кровь струёй текла, потом во двор свернула. Наконец, быстро проползла машина - она так прижималась к асфальту, что я, наконец, понял, что плохо сплю в эту ночь...

Предсмертный сон классика каменной отравы. Гул Гомера-летателя и кусочек бритвы в чувственной губе Гогена, а, может быть, Уайльда. Снова огни и кровь Авеля,   таблички и космос землетрясений брата злополучного его… (У Каина родился сын – снова Авель, но его убивать не пришлось, перевоспитали; даже сам перевоспитался…)

Видела огромного сатану в тучах. Он с неба, в разрыв в тучах смотрел на землю. Весь какой-то призматический, глаза как кирпичи прямоугольные - хрустальный суперробот. Огромный, ужасный, почти живой, смотрел так, словно хотел сожрать все живое на земле… (Этот мамин сон поинтересней  НЛО. В неопознанных черных тарелках, ящичках и ковчежках на землю, может, тоже кто-то прилетает, но, вероятно, такие же, как мы любители поесть и домоседы…)

Борец, на которого напал сон. Началась его борьба со сном. А сон всё нападал, всё падал сверху, лапал за бока, подсечки делал. Наш борец боролся, но все же временами ему снился сон, в котором он боролся не со сном...

(Старое потеряло интерес, а новое  еще его не возбудило - вот и сон целыми днями, неделями. Никаких потопов из пророчеств - хотя уже горит звезда и топают волхвы, приближая выспавшееся утро...)

В сквере темном, при виде всей четкости теней, того, как вянут орхидеи, и лист согнулся пополам, томление мое достигло наважденья, паутины. Я видел там мятые постели - для прерванности снов - а возле нимбы светленьких голов. Я слышал шепот... Над сизой гарью от костров кто-то летел, повинуясь тяге, исходящей от вдали меркнущих  огней, и сей полет, с затемненной пилотской кабиной, был жутко зыбок посреди круговерти и тенет и снисхождения бомонда - сонма розовых орлов. Потом началось море, шквал яростных тиснений...
 (Сквер оказался лабиринтом, я не мог проснуться и перейти в явь, а не в следующий сон!)

Смеется бликами небесная волна, и  в  аду нашего стройбата прозвучала шутка. А ведь так давно крылья мотылька здесь не взлетали. И осколки хрусталя мы долго приминали. Завидев нас, всегда тревогой светится луна - ночей бессонных тьма, всё дела, дела и как бы не до шуток...

День сомнительного толка. Зверь, что лапой в нетерпенье бьет. Прохожий - подходит, в притворства сон уйдя. «Шатаясь, издаю я жалобные стоны в парке, днем сомнительного толка пересекая тьму, где кто-то третий рвет, грызет кору...»

«Вот бриз игры любовной кавалера густонаселенных бледных стран. Вот вскоре хрип победный... Но потом он просто растворился в туземном населенье, всю бедность сумасшествия изведав, снег белизны и гладкость черноты, где только сон беспечный ступает по траве и обдает тебя росою...

Луна как бессонница и нервная клиника. И восторги иногда тем настойчивей, чем плотнее прижимается ужас...

Колдовство (мистика) и чудо... - я пытаюсь произвести свет и произвожу уже какие-то лохмотья - в которых швыряюсь, как на помойке - а они крепко спят посреди шикарного мрака и углубляют этот сон до самой  смерти...

Вовкин сон (вчера его укусила злая болонка какого-то амбала):
«Избили меня четверо или пятеро, очень сильно («амбал за пятерых?!»). И вот: я, ты и П. пошли тех обидчиков искать («трое против пятерых?! - ох, как жажда мести ослепляет!»). Вы с ним не нашли, а я нашел («Ну, ясно: мы же почти что не в курсе, только из сочувствия  искали»). Взял железную трубу и на них. («Моя школа - всегда в драках желаю вооружиться»). Но труба чего-то не бьет, отлетает, не причинив вреда. («Не веришь ты в свои силы!») Поэтому снова меня очень сильно избили. И попал я в больницу, лежу в гипсе. Вдруг опять заваливает эта компания и  давай меня молотить! («Разохотилась; любимое дело - учить, когда скучно»). И я уже в реанимации очнулся! Вокруг врачи, щупают меня. («Не бьют?!») Будешь жить, говорят, но, не расстраивайся, только  ты на 30 лет постарел! («Убил 30 лет. Наверное, мы потому живем  не тысячу лет, а считанные десятилетия, что за это время в нас успевают убить всю тысячу. Сегодня болонка с амбалом тридцать оторвали, а завтра твоя маленькая сумасбродка  нервов на полстолетия истреплет...»)»

Поэма о клопе и таракане в нише лона моего. И я сказала им: «топали бы вы в жопу, а лучше в анус, а то ведь мне плевать на кого из вас плевать - я в варежках, мне тепло»...
(Брату моему снился сон про эту, вовсе его не касающуюся даму. Хотел присниться сон про секс, но когда руки дошли до трусиков, у неё там оказался вот такой член. Гостил. «Дырочка ниже» - она кокетливо сказала, но он уже, как я, отмашку дал обеими руками)

Очень умному дяденьке после написания очередной диссертации, по которой в будущем  будет защищено тысяча сто сорок докторов, снова снится сон. Он в нем говорит, что ему плохо, а в ответ слышит: «съешь ягодку», «ляг калачиком», «превозмоги сверхъестественно и улыбнись светло». Первый, за неимением ягод под рукой, пробует второе и третье, потом свирепеет и хочет кидаться докторскими, но их тоже нет еще под рукой...

«Голос вопиющего в пустыне» - захудалая станция в пустыне, гудки паровозов... Мой сон был полон смерти - скверно жил вчера. Еле  встал, в пеленах. Справился только под утро, смерть ушла и прикрыты двери. Плохо прикрыты - перепутаны створки. Надо бы переиначить, но  не хочется вставать с постели...

Инерция дел днем также неизбежна и необходима, как сон ночью. Инерция -  дневной сон. Без инерции всё получается хуже: «привык и  сделал всё хорошо и спокойно, как во сне...»

Реалисты живут в прошлом, авангардисты в настоящем, а постмодернисты в будущем. Реалисты верят в патриархальную идиллию, а постмодернисты - в романтическое будущее... Христос был романтик, а не патриарх, будущее правее прошлого - не зря же туда время устремляется. Я за вечную молодость, а не старость, которой учат уже в школе.... А в общем, я не собираюсь никого упразднять, а просто хочу, чтобы система обрела полноту и движение: нет настоящего без будущего, и прошлое без него лишь сон и ритуал...

У него какая-то самоуверенность спросонья. Уверилась в себе сила и успокоилась, дремлет теперь даже во время собственного пения...

Папы Карлов труд в домах, на дачах. Мрачноватое упоение от того, что всё делаю удачно: «нигде не подорвался - а мог тысячи раз». Уставал до бессонницы и страшных снов: в первую ночь снилось, что ослеп в молодых годах, а во вторую - что насмерть разругался с братом. Но как на свежий, нежный воздух выйду, так сразу и голова ясная, и душа чистая - и тело вполне работоспособное. И чуть дальше тупая боль от ее равнодушия...

Из разговора с матерью там же: «детьми Божьими себя называете, а я вот сегодня ночью проснулся, подумал о вашей бестолковой скупости, расстроился и давай в сердцах восклицать: «не дети Божьи вы, а   олухи Царя небесного!»

Крестьянский труд отучает от прожектов: наклонишься раз сто пятьдесят с лопатой без имени и будь ты вначале в намерениях своих тверд как запор, всё равно поносом просрешься, проклиная маниловщину.

Сладкая дрема - рай, а бессонница - ад: «в чем тут дело, как перейти из ада в рай? - лежу и думаю в аду, вроде за райский намек ухватился, а все же ни «тпру», ни «ну» - лежу...

Они спят и мне не разбудить их, но я введу в них свои сны на тот случай, что кто-то всё же проснется - ему захочется делать совсем не то, что он делал в последний раз, прошлой ночью... (просто будить их даже опасно)

Снаружи я буду толкать их философией, а внутрь запущу сон - нормально художественный, он, тем не менее, будет врагом их собственным снам...

Буксует моя одинокая душа; но потом вообще болеет: снятся армия и тараканы в тесте (но если крепок сон, то это ко здоровью, терпи все эти виденья и боли). К тому же я уже старый для нее, ста-арый, скрипучий, труды вырыли ямы на моем лице и вырытое на нем же осталось, буграми. Иногда кто-то приходит, но с пустыми руками, с тоской неполета и,  если даже отмякает от подарков моих, все равно ни на что не  способен. Или приходит заниматься собой, а не мной, не говорить, кто я такой. Думают? Едва ли, они заняты собой, им плевать, что я сегодня никакой. И с женой я поторопился, не поверил, что выберусь из кучи не любящих и нелюбимых. Вот сидит она где-то здесь - наверное, в спальне - и ничего не дает ни уму, ни сердцу, а я вчера такую девушку видел! Но я старый для нее, ста-арый, буксующий, одинокий и снятся мне тараканы...

Сон - это яма и плохо, когда ощущаешь сквозь сон, что эта яма пуста. «И день, значит, не будет бугром». Жизнь - это риск: не знаешь, будешь ли пить полную чашу или свалишься в яму...

Опять бессонница случилась - ощущение такое, словно никак не можешь попасть в дырку, за которой мир иной. Т.е. это что-то вроде неудачного секса...

Жизнь - сон; поэзия жизни - сон; чтение поэзии - сон; писание о чтении - борьба со сном во сне…

Мир заселен, и я отправился за золотым руном в фантасмагорию. Свет померк, всё стало глухим и тусклым, медным. Сплошные индии пошли, диковинные деревья, звери, люди, странные события... Всем надо заснуть, иначе мир не изменить, он слишком заселен. Сначала надо изменить сон…

Приснилось убийство в воде - оказывается, она может заменить темноту: кто-то нырнул с аквалангом и ломиком, и на мелководье прокрался по дну как акула…

Вечером «Корова» – обычное болото, но я взбеленился в этот раз – из-за дня рождения Бродского. Опять «молитвы»! А тут еще новенький жесткий попался («К4» - как дурной сон помнится, что года два назад уже был один К4 и примерно с такими же данными). При том, что сам гонит чернуху…

Сон: кто-то разбудил меня, придя ночью. Свежий, приятно взволнованный: «вы слыхали, что уже во многих местах началось Возрождение? Там, передавали, уже восстают из мертвых и зажигают огоньки! И так всюду, всюду! близится рассвет, чаемая  весна Возрождения! Вы готовы примкнуть, участвовать, внести свою лепту? Теперь личное - даже личный сон - должно отойти на задний план, встать у стены...» - и черная ночь за окном замигала безумно…

Сильные ощущения кислотой и сном. Весь вечер как сон. Мелькали какие-то люди. Варишься и варишься и, значит, меняешься. Пока, такого, как есть, такие, как были вчера, не поглядят. Никто не погладит и это, конечно, повод  напиться…

Опять «Парса» нет – дурной сон, бесконечная пауза. А такое солнце было под вечер! Я чувствовал что-то особенное всю дорогу – словно я уже в другом мире.

А что культура нам скажет? Вот, например, суперпопулярный Розенбаум:
Он даже мусор выходит выносить в кашне искусства. У него задумчив даже Кировский проспект. Его греет сон, в котором он танцует вальс-бостон.  Ему статуи гордые милы и плевать, что тем временем беззащитное и незадействованное сердце поедом ест и жалит змея. Ему осени цивилизации безумно жаль. Он даже к рейсовым самолетам готов прилетать погреться. Он живет, уткнувшись в прославленный невский гранит, в дворцовое, державное искусство. Он спит как гнедая лошадь, наклонившись к яслям своих воспеваний и песнопений. У него есть желание внучонком у классиков побыть. Дерется Саня за Летний Сад, за Ленинград и прочую музейную муру…
В общем, до скончания века будут стучать его копыта дробью по традиционной мостовой - дите Петров, дите казенное. (Но не Джамбул - куда ему до старца) Так-то вот, дорогие мои земляки. Что же ты сделала  со всеми нами, газетная Родина? Почему нас греет только какой-то там «бостон»... 

Да, вот пришло время, и опять разбудили меня. А я такие сны видел, когда неделю бродил в темноте: красные, золотистые, багряные,  голубые, синевато-оранжевые, зелено-синие в красную крапинку…; и еще какие-то - неописуемые, оранжевые с коричневыми прожилками и фиолетовым свечением в двух местах... А сейчас что? - тычут в меня булавками, иголками и дрекольем, угодили, кстати, в красный сон и он  весь почернел, бедный. И у зеленого боли... (П.С.: сам тоже стал тыкать в свои рисованные сны, чтоб правду жизни отразить…)

Блаженные сны, а снаружи меня убивают. И вот уже кровь во мне, красные реки обливают, заливают самый лучший и блаженный рай - и он спасается, сжимаясь, становится как золотистый шарик, желток яичка и потому я, пребывая в нем, не открываю глаз, продолжая наслаждаться и только кричу «ой», получив очередной удар...

Почему традиции под такой защитой? Потому что они сон для народа: разбуженный хуже зверя - ведь сны-то у них дурные. А для начальников они тумба, на которой им высоко: трясти тумбу хуже, чем толкать начальника в тело. А попадает в начальники только привыкший к защите и нападению - таким сподручно за традициями присматривать...

Серый, светло серый, серо-зеленый, серо-светлозеленый, серо-розовый, розовый: «я всё пойму и, значит, буду легок, а легкий счастлив».

Серый, серо непонятно какой, серый, серо-синий, серо-голубой, светлосеро-голубой, совсем светлосерый..., голубой: «мне будет хорошо как рыбе и пловцу в воде, а сыру в масле - вот это сон».

Серый, очень серый, темно-серый, красно-серый, буро-серый, черно-серый, разрыв серого - золотой: «так вот ты где, взаимная любовь».

Снова серый, но уже сразу розовый, голубой и золотой...

И с любимой так: уменьшаю «нет», увеличиваю «да» («она так обрадовалась мне сегодня»), чтобы не было больно - боль мешает играть в шахматы с ее фаворитом, главным кавалером, а ставки слишком высоки... Я просто выиграю ее, если мне не будет больно. Или сон увидится хороший. Да, главное, мне с ней будет хорошо, хотя больше  о жизни  ничего не знаю...

Абсолютно автоматическая жизнь всё идет своим чередом, а потом исчезает и забывается напрочь... - ясно же, что она только сон, что жизнью являются только отличия от этого сна...

На каждого излишне спящего по террористу, а на каждого излишне терроризирующего - по спящему, успокаивающему нервы и навевающему сон в нашу эпоху, когда на улице имени Дружбы Народов все студенты в цепях, а художники - в злых собаках, вцепившихся так, что тем кажется, что звон цепей - это сон...

«И первая жена была мне неверна, и вторая... Первую застал с любовником, а у второй было восемь твердых друзей, и с кем из них она спала, я не знаю, но спала же, конечно, и, дай Бог, чтобы хоть не со всеми... Скоро новая свадьба, но снился мне про невесту сон нехороший: что выйдет как с первой. Есть и еще подруга, но у ней, разведенки, таких, как я, минимум, семеро...»

Сон: они привинчивают всё новые звонки, чтобы звонить мне, а я - ноги, чтобы подойти. И рот пытаюсь отпереть - чтобы сказать, что так волнуюсь, что ничего не слышу...

Теперь сон   про убегания – мне  поручен с детства он...  Кругом  заборы и я так кувыркаюсь, что наяву бы, наверное, ударился, а во сне вроде бы нет, вроде убег, я всю ночь проверял, замедляя прокрутку, чтобы помягче упасть с гнилого забора, за который так легко зацепиться…

А знакомому моему снится сон про пугания: ему говорят: «ша! ша!», а он не сдается и в ответ тоже фырчит «ша, ша», причем  рядом   покойники со стервозными бабами…

(А утром подводная лодка перевернулась и стала кораблем. И я уже не помню, почему ночью она мне казалась лучше корабля. И старый дом сложился, кстати - на дрова, на доски  - и я забыл уже, как вечером  шел  на ему принадлежащий задний двор и видел, что стосорокаоконный Титаник  рядом пребывает в полной тишине, вроде бы никого крушить не собираясь...)

Весь день разгонялся, но только на метр, на час въехал в темноту. Сон - это мягкое отклонение претензий на познание тайны...

Пора мне снова жить на улицах. Кончается творческий сон, светает. Всё время искал убежища и, путешествуя мимо окон, например, с умилением представлял, как сижу с той их стороны….

Оголтелые псы способны перелезть через забор. Кирпич тоже расколется, если его бросить, поэтому  на него можно положить  стекло. Подумав первое и вместо второго сделав третье, компотом после ужина сел за забором в гамак раскачиваться, на сон грядущий в тихий вечер слегка сходить с ума...

«Сделал то, что подвернулось под руку, пошел по той дороге, что под ногу легла»  - всё это сон, конечно, поэтому хожу и делаю, не обращая внимания ни на дороги, ни на дела, сосредоточившись только на тех во мне и повсюду, кто стоит с пустыми руками, озираясь тревожно…

«Семьи не хочу - хочу, чтобы была у меня женщина, к которой можно прийти… - ты понял?!» Мудрец. Из лучших приятель. Неудовлетворен жизнью своей, потому что  еще не попал в халявную нишу. А при удовлетворении с удовольствием игрался бы с мыслью о Боге... - «А как же романтика?» - «Романтика не нужна - мешает делать дела». Романтика - это крылья, что мешают лишь ползучим делам. «Бог» - это романтика. Мне всегда будет хотеться любить, чтобы сбылся хотя бы какой-нибудь сон...
(Люди ограниченны, потому что каждый уверен, что ограничивает  себя наилучшим)

   Сон: некая молодая женщина пытается перевести на немецкий первую фразу какого-то желтого, старого, дачного романа, то ли написанного, то ли каким-то образом освященного одним очень известным сейчас шахматистом, но только всё повторяет ее вслух и, видимо, наизусть, потому что ветер уже в середине листает ту книгу...

   «Надо любить», «надо верить», «будем единомысленны»... - любовь  к слову «надо» и вера в него. Где «надо», там тоска смертная,  а не любовь и вера. И «будем» недалеко ушло. Разве с «надо» мы, если не больны, радуемся природе, едим, любим женщин? Истина есть то, что увлекает, а остальное только сон…

   Грин, Саша, твой корабль и сейчас еще плывет, он даже похорошел - белый, шикарный - но уже бесчувственный как бревно. Романтика, даже революция дел - это хорошо, но, понимаешь,  если даже не говорить о смерти, мы слишком уткнулись в брюхо и наш сон уже почти никакая качка не берет...

   Если спишь на животе, то главенствует начало себялюбивое и сексуальное, если на боку, то это проза, а сон на спине не иначе, как только от святости. Я сплю на боку, отвернувшись к своим интересам, но с наклоном к животу - проза с элементами сексуальности?! Так это же типовой случай…
 (Вова: «На спине еще и  наглецы спят. А на животе - робкие» - «Робкие и сексуальные. А святые – это дерзкие по отношению к наглости...»)

   Сон. Мне приснилась берложная квартира на 7-ом этаже огромной, берложной же «коробки». Первая небольшая комната  примыкала к входным дверям - видимо, тут же находились двери в сортир и на кухоньку, но я их не заметил - и в ней стояла только одна тахта. Затем шла комнатка немногим большая, и в ней кроватей было уже две; они стояли вдоль стен параллельно друг другу. Кажется, не было ни столов, ни стульев, еще были только какие-то полки и тюки, висело много бесформенной одежды и этот парень, хозяин, жаловался мне, что он ведь не один тут живет – на ночь приходят ночевать родители. Он, видимо, хотел умерить мое восхищение, но я все равно блаженствовал в тоске своей от наконец-то увиденной настоящей берложной квартиры, в серо-зеленом свете она казалась мне спальней-самолетом, в которой меня никто никогда не найдет. «Конечно», говорил я, «тут трудно прогуливаться, но и правильно: прогуливаться надо на улице, а в этом убежище - только думать и спать...»

   Сон: дом в виде эстакады с тремя  платформами и со спальнями в виде скворечников, в одной из которых я сплю. Дует ветер и поют струны, и тренькают колокольчики, которыми оснащены и скворечники, и весь дом. Т.к. скворечников несколько, то снаружи не знают, где я и это важно для меня. Такой прозрачный музыкальный дом для замершего человечка...

   «Хороший сон лучше поездки в Бразилию. И не надо трястись на авто…
(Спишь без денег и даже не в Бразилии и лучше только чем вахтеры здесь и там…)

   На поэтический разбор полетов ворвался как раз в тот момент, когда ведущий, отдуваясь за всех и устав от себя, дурака, спросил почти что с отчаянием: «Ну, кто рубанет, разбирая полет?!» ...Без адвоката не буду говорить, кто откликнулся, но теперь в том музее на крючьях казематных болтаются освежеванные тушки поэтов... Но девушек не было там, только две женщины, сразу пятерых кинул я в прошлый раз и сразу у всей пятерки одинаково шарики сработали - освобождая мою душу для расправы с тягостью и искушением, допотопные компьютеры, скорее,  калькуляторы... А любимая моя пока что далеко и  не едет, потому что с грузом она, и ищет убежища, а не пристанища и мне даже страшный сон опосля всего приснился: будто мы с ней мертвые и голые и кто-то соединяет нас для того, чтобы мы в обнимку лежали. Я первым проснулся и стал тихонько ее воскрешать, ощущая в груди теплое чувство свое, мол, ну и что ж из того, что ты любишь каких-то крестьян...

   Вовкин сон, в котором пело и издавало музыкальные звуки всё - не только чайники, комнаты и люди, но и все прочие предметы, сооружения и живые существа. Сну тому уж десять лет - сообщил мне автор - но он, конечно, как медаль на шее - дай, я обниму тебя, Вовик, и поздравлю с юбилеем; тем более, что я могу тебя дополнить: вот, слышишь музыку? - не правда ли, она какая-то стеклянистая, лукавая стеклянная стена, а вот эта ничего, в ней жарко и джунгли жизни... Т.е. ты под музыку предметы и сцены подбирай… Кстати, похоже на то, что люди будущего - далеко позади оставившие и «транс», и «хаус» - будут чувствовать конкретно нахождение свое в аду или в раю, в подделке или в музыке, а во снах лишь только беседовать с дяденькой из Библии, усевшемся на троне...

   Стал спокоен, но сон пропал, опять сегодня живым трупом пролежал до самого утра, наблюдая как мысли-бегуны носятся уже совершенно вхолостую, ведь мир пропал. Лишь одна однажды высказалась довольно интересно в том смысле, что не доверяет тренерам из-за того, что инстинктивно они всех подопечных спортсменов своих учат идти по своим стопам, т.е. становиться тренерами, а не до смерти сражаться за победу, если нужно, выкладываясь и выматываясь, к примеру, даже ночью...

   Опять сборище поэтов: у одного Рафаэль на каждом полустанке - похоже, для парижской атмосферы - у другого ожесточение и жалобы на то, что любой фальшив и по пьяне легко поможет плакаться в жилетку - все тут же сочувственно закивали головами! - третья воодушевилась, видимо, и написала стих про то, что хочет быть как ураган и всё хотеть, но после так глупо смеялась над четвертой, которую все здесь травят, что у меня, с бессонницей моей, неверием в людей и бесплатною тяжелою работой, совсем разболелась голова и настроение упало, и я не слушал больше и не смотрел на удочки, которые чрез взгляды, помимо третьей и четвертой, кажется, еще и восьмая была совсем не прочь в моей душе закинуть. Так что, скорее полустанки в каждом Рафаэле и не жалейте вы меня, ведь еще надо разобраться, почему третья ритм соблюсти не  захотела...

   Опять бессонница.  И так холодно смотрю на забавы молодые, в  которых сам еще недавно участвовать пытался. Видимо, невозможно заснуть без души, но с душой мы все такие ротозеи...
 (Вечером смотрю кино, думая об этом обо всем вот так, т.е. очень хорошо, а в том кино Траволту свет с небес ударил как апостола и эта шляпа такое стала вытворять, вот только со сном у него теперь тоже полный беспорядок...)

  Жены животных: «плохо зверю одному, наведу сон с помощью снотворного и из ребра создам жену». (Неужели у змеи такие отношения со своей женой, что они постоянно кусают друг друга? Или они у всех такие? Всех соблазнил змей?!)    Привел Бог осла, барана, бегемота и прочих слонов, в надежде, что кто-то из них приглянется человеку, но тот назвал их такими именами! 

   Хочу читать им свой блюз шершавый, но нету повода пока... Но вы бы видели, как  не желал смеяться, как намертво уткнулся я в себя, потеряв всякий интерес, как мне было просто скучно, когда смеялись все над чьей-то неудачей и когда, в принципе, всем смеяться полагалось, чтобы дружить с удачей... А как меня не удивил романтик бывший, в стихе своем впервые употребивший слово  «захуярил»! Бунт в мире погремушек и ни к чему мой сон, в котором стулья моются с посудой, без черена совковая лопата лежит в коробе с бельем, а большие вроде птицы заблудились в сером воробьином небе...

   Голова сама по себе, без души - бесполезная игрушка, а душа сама по себе, без головушки - матрасик без подушки. У меня всегда были и душа и голова, но они спали отдельно на постели одной и не играли друг с другом, пока не срослись, и я не увидел сон...

    А Вовке снились трупики. И он был трупиком, и многие знакомые. Сначала трупики пытались что-то сделать, но потом махнули на всё рукой, развеселились, били друг друга ручонками по плечам и, смеясь, кричали: «трупик!» «И ты тоже трупик, брат!»... (П.С.: сон абсолютно вещий)

В конце мне приснился мешок из шкуры леопарда -  высокий, он стоял на чашке весов, а рядом на подушке лежала моя потерявшая сон голова, и ощущалось присутствие девушек, и было так приятно, словно  дед Мороз подарок принес…

   После двух дней тяжкой физической работы незамедлительно принял ванну, чтобы снова стать интеллектуалом. Помогло, но вот только очень мрачно и сексуально настроен интеллектуал, и под утро ему снился странный сон, в котором его белое плоское и распластанное тело было как географическая карта, пробитая во многих местах…

   В ночь на Новый Двухтысячный Год  я не уснул и проснулся, а умер в старом и воскрес для новой жизни. (К вечеру, правда, многие ветхие адамы очнулись и опять принялись за свое...)

   Сон похотливый, в котором член изображал из себя и флаг, и цветок, но слишком быстро приходилось убирать всё и сливать грязную воду. От городских глупостей в деревню уехал тогда, но и здесь всё присматривался, правда ли, что дедка тянет за репку, а бабка за дедку - не дедка ли за бабкой пристроился и что за  кобель этот Жучка...

   Приснилось, что я в кресле  сурового самолета – возможно, в парке культуры и отдыха или детском саду... Лететь мы собираемся на соревнования баскетболиста в бросках с другим баскетболистом, причем уже известно, что этот наш супер-талантливый  спортсмен все-таки проиграет - как будто  послезавтрашнюю спортивную газету читал... Этот сон ничего не значит, кроме того, что я могу в чем-то разбиться, потому что такое не труднее   постоянных проигрышей с минимальным счетом…
(После чего  начался бронетанково серый день, но рядом со мной бежал мальчик по имени Легкомыслие, а внутри засела девушка по имени Тепло, да и сам я был вроде бы взрослый крепкий мужчина...)
(П.С.: как я понял, сны мои – да и тексты -  постоянно  пророчили беду еще года за три до признания мной  своего полного поражения. Самодовольный «взрослый крепкий мужчина», я тогда не мог понять, почему; точнее, не желал понимать и отмахивался…)

Нет ни начал, ни концов, нет дней с перерывом на сон, ведь надо и спать качественно, тонко и рисовать как во сне и есть хлеб, размышляя о теле Христовом. Однако, большой объем праведности может вынести только большой талант, иначе праведность давит на человека как камень. Грех слишком лаком и только талант возбуждает и манит сильнее. А талант укрепленный праведностью - это уже тяжелый самолет, а не бабочка…
 (Наверное,  и грех  с помощью всяческих общественных и государственных интересов взлетает на воздух…)

   Брату снова снится сон: его завалили деньгами за то, что он перед людьми на инвалидной коляске прокатился. За картины, говорит, так деньги не платили! И он испугался, вскочил и убежал, потому что вовсе не был инвалид - он и в жизни так же притворяется. Но колясочку-то забыл - и в жизни забывает - и вот с двумя девами сговорился, скорифанился, а после из «Мерса» своего достал арбузик и их  обеих угостил, чего, к счастью, пока в жизни не бывает, но сон к деньгам…

   Искусство претендует на то, что всё содержит в себе, но само часто не является ни мыслью, ни действием. Оно есть морока, сон, в котором человек растет и меняется - чтобы мыслить и действовать, наконец…

Опять сон крепкий, но тяжелый – значит, я всё еще в кризисе и меняюсь, меняюсь…

   Я теперь воюю не за христианскую  истину, не за синтез философии и художества, образующий новые ценности, а за то, всего-навсего, что мужское начало выше женского! Динамизм прекрасней эстетизма, а драматизм веселее чинной скуки. Ван Гог и Достоевский энергетичны как мужчины и Раскольников не зря бабушку убил. Зеркалье с Зазеркальем - чушь, сон, самообман. Снежинки, бабочки и лепестки - мелочь для аквариума, который рай, но нам в нем не бывать. Мужчина должен заново научиться любить Бога, а женщина - мужчину, а пока я только «нравлюсь» доброй дюжине девиц, которая никак не понимает, что надо не ждать и брать, а помогать и отдаваться, чтобы у меня с женой не вышло, как у Левушки Толстого... 

 Еще есть, например, девушкин сон про то, что квартира матери находится на 6-ом этаже, а лестница доходит лишь до 5-го, а дальше - сплошные обломки и по ним за 12 лет, что снится сон,  ни разу не удалось пробраться… И вертикальная рвется связь времен, дочерей и матерей. Каждое новое поколение авангардистов рушит по этажу, и тех уже немного осталось…

   Тренировать сердце, чтобы навело порядок в теле. Тренировать душу, чтобы завтра бодрым встать. Мой ум устал без бодрости и без порядка в теле, бессонной ночью забуксовав грубым КАМАЗом на 1000-ой странице книги «Умозрительная терапия сердца и души»...

  «Викарии» - это - говорит один – церковные правители такие были в Поздней, в мистику, сон уходящей Римской Империи - солнечный свет на камнях, теплый, дремучий и сквозь камни уже травка растет - а «лапта», «жмурки», «чехарда» - говорит другой - это игры такие были в  сталинское время, для всех забава, под вечер весь городок бегал, даже жена начальника НКВД, а ведь некоторые насилу живы были и на работу не могли устроиться, но задору много было - а Виктор Цой, Борис Гребенщиков и другие - это - говорят третьи - парни такие, уже модные парни, отчасти даже мудреные, хотя вряд ли слыхали про моих викариев, веселые, хотя и далеко им до разлюбезных тех вечеров и с претензией, но времена опять изменились...

   Вовкин сон: «В аэропорт поехал встречать какую-то вьетнамку с бутылкой коньяку, но оказалось вдруг, что в бутылке коньяка всего лишь со стакан и вот уже звонят, что умер кто-то, и начались сплошные похороны...» Похороны как предлог уклониться от сомнительной женитьбы…

  В чьем теле крови оказалось мало - в твоем, в моем? Пытался к жизни я  пробиться, но поехал не туда, не с тем и сзади всё обрушилось до самых похорон, а в тебе самом, хотя вроде  подражал кино, крови оказалось мало. «Кто тебе коньяк подсунул? Ты чем на работе занимаешься?! Брат, я от снов твоих предательских  вечно умираю!»…

   На полной скорости дал себе полную волю – ах, какой это кайф! Двухчасовое пребывание в волнах экстаза, сон, который будешь до тех пор вспоминать, пересказывать, пока не случится нового такого же сна. Веришь себе, не обязан ни банальностям, ни страхам, знаешь все дороги вокруг! Восхищения тобой не может побороть даже ГАИ и милиция. Светофор, завидев тебя, мигом сменился и ласково замигал желтым, почти зеленым глазом… Он сам не понял, как это случилось! Тут же не ездил никто никогда, потому что незачем ездить, когда банальности тебе прямо на дом приносят, а на дорогах не только асфальт, но  и овраги, и горы, шлагбаумы и даже столбы, а также некоторая часть сохранившей вредность милиции...

   В жизни, как в спорте, разные команды соревнуются и не будем закрывать глаза на тот простой турнирный факт, что на первых местах - как ЦСКА в Советское хоккейное время - ****ство, Пьянка, Наркота и прочие прелести, а та же Серьезная Литература борется лишь за то, чтобы вовсе из лиги не вылететь, всё равно что «Трактор» какой-то в советское время, который армейцам вечно с двухзначным счетом проигрывал, после чего с  обещанием «завязать» писались на родину покаянные письма и, в предвкушении матча со столь же захудалым «Торпедо» художничков, игроков даже благодатный сон посещал, в котором всем подряд снилось самое чудесное будущее и первое место...

Ночь не спал, расстроившись, потому что она письменно обвинила меня в том, что я сплю. Что за дурдом, дом для недоразумений, где все бодрствуют ночью и, пытаясь мой хороший нормальный сон испортить, пишут поэмы?! Это вы на площадях отжимаетесь! Это вы играете в поддавки с самими собой! Перебирайтесь в день, если хотите повстречаться со мной! Прежде чем любить меня ночью, надо дружить со мной днем…

«Проснулся он очень поздно и почувствовал в себе то неприятное состояние, которое овладевает человеком после угара; голова его неприятно болела. В комнате было тускло. Пасмурный, недовольный, как мокрый петух, уселся он на своем оборванном диване, не зная сам, за что приняться, что делать и вспомнил наконец весь свой сон. Повсюду на стенах висели картины и с картин моросило, неприятная мокрота сеялась  в воздухе и проходила сквозь щели его окон наружу. С одной вдруг упал тяжелый предмет и сразу ветер подул и пролетела похожая на ворону  черная птица. Шумели деревья, качалась люстра, задетая птицей и чавкала слишком хорошо знакомая псина. «Придется терпеть, пока не просохнет красочный слой» – подумал он, морщась и встав, прошелся по лесу, а вскоре смог и чайник поставить и пьет теперь чай, что приятно Гоголем отдает и дымком от костра, после чего  мне говорит «всё в порядке, папаша, я выжил и стало быть ты мне  больше не нужен пока»…»

На правом боку я смотрю туда, где сон, на левом – туда, где реальность. Сегодня бессонница, много неподдающейся сну реальности. Сначала в мысль ее нужно превратить. Это как в лабиринте коридор: налево, направо, налево, направо и вот наконец ты видишь сон…

В тот день, когда  перехожу дороги неуверенно, я – призрак. Смотрю налево, и не уверен, что ты, машина, меня ждешь, смотрю направо и не уверен, что  должен смотреть направо и не помню на этой ли дороге  смотрел налево. Не выспался, доконал мысли свои бессонной ночью и они сбежали, и иду я непонятно куда, надеясь дожить до вечера, чтобы ожить после хорошего сна…

Белое лицо, белый язык, вылетающие зубы. Загар через неделю поблекнет, через две – сойдет. Глаза блестят, но  спать хочу ужасно. Хотя сон мне явно больше на пользу, чем действие…

Сбились одежда на теле, мысли в голове, подушки под головой. Мне прохладно под покрывалом, жарко под одеялом, а на даче пропадает в самый раз одеяло – еще одна горечь…

«Дара для пеноскиц» – это «тара для переноски яиц», оказывается. Где тара для переноски яиц, т.е. штаны, спрашивает; не будучи заблеванным сном, не ощущает еще личность свою и букву «я» опускает, после чего в сонной голове из букв «д» и «т», а также каких-то кореньев образуется суп…

А в сон нас клонит от не вытащенных текстов: они сидят в нас как облака и тучи, гнетут и давят, и погружают в сон. Будь всё написано, можно было бы вообще не спать – и даже не взирая на обилье впечатлений - но после чая где ж на такое силы взять…

Да, отряд знакомых по другой дороге уходит в сумерки и ночь – это вообще очень старый сон  про темные ночные дороги, как плутаешь по ним, несмотря на свежий воздух, огни – и я, конечно, расстроился и всю ночь гроза гремела, желая разрядить весь негатив, чтобы и сегодня день был ясным…

Когда деньжат хватает даже на шампанское, как упоительны в России вечера. «Пускай всё сон, пускай любовь – игра»… Прогулки переулки. Воспой Россию – и выпить есть на что…

Ночи без снов как дни без пользы; ума, таланта и пользы. Да, рутинные, бесполезные дни… Подумаешь вот так и в ответ днем быстро мелькает сон о чем-то очень приятном – то ли на пляже, то ли в саду, то ли в лесу и на речке. Может, девушка, может, вода, может, плоды. Может, получилось что-то. Если девушка, то на пляже она в купальнике бегает, в саду в легком платье смотрит вверх и кушает плод, а в лесу в джинсовом костюме промелькнула и за деревьями скрылась… А на газетной странице полно объявлений: девушки ищут работу секретарей, а мужской пол желает поработать водителем и уже имеет машину. Девушки требуют не предлагать им интим и распространителей. Кто-то согласен работать домашним водителем. Также люди продают канареек, котов и покупают их же, но норовят, раз плодятся животные и их нечем кормить, получать их бесплатно, уверяя, что имеют хорошие руки. Всё это мне незнакомо и потому немного пугает. Не смогу я работать шофером и компьютер пока  не очень-то знаю. Шоферы его, правда, тоже вряд ли уже раскусили. И так, как я, они  не рисуют. Некоторые девушки, правда, тоже рисуют. Или канарейку заводят. Или пишут стихи… В общем, подобное интересно не менее, чем «Анна Каренина», пусть это и не моя  любимая книга. Впрочем,  не знаю уже, что такое «люблю». Есть женский пол и мужской и внутри каждого одинаково роли расписаны. Каждый хочет у другого что-то урвать и, если получится, за так заиметь канарейку. Или её же купить. Или кота. Или злую собаку. Причем последнюю я сам вам могу предложить – и совершенно бесплатно. Еще в саду у нас зреют сливы и массой зеленой в одном месте образуют с глазами, зубами осла…

Сон мне, кстати, приснился: черная, горькая смерть и мы с мамой чего-то решаем и, кажется, должен я умереть, но решительный момент  всё время оттягиваю. Всё  мне хочется жить, хотя и рядом уже к смерти готовность, и мы с мамой опять всё обсуждаем, и тем временем пока что без смерти кончается день, что, впрочем, неважно и нами даже не замечается… А в следующую ночь – т.е. в эту уже – другой был сон: раскручивал я одного своего тугого знакомого и говорил ему: будь как «Русское радио» (его я тоже слушал – когда тупой возвращался с дачи), т.е. сочным, веселым и разнообразным, но только интеллектуальным, конечно, т.е. духовным. И он вроде бы со мной соглашался и мы даже в гости друг к другу ходили, причем почему-то ночами, до конца пытаясь всё это, вроде бы, простое дело представить...

Зайти в лес и по УКВ слушать передачу про светских московских людей – и зайти в московский офис, прилечь на кожаный диван и неожиданно увидеть сон про лес. Ничего особенного в светских московских людях – я мог бы быть там, заснуть, их ожидая или даже – в присутствии. И они могли бы сходить в лес. И в лесу мы могли встретиться. Я бы пытался объяснить им что-то, словно во сне продвигая беседу, и уже не включал УКВ, имитацию настоящих проблем…

Всю ночь радовался, что завтра не надо рано вставать, воображал рядом хорошую девушку – спалось и думалось всласть. С молоденькой девушкой лучше спать, а жить лучше с той, что постарше.  Та, что постарше, в постели меня заебет – я имею в виду конкретную девушку, потому что бывают и молоденькие попрыгунчики-зайчики. Все же,  не кони… В общем, приятная тема. А у той женщины жор на  чужое: всё просит и просит. Ничего, мне  тоже знакомо. Это на радостях, от слабости характера, компенсация в ситуации отсутствия столь желаемого личного контакта… Сны снились: собирал грибы у людей под ногами, что стояли толпой, т.е. лесом в своей электричке… И ещё сон: протискивался через ту же толпу – и не пришлось бы мне протискиваться, если бы рядом со мной не было женщины, что была как подушка или желе между  мной и толпой. Кстати, возможно, толпа не из людей состояла, а из дел, например, или впечатлений, и к каждому хотелось пробиться, но остаешься с подушкой, с грибами… Кстати, покупки – как  раньше ими отваживался я заниматься: это же делишки с деньгами!   Сплошь щекотливо все, что с деньгами. Психологически нетрудно было меня обдурить, покупался на многое, бездарно деньги растратил, не переработал – а они почти как грибы. Если начинаешь думать, то всюду натыкаешься на тупик – с виду – поэтому махаешь рукой и начинаешь халтурить. Даже музыку часто для халтуры включаю. Дома-то лучше тишина, ведь только в ней в полный рост слышна твоя музыка, это на улице театром от балагана, балаганом от полного тупика имеет смысл отгораживаться. Реаниматор – чужая музыка. Ах, до вечера б спать и слушать свою, вспоминая грибные фонтанчики, что мы с ней вчера собирали…

Сон, как и жизнь, обещал очень много, до бесконечности, но в определенный момент  меня поразила догадка: «он обманет меня – всё развивается так же, как раньше! Он подсунул мне ту же, что когда-то, замену! Я уже знаю, что одно разочарование испытаю,  в итоге; это как с сексом, с соблазном; сделать,  конечно, уже ничего невозможно, но я прямо во сне обрадовался, что справился и ему не поверил…

«Масса дел, но пока – быстрые мысли. От быстрых мыслей – летаргический сон. Ещё эта быстрая музыка. На износ работал, переутомление копилось неделями. От стойкости получал удовольствие. Но если кто-то входит, летаргия слетает и я снова живой. От общения – удовольствие, от еды – удовольствие. За едой надо ходить, еду приходится готовить, но – удовольствие. Переутомление. Масса дел. Летаргия слетает и снова находит. Я её уважаю. Уважаю массу всего. Жаль, что людишки иначе живут. Простенько-кривенько. Но все же уважаю общение. От уважения летаргия слетает и снова находит. Ничего, скоро снова начнутся дела, и я от них получу удовольствие.  «Бьется в тесной печурке огонь». Да, даже от стойкости получал удовольствие. Ради копеек себя на рубли напрягал. Такое мыслью одной не исправишь. В этом месте под водою утопленник и я правильно делаю, что на воде не веселиться пытаюсь. Но без веселья – летаргический сон. И лишь от еды – удовольствие. Как в печурку воронка засасывает. Посмотреть бы, что он там делает. Наверно, лежит на боку и думает, что у него масса дел, но пока – летаргический сон…

Прикинулся стопроцентным атеистом, упростил себя для удобства общения – стопроцентных атеистов не бывает – и  стопроцентно верует только Господь Бог. Мол, я силен как дьявол! – краткий миг бессмысленной победы, развалины, руины до конца, ты жив, но тебе ни пообщаться, ни покушать. Сел на что-то, да и то рядом валялась чья-то мертвая рука. Смотрел на закат, мерещились люди, кони. Потом толпы – людей, волов. Стадами ходят вдалеке, вблизи же крошатся в окрошку. Идти некуда, отмыться нечем. Ничего не значит уже, что после ночи настанет рассвет. Больше никакое кино не начнется. Ты выжил и, значит, быть тебе в ответе. Ты был сильнее их. Ты всё понял. И твой сон как мешок со змеями. И уже невозможно яд водой разбавить…

Пес всю жизнь рвался куда-то, словно не замечая ошейника на собственной шее. Все звери – фантомы какие-то,  выполнители миссии, им плевать, что у нас сонный поселок. Да и человеки… - выглядят призрачно, когда едешь в трамвае. Едут трамваи,  машины, но и в 14-ом веке одна машина однажды проехала. «Жигули», называлась машина;  в домах никто в окно не смотрел, на улице  безлюдство царило, вот и получается, что её облаяла только наша собака. Стала рваться куда-то…

Снами пытался себя разбудить, показал замок себе, облака, многое, что существует в нашем великолепном и яростном мире, но только сильней засыпал… Да, от жизни сон наступает смертельный, в принципе, в полчаса я его напился с утра и дальше пошло сплошное шатанье по замку и похмельно в оконца глядят облака…

От не решаемых проблем лечит только сон. Сон есть наибольшее сосредоточение в себе. Ничто уже организм не отвлекает и засекреченный, закамуфлированный садами танк с другим искусством увидеть не мешает на планете…

Трактат назывался «О голубях древней Осетии. (Дельфины, акулы – не мои друзья)»
Мои друзья – бегемоты, кашалоты. Мой друг – бегемот и моя подруга – голубь древней Киргизии. Мне понадобились друзья, потому что в древней Осетии были обнаружены мною дельфины, а также упомянутый выше трактат, из которого следует, что там и акулы водились, но автору пришлось их истребить ещё до меня, раз они не друзья…

Подпись: «декан университета Реб Климрод. СКРУЧИВАНИЕ и летаргический сон».
Где учащийся замороченный, там и декан скрученный. Нет, скручивание – это получаемое воздействие, а летаргических сон – отдаваемое. Входит декан и засыпает ученик замороченный, а нашего декана в ответ настолько скрутило, что он отправился какую-то бумагу писать, от которой до нас, к сожаленью, только подпись дошла…

Сном мы лечим раны свои и болезни. Представляем курорт, санаторий, с отличным персоналом лечебницу, сказку, самое лучшее место, поем колыбельные песни и нежно всей пятернею по ране ведем, а потом на пальцы плюем и смазываем раны слюною. Нам только и нужно – предлог, чтобы устроить рай человеку. Почти любой силы смерть мы в сон превращаем, и, если на него даже бомба упала, мы просто молимся, чтобы построился замок…

Мир и души, этим миром производимые есть большая помойка, минимум 100 лет, со времен Достоевского и Толстого не чищенная. Всё розочки, тюльчик, всё денежки, политика и искусство нашу помойку украшают, мало им двух мировых войн,  происшедших вследствие неуспешности подобных лечений, опять тот же сон и перелома не видно…

Так я подумал и по комнатам хожу себе далее. А сны на мне гроздьями просто повисли, я и хожу, чтобы не впасть в преждевременный сон.  И к ним изредка приходил свои тексты читать и, не поднимая головы, их читал, озабоченный, думая о чем-то своем. Т.е. конкретно я о деве опасно  подумал, той, у которой вместо куртки чертова шуба, да и та уже очень заношена – слишком уж явно мне виделось, что уже  никогда спать мы не будем вдвоем…

Мне вообще прекрасно пишется, когда уже были и непонятные раздумья, и чуткий сон, и в третьей фазе голова плывет немного неконкретно – тогда она мне не препятствует писать и вспоминать, как снилось рисованье самых разных новых тем, хотя и не желает все же встать, а положенье лежа для рисованья неудобно, так что пришлось попробовать писать…

Очень сильно увлекался я БГ, но потом он мне фальшивым и наивным показался. К другим артистам перешел, увлекся музыкой довольно умной, но, конечно, слишком мрачной, а теперь вот и вовсе чем-либо увлекаться перестал – по крайней мере, дольше, чем крутится кассета. И, наконец, вчера мне снится сон: в нем тот БГ был снова как  отец родной. Беседовали с ним чисто по душам, и я заботливо касался его щеки небритой, а потом проснулся и спросил себя: а почему б и нет, но вспомнил, что в последний раз он телеинтервью давал в маразме. С такой оттопыренной губой был, ну, вылитый писатель Солоухин, что давно уже помре, но который раньше, чем давным-давно  вроде тоже был в фаворе; точнее, им увлекалась мать моя, но по причине детства, хоть я его читать не стал, на меня все же что-то перешло…

Можно, конечно, включать талант и в рабочее время, но работник требует в день восемь часов, а талант просит не меряно времени. Или он тоже хочет только 8 часов, но они пролетают как сон, а потом ты смотришь и видишь, что работа не сделана, что её даже прибавилось,  и снова начинается  сон, но в нем уже нервы или даже  лихорадка, кошмар,  и ты так устаешь, что в последние 8 часов просто падаешь с ног от усталости…

Это сон к тебе приходит, когда решаешь ты, что всё на свете пора слепить в комок. И кто ты в этот миг, мудрец или предатель, убийца или философий новых зачинатель…

А что, если ты залез, проник в такую тайну мироздания, что грозит тебе взрывом, до неуправляемости ускоряющейся реакцией? Духовное переполняет тебя и, чтобы не разорвало, ты пишешь всё больше текстов и картин. Хорошо ещё, что мой сон  -  святое….

Новый Год – мой единственный праздник, вот только жаль, что ночной, я ночью слишком спать люблю и поэтому, главным образом, справляю тихое новогоднее утро. Так случилось и в этот раз: наказав брату всем звонившим, поздравлявшим на недоуменные вопросы отвечать, что брат в гостях, я на самом деле заблаговременно отправился спать, хотя все же слышал сквозь сон или, иначе – остатками жизни, в общем, жуткую и неприятную ночную стрельбу…

Короче, грустно, плохо спится и снится непонятный сон – он, может, и не в тему мне приснился – в одной комнате  вперемежку сидим мы и какие-то военные, но они у нас в плену, и мы должны их по идее расстрелять, но так их жалко стало и настолько уважаешь – сильные мужчины – что не стали мы грех на душу брать и влепили им по 15 лет тюряги–«строгача»…

Напоследок новый сон–загадка: приснилось, что я в камере с каким-то мужиком и этот мужик вроде бы старый друг, но сейчас меня желает поиметь, вот только не разберет как, физически или духовно, и потому  мучается в такой раздвоенности своей и от меня же жаждет утешенья…

Мне так многозначительно холодная каша приснилась, словно я вижу незнакомую страну, а масло на ней – это ее болота, озера и реки…

Хороший был сон, явно к добру, когда твоя не тронута каша и ты, махая ложкой, на вертолете облетаешь её как страну…

Начал было: «я не боюсь смерти, только не хочу боли и неприятных зрелищ, и опасаюсь бесхозным и недоделанным оставить имущество свое; наверное, лучше всего умирать во сне, хотя, возможно, что увидишь самый страшный сон», как тут же началось: «выбери себе смерть! От рака не хочешь?! Пожалуйста, мы добрые! От сердца хочешь, или от язвы, или от удара по башке?! От сердца лучше? – видел я, как судорожно задыхается мертвенно бледный сердечник, а вокруг него бегают врачи»…

Больному отцу достался сон про полумертвую знакомую – они с матерью думали, что она совсем умерла, раз так долго в таком неподходящем месте находится, но оказалось, что нет,  и они её потащили – а мне, как нонконформисту, пришлось лицезреть собственное бегство – сначала на некую улицу, потом в какой-то городок и, наконец, в глухомань кромешную, в леса, но, кажется, там есть деревня, вот только не было бы в ней связи с внешним миром, в котором живут догоняющие меня следователи мои – они в городке побывали уже через полчаса после того, как я ушел из него на рассвете…

Чему удивляться, кто дома сидит, тот призрачности лишиться не может, а кто призрачности лишиться не может, тот дома сидит, можно сказать, не случайно. Не всякого мой сон растревожит. И завтра  – гарантирую – не изобрету поезда, небоскребы – разве что книгу и прочие мелкие вещи… В общем, я продолжу перекрестные наблюдения, допросы, попытаюсь вырастить более сложный, а значит и крупный жизни гибрид, если вы гарантируете, что не случатся овации и прочие мелкие вещи…

Хотели продать дачу, но много никто не дает, раз у нас не дом, а вагончик, хотя это зимнее жилье и очень модерново оформленное и тогда мне приснился сон про то, что мы шикарно в этом вагончике живем. Продали одну квартиру, вторую и в нем с таким компьютером и Интернетом обитаем, что виртуально весь мир облетали, после чего картин на миллионы продали, а тексты мои даже папуасы бесплатно читали. Да, там можно только сидеть и лежать, но ведь ходить-то надо  не по комнатам, а по прилегающему лесу. Братцы, пора крутыми  становиться. В общем – вещий сон…

Жизни нет, есть летаргический сон, в котором каждый день выходят на работу – например, водить автобус из пункта А. в пункт Б.

Такая напряженная жизнь, что приснился сон, в котором 33 раза менялось мнение суда, а мне всё равно, я железно в дело вцепился, помимо чего в коридоре и перерыве вспомнил лишь то, что, похоже,  ещё не обедал…

Когда лежу на спине, я целый; поворот на бок приводит к потере минимум половины, именно здесь легче всего обретается сон… А  на животе я снова целый, но чувственный – «здравствуй, здравствуй, мамочка моя…»

Вообще без сна не прожить в перегрузке. Дышу, как готовый взорваться котел. Ей Богу, хорошо, что есть этот «сон». Пробудился-таки, но понял, что ещё полночи впереди   и все неполадки – более маленькие беды. Ни мозгов, ни глаз у меня в данном случае нету, есть только ворота для воздуха и если забьет всякой дрянью одни, у меня всегда останется в запасе выход другой…

Теперь столько стен внутри, что, возможно, меня ждет духовная тюрьма. Сегодня, как зимой, весь день читал чужие книги.  От чужого скорее умираешь, а не отдыхаешь, однако, жаден и глотаю все наживки. А не всякой рыбе жадность сходит с рук, с хвоста и с плавника. Но о мрачном в глухих местах я больше думать не желаю. Вот телевизор – там всё  просто и происходит наверху. Быть может, я нынче даже аморален – как и все, в ком только функции, а после сон, а не мечты…

Снова снится странный сон, где я–таки надумал кончить институт. Держусь с трудом огромным, потому что предметы очень странные и трудные, а я такой же и, значит, на перемене в коридоре очень одинок…

«Пусть пишут все, кто нем, кому как рыбкам спится…

Все слишком наводят сон! Даже вот небезызвестный Майк Науменко. Поэтому мало удается прочитать, послушать – тужусь, но почти сразу засыпаю. И они тужатся, кричат, но что-то в них есть  сонное и не такое…

Натянул одеяло, как конверт или плащ. Я – посылка, мой сон – романтическая прогулка…

Сон: Некто превратился в Путина, решившего попробовать себя в качестве машиниста грузового состава. Набрал скорость, поехав за кем-то без спроса, но тот испарился и рельсы пошли вдруг плохие. Похоже, перевели этот поезд на заброшенный склад. Внизу уже не рельсы, а сплошная кирпичная крошка. Остановились. Вагоны поодиночке оттаскали на рельсы большие, какие нашлись, тягачи…

В присутствии толпы из семи человек заниматься своими делами. А то спал на их веселье. Или шел чай пить…
Я сейчас в берлоге. С моим медведем меня сейчас ничем не удивить…
И сон: ночь и возле горящего дома крик: «подбросьте в дом еще огоньку, пусть кричит до утра»  (Вспомнил, как журнал «Огонек» всем нам подбросили. «Искра» коммунизма, «огонек» капитализма, а так – воровство, лицемерие, бардак…)

Бессонные ночи стирают воспоминания. «Башка не соображает» – нет, она  воспоминания стирает…

Может быть, на самом-то деле, самое  важное из всего дня вот эти мои размышления в 3 утра, когда, казалось бы, только бессонница…
Если бы я еще верил в них, не считал навязанным казусом…
Вообще, с годами научаешься спать, когда не спится – и это тоже умение жить…

Какие уж там методы профилактики, лечебной физкультуры и диеты, когда не выполняется простейшее: «сон, когда хочется, отдых по желанию, а также и еда» – пашем на семью  без отдыха, потом едим, хотя не хочется, благодаря не в меру заботливой жене и получаем пузо,  и, наконец, сидим у телевизора с назойливыми приятелями, женами, детьми – а спать  три часа уже так хочется…

В видении вижу футбол на поляне, где, наверное, чаще коров пасут или же ягоды собирают. Кажется, их всего двое – как обезлюдела наша деревня – причем победа что-то дает только одному из них, а мяч у другого – такой плотный парнишка – и вряд ли он теперь проиграет. На нем по европейски яркие, но не футбольные трусы с цветами – которых нет, кстати, на этом лугу. Крамола, но не видно также ворот и мяча. Быть может,  один у другого что-то еще отбирает? Или обсуждается телевизионный футбол, потому что, сдается мне, что в этом сне фигурировала даже «Бавария» - или кто-то другой из обитающих в этой же лиге…. Погода отличная и, чем ни занимайся, потом это снится. Так сказать, обязательный сон. Я там не был уже 20 лет и то мне приснилось…

И в эти яркие солнечные дни  меня тянуло в сон –  и я спал, подчиняясь своей самой последней теории и прерываясь только для того, чтобы сделать кое-какие необходимые дела. Например, по телефону постороннему человеку надо было объяснить ситуацию –  справился легко, этому, из-за снов моих,  удивляясь…

Тут сон мне подсунули – хоккей какой-то. Я сам усталый был, вот и поехал, поддался…

В уют не верим, в сон тоже – такой вот атеизм. Большой самолет – только транспортное средство, а вот маленькая пуля – уже орудие убийства – где уж тут спать? Я не бог только потому, что мне собственная моя мысль неподвластна. А ведь, казалось бы, это только внешним не вдруг-то можно управлять. К примеру, сколько я физрой не занимался, а  силы себе так и  не прибавил. Сидя за компьютером, вообще забыл как надо телом управлять. Потом всё же вспомнил навык из далекого детства и двинулся по трассе, проложенной самолетом и пулей, но тут же сбоила, тормознулась и пошла на посадку картинка…

Приснилось, что милая соседка моя возле своего дома ездит на запряженной лошадке. Снежная зима, ни машин, ни людей, как будто этим утром новый год и новая жизнь начались. Сон явно к любви и к добру, хотя наяву шансов по-прежнему нет никаких и к тому же весна...

Снилось, что мои очень заношены деньги. Из-за этого я не мог сдвинуться.  Видимо, и вещи заношены, и жильё. И даже кожа, и даже душа. Но крепенько врезался наш кораблик и мы, похоже, встряхнулись, так что это тоже к добру. Кстати, зря в Казанском речном порту разрезали на металлолом «Метеоры» – будь я богат, это был бы мой личный и очень могучий речной самолет…

Только заснул – на кровати с цветочной начинкой – как мне говорят: «вставай, здесь слышен  гвалт снаружи». Долго шли по коридору, поворачивали, наконец, зашли в какую-то комнату, легли – на кровати с яблочной начинкой - и снова спим. Нет, опять будят, мол, сюда прокрались бомжи. Так повторялось много раз, во сне нас навещали буря, холод, воры; смутно помнится, что были даже люди в камуфляже, и трудно разобрать, приходили ли они подозревать и нас или же сон наш защищать? Или же это постели наши были в камуфляже? После постели с кремовой начинкой, кстати, почему-то пошли жесткие нары в ремнях, языках и паровозах…. И вот  падаю на дно и здесь течет вода и дует ветер, и я падаю в воду на песок и мне наконец-то  безразлично, хотя  слышно, что вокруг по-прежнему шлепает и булькает   орда…

«Сначала пожаловался, что на очень низкой подушке проходит мой сон, потом что на очень высокой подушке проходит мой сон и наконец, что получился очень средний сон – всё, спать негде, теперь будет тревога, биение высокого, низкого…

Снился кусок веревки и литр полузасохшей белой краски в трехлитровой банке и я думал о двух вещах: куда всё это потом употребить и где всё это сейчас поставить. А что вы думаете – если выкидывать, то это тоже проблема, потому что не предусмотрены свалки…

Пока на одном боку   болен, на другом я пять минут здоров… 

Потерял и смерть, и сон, но лежал в гробу и под одеялом, демонстрируя этим свою готовность и к тому, и к другому, своё знание про всё, и потому был избавлен и от убиения из злости и от просвещения из доброты. Лежал и так безразлично смотрел глазом из-за складки  одеяла, что жизнь вокруг всё больше остывала, людьми овладевало безразличие… - скоро начнется Антарктида смерти, но сначала очень много стало Атлантиды, т.е. сна…

Высунул и в поезде голову наружу – ей было душно в вагоне, а не телу – и, положив ее покойно на руки, увидел старый-старый, с дымом сон…

Хотел лечь и уже расстегнул штаны, но новый аппарат опять потребовал внимания… И так и пошло, что ни лечь, ни застегнуться не было или возможности или причин, тем более, что новый аппарат извлекал соответствующую танцевальную музыку…

Столько мечтал о сне и отдыхе, что признать, что мне плохо в постели не мог. Это я еще не отошел…

Тепло мой организм выделял повсюду и в результате струйка горячего пара неприятно обдавала меня самого…

Этот сон решил сделать из меня космонавта: разгон на рубль, глубокое и частое дыхание, зажмуривание глаз до точек и наступление полной темноты ранним вечером…

1 образ – 1 сон. Но 1 образ в 3 минуты – это мало, нужно 3 образа в минуту, чтобы раскрутилось и начался сон…

Повернул комнату вокруг своей оси и под тобой уже не твердый пол, а так называемая диванная стена. На ней спят, потом опять поворачивают комнату. Конечно, можно биться и головой о такую стену – но не во сне. И извращение - спать на полу, прижимаясь к дивану. А на потолке нас ждут столы, они привинчены… Диваны затоптали и они стали как полы… Так работали ломами, что вечерами на женщину не влазишь, а лишь прижимаешься сбоку, вспоминая забытое что-то…

Перебор мыслей сжимает голову и как бы всё не забыть. Вот и проверим, какое в этого космонавта засунуто запоминающее устройство…

Во сне мне продают трусы, постельное бельё… Не разбудив, меня прямо  на кровати втащили в магазин и когда мне нрав

Не людей, а котов и собак отправили на экскурсию в Африку… Или: набили котами авто и пустили – бесполезно. Набили собаками – то же самое. А вот когда людьми набили авто, то они, также подстегнутые перспективой возможной гибели – или попадания в Африку – научились коллективной жизни и управлению этим авто, о чем раньше только в красочном журнале читали. Конечно, жара, парилка, но зато после они вылезли оттуда как настоящие  закаленные человеки…

Дальше – больше: мужикам надоело что-то… - женское доминирование в моде – и они стали передвигать большие и тяжелые зонты. Причем разделились на любителей железных конструкций и растителей специальных деревьев. Первые сначала доминировали, но потом они на баб ожесточились окончательно… Одна фирма пошла по одному пути, а другая – по другому. А третья взяла и отменила дожди над городом, чтобы не мокла ее - а заодно и всякая другая – аппаратура. Так сбылась вековечная мечта производителей мебели, которую они сами осуществить не могли. Впрочем, опять же со временем возникла ностальгия по стуку капель и одна фирма стала сыпать камни, а другая изобрела специальные кулачки…ился товар, я сладко чмокал, бредил, требовал еще…

А мой сон на тарелках длился до тех пор, пока при поворотах тела ложки, еды в них не находя, гремели…

Мы спим на возвышениях – это абсурд, напротив, должна быть ниша в стене или ниша в земле…

На подушке множество пиков и горных хребтов, они неизбежны и причины образования их меня не волнуют, но многие из них затыкают или перегораживают космонавтам ноздри…

Сонное состояние всегда можно сублимировать в писанину. Правда, всё – даже фантастику – мы пишем только в реальности. Почему то, что полезно для искусства, обязательно вредно для здоровья реальности…

И когда в этом доме успели люди завестись – вроде рано пришел, 7-ми еще не было. Или еще раньше пришли, или вместе со мною, но с черного хода или ночевали здесь и совсем недавно, но сразу на месте от стенки отклеились…

 Бессонница. Не те пласты. Но вот наткнулся, так сказать, на айсберг сна…

Сплю днем, да еще и без майки – дважды непривычная ситуация и, хотя на улице жара в 30 градусов, всё время мучительно удивляюсь сквозь сон, почему же не холодно…

А родители на сон грядущий опять завели разговор про профессию-религию, что очень убоги без жизни, по-прежнему остающейся делом графским, писательским и толстовским. «Ах, евангельские чудеса – это прекрасно!» – говорю, «вот если бы вы меня от раздраженности избавили, да еще навсегда...»

«Немедленно ляг и посмотри сон – это приказ…»

Выходили из вагона, застревая в толпе: «мы – очередь, и мы выходим…»…

Сновидения меня пробуждают, оживляют, они вызывают удовольствие, а от всего дневного меня постоянно клонит в сон. Насмерть заштампованные дни и, наверное, многих спасают только сны. Многие нормальные парни не в силах ни увлечься, ни противостать  этой жизни и, в итоге, они  устраиваются работать на жалкие работы, полную штамповку и их спасают только сны…

Снилось, что у Брежнева жена еврейка и она, хлопоча на кухне, говорит: «что бы вы, мужики, без меня делали. Всем приходилось заниматься – решала как поступить, с кем воевать и с кем дружить…»

Бездарная жизнь: ковырянье на заросшей даче, а в ушах попса. Уж лучше бы завел машинку и поехал. Вспомнил детскую машинку – тоже ездила, но очень шумная была. Нет, жизнь без машины как жизнь без коня. Они не понимают. Жалкое племя пешеходов вымрет, уйдет под асфальт, раз не понимает…

Хилый, ослабевший комар, как ни пытался, так и не смог проткнуть мою кожу…

Снились обломки ржаных сухарей в портфеле с прозрачным дном. Явился учиться с ним, но тут скорее дела, еда и сон…

Спать со вставшим членом – «баюшки-баю». Под утро самый сон…

Дыра во рту, прогорел рот – поэтому и пьют – и сразу дыры стали и в бумагах, и в вещах, и в стенах. Прогорело с рот в бумагах и в вещах, ну а у стен другой масштаб…

Сядь подле спящего и жди, пока его сон наберет силу. Только в этот момент под взглядом твоим из его тела прорастут любые сады. Сиди над спящим, но думай только о жизни, иначе можно убить не только сон, но и его самого…

Внутри баюкают, но снаружи будят, мол, чего на дороге и в неурочное время спишь. А потом уже и внутри так снятся, что будят и ты идешь как сомнамбула и ищешь кого-то, кто хотя бы снаружи баюкал тебя… (Вовка, поспав 10 минут, приходит: «ты случайно на меня не смотрел?»)

Для писательства черпаю сны и сон стал хуже – в таком варианте либо одна, либо другая истощается почва. Без снов внутренний мир становится сер и туманен. Они там варились во мне и намеревались присниться, а я отыскал крышку и залез вовнутрь, порчу руками всё варево… Или можно сказать, что я их теперь перевариваю в дневной скороварке – это не лучше снов недоваренных, что снятся сумбурно…

Несите ко мне всё недоделанное – во мне теперь такая умелость-фантазия, что  всё равно смогу что-то смастрячить. Я проник в тот отсек загробного мира, где лежат плоды миллиардов абортов и набрал себе огромную армию…


Бессонница. А когда спится, то же самое положение подушек кажется очень удобным. И то же самое положение жизни, ее обстоятельств  кошмаром не кажется. Когда спится, любое положение удобно, а когда пишется, в любом моменте интересное видится. Глубоко лежат писанина и сон и, чтобы в них плавать, летать  хорошо, нужен большой дельтаплан. Например, вера, надежда, любовь как рассвет. На рассвете мне спится…

Болтаюсь на кровати, словно кончилась резьба, словно потерял ориентацию и выпал из гнезда. Иногда и не пишется, почти как не спится, но сейчас ты пиши, чтобы время не терять…

Был «жаворонок», стал «сова» – не зловеще ли такое превращение? Все «совы» – инопланетяне, тоскующие по звездам и только «жаворонки» – земляне. Ах, этот сладкий сон под утро, когда на самом деле уже совсем светло! Пытаясь что-то понять, сплю и вечером, и утром…

Сон: зэки послали любовь в ларчике по случайному адресу, мол, отдашь, когда за ним придем, а пока пусть хранится у тебя, в тюрьме и в ларчике ее не сохранишь – и не дай Бог, сам  чего-нибудь потратишь. Секрет-любовь, там много компонентов. Но воняет табаком от их любви. Больно надо. Хотя у меня есть только телевизор. Я, вон, и в волейбол не смог сыграть, когда мяч полетел ко мне. Недостаточно подбил его, потом – уже наплевав на правила – подбил его второй раз и третий, но в итоге лишь продлил конфуз, не потянув на настоящее геройство…

После крапивы ночью так тело горит, словно это парная…

Моё тело нарезано длинными ломтями и приправлено овощами и если кто-то сможет съесть хоть кусочек, то я проснусь без него или вовсе огрызком, а если нет, то обычным и даже нигде не порезанным…

Еще в  кошмарных снах много спусков, после которых не остается ничего, кроме уродливых семерок – значит, я врезался или тормозил…

На  веранде приходилось закутываться с головой, а легион комаров вокруг жужжал, жужжал. Кошмар полнейший и что я думал, когда на такую «природу» перся – хотя ее и очень не хватало. И жестко было – доски и матрасик. Почему-то думал, что матрасик – это много. Лишь когда ляжешь на живот, помягче становилось, поуютней – обнимешь своё голое, без  майки тело и чувствуешь, как в тебе затепливается мысль семейная… – которую прерывает детский сон…

Так же устал не спать, как житель «Курска» устал не тонуть в последние 6-8 часов. Кстати, могли бы успеть не только покаяться, но и церковь основать, если бы кто-то захотел стать начальником, а кто-то – подчиниться. Или: «ах, задолбала эта жизнь! Проклятая вода!»

На отдыхе, причем не в Сочи, а в постели, подвернул и руку, и голову, и ногу – но всё не до конца…

Комар летает – а будь у него лыжи, был бы горнолыжник. И кровь он пьёт только для того, чтобы после в бешенных спусках горячить ее…

А я выпью воды, а потом ее в себе нагрею. Отвалилась плита самой главной усталости с меня и я под ней такой горячий оказался, что прям на тело можно ставить чайник. Потому и отвалилась, что настолько разогрелся…

Пятнами на теле холод и жара и я не знаю, чем укрыться. Вообще-то, вроде холодно и значит, это не простой комар, а морж, если и не горнолыжник…

«Хотите отведать нашей местной кислятины?» – ко мне в подвал спускаются все, даже какие-никакие знакомые, а я там яблоки собираю – может быть, даже и с дерева. Нет, наверное, просто заботливый – вот  сразу кислятину в погреб и спускаю, вот  и перебираю. И знакомые, конечно, мне тут не нужны. Зная, что я художник и прослышав, что сейчас нахожусь в подвале, решили, наверное, что уж тут-то я точно непонятно, чем занимаюсь и себя загадочно и интересно веду...

На второй этаж залез парнишка, который потом, когда гнались за ним, обернулся не то котенком, не то щенком и скрылся. Не успел набедокурить, но взбаламутил же, а тем временем здесь, уже на первом родной папаня сапогами выдал грязь…

Забетонировать всё на первом, забить всё на втором – такие планы ночью. И на дачу бетон бы завезти, но нет дороги. Сделал бы в чаще дорожки, на которых меня крапива не достанет. Т.е. всё на самом деле можно, но нужна жена, чтоб подгоняла…

Светает. Успокаивает то, что кончилась ночь и хочется спать…

В ванной с одеялом, в постели с кирпичом…

Но: «пробудись, чтоб записать!» Потом опять: «пробудись, чтоб записать!» Всё это жертвы ради бодрствующих в другом месте читателей…

Вот и член уже как подъемный кран: готов насиловать, любить и строить. Строить ему можно тюрьму, роддом и маленькую беседку для любви…

Также хорошо, что у нас всегда есть другой бок, потому что, когда раздается крик «обновись!», нам иначе было бы некуда деться…

На втором этаже - каша, на первом этаже – суп…

Таз. «Ради Бога, это же объедки!» - «Да ну Его! Не блевали же они в него…»…

Глаз так много, что часть их пришлось закрыть. Хочется спать, но снова одна из пар открывается и виртуальной любовью, любящими взглядами при всех остальных занимается…

Окна слишком огромны – где найдешь такой, во всё окно глаз…

Конфеты – производство сладкой слюны. Слюну мы держим во рту, потому что она нам всё же мила – в отличие от того же говна. Кстати, многие думают, что раз пишешь про говно, то его и держишь во рту…

Ручка уже так близко валяется, что, наверное, одеяло испачкает. Нет, у писателя она и там  что-нибудь небесполезное начирикает…

Вообще,  крик мне близок, потому что во многом я  равнодушен и туп – начинаю кричать, чтобы заставить себя понимать. Тот же компьютер с налета я способен только в экстазе понять. А так норовлю завернуть в школьные дела, «изучение» - хуже, чем у брата подходы…

Умный человек пишет так, словно бросил машину и сидит на обочине – круто! Ведь, в принципе, в нашем мире мозги ценятся и имеют машины. Но все знают, что они им не нужны, просто отказаться не могут, отойдут до обочины, чтобы отлить, а потом сядут обратно…

Как сейчас-то пишу – сообразить не могу ничего, кроме этих маленьких текстов. Даже посуду труднее помыть – вот уже насколько набита рука – что уж там говорить про розыск ягодок в чаще…

«Я же говорил, что у меня сердечная недостаточность и от слабости меня всё повергает в сон. Меня способны разбудить только очень сильные реальности и мысли. Вот если бы ты меня ударил, я бы проснулся, но это же больно, а всё остальное, что от тебя исходит или бы могло исходить, меня повергает в сон…» И сам себя часто слишком сильно бужу, а после – к примеру, порезанный – кричу «черт, черт, черт!». То крики, то сон, то  сонные образы, то кричаще сушеные мысли – нездоровый образ жизни, нездоровый ее крик…

То пишу, жму, выжимаю из себя, а то ныряю и живу без слов, потому что только на бумаге остались целы островки текстов моих, а в жизни они уже напрочь истоптаны. Если же со словами нырять, то захлебнутся дела, в которых,  на самом деле, рождаются новые тексты. По сути, в эту жизнь ныряешь как в сон и знаешь, что непременно проснешься. В плавании возрождение, очищение - и ни разу не была посрамлена моя вера в то, что меня ждет новая группа островов. Они кончатся только тогда, когда я сам превращусь в плавающий остров, в кита – и именно в нем, не в бутылке будут сложены все мои книги, бутылка мала, да и не пью я, и не люблю природу пакостить тарой…

Что это со мной? Что-то сильно воздух вдыхает в меня, а потом выдыхает обратно. Значит, еще не отошел и травмирован делом. Что-то клонит меня и в сон, и в прокачку большого количества воздуха. И здесь уже бессознательны мысли. Мысли как мухи. Или всё-таки птицы? Да я за всю жизнь не видел столько птиц, сколько мух за последним обедом…

Сон – для того, чтобы машинально прикорнуть в столь напряженной борьбе, что специально о нем и не вспомнишь…

Другой полюс – напряженная скука, себя надо чем-то занять, потому что  до сна далко…

«Вы прочтете мои книги, потому что они  усыпляют не скукой, сон после них сопровождается сильнейшими, необычными видениями, а всем нам хочется необычно поспать…»

«А почему гудит  летательный аппарат в этом ангаре?» – «Они слетали в космос и с тех пор от увиденного в таком шоке, что их заклинило внутри, никак не могут выйти…»

Сегодня просыпание совершилось синхронно с рассветом: в 5 слегка посветлело и за окном, и в голове, потом больше, больше... – причем мне-то казалось, что в голове быстрее светлеет, что там уже светло, дальше некуда, но, однако, слава Богу, что это оказалось не так…

Что раньше появилось, гавканье или цепь? Наша псина не смогла сегодня ночью с цепи сбежать – при такой хозяйке обычно выворачивалась – а где-то на большой дороге, видимо, проходил большой съезд собак – вот она и гавкала, хотя бы так сообщала им о своем существовании – и нам мешала спать. «Опомнись!» –  сказал я, швырнув в нее подвернувшейся костью – и она опомнилась, залезла в конуру спать – или, как я, дремать. Я, разбуженный, уже опосля не сплю, хотя бы еще всего 12 ночи было…

Контора это или музей, сейчас уже не разберешь, остались только голые стены – но туалет функционирует. Что ж, ни поесть, ни денег заработать, что-то сделав, ни пообщаться, ни насладиться искусством в музее, наконец, но и возможность в туалет сходить – это немало, совсем нет в городе исправных туалетов, а конторские свои обычно прячут, камуфлируют. Специально сделано, чтобы неповадно было надолго от дома и конторы отрываться… Ах, это не голые коридоры, а плохой сон; вроде бы не спишь, но трудно заставить себя встать, чтобы сходить в туалет…

Сбегал поссать и поскорее вляпался в тот же самый сон…

Пока нет настоящего грома, бил в листовое железо…

Бессонница, но вызвал почему-то водопроводчика…

Все ямы поменять на бугры, а все бугры – на ямы, чтобы можно было много копать… Или чтобы создать новые член и ****у. Засунул ей, так полчлена торчит, а еще полчлена внутрь меня провалилось…

Сам аппарат (фанерный ящик), два толстых, длинных провода и кнопка, к которой идти приходится издали. Включаешь и  аппарат так расползается, что из него получается почему-то творог… 

Мама спит «хрю-хрю»; мне же нужен сон с орлиным клекотом, а не с медвежьим придыханьем…

На правом боку опирался на руку, а на левом – на сердце…

Есть ли такой сумасшедший, что всю ночь на посту, якобы охраняя наш сон. Пока бодрствует, он как по телевизору видит все наши сны и, быть может, от них-то и сходит настолько с ума, что после мычит как корова…

«Теперь только в страшных снах бью по мячу» – плохо бью, боюсь ударить, сначала ломаю ногу об мяч, а потом и мячом что-то… (А ведь был без 5 минут футболистом – жизнь изменилась и ею я иначе был слеплен…)

Сейчас кажется, что дома не существует даже хорошей еды и хорошего сна, а на свежем и солнечном воздухе – даже плохой работы. Хорош аппетит только после работы, а вот сон, возможно, из-за неё же неладен – тело как печка… Т.е. это у меня что-то вроде тектонических сдвигов…

Мой сон ухудшился, потому что видения девушек и соответствующие по нежности  мысли больше не сопровождают его…

В какой-то момент голова слабеет на теле и ее можно состричь даже ножницами для стрижки ногтей…

«Недеяние» – это умно. Они ничего не умеют делать, но и ты гонишь брак…

«Джимми, от этого зависит моя жизнь, мне нужно отдохнуть» – и стал он его адвокатом, принялся бегать по множеству лестниц…

Летом всё время был такой физический напряг, что я  вылез из сна, спал очень мало, но зимой опять начался привычный сюрреализм и я  залез в сон, надышавшись комнатного воздуха, легко засыпал и надолго…

Весь мой сон – попытка повесить гардины…

Я показывал представление, потом специально закачался, но всё сооружение успел подхватить присутствовавший тут же полисмен… Вот только не помню: так всё и было задумано или этот дурак изменил мне весь номер, хотя публика и осталась довольна…

«А что вы хотите, он же артист и сон на него может напасть даже в самом интересном месте» («Хватит звонить» – сказал ей ворчливо и прерывающимся от недавно перенесенного оскорбления голосом, «спать хочу»)

Вместо воздуха сыворотка, однако в ней попадаются комочки творога…
Всё дело в том, что старый холодильник сломался, а новый мы еще не купили, вот эти комочки  и летают в пространстве…

Не желая быть съеден, кто завтра из большого белого холодильника вырвется? Кто спрячется там, кто скорее сгниет…

Не ест надкусанный хлеб: кусает его и передает другому, а сам берет новый кусок… Нет, конечно, нарезает разовые порции – кажется, из любви к геометрии. И нож такой острый, что крошки отсутствуют…

На грязном столе три ножа лежали рядом, но если один и указывал на север, то два других по узкой тропке друг за другом успокоительно пробирались куда-то на восток…

Что-то упало. С учетом моего нынешнего состояния должно было что-то упасть…

Он мешал мне спать и я со смаком и чувством ругался… А наутро, будь я трамвайщиком,  в рассеянности выбирал бы маршрут, по которому ехать сегодня трамваю, на боку его перекидывал железные таблички…

Удивился, когда лист проявил инициативу и вырвался из рук. Правда,  большой лист…

И какие, понимаешь, решительные требования поднять всё на самую верхнюю полку…

Японский монастырь-полууниверситет, за учебу в котором  нелегально выложено 20 тыс. долларов. Их сразу встретил толстый господин Камуидзу-сан в сопровождении, видимо, прислужника…

Зашли в их глухой сад, чтобы, как договорились, забрать старую латунную ванну и там, в еще большей глуши, на краю оврага уже, были они, темные личности нашей улицы. Им было до странности не до нас, а то бы они заинтересовались этой искусно замаскированной ванной…

А на отца нападают то бессонница, то тотальная сонливость. И со мною так бывает, и с любым. Хотя есть ребята бодрые, сплошной хип-хоп, но через каждые пять минут, фак, они же ругаются матом…

Закрыл глаза, а там плюшевый мишка! Снова закрыл глаза, а там снова плюшевый мишка! Вот и спится хорошо. Может быть, это «Винни Пух». Правда, если будет болтать, я его застрелю…

Нарисовать рисунок, глядя на который внутренним взором, заснешь…

Сильные вздохи напоследок и взлёт, и сон…

Замечаете, как много мыслей про сон? – и все они были перед самым сном, и все мешали спать…

Раз так долго не сплю, значит, еще надо поговорить с собственном зубом, собственным нервом - кончится терпение его, и он заболит. Тот, кто производит такую сильную боль, могущественен и несомненно должен понимать слова. И белую крепость, из кости лучшей, чем слоновья, ему дали неслучайно…

Наконец-то, видел девушку, чей образ как приятный запечатлелся в памяти. Хотя и с ней я всё-таки знакомиться не стал…

Чего сосредотачиваться на здесь и сейчас – и ты за день сто раз переместишься, и другие. В присутственном месте так вообще очень многие успеют побывать…

Зубной врач для начала  исследовал, что я поел…

Только ночью никто не мешает писать – кроме собственного сна…

Две вещи часто  хочется делать на дороге: писать и ссать, т.е. опять-таки писать. А что, обнаглею - а для начала буду об этом писать и ссать во дворах, где окон полно... (П.С.: вещей как всегда три – сидеть хочется больше всего. У меня что-то вроде простатита и что-то вроде ревматизма – к  врачам замаешься ходить, чтобы хотя бы диагноз поставить. Сам не борюсь с ними, боясь надорваться и тем еще какие-то системы вывести из строя в себе. Ведь и без того нагрузка вечно предельная. Целительней сон, чем возня с процедурами…)

Сначала сон, потом мысли, потом пошлые мысли… - всё, надо вставать…

«Неглубокий сон» – это плавание на такой глубине, когда ты то пропадаешь из виду, то вновь смутно проглядывает твой силуэт и ты, например, довольно сознательно поправляешь подушку…

Шугнул девчонку, которая попыталась взять яблоко на дальнем краю сада, но это была не девчонка, а девушка и можно было знакомиться. Шугнул мимоходом, занятый разговором с ненужным знакомым. Я уж не говорю, что и сад-то был явно не наш…

Взялся за одеяло, которое лежало не равниной или холмом, т.е. кучей, а какой-то грязной, с пиком горой…

«Однажды мать ворвалась даже тогда, когда я была с мужчиной. Мол, ну как же, деточка, я должна убраться…»

Вдруг главный персонаж моей книги стал куда-то собираться. Что такое? Оказалось, что, как к пристани, к моей книге пришвартовалась другая, и ее пассажиры не понравились моему бедному Феденьке…

Написав письмо, для надежности, чтобы по дороге не выпало, не только заклеил сам конверт, но и его приклеил к конверту. Если дойдет, то как-нибудь отдерут и когда-нибудь разберут, а вот если нет, то уже ничего не поделаешь и даже ничего не попишешь…

Проснувшись и написавшись, первым делом побежал в туалет отлить. Струя мочи ударила как здоровенный желтый гвоздь в наш уже  почти сдохший унитаз. После этого гвоздя  легко продолжить строить…

Или нет корабля, есть только надувной матрас на вечно спокойной поверхности. Умереть здесь можно только от самого себя, собственной самоубийственной бездарности и скуки. А если снятся интересные сны, то самолеты находятся, самолеты летят, ищут аналогичное место. Когда сон становится явью, можно увидеть на порядок лучший сон. Сны преобладают. Если уж ковры – самолеты, то на современных надувных материалах летать – это почти и не сказка. С такими компьютерами не только кофе, но и всю Америку мне приносят в постель, хотя я не знаю не только ее языка, но и образа действий. На этом то ли уплывающем, то ли приплывающем плоту – как повезет – я выгляжу как последний туземец…

Одеяло частично свернулось и стало бревном. Попытался укрыться бревном…

Подушка – квадрат, как то же окно. Мягкой её делают сны. А окно таково потому, что за нею реальность. Можно спать стоя, прислонившись головою к стеклу…

Вместо тюрбанов подушки на головах. Воткнулись в подушки. Значит, пытались заснуть, откопать сон, отсталые, как те же арабы…

Железными лопатами копают землю, а хрустальными – сон. В некоторых местах залегает  нефть, а в некоторых – клады, сундуки с золотом рядами, т.е. не энергия, а самый ценный итоговый продукт…

Мир параллелей так же велик, как мир проводов над городом…

Рельсы кончаются и паровоз срывается в пропасть… - где так долог полет, что он успевает превратиться в самолет. Нет, уже на рельсах был самолет, слишком долгой была езда и я понял, что для таких расстояний паровоз не годится…

Крыльев нет, но они не нужны, когда падение бесконечно… Нет, ты как спутник, свою нашедший орбиту. Орбита отделила меня от людей. Конечно, дела и бабы всех тянут на землю, но слишком часто, черный для всех, для меня  загорается Космос…

Как другие попадают под колеса, я попадаю на колею. Это тоже смерть, но длится она только до тех пор, пока я не отработаю дистанцию колеи. Смерть забирает меня для работы, на время. Каждый может умирать на время…

Сначала бездорожье, потом тропка, потом дорога, потом рельсы, потом самолеты, потом свобода… Черна только тень земли, а всё остальное космическое пространство, наверное, не хуже здешнего освещено солнцем…

Сначала сон, а потом жизнь в норе, нагретой сном – лучший дом…

Не успел  закрыть глаза, как мне уже стал сниться сон. Заметив это, я улыбнулся и закрыл глаза, но, будучи замеченным, сон, конечно, сразу прекратился. Но в башке и без него полно было всякого добра, так что было очень хорошо жить с закрытыми глазами. Почти как чай пьешь, только не от воды, а от постели тепло. Всё остальное уже холоднее. А на улице и вовсе только голый холод, железные машины и мохнатые собаки…

Можно стоять с грузом и можно спать с грузом – вот сегодня был типичный сон с грузом…

Снился отец после драки – специфическое состояние одежды и лица…
«Говорил же я им, что надо привести всё в порядок, а иначе их вычислят…» Потом вижу, что Вовка спит в тех пустующих комнатах, и вдруг – с отцом. «Так вот ты где, папа…»

Да и погода: за всю осень, кажется, было всего 2 солнечных дня. Взираю на это дело безжизненно, тупо и равнодушно…

Живется очень тяжело и трудово – надеюсь, что потом это скажется силой. Буквально, это не жизнь. Только ночью жизнь…

Одеяло в пододеяльнике сбилось вниз и тем себя укоротило. Теперь ноги мерзнут. Непонятно, должна бы – грудь, но груди тепло и она душевно открыла себя и ногам еще добавила одеяла…

Сон – это тоже компромисс: что же, нам теперь не спать?!

Вату в голове, что ли, обменять на сон? Из ваты получить сон? – такая алхимия вряд ли кому удавалась…

Открываю глаза и вижу свои хитрые руки. Закрываю глаза, чтобы не видеть, как плутуют они…

Открывая глаза, сначала ставлю перед ними ладони, чтобы хотя бы поначалу было что-то родное и близкое в этом отвратительном мире…

Открываю глаза и вижу только ладони – книга, что в них раскрытой лежала, растаяла…

 Открываю глаза, смотрю на ладони и понимаю, что пальцы – совсем не такие, как перед тем же университетом, колонны…

Люди легли друг  на друга так, чтобы получились хотя бы невысокие стены. На университет получившаяся комната, конечно, вряд ли потянет…

Открывая глаза, успеваю заметить, как меня бьют чьи-то руки, затем снова закрываю глаза. Пытаясь еще плотнее закрыться, не могу отыскать своих собственных рук…

«С сонными глазами» - да, охуевший от обычности. Пропускает обычность и только тогда, когда надо взрывается. Понимает, как спокойствие нужно: в критической ситуации ты от обычности подскакиваешь к нервозности, а он от сонливости – к обычности…

Бессонница – на самом деле убрали кровати, они все за стеной. Или убрали матрасы, и осталась только  мелкая железная сетка. Пол и сон, железо и сон, кирпич и сон – несовместны. Размажьте что-то женское по кирпичу, а иначе мне не уснуть. Полубодрствую  псом в конуре…

Чуть поставишь сказку – елочка там, домик – пусть самые лубочные – и уже к ним начинают сбегаться людишки, маленькие мини-хоббиты, мини-гномы и прочие. Живут себе там… А у нас всё большое, но нет людей, потому что очень мрачно. Бухает, как будто кашляет какая-то пушка… - как будто рожает, кашляя, но не может родить она сказочно живых  существ,  всё время какие-то воющие снаряды у неё из лона вылетают, рокеры, если не хуже…

Воздух во рту уже сгнил – «прогнило всё в датском королевстве» - кто-то из зубов припас еду и  забыл сожрать…

Во сне кричал: «Только не показывайте мне горны женского пола – даже к комоду, ты увидишь, что его очень даже можно любить, такая в нем масса достоинств…

То летел, то плыл, то летел, то плыл, влекло меня, влекло… - но бывало, конечно,  такое, что и по земле приходилось пробежаться –  огромными шагами, как по луне, бежал, потому что и здесь есть ветра,  и парус по-прежнему тащил меня за собой…

Если лежа заснешь, то во времени переместишься, а если стоя – то в пространстве…

         Я высокий, поэтому надо мною страус был поставлен - сон мой нарушать. А в один из прошлых разов медведя наблюдал; а еще – слона, солдата, мальчика… – но вот мальчик как раз и сам захотел спать… А так зрелище было внушительное: страус клювом долбил, медведь лапой трогал… - в конце концов, я бросил спать и по книге демонстративно принялся жизнь других животных изучать…

По утрам  умываю лицо теплой водичкой из миски… – и вот, если эта вода становится мутной от пота, то я удовлетворен, потому что считаю, что, значит,  во сне  выздоравливал и спал не напрасно… - и она большей частью бывает мутной; это как труд до пота;  в три дня бы скопытился, если  не было сна…

Тело желало спать, но голова, как  каучуковый мяч, по комнате прыгала всю ночь… Тело для неё кусок пирога? Кусок энергии? Город? Завод? Представляете, ангелы над заводом… (П.С.: или бесы. Испугавшись такой антирекламы, руководство наняло лучших моделей в агентстве  и заставило их на крыше в белых одеждах руками махать…)

Сон – все те же действия, что днем, но наоборот. Суп по ложке вынимаю изо рта…

Одеяло было скомкано и лежало как два рюкзака…

Как с чужой женой, на незнакомых подушках не спится  - неудобно и интересно…

Я сегодня не буду спать,  буду только подмигивать. Лыбиться в мглу бессонницы или же улыбаться…

Всё скрыть снегом? Песком? Дождь собирать, собирать - и так до конца, вцепиться и не дать ему просочиться, растечься… - а иначе мебель придется ломать, чтобы много мусора было…

В этой ситуации я обязательно преступник. Что бы ни делал… - вот, первое же действие и у меня уже упала книга…   

По моему лесу рыщут волки, которые что-то такое находят, что не едят, а тащат и тащат на свет…

Я как вратарь – просто отбиваю чужие броски, когда им приспичит  случиться. Для вратаря это нормально – он не обидчив и не стремится бросить шайбу в противника, хотя, конечно, может и это сделать и просто тяжелой клюшкой убить…

Ступни были горячими как утюги. От нечего делать они лежали на боку, но потом я их всё-таки поставил на простыню, хотя в районе ног она, наверное, была уже грязновата и гладить ее там бессмысленно…

Мои ноги плоховато выносят и давление сверху, со стороны собственного тела, но совсем не выносят они давления сбоку, со стороны слишком тяжелого одеяла…

Бессонница похожа на интенсивное движение машин ночью - кто ездит, зачем, не моё дело; моё – держать ворота открытыми, чтобы никто о веки глаз моих не разбился…

Стоя на больных ногах, трачу силы: быстрей решай, о чем задумался! Или ляг, сядь и продолжай думать или брось и пойди туда, сюда, растаптывая собственную боль. А если бросишь и ляжешь, то даже отдохнешь. Логично… - но иногда я  стою, торчу и за 10 минут теряю все силы…

Выдох делал обычным, незаметным, медленным путем, через нос, а вот вдыхать повадился быстро, через рот, хотя проход через нос был лишь слегка затруднен. Что-то душило меня и я, одинокий, как рыба, помогал себе ртом…

Ему стало так скучно смотреть на нас, что у него сон развился. Что ж, его плохой сон был чуть ли не главной нашей проблемой…

Вынужденно написана книга во время бессонницы, т.е. лучше б ты спал… Одни прославляются с помощью книг, а другие только спасаются…

Какие-то непонятные покалывания по всему телу – может быть,  кусает меня внутренний комар…

Во мне всякий хлам и ровный слой блестящих трехлитровых банок…

Думал, говорил, писал… - на самом деле *** толкал, к публикации ребеночка проталкивал…

В американских фильмах, при всей штампованности, нередко присутствует   замысловатое двойное дно. Каждый делает только своё дело, поэтому иногда  не замечаешь, что  и философ в штате. Сон – явь, добро и зло… - вот стер кино, а после мне оно приснилось. «Ну, ничего» - утешаю себя, скрепя сердце философской интонацией…

Это даже не мужик, а девушка, они посадили ее на лошадь, сунули в руки копье и она еле держится, ее клонит в сон, но они, наверное, дадут ей таблеток, чтобы она скакала на меня – а тут вовсе не рыцарский подиум, и даже не ипподром, это всего лишь длинная конюшня, в другом конце которой я, в рыцари не нанятый, кажется, чищу лошадей…

Поработал на земле физически и стал здоровее, помылся и стал нежнее на морду…

Этот сон не изнашивался, словно он – одеяло, его долго еще можно было бы не откладывать - после таких-то работ…

Член всю ночь как вахтер простоял – работа такая, он у меня днем отсыпается…

Лезу в рукав, как в тоннель  - ничего я не надеваю, сразу ищу свет в конце длинного тоннеля…

Мелкое дыхание – здоровеешь только от крупного…

В витрине манекен и – виртуально – моя голова поредевшая. Да, поредел мой  отряд на  главной и такой славной вершине в результате десятилетних обстрелов, налетов, боев…

Город есть механизм и не может любить город тот, кто, как я, не  слишком любит технику…

Еще раннее утро, а в дороге уже кучи водил – они не спят…

Лимузины красивее хозяев в той же степени, в какой и быстрее…

На спортивной площадке вдоль бортов травка растет – лежи не хочу…

Писания от снов наяву, а сны наяву от расслабленности и  летучих стремлений…

Во сне носки наделись – снял; наделись – снял…; встал – носки наделись…

Человек с вставшим членом глубоко субъективен – слегка нажимая на кончик, затушил его как сигарету…

Если засадить член и спустить в такую бутылку, то через 9 месяцев из спермы и воды в ней образуется особый белковый бульон, очень похожий на тот, что в яйце – и вам останется только найти птицу, которая возьмется высидеть эту бутылку…

Тяжелый сон как тяжелое ранение – нет, мне не встать  до утра…

Не спится? – это вообще не проблема, от тоски  всё равно словно гирей придавлен, и эта гиря вполне заменяет мне сон…

А люди и до 11 спят и, вставая, не чувствуют себя опоздавшими. Их бабы обманули, внушив, что вечером чего-то было…

Сон, не смогу встать, пока не проплывут все рыбы, заворожившие меня…

Жарко и я укорачиваю одеяло снизу, сверху, словно юбочку…

Хулиганы, пацаны-проказники вылетели из дверей моих с улыбкой, даже смехом…

Булки, склеенные не вареньем, а клеем,  чтобы надежней получилась любовь…

«Только наморщившись, как лоб, покрывало с достаточной теплотой накрыло меня» - фраза корявейшая, но я с ней не красоваться собираюсь, а спать…

«Не знаю, зачем сплю. Но делать нечего. Раскину руки  в знак незнания. Лежачее распятие. В принципе, на лежачего не напасть, на него только сон нападает» - не знаю, зачем я это пишу. Чтобы прекратить, снова шире бумаги раскинулись руки…

От всех этих бдений уже торчком, как скала Джомолунгма подушка стоит… Нет, подушки - это мои прошлые, за глупость свернутые головы. И мне не спится, потому что сворачивается, свинчивается очередная – пятая? – моя голова…

На даче росла сирень, по сути, бросовая, но я  ее не сорвал, домой не набрал – плохое настроение. Странно выглядит плохое настроение в солнечный день, а полусонное состояние – в лесу, в котором  я  не живу…

Если не дело, то сон. Если не что-то, то смерть. Вспомнил болезненный сон в «тихий час» в стройотряде…

Тогда иногда мне еще спалось сладко под утро – даже удивительно, если учесть, сколь многое уже было поломано и до чего дело доходило  потом…

Он был всё столь же старомоден, но уже отчаянно требователен и негармоничен, видя, что уже  определенно на вечность затягивается непонимание всего…

Многие раны как дырочки в том, что было как накаченный мяч – воздух выходит, хотя я и пытаюсь зажать дырочку пальцем… Или идешь и чувствуешь, что настолько сдуло внутреннее твоё колесо, что асфальта железным касается ободом…

Провода с током, змеи с ядом – только веревки заведомые ужи…

Мысли не поднялись выше пояса – и еда не поднялась – слаб, хотя и сверху вниз смотрю на то, как вся жизнь в говно уходит…
 
Комар жужжит, но пока мимо пролетела только пылинка…

Крапива – вот истинный дом комаров, они –  продолжение способности жалить крапивы…

Встал ночью. «Ты чё, Дима?» - «Да ничё, в туалет пошел» - слышит же, как бьет струя, но не указал ему на это и про то, почему сам не спит,  не спросил – тут должно быть как можно меньше слов, иначе сон будет разбит и разъеден словами – ты ляжешь, а они начнут осмысляться (или даже писаться!)

Блох ловил сначала наяву, а потом и во сне – и именно последнее было весьма неприятным…

В сон упасть на спутанной игре - башкой на, допустим, картах…

Я бы пошел – и ноги ходят – но  не могу голову поднять. Любой простоты вопрос задайте, всё равно  вам сразу не отвечу…

Мир дичает и становится сильней – даже птицы заметили это и вороны сменили голубей…

Лежу под покрывалом – она ушла, но оставила кожу. Жарко – она ушла, но всё еще где-то поблизости. Прохладно – уже под утро она таки себе нашла другого…

Лежу калачиком, система жизни моей теперь вогнутая, ковшеобразная, для уловления хоть чего-то, что поможет жить…

Ты в оконцовке, вершина творения? Нет, кто-то выше пошел. И как тонкие веточки дети твои… - значит, пора крепиться и деревенеть нутром…

Сон: известная русалка, живет под водой, и к ней с визитом прибыла делегация. Она ее приняла вежливо, но поторопилась отослать, мол, ладно вам, возвращайтесь к нему,  там вы нужнее. Нет, отвечают, не беспокойтесь. Почему? А он умер. Как?! – и от этого вскрика крупными пузырями забулькала вода…

Пернул так, что вспомнил машину – кажется, ЗИЛ, уникальную, только у нас жившую, жаль вымершую, вот так же пердевшую…

Всё начинаешь сначала после каждого сна. На минуту забылся в трамвае и вот новое утро в шуме, жаре, в 2 часа дня. Правда, что-то из «вчерашнего» можно и вспомнить, но на это тоже время и силы уходят – приближая опять-таки сон. То ли старое вспомнить, то ли заново сделать в реальности – часто одинаковы на то и другое затраты. Корабль превращается в подводную лодку, когда больше спящих на нем пассажиров. Дна коснемся, если все одновременно уснем…
 
Сон приходит, уходит, мысль приходит, уходит. Сон ушел, зато мысль пришла… Раскрыл сон, развел его на два часа. И мысль продлил, устал, заснул без снов…

День для живых, ночь для мертвых. Или ночь для зверей. Раньше были леса для зверей, а теперь ночь для зверей, раз нет лесов или они слишком хорошо простреливаются…

Нет ни сна, ни мысли за закрытыми глазами. Можно ли сказать, что есть смерть, что она, как капканом, поймана закрытыми глазами? Открыть глаза, встать и пойти – и растерять ее, бредя на воздух пока еще неверными, как у покойника, шагами…

На спине – мысль, на животе – сон, а вот когда лежишь на боку и пытаешься то ли спать, то ли думать, то ли найти что-то сладкое внизу, то ли оправдаться от обвинений сверху, то это такое пустое супружество с подушкой…

Умирание –  тот же сон, только болезненный. От боли можно абстрагироваться – всю жизнь же учимся абстрактно мыслить и терпеть…

«Мне приснился сон – признаться, себе присниться я его заставил - и по  мотивам этого мифического сна я скоренько принялся сооружать инсталляцию и  не спал, скажу я вам, уже до скончания сего рукотворного потопа…»

А чуть кому из богатеньких приснится сон или просто остроумная шутка в башку придет после обеда в ресторане, как  нанимаются рабочая сила, машины и роботы и делается самое современное, самое большое, самое умное искусство… (Например, понадобились: огромный зал, 9 гигантских мониторов, огромная массовка и т.д., уже по мелочи – причем, инсталляция была как раз про то, что люди – роботы и китайские иероглифы…)

Если плохой сон, я его прерываю, если плохой брак, я его прерываю…

Например, все ошибаются в теннис – у всех, даже чемпионов, есть проколы в психологии… Причем, и у чемпионов качество ее лишь чуть выше обычной  троечки… - а кто без нервов, у того просто сон…

Проснулся в 4. Включил телевизор. Как сон, промелькнули какие-то клипы… Они снимают свои слишком медленные фильмы и свои слишком быстрые клипы и я бы не хотел ни того, ни другого, хотя и жаль, что  не умею танцевать…

Одна собака своим лаем ночью сна может всю улицу лишить. Хоть бы зарезал кто ее кривым ножиком татарским…

Рука, охраняющая лоб, устала, упала, нырнула в какую-то нору, подмышку и всё погрузилось в сон…

Раздеваясь перед сном, мы разоружаемся – вот и снятся слюнявые мелодрамы…

И всё-таки шапку дома ты мог бы и снять, ковбой…

«У «сонных» мыслей – могущественное лобби» - шепчет некий пьяный злопыхатель. Да, у «пьяных» его нет пока…

Даже снятся хоздела; вот вижу грязные и порванные по шву – ужас, сколько вещей рвется по шву! – мешки и тут же решительно их выворачиваю наизнанку, мою, полоскаю, выжимаю, сушу, зашиваю, наконец, назад выворачиваю и ищу место, куда бы положить – и чувствую усталость и удовлетворение – а также злость, во время самих процедур раз десять чертыхнулся и матом ругнулся… - а если поспешил и воду не нагрел, то еще и простуда схвачена… -  врагу бы такой сон!

«Г(х)а» – обязательно должна быть буква между «г» и «х» - мама видит первый сон…

Докопался весной: приснилось, что яму для четвертой малорослой яблони прямо в комнате копаю и полы наши гниловатые легко лопате поддаются, а три уже растут…
Дом – для дерева одежда, пузатый сарафан…
Сотня рук у дерева – значит, заменяет 50 рабочих. Пусть и с корявыми руками, но им же дом не строить, а ломать…

Блоки стеклянных дверей – проходя мимо одной, изображаю, что высок и могуч, а входя в соседнюю, что всё потерял, даже рост, казалось бы, навечно немаленький. Странно менялся в лице вблизи дверей и зеркал…

Утром встаю и на постели ровняю одно одеяло, а подушки не трогаю: они как вечный ландшафт, холмы, к которым привык я, на склонах которых удобно мне спать…. (Представь, например, что как на вершине перевернутого таза лежит твоя голова. Так Иоанн Креститель сначала сон потерял, а потом, когда таз подвернулся, и голову…)

Устал и лег на низкий-низкий диван. С такого не встать, а надо бы, потому как совсем рядом заходили и встали, сели и ели какие-то люди. Я решил – это сны…

Мой сон – моим делам: «возьмете у меня два часа – вернете четыре». А если не вернуть, то разбирательство перейдет на другой уровень, т.е. всё  скажется, если даже и не будет замечено… То замечено, то не замечено, но снова замечено. То не кажется, то кажется, то снова не кажется… Да, не скажется, просто будут слегка рваные края…

Я сонный, а мама  с утра  недовольная, бурчит, выговаривает за стенкой отцу – опять есть пять поводов для недовольства…

Каким-то комом и вздыбленным колом лежал на кровати, никак не мог заснуть и расслабиться – браво феназепаму…

А вчера – не вечером, а под утро, т.е. сегодня же – кто-то дважды нападал, налегал на меня, сонного. Первый случай появления дьявола. Весьма уместно, надо сказать, если вспомнить, как мы с Вовкой чумарили, собирали деньги в свой карман с огромных толп на пристанях и причалах…

«8-часовой сон –  роскошь» - нет, 8-часовой сон –  достаток, а роскошь –  пара часиков писанины в придачу… Знаете ли вы, что желание видеть сны не поощряется? Всё это, уж не знаю почему, но непозволительная роскошь для рабочих муравьев… (Боб говорил, что меня простой народ поймет – ха!)

Я длинный и потому везде  занимаю диагональ. Во всех постелях, во всех мыслях… Не могу же я стать всем и построить себе мир по размеру. Даже кровать не смогу…

И вот от довольства  я так потягиваюсь, что приобретаю даже вогнутость, т.е. выгибаюсь в пояснице, или просто – выгибаюсь…

Сначала ушел в кино, а потом вообще – в сон. Теперь стал читать во сне. Интересно, проснусь от чтения во сне? Что бы такое прочесть, что мне вновь откроет глаза…

Депрессняк, как буря, налетел – на их рожи мне и смотреть теперь не хочется – и я погрузился в давящий сон… (Ничего,  стерпел давление – а иначе бы лечился злобой…)

Прокидывай одежды, не жалей, пролистывай как те же самые  страницы. Не в самом худшем спи (мол, мне всё равно во сне не видно). С легкой злобой иногда ерзал я во сне, точнее,  дреме – сон беззлобен, как дитя, как урюк сушеный на лотке, как облака, хотя они пустые… Итак, кинул я страницы. Почти на деньги кинул. Почти порвал. Порвать пасть тексту. Пока-то  на нем, дебиле, сиё никак не отразилось. У книжки пасть еще какая. У бегемота только больше две плиты. Он тоже травояден. Яд из травы имеется в виду…

Когда нет той жизни, для которой я предназначен – предельной активности – то не стал я в середине по двору болтаться – разве что, попеть там степные песни? – а впал в противоположную крайность: в сон,  даже днем сон – тоже очень, я вам (кому?) скажу, напряженный…

Наконец, не спится – большая редкость при нынешнем тотальном моем депрессняке – причем, настолько, что можно встать  и делать, но совсем иначе в загробном царстве выглядят те же действия… Могу себе позволить только пописать (в двух смыслах)… Может, всё-таки поделать что-то? – лишь для того, чтобы снова захотелось спать…

На ночь на мне осталась  с короткими рукавами футболочка, и, как я ни кутался, холод меня всё же покусывал за руки, портил сон…

Как ни старался, но, раз встал, то часть сна, его тяжелых фракций растерял – и уже не могу скрыться с собственных глаз, как подводная лодка. Теперь я полузатопленный корабль. В трюме плещется целое море соленой горечи… Ладно, теперь я бакен – сам не плыву, но показываю путь всем прочим кораблям в каких-то местах  и на каких-то поворотах…

Везде нормальные подушки, кроме того места, где я головой. Тут  наволочка, как кожа, слезла. Везде нормальное тело, а я на ране головой…

Нижний слой подушек – и удобств – везде, по всей ширине жизни – и кровати – а вот верхний – одна подушечка, которая со мной летает – и что-то это мне сквозь сон напоминает…

На этом месте лежать притомился, а новое нагревать уже не хочется, оно слишком остыло за время долгого отсутствия…

Есть, правда, у меня горячее  дыхание –  присоединить бы трубочки и нагреть то место. Можно  и надуть  подушку получше, но в ней, до-технической, перья… (Пусть летают в накаченной!)

Докурился до того, что прожег у койки железные пружины…

Горы колен и отряд бойцов из 10 человек – наш спецназ; а не обрезанные – накрыты одеялом – глухомань. Другой отряд спецназа – но это тайна – наружу выбрался, идет по насту, леднику…

Приснилось, что, якобы, я два предыдущих текста кое-как, но записал и можно дальше спать.  Ведь не приснится больше ничего, раз это не записано…

Новое настроение во сне всю ночь я отмечал…

Сначала лежу в приятной дреме и готов сколько угодно так лежать, но уже минут через 15 я до слезы зевотой раздираем и лучше встать…

Странную самоделкину полку по делу задел я возле умывальника, и она давай качаться, как качелька  на стене. Спросонья я, конечно, удивился таким последствиям своего первого малейшего движенья…

Первый мороз – 4 октября – как, впрочем, и все последующие, на самом деле вещь будоражащая…

Сон без задних ног – это когда одеяло наверх поднято и  ноги голые. Одеяло коротковато мне и  руки вечно в пользу души и головы от ног одеяло отнимают…
(П.С.: с коротковатым одеялом сон без задних ног невозможен для меня – это явно антипод)

Поздравить бы себя открыткой, когда под утро мне не спится. Той самой обычной открыткой – десятками их дарят, желая счастья и тепла, потребных – но об этом не написано – конечно же, для сна…

Поздравить бы каждого жителя земли открыткой, на одной стороне которой мой текст, а на другой – картинка. Кто-то, не зная языка, захочет текст перевести, потому что ему понравится картинка… В целом, они там замечательно поместятся, вот только смогут ли поздравить, а не напугать. Веселие чужое может напугать… - а горюшко обрадовать… - выходит, эта мысль запутана и саму по себе мне ее вряд ли стоит посылать…

Когда все бумаги будут исписаны, все открытки поздравлены, труднее станет старый текст стереть, чем новый написать. Биться будем за незаселенное пространство, с руками отрывать, заборы городить вокруг бумаг очищенных – а все книги на спецзаводы подбрасывать, спецслужбам, мастерам специального, стирающего – пусть и с дырами – чтения давать…

Все книги превозмогая сон написаны…

Искусственность искусства  и оттого его одноразовость: один раз может хватить интереса фильм посмотреть (интрига сюжета, новизна некоторых объектов – которых, слава Богу, в мире столько, что и при всей унификации, пока хотя бы лет на 10 хватит), а вот пересматривать… - сон, сон, всегда сон уже на 10 минуте… (Гол, например, на 56-й минуте ожидается, а сон уже на 10-ой…)

Земля не только смерть, но и сон. Сон – это смерть согретая. Прежде, чем мы воскреснем, нам станет что-нибудь сниться… Поэтому погрузи в землю пальцы, воткнись в эту землю хотя бы по пальцы. Коснись по-черному спящих…

Сон был приятным, как море, в котором, дай только соринку, и может жемчуг завестись, но потом я протрезвел - и вдруг обнаружил, что слишком рано проснулся. Навалилась обычная в таких случаях усталая пустота, и я снова провалился в дрему – уже  неприятную, где море с водорослями и может покойник завестись…

Камера кренилась, видимо, оператор засыпал на ходу, но всё же продолжал движение, причем быстрое, снимая сюжетный сон для меня -  увлекательный сон, потому что если только я начну смотреть его, он сможет выбросить камеру и, так и не явившись мне, завалиться спать…

Всю ночь во сне птица летала – не иначе, вестник  счастья завтрашнего дня -  и, проснувшись, я еще видел её – она молча реяла на малой высоте – уже по-другому, конечно, чем ночью, усталая, сама не своя – но стоило сделать одно неосторожное движение –  решив поудобней устроиться – как  она совершила  немыслимо резкий зигзаг, взмывая вверх и падая вниз,  и пропала на земле и в небе…

(Эта дурнота – вылитое поражение. Хотел увидеть сон… Управлять хотел мечтами-снами, гад!)

Бессонница – среди острых веточек и тонких паутинок…

«Фейрверки» продают… Ослепни на один глаз из-за некачественной продукции и тебе будет не до  буквы… Хотя, если это китайцы так русско-иностранное слово освоили, то совсем другой разговор…

Препинаний в русском языке как в русской жизни – не повернешь без запятой и справки…

Одни и те же подушки, когда не спится, кажутся фатально неудачно положенными, а когда спится – пушисто-сладкими. Так же и девушки…

Мобилизация разрулила (а может, разбомбила) все дела, но повредила сон. Ох, не нужны зоркость и сила для сна…

Хорошо работает не только тот, кто хорошо ест, но и тот, кто хорошо спит…

Когда идет работа, трясти и тревожить меня нечего (объемные работы – так называемые «проекты» -  главная примета  последних лет моей жизни…)

Я не комбинат, моя продукция рождается только в полусне. Бодрствование слишком неверно устроено – в самом слове сплошное дребезжанье согласных, не смягченное сном…

Сцепление зуб к зубу – допустим, утром после бессонной ночи сидишь ватный на пеньке, чуть ли не качаешься, и тебе кажется, что он необыкновенно жестко держит тебя, так даже отталкивает, что ты почти улетаешь…

У меня не задалось, у сынка не задалось, полусонная атмосфера…

Сон. На подзарядке я и мой телефон…

Сон. Очень приятно, что вспотела рука в том месте, где она закрывала глаза –  я выделяю тепло…

Весенняя слабость. Тянет в сон. Опять прилег, еще ведро сна в подушку опрокинул…

Очень не понравилось, что изображали складки покрывала, и я его подвинул. Но оно опять… - тогда я смял его так, чтобы оно заведомо не могло показать  ничего человеческого… Но ночью мучительно казалось, что, может быть, оно всё еще что-то показывает. Надо было просто сложить. На квадраты-то мне наплевать - особенно, если  на всякий случай все картины прогладить...

Сон и елка:  мы всегда под древом спим – посредством формул открыли, наконец, ученые – но иногда под елкой, и тогда нам колется…

Утром в постели за мыслями полусонными и не заметил, как глаза открыл…

В этот раз буду спать до тех пор, пока сон не кончится. Даже не знаю, если его не прерывать, когда он  кончается…

Лег спать, но: «что-то я не закончил!». Встал, попил воды, проверил газ, опять лег. «Что-то я не закончил!» Встал, побродил, включил телик… Нюхал пальцы, в темноте попавшие в лужицу на столе… Зачем спешить отрубаться…

Уже поздно, но я еще не поужинал. Еще позднее, но надо фильм досмотреть. Кстати, не дочитана и в книжке история. Совсем поздно вспомнил, что  помыться хотел. Ну и дела, мочалка…

Сон: камнем придавлен или гвоздком прибит? В последнем случае сон как обезболивающее. Мою безвольность выявляет сон…

На сердце винчестера камень…

Снились холмы, и  кому-то не нравилось, что на них я представлен. Но куда же скрыться мне? В складку между холмами? Она невелика, слаба, не вылечит меня…

Да, неприятности находятся во всем… Впрочем, иногда снится и не менее странная приятность, например, корабль мой подходит к берегу, вроде бы и так уже неплохо подошел, и, вдруг: еще немного двинься, еще теснее – и это как объятия уже, преодоленье равнодушья ко всему – и даже кораблю – и ты так рад, что тебя как на волнах немножечко шатает…

Бывало, что после неудачной борьбы за сон я вдруг начинал верить в свою бодрость, вставал посреди ночи с просветленным лицом…
(П.С.: бывало, что и писал уже об этом)

Душа – вода, и к геометрии цивилизации она на самом деле смертельно равнодушна – всегда стечет с неё, заляжет в неровности недоистребленной. Об этом парадоксе, конечно, много я писал. Все блага от чертежей и геометрии, казалось бы, и польза, и даже красота, но для души всё это сон, она на машинах мимо едет. На самом деле не нужно таких благ…

Встал и, еще спросонья, глянул в сторону прочих кроватей: они – не я, но всё же не завалялась ли там где-нибудь еще одна голова? Из-за одежд тела спросонья могу не заметить, а головы из-за волос замечаю. (В своеобразие глаз после, совсем уж проснувшись, всмотрюсь…)

Встал, понял, что мне снилась сказка, и опять лег – уже на гамак -  чтобы увидеть продолжение. Что же, появился корабль, и я поплыл на нем, но тут понял, что продолжения не будет. Корабль будет, а продолжения сказки – всё-таки нет…
( - «Я никак не мог разглядеть паруса этого корабля. Надо было сильно задирать голову, а от ветра паруса беспрерывно перелетали с места на место, с насеста на насест – как и я на палубе… Так и не смог рассмотреть паруса, казалось бы, единственный выставочный предмет на корабле – и тогда понял, что это не вернисаж и не  сказка…

Приснился отдел кадров на дому. Т.е. он разместился в ванной… Сначала туда зашел бомж какой-то (я в очереди с бомжами – каково! - в очереди, видимо, на получение грязной, низкооплачиваемой работы, впрочем, в моей ситуации выглядящей как манна небесная…) Он был, кстати, в необычных кроссовках. И сначала он именно ногу в ванную комнату сунул. Почему-то дальше от него ничего не потребовалось. Может быть, она (тетка из отдела кадров, нормальная, кстати, тетка, почти телка…) всё равно уже все  поняла... И вот вхожу я... И вот она смотрит вопросительно-снисходительно… И тут я плюнул и перестал смотреть этот сон. Ненавижу отделы кадров!

Люди «искусства» пытаются играть на два фронта, и вдохновляться, и продаваться, и зарабатывать, и самосовершенствоваться – такая мания денег и  успехов – тогда как если и сосредоточишься на одном, урожай тебе на нем отнюдь еще не гарантирован. На выходе же их раздвоенности имеем сплошную туфту, иллюзорный мир…
Всё время хочется спать. Если сон не помогает, остается его старшая сестра? Что-то не хочется…

Дневного сна сейчас мне не удается избежать – неудержимо тянет, скучно, депрессняк, монотонные занятия… - и он помогает за час, но всё-таки это совсем другое, чем ночью, всегда какой-то очень мучительный сон, в тягучую резину превращено в нем всё и, разумеется, ничего не нравится…

Сам-то я вроде бы спать собрался – иначе с чего бы лег? – но фантомы моей головы, отоспавшись днем, в этот вечер вели себя как типичные совы, взбудораженно бегали – и вскоре вообще покинули меня. Вроде бы в прятки играют. Игра, кстати, на сон похожая… Искать их? Вернуться мысленно в кровать? Поискать замену этим шалунам? (к примеру, девушку найти!) …Спрятались, потому что знают, мне не понравится, что в столь поздний час они так взъерошены, так бесполезно теребят меня, запутав в своих секретах. Но я – это они, и без них во мне пустота. Заснуть надо всем дружным детским садом…

Полтретьего ночи, из-за жары не спится – согласен на такое приключение! Вот тебе до фига времени, чтобы о жизни подумать… – но где там, я не то что жизнь, я даже подушки под головой не могу нормально устроить. Хотя позже, под утро всегда оказывается, что это так только кажется –  начинается сладость. Хочу сладость по жизни и всё. Безблагодатные дни как сплошная бессонница…

Подгреб подушку, сжал – хватит растекаться… В появившейся округлой твердости есть что-то буржуазное. Капитализм не жесток, потому как вежлив. Спать можно, но нельзя чересчур растекаться…

Ох, уж это спаньё на животе, с вывернутой назад головой. Ради эротического ощущения чуть не ломаешь себе шею…

«В голове слишком много мусора» - подумал я с сожалением, открыл глаза и стряхнул сон. Шедевры сна случаются так же редко, как и шедевры жизни. А иначе спал бы и спал (жил бы и жил…)

Матрас сползает за пару ночей и первым делом приходится его подтягивать – чрезмерные усилия для человека, у которого со сна сил как у простыни…

Большие мозоли возникают у меня на больших пальцах (ног, разумеется – руки, по сравнению с ногами, бездельники). Срезаю их ножом – и выгляжу в этом месте как Буратино…

«Ну, вот он я, ну лег, ну?» - как на допрос лег. Отметьте, пожалуйста, вызывающее поведение…

Лежал на боку в состоянии шага – и с поднятым стояком…

Полночи в голове болталась эта куцая пара образов и мне бы скинуть их на бумагу, но я упорно не желал и пальцем шевельнуть…

Вляпанность в сон. Битых 5 часов делать одно замедленное движение в таком сне. Наконец, освободиться и дать крутануться машинке. Допустим, обнаруживается фраза… - после чего ты вновь укладываешься на том же месте – и, пока не вляпался, усиленно шевелишь своими членами…

Во время бессонницы ноги без конца вопят, что их давят, стоит правой ноге оказаться на левой или левой наложиться на правую. По отдельности же сразу жалобы на неустойчивость свою и желание облокотиться, и отсутствие уюта. В общем, сплошной вопль снизу. И что-то это мне напоминает…

Спать было неудобно, вот и не мечталось – а раз не мечталось, то и не писалось. Поправил подушки, матрасы… впрочем, в подробности не буду входить, скажу только, что внес несколько рационализаторских предложений и сделал одно ноу-хау (до конгресса сонь тем более пусть остается в секрете – эти бодряки по любому меня опередят!) Но всё равно не очень-то мечталось – дурманилось и только…

«Утро доброе!» - кричит мать, но они продолжают идти, не обращают внимания. «С добрым утром!» - снова кричит и не получает ответа. Потому что они далеко и не слышат? Обозналась она? Почему всё-таки не названо имя, да и крик ее походит на лай…

Приснится одно положение дел, а в реальности совсем другое (я полночи расстраивался!) Что за дела пошли. Приснится пасмурная погода, а на деле солнце. Как бы мне опять не вступить на обманную дорожку…

Скверные сны –  какая-то медная политика с Рамзаном Кадыровым, Путин, «приятный молодой человек, в дальнейшем оказавшийся в роли доктора Айболита» - и жаль, что одеялом спеленат: хочется стукнуть себя по башке, как по телевизору с рябью, чтобы всё встало на свои места, т.е., тьфу – легло…

Плохой сон похож на ребенка, когда его в мутных и темных водах бултыхают, купают, проводят. Странно всё-таки, что и в таких снах человек ничего не теряет, не тонет. Самый худший Бог не вредит здоровью ребенка…

Дремота – это когда у тебя незапертый глаз…

Если к вечеру или старости не помудреешь, то тебя, конечно, спасет сон или смерть, но только ты взамен исчезнешь? Утро вечера не мудренее - проще утро и с ним легче справиться нашей небольшой мудрости…

Не спеша жить в старости – о, это, должно быть, приготовляет к вечной жизни…

- «Ты чего как мышь шебуршишь?» - «Устраиваюсь поудобнее; нужно отыскать определенное положение и тогда для тебя воссияет наиболее приятное солнце; я близок, уже детки вокруг чмокают, вкушают, уже поет соловей по-тургеневски, уже меня греют, ласкают… - пошебуршу-ка  еще чуток ради такого…»
 
Я сплю на правом боку, при этом моя правая рука так оригинально выворачивается, словно кому-то мандат предъявляет.   Ну что ж, мой мандат на сон никому не мешает…

Еще, на вопрос о лучшем отдыхе, Хабенский отвечает: «сон». Не «просмотр кино». Хотя… какие фильмы актерам снятся…

У нас так всё завалено сейчас – что направо, в моем доме, что налево, в их – что бедному коту даже негде преклонить голову свою – 20 часов в сутки терпит неудобный сон…

В принципе, в тот момент, когда ты только стряхиваешь сон,  у тебя очень свежие мысли, вот только на неумытой роже словно размазано что-то... Встать, умыться и снова забраться в постель, не прикасаясь ни к чему земному? – тогда уже факт преднамеренности может мешать… (П.С.: а еще интернет, дешевый с 3 до 7 утра…)

Работы из сплошных недостатков… - соответственно, тяжелый  сон…

Иногда вся постель как сбившиеся бинты… Весь как легкая рана – что лучше, чем местная тяжелая рана, но всё-таки пропадает сон…

Снилась включенная настольная лампа – пришлось открыть глаза, чтобы выключить спать мешающий свет…

Четыре скособоченные подушки – их долбал и долбал головой. Они как проститутки – тех тоже долбали, только не головой, а головкой – и они теперь  тоже не способны согреть никого…

Сложный клубок… из змей? Нет,  из змей, раков, крупных тараканов, червей и прочих гадов в банке… Эх, надо было четверть дела крупной фирме продать, это облегчило бы мне проникновение на рынки Европы, Америки и сейчас  бы не снились  кошмары…

Сон про уменьшение тротуаров, победу автомобильного лобби…

Когда бессонница, то если даже нежно себя обнимаю, через 5 минут кажется, что в страхе и ужасе совершаются эти объятия, что я сжался и прячусь от бомбы…

Заставил его сломать сначала… хотя бы палку – чтобы подготовить к убийству. Потом долго мышь искали…

Удивительно, но вечером под одеялом обычно холодно, а утром – уютно и тепло, хотя всю холодную ночь дом простоял без отопления…

Сильный сон, как воронка, глаза внутрь втянуть пытался…

Ишь ты, как часто мне стал сниться второй компьютер. В уме решаю всё множество возникающих с его возможным появлением проблем… Ведь подешевели и доступна мощь такая, что даже обработка видео будет по зубам. Вот только где моя вторая голова – с двумя руками и веслами буду как каторжанин на галерах, что уже некстати, ведь это раньше я мог утонуть и чтобы жить даже за каторги цеплялся, а теперь… т-с-с-с, посмотрим новый сон…

Сон отнимает треть жизни, но если добавить к нему еще и телевизор, то наберется и половина. А ведь кто-то еще и толстые книжки читает – тупица, последнее отдает!

Он, рассказывающий, всё больше веселился и входил в раж, однако, я, слушающий, только сильнее погружался в сон; уже почти ничего не понимал – тем более, что он захлебывался, проглатывал слова, увлекся; по сути, тоже погрузился в веселие свое. А я – в спокойствие, как видно. Мерещился мне далекий горизонт и указующая бледная рука…

Как и Бога, грех прогонять сон. А это распространенное занятие – из-за которого мы преждевременно теряем молодость и вообще живем не вечно. Он всегда приходит как целитель и утешитель, и причина твоей болезни и усталости в другом. Чтобы не было нужды в лекарстве, надо менять образ жизни, а не тормозить его прием. Дополнительный сон не придет, если ты будешь здоров и увлечен…

 «Сон неизбежен»: так придавил, что я только слабо шевелю своим хвостом, а также плавниками. Днем камни на душе, а ночью – тяжелые мешки…

Слегка завалиться и заснуть. Уюту моему не затонуть. Корабль слегка накренился и зрители красот окружающих  слегка напряглись, но он дальше не стал тонуть, заснул, шумом волн и скрипом пера убаюканный. Скрипом снастей и перьев. Скрипучий корабль везет скрипучих писателей и, если б не сон, они все бы хотели тонуть…

Своей ледяной рукой охладить свой горячий лоб, чтобы получить момент здоровья между двух болезней…

Плохой сон, плохой – как будто я не спал, а находился в забытье, чьим-то телом придавленный, чьей-то рукой полузадушенный…

Везде сугробы, а где проход, там приперта белая машина

На красивых подушках я расцвел - прямо как удобрение они. На вытертом ковре в прихожей захирел - выкинуть пора. Вместе с улицей...

Принимаю бой с комарами с открытым не только забралом - просто в шортах; лежу как аппетитный пирог с коричневой корочкой. Опять вспомнил чаек...

Иду, а ноги в обратную сторону, как лук, выворачиваются, будто я пьян или спросонья. Ничего, справимся, надо всего лишь полить на огороде мамину траву... Потом стал забываться уже, потому что задумался - ничего, справимся, мать в случае чего даст команду, мол, вернись, ты забыл, слышишь? выключи Вивальди...

Сон с открытым ртом и носком, зажатым в руке. Трудный сон...

Да, раньше я был тонкий человек, но  меня слишком сильно донимали комары...

Закрыл глаза – битва; и в ней ты поневоле на пару часов скроешься, как будто это  сон...

Неглубокая книга как поверхностный сон: если станешь читать, ощущение, словно не выспался…

Неожиданно интернет-порталы запестрели сообщениями: «Смерть Бузовой», «Причины смерти Бузовой», «Последствия смерти Бузовой». Я, конечно, был ошарашен – как?! Я же ее недавно видел… правда, коричневой, но это солярий... Или сие очередная шутка, утка? Как в детском саду, «смерть тебе, Бузова»? Нет, вроде действительно… Тогда это такая же сенсация, как гибель сборной Англии в матче с Хорватией, позволившая нашим  воскреснуть из гроба…

Бузова, конечно, срочно созвала пресс-конференцию для разъяснений и ликвидации недоразумений, села на морозе в неком  крестьянском дворе, как аргумент выставила части действительно погибшего, но ведь не своего, а чужого какого-то тела, около ворот их, пока никто не пришел, прислонила. Оно задубело… Вдруг входит крестьянин, хозяин и сразу берется за мясо – ты что, коровью голову украсть у меня захотела?! Этим вопросом  Бузову застали врасплох, весь строй мыслей, заготовленных ею для журналистов, нарушился, она даже попыталась шевельнуться в смятении. Мол, и сама я подозревала уже, что это тело не девочки… но где журналисты? Тот отвечает, не знаем. Машина застряла через три дома отсюда – может, они. Позовите, позовите же их поскорее – оживилась она. Коровью башку – она точно коровья? – однако, оставьте, это прикол, давно уж лишили хороших приколов меня; как Ромка пропал – сплошные мытарства…

Тут я захожу, опередил журналистов, которые бОльшие  циники, потому не спешат, да и не могут проехать. Сразу вижу, что просто она задубела. Солярий ж не греет. Звони Ромке, кричу, не строй из себя героиню. Давай в эту крестьянскую избу я  тебя занесу – пока они голосованьем решат, что и отсюда тебя надо выселить, ты уже критическую точку минуешь…

(В общем, сон продолжался – и Бузову я в своих руках подержал, хотя она и желала одних журналистов и образование высшее в сфере  лиги второй, торговле путевками в обратную сторону…)

- «Ты спал, ты согревался снами, в тебе их тайна еще не выветрилась! Поэтому будь нашим вождем! Веди нас! Прямо сейчас, на рассвете!» - так они кричали, возбужденные, с красными от бессонницы глазами. Мол, пусть нас убьют в этом бою, раз мы не можем уснуть, но мы прорвемся к настоящим кроватям. Конечно, в этом была экзальтация видевших видения прямо с открытыми глазами. На самом деле, я еще не выспался, но что делать, все же умилился, хотя глаза мои и остались сухи. Если б вы знали, что, несмотря на все сны, глаза мои остались сухи – и, если вам надо прорваться к кроватям, то мне – к воде из под крана, последнего крана, чей Ведущий еще шел по следу,  чуял носом воду последней реки (шланг за собой волоча…)

Каждый фрагмент я пишу до первого зевка,  первой скуки и гибели в пустыне? Ты кончаешься,  глохнешь, по-настоящему  не можешь завестись… Но может быть,  яблоки райского сада забили мне рот и только поэтому я больше ничего сказать не могу? Или это как сон, где места незнакомые и я замолчал, чтобы здесь осмотреться,  не желая прослыть болтуном. Да и лишний шум ни к чему. Лишние сведения не стоит давать неизвестно кому. Зрители, сходите пока что в буфет, перерыв трансляции с места событий гигантских… Вот пустое кресло директора,  пистолет гангстера на полу и кем-то надкушенное яблоко… Вижу, что свет фонарика мечется, но он пока далеко, слышу глухие удары и чувствую вонь. Беру надкушенное яблоко и подношу к носу. Беру пистолет. Качу перед собой директорское кресло, как щит. Продвигаюсь. Молчу…

«Самое главное, чтобы ты увидел тот же  сон… Что-нибудь про свет далекий, про закат, про странствие в сумерках по некой  полной бурелома просеке…»

Первых христиан бросали на растерзание львам, последних – тракторам, но ведь первые самсоны  уже разрывали львов…

Ввиду отсутствия сна, шел по улице, как призрак, не сзади, а спереди натянув на себя одеяло. Не видел ничего, но город достаточно знаком, с одной стороны и благоустроен, с другой. Да и вряд ли я так уж далеко отправился. До первой кроватки, наверное. На лавочке спать  уже пробовал…

Слишком гладкая и жесткая подушка – землетрясение нужно для рыхлости. Утрамбовалась под воздействием тяжелой головы, затоптана, как популярная дорога. Без бурь и вода бы отвердела?! Если ходить по ней слишком часто! Мне почему-то кажется (спи), что лучше всех плавали бы надувные корабли…

Напрягаться противопоказано, иначе я не усну. И пусть вокруг волнуется людское море… Показано книжки писать. Все книжки пусть будут плодами исключительно одной лишь бессонницы. Или как средство от неё же. Третьего не дано. Книги первого типа не рекомендуется читать, если за свой сон опасаешься…

Купола как воздушные шары. Опять же, в наше время можно делать надувные купола. Всем домам купола и паруса – просто так, для музыки; и флаги - как самое мелкое, недостойное, политиканское. Пусть все дома как индейцы оденутся – чтобы свисала бахрома. Тогда в ветреную погоду захочется гулять, расцветет поэзия в городе, и мне  будет что почитать…

Я-то да, хочу спать, мне всё надоело – но мысли мои жить хотят, а не спать. И лежит голова моя Гулливером на подушке, а рядышком, на склоне, на лужайке эти лиллипутики резвятся… Заснешь тут, с такими соседями! Вечно пируют, что-то обсуждают, прямо мозговой штурм…

Такое ощущение, что на меня обрушиваются 9-тиметровые  волны сна, но потопить кораблик сознания (несчастного, взбудораженного сейчас, неважно, какой перспективой) не могут…

Аппаратура сна не работает, хотя все действия выполнены. Видимо, остается какая-то щелочка, щепочка  и что-то важное не может  защелкнуться…

Если будешь мозгами как лопатой орудовать, то, конечно, не уснешь – при том, что сначала бульон в  голове для сна был самый подходящий, я это чувствовал (а не думал? и об этом  ты думал! и здесь была твоя лопата! зацепил «ложечку» бульона попробовать…) – «Почему же лопатой, нет же лопаты…» - «Нет, чувствую я, что-то, похожее на лопату, есть – ты же не быстр, напротив, в действиях твоих сейчас присутствует некая неуклюжесть…» (в подобных размышлениях, фантазмах время шло быстро – чему я в очередной раз ужаснулся – и ужас добавил мне некой анти-энергии, т.е. бессонницы…)

Сон, сидя: мальчик, без звука, видимо, объявил выход, представил кого-то, потому что, как только ушел, сразу появился мужчинка в древней целлофановой куртке с поясом, он улыбался и шевелил губами, но т.к. я по-прежнему ничего не слышал, то телевизор мой вдруг ко мне  наклонился, модную штангу, на которую был насажен, согнув – неужели так интересно?..

Наши юниоры в хоккее вышли в финал… - где проиграли 0:8. Лучше было не выходить, «затеряться в толпе», чем так опозориться. Какой-то дурной сон, «не верь глазам своим», юниор может стать стариком…

Ручкой пишу, а распоркой между собой и столом удерживаюсь от падения в сон…

Как хотите, а мой организм за любое отклонение от нормы своей требует слишком большие проценты. Предпочитаю не залазить в долги… Ляжешь не в 10, а в 12 – утром на 3 часа дольше спи, или полдня как с похмелья ходи. Аналогично действует на меня и спиртное, поэтому я с соком его пью из пипетки… Или драку возьмем: слишком фиговые, чреватые раны, и всегда болят отбитые руки…

Сон под одеялом. Одеяло – тонкий слой земли, не двухметровый…

Бубнит телевизор, но ранит – острые зубья у этой пилы. А бывает – тупые, и через толстую кожу не может пробиться она, только скребется, как крыса за стенкой, и ничего ты не слышишь…

Плохой сон в майке с короткими рукавами – всю ночь холод отрубал мне руки. И даже не холод, а легкая прохлада уже создавала разницу, делила тело надвое…

Сон: повсюду крючки  на уровне лица. Буквально лезут в рот. Опасно даже говорить. Такая новая реклама…

Водитель автобуса свою езду с полупустым салоном, видимо, ощущал как бессмысленную и поэтому гнал. Я – часть его бессмыслицы…

Гнать они все гонят, но правил не нарушают – и это, наверное, главное, что дисциплинирует всех остальных, ведь стоит кому-то нарушить, как есть шанс угодить под  автобус…

У всех водителей сон – невозможно не спать, когда гонишь и гонишь, когда кольцо за кольцом, когда за окном бесконечно картины, картины…

Они ломанулись в автобус ехать, а я ломанулся в автобус спать. Надо занять место. Но это всё слишком взволновало меня, и сон прошел. Но это всё слишком походило  на дурной сон – и сон вернулся. Он был тряский, но здоровый. Я здорово себя в этом уверял…

Творчество родом из подсознания и сновидений -   нелепо меряться ростом во сне… (нелепо, как сон, поэтому все-таки можно?!)

Старый сон: бесконечное заканчивание института. То в академический отпуск ушел, то вообще отчислился, но потом восстановился. Главное, возраст растет, а я всё где-то на третьем-четвертом курсе и мучительно ничего не помню из «предметов» после большого перерыва, какие-то  курсовые надо чуть ли не во сне сдавать…

Тоже ведь делаешь-делаешь, но периодически срываешься,  и начинаешь всё сначала; что-то топчешь по десятому разу, что-то запутал, затер и сломал так, что дальше дороги нет…

Увидел по ТВ сюжет про разведение рыб в огороженных сетями заводях  и подумал: «эх, опередили». Заодно вспомнил о мечте – бизнесе на дирижаблях (миллиардами запахло!). Или вот,  детские сады с английским языком дефицит – можно же подсуетиться. Я уж не говорю про обучение «моему» рисованию… Заодно уж и сон: оснащение всех самолетов аналогами подушек безопасности – в нужный момент  они надуваются и почти все свободное пространство самолета заполняется….

А ночью на меня напал бешеный комар, давно такого не было в это неподходящее для мух и прочих насекомых лето… Меня учуяв, он так возопил от радости, что я проснулся и занял круговую оборону. Ведь этот сукин сын не знает что такое спать… Нет, не проснулся я и отбивался на автопилоте; еще и фильм вечерний  переплелся с комаром… В итоге, я стрелял, но, кажется, желал лишь проучить, ведь молодой еще, зеленый. То вертолет он, то комар; то ненавижу я его, то узнаю в нем сына… (Ах, комар что-то еще мне нажужжал, но я не запомнил, пришлось импровизировать…)

Время от времени от усталости и днем  проваливаюсь в сон, причем неуловимо нюансированы сны, в них теней новых образов целые толпы… Мне кажется, мой творческий потенциал будет только прибывать – как количество детей у более опытного дяди…

Сон: полно фейерверков, а как проблемы возникли на их зубчатой стене, я прорехи залатал ножовкой…

Еще сон: огромный карьер амфитеатром. Похоже на гравий. Один из Титаников цивилизации. Ни выгрести, ни вылезти…

Думаешь, накидал подушек и всё? Нет, голова изначально в углу и этот угол обязательно надо сначала валиком сгладить…

Строго определенная толщина одеял, строго четыре подушки – и в этих тепличных условиях вполне может вырасти сновидение. А если будет холодный зад, приснятся ямы,  если  жарко – кошмары навестят. А если подушек не хватит, могу и вовсе не уснуть, из-за чего нередко избегаю ночевок в гостях…
(Нет, сегодня хорошо устроился в данной жизни на ночь, но этим воспользовался еще и член, не только голова. Вставал, подлец, перебивал…)

Надо было проснуться и прогнать плохие сны… Надо было проснуться и прогнать плохую компанию… Кстати, вот ворвутся к нам грабители, а  у меня ничего не припасено – не помню, ни где лом лежит, ни другие тяжелые предметы; даже кирпичи далеко. И газовый пистолет не куплен – только мама недавно дала баллончик с дихлофосом. Но он совсем пустой, на полпшика, может, осталось. В случае чего, можно выдать за духи. Мол, у нас духами принято гостей опрыскивать при входе… Еще у мамы есть свисток. Да и ножи – есть настоящие кинжалы, кесари, мачете, но все они перемещаются и в нужный миг, конечно, не будут под руками. Нет, я беспечен и крепко сплю всю первую половину ночи – так крепко, что есть вероятность, что сгорю при вполне вероятном пожаре…

Я пишу только то, во что верю. Я верю только во сне. Сновидения и сноразмышления…

Всю историю человечества на сирой земле били колокола и звучали громкие фразы – теперь на менее сирой земле  часть снесли к чертовой матери. А зачем били? Что хотели сказать? Что «надо жить на сирой земле»? Что это значит, черт возьми?! «Понтово слушать колокола и мчаться к ним на машинах»…

Задремал – в яму, проснулся – выпархиваю. В яму – выпархиваю, в яму – выпархиваю. Ныряльщик, дельфин…

Сновидения загружаются на корабль, отплывающий часа за два до полночи. Темнота – условие их пребывания на корабле. Тогда ты можешь сплавать с ними – увидишь прохаживающиеся тени…

Может, я проспал свою смерть. 37лет прожить – это слишком много. Никогда не верил, что столько проживу. Мне не дано быть взрослым в этом сраном мире, а что можно быть молоденьким в такие годы в последние 3 дня поверить очень трудно. Я, например, теперь даже не пишу -  хотя и отношусь к данному факту не менее спокойно, чем все те миллиарды, что поступают так же…

Несколькими днями ранее, к примеру, Бородин меня доставал. Всё так напрягало, что не казалось, что загораю. Ворочают миллионами, славой, а я банально разменялся на мелочи. В каждую надо вникать, все они разные. Заматерел на мелочах не хуже и надо только подсунуть мне миллиарды. Посмотреть, где они падают как снег зимой и дождь летом и на дождь поехать, раз сейчас лето, на золотое солнце, на дождь под солнцем, когда состояния возникают как мыльные пузыри там, где много детей или как грибы там, где много наивных людей, что, впрочем, почти одинаково. Но луна давно обзавелась лучами, а я сие проспал, газеты прочитал. Американцы, хотя и соврали, что побывали на Луне, но с помощью денег и золота превратили-таки ее в светило. Есть светила денег и светила медицины. Или свет законов. Их тьма и без света не обойтись. Мне хоть какой бы, даже извилистый. Тьма – это не отсутствие света, а его, быть может, гниение. Всему своё время, как говорится. Можно же стать камнем и остаться спокойным во тьме. Сам виноват, что всё перепутал. Сейчас холодок на моем теле, превращаемом в камень. Голые ноги из под покрывала вечно торчат. А что, комары отвалили и даже грудь себе можно позволить оставить открытой. Базара нет, пора стать мужиком и равнодушно не бояться сквозняков, болезней и смерти. Придется. В 4 утра уперся в собственную грудь напряженно, как в кирпич или в землю…

Послушал, наконец, «нового» Абрярова – теперь это не более, чем заурядный любитель. Проспал ты свой талант, браток, на что-то обменял неравноценное…

   Усталость - что ж, значит, вот она,  необходимость отдыхать, не хуже других буду отдыхать. Хочется неделю проспать, беспробудно проотдыхать, я столько сделал, что могу сколько хочешь  беззаботно отдыхать, тем более, что попутно  все равно буду раздумывать и есть важная тема  - «почему я так устал», она называется - поэтому буду думать и отдыхать, и не вставать, и не пытаться, и не отвечать - только вместе с креслом  не существовать и, как покойник, покоиться... (Кажется, я уже немного отдохнул - волны отдыха, начав традиционно, с пляжей, уже через час докатились и до небоскреба усталости...)

Утром проспать лишних два часа, напрасно проходить два часа, от усталости (!) еще поспать два часа, съесть не то и с больным животом снова отрубиться…

Изменить свое состояние проще простого: надо или прободрствовать ночь или день проспать – и увидеть  какой-нибудь дневной луч, превращенный в лом или ночную ветку, превращенную в мага. Вполне возможно, что уже лом и маг смогут изменить тебя…

Творить что плавать. Странно хвалить меня за то, что я так много плаваю. И, конечно, вряд ли кто-то изменит жизнь свою от лицезрения пловца. Я вот неделю на физических работах «поломался» и тоже стал такой «тугой» даже при взгляде на самого себя. Тяжел стал взгляд на людей и вещи у меня и хочу на берегу проспать три дня, и чтобы меня ласкала самая разная волна…

Спал 10 часов, однако, проснувшись, чувствую, что всё ещё выжат  лимон. Это сказка.  «Жил-был человечек, который, проспав 10 часов, почувствовал, что он не может очухаться» – рассказываешь себе эту сказку и, убаюканный, снова легко  засыпаешь, за свежим лимоном ныряешь…

Двадцать дел, пять учреждений и двадцать лоботрясов и дам ждут, а тебя хватает на два-три дело-человека и на одну четверть учреждения – это тоже сказка,  явно некуда спешить, когда жизнь свою устроил настолько неправильно…

Учреждения – это всегда самая сказка. Стоят они на площади на все четыре стороны или даже на все восемь сторон, а ты сидишь в скверике по центру, дремлешь, хотя и спал 10 часов, и, чувствуя призрачность жизни, понимаешь, что вокруг тебя некая мерзкая сказка…

Последние два самых сладких часа можешь не спать – дел ждет много – и мне их ни разу не удавалось проспать – но если всё же поспишь их, то тебе будет удача – от сладости потому что удача…

Нет, вот так проспать утро – это всё же поступок…
С удивительной легкостью забыл  места всех своих «работ» и «учеб» - и даже последний дом родной – и, что уже само собой разумеется, добрую половину знакомых…
«А ты тише, тише – вот тогда только начнется нормальный разговор…»
Самое-то нежное всегда как моллюск,  в твердой раковине прячется. Так что, тише, тише, затаи дыхание. Многие вообще считают этот предмет камнем и не знают, что, если не бить, а гладить его, то он открывается…

Не проспать ночь с девушкой – да, это чудесно, даже не касаясь кровати – но чудесно было бы и без неё не проспать – был бы повод, надежда, огонь, освещающий ночь…

Летом поздно вставать всё равно, что проспать счастливое детство. Солнце как сотня пацанов лупит с 5-ти и по-детски переполнено счастьем, а я только в 8 встаю. Правда, тоже приятно дремлю, но, скорее всего, это счастливая старость…

«Посидеть на дорожку» - полумера: полежать на дорожку, поспать на дорожку (проспать, не пойти…)

 «У каждого свой набор плюсов и минусов и в итоге система нулевая» - а нулевой системе чем и заниматься, как не абстрактной математикой, да пузо наедать. Да кататься – развлекаясь; да вертеться – пытаясь-таки выиграть эту ничейную игру, представив себя в лучшем свете… «Реализоваться» - вырубить на нуле какие-нибудь зарубки для потомства. «Здесь был Вася». Мучительное это занятие, но жутко благородное… – и всё-таки жаль, что нельзя всю жизнь  проспать в спальном мешке или берлоге, сходных по форме с  яйцом и нулем…

Проспал? - «Пятнадцать суток». Опоздал? - «Месяц». Посуду не помыл?! - «Полгода!»  И за хлебом не сходил?! - «Год». Что я есть буду? К тому же ты уже рецидивист. А как насчет дела, кстати? Что значит «не вышло»?! – «Десять лет»! И без права переписки. Меньше спать надо...

Внезапно бросал все дела и погружался в сон. Человек как бы деловой, но не совсем полноценный, сил не хватало… Частенько жил в долг у собственных сил… Отдавал этот долг, невзирая на лица. Смешная инвалидность?...

Соревнование команд – спор, у кого лучше механизм, из людей составленный…
Спортсмен – в тесной печурке робота сильный бьется огонь…
Вошел в матч, как в сон. Нет ни секунды для раздумий, и он полностью доверился интуиции, опыту, вошедшей в плоть и кровь программе…

Никогда не зажимай одеяло между ног – плохая примета, путь к бессоннице…

Как часто я забывал использовать телефон как часы, как диктофон, как фонарик и как справочное бюро… - о, косность… При том, что почти и не звоню...

Я сейчас весьма деловой, ответственный, бдительный… – и что же? Пропал сон!

Сон уже не тот – несмыкание век сна. Надо добавить таблетки или усталости…
Вместо бессмертия – бессонница. От усиленного сознания… Я все стараюсь испытать и осознать, но пока испытываешь одно, забываешь другое, расширения не происходит…

Чтобы снять мобилизацию и заснуть, попытался представить бабу, перед которой я безоружен… Включить головку, чтобы выключить голову…

Перед самоубийством зачать сына… Потерпеть поражение и перед смертью зачать сына… Зачать сына, хотя любая потеря сил грозит смертью в предстоящем сражении… Со всеми пытаться зачинать сыновей, хотя это грозит алиментами, претензиями на замужество, руганью, обвинением в подлости… - чтобы выиграть войну окончательно, мне нужна целая армия сыновей…

Сон не приходит и я бы встал, включил компьютер, но на сегодня мне все надоело. Лежу, болтаю сам с собой…

Слишком устал, поэтому лег днем, но заснуть не удалось. Однако, впал в какой-то анабиоз и все равно выспался. А ведь такое  состояние выгоднее сна – в нем думаешь и чувствуешь на полную катушку, это сон  с внутренними открытыми глазами… Правда, обычно все равно вхолостую, раз моя внутрення птица уже не летает, а лишь бегает по земле...

Перевернулся на живот и немножко попрыгал, чтобы сон из меня выдавился, потек, как из раскрытого тюбика… Даже смерть в тепле моем берложьем закемарила, для недовольства не найдя ни единой зацепки… В ее близости, кстати, исчезает даже половое влечение, сам  вянет росток, не с чем бороться. Или стоит, но как столб посторонний…

Женя Кузин и Рита с Дома-2 опять разводятся – а ведь, казалось бы, прекрасно дополняют друг друга. Дай Бог им по молодости не поломать судьбу на дрова… Мне даже странный сон приснился, будто на проект пришел здоровый пригожий парень и его стала мать Риты к себе приманивать, но обнимать он принялся их обеих сразу – как бы в шутку, лохматя женщинам волосы – но тут входит Женя Кузин и ситуация становится крайне двусмысленной... - обрыв сна...

Помнится, канадские спортсмены выиграли кучу медалей на своей Олимпиаде – а потом вроде как пропали? Может, они их все-таки каким-то супердемократическим допингом накачивали? Невидимым, как самолеты Стелз? Правда, после огромной паузы один, кажись, опять что-то выиграл – столько спортивной информации пришлось просмотреть, чтобы об этом узнать, что мне приснился странный сон, в нем большой планер из газеты  по диагонали пересекал комнату и падал почти что на меня…

А у меня, тем временем, продолжает меняться лицо –  широкие скулы, мощнеющий лоб, седина на висках и иная укладка волос,  более жесткое и цепкое  выражение глаз. После зимних занятий всего месяц прошел, а на интеллигента уже совсем не похож… (Брат, правда, ничего не заметил; и «молодым человеком» зовут-таки иногда! А меняются все  – только что Газманова, совсем седого, показали… Усиленный сон или усиленная работа уже меняют человека и его лицо.  Как и испытания или набеги новых впечатлений…)

Плоский рациональный человек, успешен на работе… – но иными ночами он плот, плывущий по волнам бессонницы, мечтает, но не может себя утопить (днем на службе с тем же не могут справиться завистливые коллеги!)

Тяжелый сон как трудное, но необходимое лекарство. Тебя в глубочайшем ущелье поломает пару часиков, зато после станет легче. Добровольный, целебный мазохизм. Перебарывая себя, мы таскаем мешок с болью и тяжестью – лучше положить его на себя, так он начинает разлагаться, таять –  в затемненном сознании, разумеется, ежесекундно порождая недоуменные вопросы…

Никогда не борюсь со сном – это борьба с собственным здоровьем. Сон - главный по жизни целитель…

Меньше ножей для «операций» и больше ваты. Крепче сон на ватном матрасе, под ватным одеялом, в теплой, простеганной одежке - и дротики бросаю плоховато, будучи расфокусированным в ходячем полусне…

Школьница засыпает и не просыпается две недели подряд. Сначала ей приснилось, что гигантские мокрицы атакуют ее папу, среди прочих нефтяников. В другой раз она обнаружила на Марсе железную дорогу с вокзалом. Причем, объект, похожий на марсианский "вагон" еще несколько лет назад был замечен ею на Земле… В одно из своих редких пробуждений  она наткнулась на следующую заметку в газете: "Туалет лондонского бара оснастили игровыми приставками, управляемыми мочой... До сих пор у мужчин - посетителей туалетов выбор был невелик: пялиться на кафельную стену, разглядывать шнурки на ботинках или насвистывать..." - после чего, смутно огорченная за женский пол, вновь погрузилась в сон...

Если есть баба, то лучше жить ночью, работать днем… На сон никогда не хватает времени, мы целую вечность недосыпаем, поэтому и умираем…

Сон от перенапряга: некачественная, с зубьями стена жрет свой утеплитель как сахарную вату…
Потом: лег спать на белоснежный, как свежая простынь, пенопласт, но лег с бабой, и он, конечно, искрошился за ночь…

Стихи про любовь – на все лады размазанная манная каша; обычно невнятная, как мурлыканье или же сон; по сути, пытаются торгануть своим сексуальным аксессуаром; у некоторых это плетки, у всех остальных – словесное поглаживание…

У него мощный насос и толстые трубы, дурманящий газ, так что это не простой сон!… Сохранился ли простой сон в нашу эпоху? Примерно, как девственный лес…

Проработать, как трактор, всю жизнь, но только так, чтобы все внерабочее время потом прохрапеть. Иначе это слишком немудро… Проходить час дома в трусах, пока жрешь, умываешься и текучку раскидываешь, и уже в семь вечера спать завалиться, где и прорасслабляться до самой последней свободы… - подразумевающей, кстати, что в полночь ты снова можешь подняться поссать и пожрать или выпить литр горячего кофе, ибо давление низкое после всех перегрузок и жуткая ломка… Кроме того, по ночам в инете приятно сидеть, хорошая скорость…

Вавилонскому царю приснился сон и он его сразу забыл, но, видимо, сон был важный и неприятный, раз он так всполошился, с одной стороны и стал грозить карами своим волхвам, с другой. А что важнее и неприятнее гибели? Даниилу оставалось подставить, что гибель равнинным «истуканам» (материальным достижениям цивилизации) придет от горного камня, от горцев (они же и варвары)… Причем, сие, кажется, совсем не сбылось, в те времена один равнинный монстр сменял другого?… Вообще эсхатологии и пророки той поры вызывают у меня не меньшую скуку, чем политиканы этой…

Чисто рабочий сон: в одежде, посреди дня; часто даже не сон, а дрема, но тоже позволяющая отдохнуть голове… Да, ложусь по рабочему, буквально как дрова себя укладываю, но если удастся хоть немного поспать, то после появляется восхитительная душевная сладость…

Раскаленные нервы просвечивают сквозь сон. И в голове сразу в трех измерениях шарики крутятся. Словно в многолюдной комнате спишь – и долго не выдерживаешь, с облегчением посреди ночи встаешь. Ничего удивительного, нервное существо – человек, и способно вполне еще жить даже за две секунды до смерти…

Приснились сначала мысль – «православие укрепляет русский народ, но ослабляет империю» (ослабление империи ослабляет русский народ, но ослабление русского народа укрепляет православие) – а потом и настоящий сон: какие-то криминальные темные делишки, они не запомнились, а потом поехали охотиться на большом раздолбанном автобусе с плохо закрывающими дверями. Уже опять-таки темно, а ехать далеко, в тамбовские леса, там и волки и бандиты. По пути попался городок с огромным торговым центром, он, видимо, как раз закрывался и было видно, как внутри зачем-то быстро бегали людишки…

Напал сон на огонь под кастрюлей...
Огонь под кастрюлей потушил первый обильный снег...
Сон нападал как огонь на кастрюлю, сон падал как первый обильный снег...
Холодная осень в кастрюле, пока огонь греет сон, выпавший в виде первого снега...
Первая кастрюля этой зимы - еще долго придется греться, питаться, ведь экономить расходы энергии помогает лишь сон и шуба из обильного снега...

Если рано лягу, уже в час ночи могу проснуться, остаться без капли сна. Тогда приходится вставать, садиться за компьютер… - но где-нибудь в 6, 7 утра сон снова нападает, и беда в том, что иногда как раз в это время приходится спешить на работу…

Проблемы со сном, долго не могу заснуть; а на непривычном месте  и вовсе -  никогда… Как жаль, что нет у меня каких-то любимых положений, в которых я бы чувствовал себя заведомо уютно, без них я в жизни «неприкаянный»...

Вспомнил, как писал такие тексты: «голова хотела спать, а вот ноги – нет; и особенно не хотела – правая нога, чесалась, побаливала…»  Может, действительно есть уже где-то?!

Мой плохой сон во всех местах, кроме дома – мое неестественное поведение везде, кроме дома, мой излишний напряг. Но так и у всех, кто не в домашних тапочках… А есть такие – на базар в «сланцах», в машине - в них же…Завидую: город – родной дом, работа – тоже (но не вместе же?! Это уникумы еще большего порядка)

Мой слабый организм чуть ли не ежедневно проваливается в ямы, где ничего не можешь и не хочешь, поэтому не грех лишний раз напомнить целебные рецепты:  поесть горячего, позаниматься физикой, послушать горячей же музыки или глянуть на аналогичное кино. Или же поспать, это помогает вычистить из организма реальные грузы и гири… Вообще, в 12 году у меня был удачный опыт постоянного чередования бодрствования и сна. Мне бы хотелось так жить круглые сутки – в приятном и результативном полусне. А те же музыка и кино – это явный полусон; одно хорошее кино можно смотреть целый день, потому что даже пятиминутный фрагмент его вставляет в тебя достаточный заряд для воодушевленных действий…
(В крайнем случае  попробую брутальную контрастную баню!)

Снился сон про дочку Собчачки, которая провалилась в люк. Дело было так: около открытого люка были я, Собчачка и ее дочка. Мы сидели на корточках и наблюдали, как она играет. Вдруг дочка направилась в сторону люка. Я предостерегающе выставил руку, но тут же раздался окрик Собчачки – убери руку, мои дети будут расти свободно и без запретов. Я замешкался и на секунду руку убрал – этого  хватило для того, чтобы ее дочка свалилась в люк…. (Потом оказалось, что Собчачка тот люк якобы не заметила. Теперь, наверное, будет жаловаться и на меня,  и на местный ЖЭК, и на всю российскую власть – ведь дочка погибла, причем вполне еще невинная дочка. Я тогда еле ноги унес от разъяренной Собчачки и теперь мне скрываться приходится, под одеялом спать чуть ли не круглые сутки, чтобы быстрее время пришло, когда она уже, наконец, успокоится…)

Я сам уже в пятьдесят спросонья иногда чуть не падаю… Иногда по паре часов набираю настоящий ход и превращаюсь в деятельного человека… А еще у меня часто ноги сводит, ревматизм, радикулит, ишемия – и никакой надежды на помощь; брат с племянниками обязательно будут отбрехиваться… Кстати, стоило появиться ишемии, как у меня начались проблемы не только с работкой, но и подружками – одна подозрительно перестала писать, другая – звонить… У писавшей я был запасным вариантом, а у звонившей – ушами для весьма эмоциональных речей, каждый раз длиной в полчаса (дальше просто телефон отрубало, такая настройка). Эти речи, кстати, я ей советовал надиктовывать, а потом распечатывать как готовый роман…

Опять же, показатель: мне не до комаров; и даже не до ос – их вообще считаю достаточно разумными существами, которые тебя не тронут, если не будешь нарываться… Днем сплошные дела, ночью глубокий, тяжелый сон (хотя всегда встаю поссать где-то посередине). Даже до полвосьмого теперь сплю, особенно после вахты… Кровать – чудесный остров, прообраз рая на облаке и я тут хозяин; пержу? – значит, живу, пусть и грубо…

Еще на вахтах ночью сквозь сон слушаю  даже книжки! ТВ напарника по-любому надо заглушать… Пытаюсь обучить его пользоваться своим планшетом, но он  хитрец – чтобы я посреди ночи встал пораньше,  в соответствующее время все равно включает громкий звук…

Опять кровь носом незаметно пошла – как еще ни разу одежду не испортил.. Наверное, с работой связано? Да, именно после начала  бессонных ночей эта проблема у меня появилась… Я, конечно, слишком уж люблю и сморкаться и харкаться, но в этот раз, например, даже такой причины не было и я заметил кровь только по пятнам на полу…

Страшные сны – например, про то, как мне пришлось охранять реально страшную базу (моя-то совсем безобидна). Я там чуть ли не колючку руками скручивал в узлы, латая прорехи в защите, так же прятался, боялся, искал предметы для самообороны. Причем, все это надо было сделать до 2 часов ночи – подготовиться… Самый страх начался где-то полвторого…
А как одеяло скручивается ночью – это тоже сон… Вообще, все сны про смерть, про одиночество, про человеческий муравейник (где любовь и прочая  благодать?!)
А еще есть сны про холод, про ****ских баб – когда *** стоит (разнообразнейшие ситуации! Ужасаешься и погружаешься в эту трясину).

Напарники с открытым ртом спят – т.е. взасос! У меня такой сон бывает только по большим праздникам. Я слишком проснувшийся?!

Выключать бы сознание, включать бы сон выключателем.. Еще бы и сами сны нахимичить – хоть бы и цветными таблетками; пусть как стекляшки в калейдоскопе мешаются, образуют видения… На бумаге-то я нахимичил, да внутри как бочка пустая – скоро эхо будет меня выдавать…

Вдруг стало казаться странным, что сон наступает не по щелчку, не по команде, не под воздействием той же темноты или какого-то тумана, что не надо говорить магическую формулу, считать до десяти, совершать ритуальные омовения, акробатические этюды, поглаживания; не надо выматывать себя до упора, читать книгу, смотреть кино; не надо специально обучаться, не надо инструктора, помощника, не надо укола и таблетки в каком-то обязательном порядке; не надо определенного положения, постели и подушки; в конце концов, молитвы тоже не очень-то нужны (скорее, образ нежной девы размякнуть позволяет?!) Из хаоса, в котором ты беспомощен, он сам возникнуть должен – сон… (твой хаос вызывает духи космоса? Ведь сон - это поглощение последним…)

Но ясно, что сон пластичность любит: торчащие углы, опаски и всякие зуденья сон превращают в фикцию…. Сон миролюбив, философичен… (но сластолюбив!)

Проспал 12 часов – целебный сон!

Вечная депрессия – это неправильно (хотя вот Чичерина – с депрессивнейшей мордой; или вот интервью БГ – с признанием в вечной депрессии). Что-то надо менять – при всей продуктивности моих нынешних занятий. Пора подумать о радости… (может быть, даже о бабе?)  Писательства – да и другие занятия – ввергают в некий летаргический сон (и по базе расхаживаю в летаргическом сне!) А с другой стороны, я всегда с излишне напряженным лицом… Занимался прошлым летом необычными рамками очень и очень много – но сейчас уже почти ничего не помню! Как сон вся жизнь! И книгу «Смерть» забуду?! И фотошопы уже забыл?!

Полухутенко – ассоциативный бред, но, может, так и надо в эпоху постмодерна. Не прикрывать свою интуицию, свой внутренний поток внешними сюжетами… И воспринимать это как некую исповедь во сне, как выплеск настроения… (любое настроение и любое чувство – это некий сон!) Лишь бы пелось по-настоящему – а смыслы пению ни к чему…

На купания езжу теперь по новой дороге – там же, где и на лыжах хожу, но летом, заросшие зеленью, эти места выглядят совсем иначе; да и дальше дорога – там раньше было не проехать из-за ручья, но теперь сделали кое-какие мостки, две штуки; и очень необычная, доступная только для местного дорога – тропки в лесу и между ручьем и озерами… На редкость без рефлексий, но с большим наслаждением езжу (лето – это маленькая жизнь и большой сон, проходит как один миг…)

Запросто теперь могу лечь и в 7 вечера, если очень устал – ведь и встану тогда очень рано (сегодня, например, уже полвторого!)

Шел по жаре и плевался после бессонной ночи, и каждый плевок превращался в колодец, к которому успевал сбегать напиться кто-то из моих членов – вероятно, пальцы… (еще бы успеть поспать часик…)

Еще одна перемена: сплю теперь при свете аквариума, а не в полной темноте. Полная темнота в моем возрасте слишком отдает могилой (а в моем положении – погребом, ямой…) Кроме того, стараюсь не столько проваливаться в сон, сколько интенсивно чувствовать в нем; и иметь по просыпании – а то и в самом этом полусне - приятные ощущения…

Пока болел, напрягался, бунтовал, «жутко болеть не хочется» - а как стал выздоравливать, началось другое: жуткая слабость и – сон. Прямо с нежностью ко сну, как к главному прибежищу и целителю (но все равно дело идет медленно). Хотя и крайне редкими деньками, похожими на «бабье лето», тоже стараюсь воспользоваться – и даже в осенний лес сегодня съездил (ощущая все ту же несусветную, болезненно-стариковскую слабость…

Как щит хорошая прическа. Не выспался – ужас, поэтому особенно тщательно прикрыл себя с внешней стороны…

Все-таки, богатство – великолепная вещь: над какой-нибудь хрустальной люстрой в конечном итоге поработали миллионы людей – начиная с первооткрывателей далеких стран и геологов. Художники и граверы трудились, не спали, веками искали лучшие способы и варианты работы – чего только не было…

Проспал я весну, проспал зиму, проспал осень – ну а летние денечки встречаю вместе с утренней зарей. Чтобы проснуться, проткнуть вуаль в подсознании, мне нужен штык в глаза…

Нет солнца на заре, и я по комнатам брожу и что-то бормочу, не просыпаясь. Включаю музыку, и под нее бормотанье в стихи слагается – качество их проверю после, вместе со всеми другими накопившимися текстами – и сознанием супер-включенным и до небытия отстраненным, настоящим локатором….

Я не спал, а просто давил своим разбитым сознанием подушку…
Я не спал и пытался думать, но ни одной мысли мне так и не пришло…
В ночи было полно огоньков – богатые же все равно времена – но ни один из них не добавил мне радости, хотя я и пытался  протолкнуть их внутрь, для освещения…

Польские гробовщики, хотя и воспользовались наводкой малайца, члена королевской фамилии, все равно опростоволосились во время ограбления, потому что немецкая уборщица ненароком  уничтожила "грязное" произведение искусства за 800 тысяч евро, будучи в рассеянности из-за своего неудавшегося любовника - тот  забил жену до смерти и неделю спал с ее трупом. Тогда с  досады они изнасиловали писающего гея резиновой дубинкой и написали гневное послание руководству, призвав фирму изъять подобный товар из продажи...

Надежда вспыхивала у меня при каждом  приеме пищи. Еще помню, как обрадовался, когда он вдруг съел две шоколадных конфеты и грушу… И когда он принял азалептин и преспокойно проспал целые сутки (раз от жуткого кашля азалептин спасал столько лет, то, может, и с новой напастью справится?)... И когда просто сидел спокойно, не морщился… Обманутый его спокойным видом, Вовка еще дня за четыре до смерти считал, что у него нет ничего серьезного… А меня обмануло, что он не ел у себя, но охотно ходил к родителям и там хотя бы раз в день вроде бы неплохо питался… Что за жажда новой обстановки?  И  его кашель вдруг начисто попал, азалептин не нужен был ему полгода…

«Сначала правилом для организации было вставать с рассветом, потом – ложиться после полуночи; сначала – способность пожертвовать собой, потом – убивать других…»

Ложился со стройными мыслями – кстати, редкий случай – а проснулся с разбитыми. Что происходило, пока я спал?

Если бы я был ночной человек, жил бы ночью, а спал часть дня, то мне было бы гораздо легче жить, зарабатывать, ведь очень многим конторам требуется охрана. Делай физические упражнения, танцуй и пой во все горло на полной свободе в огромных помещениях – и, разумеется, пользуйся компьютером… Даже приводи кого-то! …Дневной же человек вынужден работать…

Ночной человек – это даже какой-то победитель смерти… Но у него, конечно, накопятся провалы в понимании жизни, а так же всякие странности и темные места…

Я был на рогах весь день и, конечно, вечером я не мог заснуть, как ни старался расслабиться. Как будто я спал в кресле…; нет – я стоял на коленях, а голову положил на низкий комод. Солидный, тяжелый комод – успехи в делах – но  для сна, разумеется, совсем не пригодный. За делами я как-то совсем упустил из виду, что вечером мне будет нужна только кровать…

Вспомнил игру в шахматы  с «Пятаком» - на палатях (где вместе спали) поутру, под уличным фонарем вечером. Уже тогда сознавал в себе шаблоны, пытался сделать необычный ход, но путался… Все же, выигрывал чаще  за счет западной интеллектуальной составляющей – да, и она уже была, чувствовалась мной, хотя еще 30 лет никак не называлась…

Беспроводные наушники на подходе – еще одно великое изобретение. Можно будет даже спать в них…

Заспанный или спящий днем взрослый, как правило, очень усталый. Лечится сном от своих перегрузок; или впрок пытается отоспаться, благо появилась такая возможность. Можно пытаться спать и на работе, одной из своих работ…

Задел что-то – ага, все-таки еще не вернулся в норму. После ночной вахты я – овощ, и это надо принять. Не напрягаться, не морщить беззащитную душу.  Не надо заставлять себя даже спать. Лоботомия…

Матрос, матрас… - надувной матрас купил матрос, чтобы лучше спать, а то хоть увольняйся… (Однако был дубак, а он не подумал об - уже наличном - теплом одеяле…)

Улегшись спать и решив размять еще и больную поясницу, стал совершать поперечные движения тазом, рекомендованные Дикулем – и незаметно поплыл, как рыба, в какой-то темный тоннель…

Мозг перед сном сегодня пробежал уже 25 виртуальных километров – как остановить моего бегуна? Напускаю на него почти что наркотический дурман, но он пробивается, вновь выбегает из дыма…

Приехать в Москву и, не имея денег на дорогую гостиницу, спать в кустах перед многоэтажным домом – в спальнике…

А  в провинции в кусты был заброшен мужик; он там чуть ли не вниз головой разместился – может, мертвый? Неделю никто не собрался проверить, ибо то место было  совершенно ничье и  проезжее…

Некий жесткий блок в сознании весь вечер помогал быть несгибаемым в делах, но ночью, как говно, не тонет, мешает спать. Кипит сознания вода, кроме его одного, все отчаянно тянут вниз, но лишь сходят с ума…

«Есть физическая сила? – работай, таскай грузы, приноси пользу людям. Нет, он пытается издеваться над людьми. И что делать? Ходить с лопатой? С травматикой?  Как-то провоцировать его? Глушить или обострять ситуацию? Куда его девать, этого дракона? Взяв якобы по делу лопату, прилюдно унизить его морально и духовно? - а потом не спать и не заходить в туалет без толпы?...»

Заставить себя что-то делать? Или наоборот, спать? Можно «выспать» весь кризис, всю тяжелую, дурную голову? Кажется, мне это никогда не удавалось, но когда я позволял себе поспать?! Надоело же грустным стоицизмом заниматься… Еще бы идею новую найти – что, как позвоночник, поднимет, выпрямит меня…

И вечером укладываешься спать, словно осуществляешь процедуру похорон  и утром просыпаешься посреди мрака, но, стоит умыться, и словно меня волшебная палочка коснулась!  Вода и солнце –  источники жизни не только для трав и дерев… (В ноябре с радостью окунулся в «духовность», но сейчас уже изнемогаю от длиннющей зимы…)

"Всегда надо рационально поступать в ситуации  холодности людей и мира –  ответная холодность неизбежна… А все свободное – оно же пустое – время лучше спать, вовсе отключаться от мира-иллюзии" (опять совет себе неверный, но что делать...)

Уволиться, проспаться и засесть за настоящее творчество… - сколько тебе надо, чтобы проспаться? 20 часов? 30? (Но хорош созерцать – если только сможешь на улице с любым познакомиться, тогда увольняйся. Как критерий поставь…)

Как  скучно – бросаю,  как хочется спать – сплю. Спокойствие  и естественность…

В зимние полгода на нашем севере неизбежна мысль: «может, я уже в загробном царстве?!»
Неужели моя старость будет похожа вот на этот поздний вечер? Холодный темный вечер – тут любой засобирается спать… Мол, конечно, мало надежды на рай, это явно детская наивность, но здесь-то точно делать нечего… А с другой стороны, я же дожил в этом аду до старости, может, и в следующем «царстве-государстве» доживу и не так страшен черт, как его малюют…

Спальный район, рядом рыночек и больше ничего вокруг –  выходят закупиться  жратвы, а потом опять заваливаются спать (и кропотливо, с утра до ночи обрабатывай их на правительственные деньги оппозиционный телевизор…)

Работать в конторах ночью – «материалистический космос профессий» - жить днем в раю, а спать – на том свете, да и то лишь восемь условных часов…

Не могу спать с подложенными под голову  руками – как будто посторонние, мешают…
Еще пытаюсь запомнить некие мысли и эпизоды – боюсь, как на студне, тщетно зарубки делаю в мозгу…

Упал, подумав, что  стою на последней ступеньке лестницы – я стоял на предпоследней. Забылся за делами, стоя на той ступеньке, да и процентов двадцать сна с какой-то стати задержалось во мне (что-то в них было…)

После двухчасового ночного просмотра фильма, на часок я – крючок, ищущий забвения и нежности. Надо поспать, чтобы нормально сходить на некиношную работу… Хотя иногда я  веду себя там как актер…

Как и десять, а то и двадцать лет назад японские гостиницы-капсулы кажутся интересной идеей. Человеку только это и нужно, чтобы ночью поспать или днем отдохнуть – а все остальное время ему гораздо лучше находиться на воле…
Как автобусы повсюду ездят, так и такие капсулы должны иметься на каждой улице!
(В Москве подобные варианты тормозят намеренно, ведь они ее сделают резиновой!)
Т.е. это вкус и мечта интроверта – для экстраверта, видимо, приятнее был бы отдых в казарме с ярусными койками? Сомневаюсь – особенно, с появлением новых средств коммуникации, типа компьютеров. В общагах только алкашизм разводить…

Жесткий я стал товарищ – и это сильно помогает в делах, но вот спать мешает. «Если ты и приобретешь весь мир, все равно без любви не заснешь»…
Зачем нужны были бы кайфы, даруемые наркотой, в здоровом мире, где полно любви с оргазмами и природных удовольствий… Зачем нужны были бы и снотворные, кабы безмятежность моя меня не покинула... Впрочем, уверен, что временно – я не делами занимаюсь, а строю себе кровати (одну из которых сломали недавно, а другую я до сих пор так и не удосужился построить. Зачем две кровати? Одна для ночного отдыха, другая для дневного…) И таблетки я почти не принимаю, не думайте – раз мало нормального сна, использую еще и забытье от усталости…

Неприятно днем укладываться спать, но без этой полуторачасовой могилы  с повязкой на глазах  я вечером могу перегрузиться и от ишемии умереть… На работе меня бракуют из-за возможных физических перегрузок – хотя понятие сие в их гребаных инструкциях никак не определено! – но на самом деле, я чувствую, что, как и многим, мне скорее грозит инфаркт во сне, или от умственной перегрузки – подступающей каждый вечер -   или от внезапного эмоционального стресса – или простого, но слишком могучего чиха, сотрясающего и напрягающего весь организм… А от физических нагрузок – перегрузить которыми меня при городской жизни и работке, на которой сплошь бабы подвизаются, еще никому не удавалось! – одна лишь огромная польза…

На вахтах больше кофе не пью – трудно было спать одну ночь. Утром только можно кофе. Днем – сок, его полно. А чтобы подкрепиться – какао…

Спать до полвосьмого стало нормой – причем, в последний раз снилось, что у меня так мало сил, что хоть ложись и помирай… Но все же встаю, расхожусь, нахожу посильные занятия и каждый день провожу с пользой, в свою силу… Отчаиваться не надо (неужели закалку потеряю и снова начну хныкать?)

Купленные подушки из овечьей, верблюжьей и какой там еще «шерсти», оказались все-таки синтетикой, только более качественной, следующего поколения. Спать на них не слишком привычно, пружинят как живые, как неспящие, как надувные куклы, словно на животе у толстой бабы устроился. Я привык к сминающимся и безвольным…

Иногда накатывает просто чудовищная усталость и изнеможение – а остановиться на середине очередного дела не могу. Умру?!
И еще: свалившись днем поспать, потом долго не мог очухаться, пребывал в весьма бездыханном виде. Попробовать горячие компрессы на голову делать, еще лежа в кровати?

Пытался спать днем – мухи не дали. Пока бодрствуешь, кажется, что их мало, а как глаза закроешь – только их и слышишь (и вспоминаешь, что так было и 10 лет назад, к примеру. Год сурка…)

Переедаю и недосыпаю – хоть полчаса еще поспать бы и хоть немного недоесть бы… (в зеркале теперь резко «возмужавший», чуть ли не дородный  мужчина с брюшком и бледным от недосыпа лицом)

Сегодня почему-то жутко разболелись нервы. И тянет спать. Разбит. Выкинул весь скаченный спорт – сильное ощущение скуки и потери времени.

«Спать охота – а то бы этой ночью точно сделал зло»…

Только в июле мой дом настолько прогрелся, что можно спать без всего, хоть голышом – и стал малость жалеть, что в этом году в своей старой спальне окна не выставил (я на лето опять туда перешел, там пока ни одной мухи, ни одного комара… Но комары, кстати, вообще, стали каким-то вымирающим видом! – нигде не донимают) С другой стороны, в этом году жаркие дни, но холодные ночи…

Ужасно устал? – немедленно укладывайся спать и в дремоте по дну плыви-живи, живи-плыви… (Я хоть и крайне медленно выздоравливаю, но вновь использовал по полной приличные дни – придумал и сделал щит для цветов, наладил второй насос для зимы и т.д. и т.п. – даже съездил за песком на далекую Волгу. Ведь все же не буду заказывать камаз в эту осень…)

Приходишь с работы усталый, и уже в 6 часов вечера отправляешься в постель. Понравились такие длинные ночи; хотя все они складываются по-разному; иногда не спится, пердится, слоняешься туда-сюда или смотришь кино…

Смерть во сне в своей постели – Бог так поступил, потому что иначе человек стал бы сопротивляться? паниковать? Или это знак исчезновения, «ни ада, ни рая»?...

Среди донжуанов заправляет всем ведьмак-человек. Обычным качественным ремеслом в их среде не обойдешься. В волнении не самым лучшим из сделанных мною бидонов размахиваю, не жажду опять очутиться в одинокой, полной тупиков и каверз, постели...

Каждую секунду человек дышит и каждым своим вздохом словно цепляется за эту жизнь, словно выживает в бурном море… Успокой его полностью и прекратится дыхание; взволнуй до конца и его разорвет…
Вообще, под утро ощущение ужаса и катастрофы у меня регулярно случаются. Как и вечерний мрак – когда совершенно без сил, почти умирая, бреду к постели… Дневные дела стали узкой тропой, прохождение по которой позволяет забыться и даже ободриться…

От сжигания дров ради горячей воды и углей – типа, «отопление» такое! – в этот сезон отказался – слишком много сил и времени забирает, а та же вода все же углекислотой  воняет… Буду класть грелку в постель за час до сна и еще заранее включать у себя настольную лампу – нездорово брести в холодную кровать в адской темноте (но я годами это делал! Экономил?! Мозгов не хватало… )

«Мы с бабушкой душевно топили печку»… - а вот другое: «я находился, намаялся и когда, наконец, до дома добрался, то уложили меня в чистую постель одного – а за окном дождь и холод  - и я проспал и продремал там едва ли не двое суток, и так мне было хорошо и душевно, как никогда в жизни…»

Нравится теперь постоянное присутствие на постели смятого одеяла – всегда можно вздремнуть полчаса. И само ощущение берлоги…
Бабы нет, так одеяло согреет не хуже…
Всегда спи, когда хочется – и смотри кино, фантазируй. К черту прогресс вещей и эксплуатацию себя! Уже к 45 с этим все ясно становится. Без внимания к себе, оберега и помощи еще столько же не проживешь…

Во сне то ли игрушечный, то ли настоящий красный блестящий автобус в какой-то норе обретался, полузасыпанный, в засаде зверь… (Слишком много вокруг меня и игрушечных – Лешка -  и настоящих автобусов, вот и замещают даже отсутствующих в лесу зверей...)

Дни как во сне, так хоть сутки бы напролет! – или хотя бы чтобы и во сне что-то поделывать!

И вот уже 2 часа дня, мы выключаем компьютер, переходим в спящий режим в одном месте и в бодрствующий – в другом, поход в город нам сегодня предстоит…

Можно считать, что осенью начинается мое бодрствование во сне, а весной – наяву. И где больше реальности или смысла – еще большой вопрос…

Напомнил самому себе… - вообще, новых мыслей у меня давно не наблюдается, уточняю старые. Шлифую любовно, причмокивая, как во сне! А иногда и теряю? Лихорадочно пытаюсь снова в кучку собрать, сучу кулачки… «Солнце заходило и я сначала с ним, лежащим на крыше, как с мячиком попрыгал, а потом оно мне половинкой изобразило луну, и  четвертинкой забавно подмигивало…»

Еще мысль во сне: если станешь на старой колымаге перемещаться вдоль, то потом уж не залезешь на небо, ибо попадутся только тяжеленные бетонные лестницы. Возможно, современная техника из легкой цветной пластмассы большего добиться позволит – да с ней и легче перенести неудачи…

За последние 10 лет я съел целого быка – это статистика. А во сне я гонялся с вилкой за этим быком! Как  собирался его убивать?!

За последние 10 лет я съел по мешку конфет и  сахарного песку – если их растопить, наверное, можно устроить целую реку?! Чтобы это получше представить, снова сплю…

Но я всю жизнь и с историей, и с религиями, и с литературой, и с музыкой, и с живописью – и есть шанс подвести грандиозные итоги где-нибудь в конце, все сопоставить, сопрячь, сократить в обозримую мудрость – если только во сне не помру от неисправных сосудов и сердца. Уже есть тенденция, что я очень быстро разбираюсь с любыми вопросами, весь мир начинает на ладони моей помещаться…

Деталь: левая рука во сне у меня часто подворачивается и складывается в птичью лапку… Невидимая под одеялом деталь, заваленная собственным телом…

В дреме отдыхаешь пешком, а во сне – на машине, самолете; очень быстро можно отдохнуть…

Заснуть я не мог, поэтому так, расслаблялся. Вытаскивал из углов свои зажатости, вытягивал мускулы – их много и все они болят; они как морщины, которые  надо разглаживать…

Жендос или телевизор смотрит или спит – часов по 15 в сутки. Может, он и прав – во сне и при просмотре телика стирается разница между больным и здоровым – у всех у нас полубредовые сны и наилучшее, ближайшее к блаженству состояние… И ест он мало – тоже прав, иначе  без движения давно бы заработал себе кучу болезней. Как медведь в берлоге зимует сейчас, на улицу выходя раз в неделю минут на 15…

Пердеж как очевидное благо я ощущаю, иначе меня бы расперло, и я бы даже взорвался. Даже амбре почти полюбил – вот только почему-то оно обычно минует меня. Видимо, из-за высокого роста… Пержу раз по 20 за сутки – но стараюсь это делать бесшумно, когда поблизости люди (кошмар, если на вахтах я ночью во сне с собой не справляюсь!) Про запах изо рта тоже хочется слово замолвить – мне-то кажется, что его нет у меня, но некто жаловался, да и вкус во рту иногда бывает прокисший. Но ведь я тогда рот водой полощу (а если баба поблизости, то трачусь  на жвачку)…

У Вовки не сплю подольше, чтобы нырнуть поглубже в неблагоприятных для сна условиях…

Иду домой обратно и в горле соленый вкус, как будто полон кровью...

Восклицательным знаком, палочкой-выручалочкой попытался ударить себя по ватной башке…

Недавно, кстати, видел сразу трех безумных секси-баб в одном автобусе. Одна так просто с большой буквы Сука… («На ***, на ***» - закрыл глаза, как будто сплю)

Одинокий человек временами неизбежно падает духом, чаще ошибается и зацикливается, поэтому ему себя надо понимать и прощать… Одинокому лучше делать и делать что-то – чтобы забыться, с одной стороны, и чтобы вновь существовать… Но не забывать и беречься, ибо нет подстраховки… Торопиться некуда одинокому – он уже  потерял все шансы на настоящий контакт, обычные коллизии, связанные с бабами, видимо,  вызывают в нем отвращение… Все делаю хладнокровно и потому удачно, но это хладнокровие неверия в дела, они лишь поддерживают мое существование, а преобразить жизнь не в состоянии. Я не спешу, я вдумываюсь, я вкладываюсь, но ведь некому это будет оценить; в итоге, то делаю, то сплю – как от усталости, так и от печали…

А спину мне  продувает. Ведь одеяло сползает, а в комнатах у меня холодок. Тоже лечит тепло, поэтому сплю, препоясавшись свитером, а офисное кресло «испортил» подушкой… Горячее же для спины столь же вредно, как и холод – мне кажется, оно рак порождает…

Старость на горизонте и я даже до безобразия собираюсь расслабляться – и уже пробую. Типа, в тех же автобусах не бодрствую и не сплю, а просто впадаю в нирвану. И всюду – в нирвану как в ванну; что-то знаю, а чего не знаю, от того уже и ничего не жду. И к другим снисходителен – а иначе ведь тоже придется напрягаться… Я дверь, перед которой уже десятки вывесок – и если все-таки никто не стучится, то мне тем более нет смысла наружу выходить…

Работа продолжает меня доканывать – как это было и в молодости (в частности, из-за нее я и бросил институт так легко). Вроде и режим лучше и сплю после, а все равно все соки из меня на сутки выходят…

В такую рань после часа писаний в голове появляется вата. Сухие губы, слабые пальцы, больная грудь… Попросту взбодриться  или попросту поспать… Уже не прост, а выхолощен…

…И вот отряд убийц всё ближе, а численность его всё больше. Запер все двери, окопался, взял в руки лом и жду. Но сзади стеклянные окна, есть лаз в подпол и лестница на чердак: за всем не уследишь - тем более, так долго – и я ложу-усь спать безвольно…

«Как хорошо быть слабым и жить в тишине и спать бессолнечными днями; и просыпаться ночью, вдруг ощущая себя предельно, обжигающе свежим, тоже хорошо…» (Нет времени спать, сколько хочется и замордованность. Мечтаю и то на бегу…)

Вечер: глаза почти ослепли, язык устал, залег и извилины  спрямились — почти ничего не соображаю, не успеваю сообразить — слишком близка  конечная остановка от начальной… - а спать не хочу: «что же делать?!» (уже выхолостился, нет бензина, но до того так разогнался…)

Я спал на кровати над пропастью. На кровати полагается спать, и я спал, «сегодня отбой, а завтра снова забой». Но кровать принялась наклоняться над пропастью, и я стал быстро приматывать себя к кровати ремнями, экономя время еще и потому, что упорно не оставлял намеренья забыться. Кровать наклонилась на 90 градусов, и я порадовался тому, как хорошо  себя примотал, «как хорошо я устроился». Но кровать продолжала вращаться, как спутник и я уже лежал на ремнях, а кровать была гробом  с четырьмя стойками по углам. «Ограда» - догадался я под кроватью, спать мне уже совсем не хотелось — быть может, потому, что я спал. Думаете, не проснусь и не выберусь?!

День был настолько ярким, диск солнца таким большим, что казалось,  ночи уже  не будет - но она пришла, как ни в чем не бывало, как на очередное дежурство приходит вахтер, устало скидывая свои грязные пожитки — и потянулись черные часы, такие большие, что от края не дойти до края... «Сегодня тоже не дошел; со сном боролся, сколько мог, теперь укладываюсь спать. Дни как летом, а ночи как зимой - я так больше не могу». (И плевать, что на этой вахте проверяют. Умираю, спать хочу и, значит, пусть хоть расстреляют…)

Утро. Спать ещё хочется, но дух мой уже ходит, умытый и бодрый, ждет не дождется, когда я, наконец, встану: «у меня еще есть идеи и темы, вот послушай»…

«Люблю читать. Люблю поесть. Спорт люблю даже больше, чем надо бы. И, кхм, половую любовь иногда обожаю. Музыку люблю. И живопись. В иной компании побыть. На дачу съездить, если не так часто и без груза. Покупки люблю делать. Писать заковыристые текстики. Ну, и спать люблю. Да замучаешься – до нелюбви - перечислять - столько я всего люблю!» - «Да, все есть, а любви нету» (от соседа голос, или свыше?)

«Душа моя устала!» - а некуда сесть и не на что посмотреть. Сел на выступ в стене, шириной в полкирпича, смотрю на узоры на стене, которые образовали пятна и трещины, ищу среди них приятные, а теперь и поспать пытаюсь, к стене голову прислонив. А что, не так же ли делал в общественном транспорте...

Есть люди, у которых крыша поехала, но по дороге застряла - прочно, наглухо почему-то застряла - поэтому с ума они не сходят - т.е. окончательно — и так и живут со съехавшей крышей, без труда выдавая себя за оригинальных людей, необычное строение.
...Заросли, чаща, что ли, рядом с домом - иначе как же она застряла... То обедают в зарослях, но под крышей, то спать укладываются среди стен, но под звездным небом. «Что-то мебель у нас сейчас странная; а вчера вечером потолок в комнатах был странный…»

…Хлеб Г. ела (а он с муравьями!) – а сам Г., кстати, явился зачумленным какой-то мистикой, которая приказывает ему не спать с часу ночи до пяти утра и он пишет под её диктовку – вот тебе и «крепкий профессионал»! Нормально устроено, значит, в смысле потребности в Боге: крепость доступна, но хрупкая, то и дело идущая трещинами – чего нет у меня. Я не мог сдержать дьявольских усмешек. ...Да, простоватость моя всегда полна черноватого, глуховатого смеха и синеватых, кривоватых улыбок…

«Религии говорят «пойдем», но не идут» – не только сказали «пойдем», но собрались, приготовились и… - сели; ждут, когда Бог придет и их поведет… А «культура сказала «не пойдем», но пошла» – но пошла так, как ходит пьяный: то два шага вперед, один назад, то два шага вперед, восемь назад – кричат, что в Бога не верят и никуда не пойдут, спать пора – под забором, где, если б вы знали, из какого сора растут стихи и член третий день летит, не ведая стыда…

«Они мягко стелют, но жестко спать, а я стелю жестко, зато спать легко – всё дело в том, что у них сны плохие, а у меня хорошие».

Рассуждаю чуть ли не вслепую, с тяжелой, наклоненной головой. Мол, может, подымется – нет, не подымается: «спать».

Белые лотосы. Черная коряга. Над лотосами вьются мухи. На коряге примостился людоед. Белые лотосы могут спать спокойно - ему идти всю ночь, в ближайший санаторий... (Идти всю ночь и видеть белые лотосы вдали и спотыкаться о черные коряги. Но в ближайшем санатории уже мух убивают черною корягой, а людоеды на белых лотосах сидят. А зачем и есть людей,  если не для этой сладкой жизни?...)

«Можешь грешить против моей души, но не греши против моего духа» –  «ругай мою жену и меня самого, но не дело мое. «Ругай мою слабость, но не мою силу (сила сдачи даст)»? – но ведь слабость  надо жалеть, а силу можно содержать и в черном спартанском теле? Они сами содержатся и жалеются, поэтому для «золотой середины» всё же требуется первый вариант. Например,  ту слабость, что любит мягко спать и сладко есть  надо каждый день драть как сидорову козу.

Устав, преспокойно залазил в яму соответствующей глубины - чтобы достичь расслабления и думать, спать, писать... Обычно же стараются «держаться» - чем только мучают себя. Когда отдых - благо, надо им  пользоваться. Благом же он является только для потрудившихся - причем, тоже ко благу...

Я же знаю и помню это ощущение, которое возникает от пребывания в стандартных квартирах многоэтажных домов – обои, тюль, лаковая мебель, всё чистенькое и целехонькое, как в магазине – оно убаюкивает и засасывает… Поработал в качестве машины, поел еды и телевизора (еще жену покушал) и – спать. Творчество оказывается аномальным, «нервным» довеском; тоже и со свечечками Богу и с какими-то добрыми поступками по отношению к людям (легче животных любить)…

А. сначала была весела, но, во-первых, увидела, что я всё молчу, подавлен, а во-вторых, из одной моей реплики поняла, что я был на «Арсе», т.е. что А2 в моей душе всё еще жива – вот и собралась домой вдруг («есть хочу, спать хочу»). Но тут я бросил Д2 (должна оценить!) и погнался за ней и на лице – сожаление. И она ушла, но вернулась, ведь совсем рядом живет…

         Прошел, словно пробормотал; потом описал места, в которых побывал - то ли неясно описал, то ли сами места были неясные: поле, ложбина, поперек ручей; и лес рядом, и дорога, и строение какое-то... – попробуй, разбери, когда в тех краях полно полей, ложбин и рек. И сараев без счета. Рыба, говорит, хорошо ловится. А грибов пока нету. В стогу ночевал. Пришлось к лесу сходить, чтобы костер развести. И чего бормочет, чего шляется, поздно уже, спать пора, завтра вставать рано, завтра разберемся, впрягемся... 

            Я спал и не мог проснуться, пока некий внутренний голос не прокричал мне: «война!» Догадавшись, в чем дело, я встал и принялся каждое утро ходить по улицам и кричать «война!» - но никто не проснулся, все только перебрались спать на солнышко, все только под вечер вставали; в суматохе, в потемках ужинали и справляли неотложные нужды -  и снова ложились. «Черт, у них только отросток буянит в штанах. В душах лишь слабое шевеление - всё смутно, как во сне -  а головы  как яйца, сваренные накрепко, вкрутую. «Цыпленок, воскресни, Боже!»  Хожу и кричу, как во сне...

         Способность писать - вторая речь; рисовать - второе зрение;  петь - второй слух (и голос; хотя для художества действительно же достаточно слуха.) «Первый человек, Адам - перстный, последний человек, Христос – небесный». Опасаюсь вот, как бы не лишиться небесных речи, зрения и слуха - измотался что-то, разбил ноги на земных дорогах, разбил руки и голову о столбы земные и стены. «Как ужасно онеметь, ослепнуть и оглохнуть! А что-то заплетается язык, стираются картины и звуки сливаются в один...» «Как много словес и видиков, и музычек, как много шума, я погребен и должен спать, как все здесь на кладбище, на похоронах с речами, музыкой и видом. Нарушить бы все  до одного приличия разом, встав из гроба, как с постели, улегшись в постель, как в гроб. Разбойничать, так разбойничать, черт, Боже. Что еще я могу, глухонемой слепой...»

«Все машины не любят, когда на них ездят. «Не верю ни в Бога, ни в черта, в гараже желаю стоять, раз поехать  сам не могу». Но некоторым  водителям все-таки удается их обуздать, укротить и объездить. Находят всякие слабые точки и жмут на них как на кнопку и педаль. В частности, вот эту машину объездило двадцать два мелких черта и двенадцать мелких богов - сменяют друг друга в беспорядке и ездят. И уже в гараже не постоишь. Почти и забыл, что когда-то ругался, времени нет ни спать, ни ругаться. Но если б было,  то во сне, конечно б, ругался. Или что-то мучительно пытался понять, складку собрать на гладком капоте...»

Очередной день, потраченный на одинокие умозрительные занятия. Опять успехи, но вечером вдруг говорю себе: «что-то  не чувствую самого себя – наверное, выродился». Можно, конечно,  лечь спать и сном стереть всё подряд, но я попытался исправить дело: вышел на темную улицу, к темным деревьям и людям, свежим ветрам и голосам. Стало хорошо, но когда я вернулся в комнаты, всё плохое вернулось, сказав, что никуда и не уходило...

Никто не знает, когда вечер переходит в ночь; огни то загораются, то гаснут, ты то возбужден и всё понимаешь, то хочешь спать и не соображаешь ничего…

Сначала нас раздробили на части, затем, маленьких, заставили работать, а теперь, уставшим, спать не дают. Стоим стадом, тесно друг к другу прижавшись, от усталости головы вниз опустив, став похожими на комочки и, как вдох, так подымаемся куда-то с тем, на чем стоим, а как выдох, так ухаем вниз...

У канатоходца на его канате бедлам - повод проявить высокое искусство?! Сыт я поводами по горло, до подбородка, нет ни места, ни времени голову преклонить, отоспаться, отваляться беззаботно. Любая мелочь раздражает, угрожает - даже трамвайный талон. ...Но от каната никуда не деться - хоть ты его на землю положь, всё равно: всё та же трепетная, неустойчивая ходьба - только на земле уже никакой небесной цели нет…

Бужу его, мол, ну сколько же спать можно. Вдруг слышу - откуда-то из угла, из под одеяла и  подушки: "восемь часов - святое дело поспать. А где восемь, там и девять". Главное, с чувством, мерзавец, сказал. А ведь вроде бы спал.  Он как тот пророк, что возбужденно проповедовал в пустыне…

Может, я и умен, но ведь как лошадь с возом теперь - просто выспаться бы и встать без забот, без ума... - от воза невозможно отвлечься  даже во сне…

Писатель - человек, записывающий  голоса, приходящие к нему сверху, снизу и со стороны, видя в них важность. Всего непонятней мне важность голосов со стороны - ведь записывает голоса читателей и дает им о себе почитать. А у них магнитофоны и видео есть. И им некогда - всё говорят их голоса... «Писатель, ты зеркало в моей спальне; в него смотрюсь я перед сном, чтобы крепче спать, зная, как вечно  скучно тут у нас по сторонам...» (Вверху все зеркала светлы, цветны, как небо, внизу – темны, как земля, а вот по сторонам поблескивает серость.)

Приснился длинный-длинный песчаный склон посреди леса. Всё на нем живописно разворочено, кругом множество мелких скатов и крутых откосов; местами трава зеленеет и земля чернеет; и камни есть... Я, видимо, должен, забираться на верх (которого не видно за лесом), но пока нахожусь в какой-то яме под боком у крутого откоса. Яркий солнечный день на этом космодроме, а мне вдруг так хорошо расслабиться, спать. Ведь нет никого и верха не видно...

Постылый штамп, пусть и супер-авангардистский. Не выбрасываю, потому что штампы - это утварь, мебель, что угодно, с ними и обжираемся, и постимся, и встаем, и спать ложимся. Верил ли я когда в него? Грелся ли  возле него с верой, что согреюсь? Не знал ли, что всё невозможно верующему в штампы - он идет под тот пресс, после которого все готовые изделия выбрасывают на свалку...

Бог стоит там, куда ты не смотришь; Бог делает то, чего ты не делаешь; Бог пишет то, чего тебе никогда не написать - ты сможешь подсмотреть всего пару строчек... Я днем засорил глаза тем, что  видел и замозолил руки тем, что  делал; вечером я очистил глаза темнотой и сделал нежными руки, гладя белое постельное белье... - но теперь уже должен спать. Я так недолго видел Бога и так мало делал то, что любит Бог, писал Его слова…

Плохая примета: ложиться спать, оставив в стакане для акварели грязную воду. Или сковороду с остатками пищи на столе. Они так любят сниться:  сковорода, плывущая в грязной воде на манер летающей тарелки с остатками пищи. ...Стол - слишком хороший аэродром, с него и сковорода взлетит; поэтому пока ее не мою, а просто убираю с аэродрома. А грязную воду выливаю как грязную душу. Зачем она, когда во мне столько чистой души - которую и тошнит от этой грязи…

Шар спит без снов, он гладкий, а я вечно с кончика носа, как с вершины горы Синай обозреваю свою причудливую страну...

Я совсем без киселя еще только пробую жить. Трудно свыкнуться с тем, что крестом заколочен тот дом, где  так любил греться - предвкушать, вкушать и спать. И быть  состоятельным только в намерениях и набросках...

Общепризнанный поэт Татарии сказал: «мы сегодня ужинать будем?» В это же самое время певец берез Рязанщины воскликнул «на х..., не пойду я никуда!» В это же самое время убежденный противник империализма в городе Калькутте спать пошел. Да, просто спать. Мол, хватит, нажрался я уже и нагулялся, на х...» (Вы заметили, как культура в Татарстане высока?!)

Мое тело - тьма. Вши ползут по нему всюду, во всех рукавах, на всех площадях. Ползут они вереницей, включив яркие фары... По моему телу плохо течет кровь. Мое тело неуклюже скользит по буеракам изо льда. Мое тело плохо видит во тьме. Я устал. Если даже я лягу спать прямо сейчас, мне худо придется во сне, а мне еще идти и идти. И говорить. И улыбаться не слабее мощных ламп - зная, что это тьма...

Нет  ничтожества, которое бы не считало  себя гением! Оно потому и ничтожество, что так считает: «зачем стараться - лучше спать пойду. Или  с ухмылкой буду наблюдать, как вот этот чудак из сил выбивается, на каждом шагу в чем-то да ошибается. Похлопаю его по плечу снисходительно, когда у него что-нибудь получится - у меня же вкус гениальный, всегда могу оценить, что лучше, что хуже. У меня бы, конечно, гораздо лучше вышло, но не хочется гениальность свою  суетой унижать»... И  действительно гений - в каждом душа, а душа гениальнее любого гения… (Даже на очке как на троне сидел! боюсь, я такого и в раю убью ненароком...)

«Лежи, думай, мечтай, сочиняй до тех пор, пока не появится дело... Жаль, что ты не куришь - наслаждался бы вкусом и дымом, и был бы красивым облаком окружен»
 «Ты отвлекаешь себя от всех своих проблем, выпендрежем убаюкивая самолюбие... Ты тоже  не придешь ко мне и я буду лежать под этими старыми, затхлыми пальто до скончания века, проваливаясь то в небытие, то в видение. И странно, кстати, что не вижу ни одного дела, когда у меня столько проблем - может, я ослеп, всё время внутрь себя глядя?!»
 «У тебя гонки в тупиках: каждая машина буксует в своем тупике. И пусть они ровно буксуют, не мешая друг другу спать. А у меня маневры: я сначала вроде бы отвлекся, а потом  вдвое эффективнее на убаюканную проблему напал. Шутя их все решаю».

Советует спать после обеда. Он врач, но, тем не менее, возможно, это просто бзик. Иначе бы сам умер не в 60, а в 80… (Хотя иногда мне это самому помогало меньше,  в целом, спать и в делах двойную норму выполнять)

Он пришел с ночной смены очень нервный: «Спать, спать. Ой, ты войдешь и заорешь! Ой, надо было мне отсыпаться к родителям поехать! Ой, не усну я сейчас - надо поесть. И вот это  поделаю...»

Сначала дело, сначала экзамены, сначала - просто выспаться. А любовь подождет. Но белая птица бьет большими крылами и начинает разбег, не желая играть в поддавки: «Твой любимый папа, милая, на меня тоску наводит. От твоей подруги, милая, в моих жилах стынет кровь. А твой любимый писатель просто фарисей и говноед...»

Рассказывала про своего любимого койота, который зачем-то стрелял в самого себя. Мол, купи мне такую игрушку, я ее под подушку буду класть, с ней спать буду, 34 тысячи стоит. Отреагировал холодно: «бой-френд купит. Я не любитель этой ерунды».

Член-воспитатель сынишке: «сейчас ты маленький - вот такой - а потом как встанешь, как станешь большим и взрослым - сразу жениться начнешь. Ну, а в конце снова спать будешь как маленький...»

Выключил свет и темноту, как раскрытыми книгами, наполнил мыслями о многом. О компьютере думал, о музыке, о творчестве, о девушках и книгах, о снах... Что можно спать чудесным образом, что надо все-таки читать книги, только быстро, чтобы потом на широком поле лицезреть чудеса, что с девушками всё мучительно и лучше уйти в творчество и не беспокоиться, я нежен и умен и они меня полюбят и мне останется только любить и летать и слушать музыку, а после занести всё в компьютер... (Потом снова думал. О том, что под музыку я еще верю в полеты, а без музыки - нет. Замузыкалить бы весь мир вчистую! Может, и превратились бы в херувимов. Почему наши тары-бары без музыкального сопровождения совершаются -  может, я вам спеть хочу даже о том, который час…)

Герой: дал очередь, перекинулся, еще очередь, перезарядка, еще три очереди, тут враг сзади напал и закипела рукопашная, потом еще три врага... -  беспрерывно, обалдеть можно; а я? Выключил газ, положил еду в холодильник, три двери закрыл - одну на засов -  убрал со стола хлеб и повидло... -  беспрерывно, обалдеть можно! и очень быстро: спать хочется - страх...

Вялость. Нет смысла. Смотрю, но ничего не вижу. Ничего нет. Всё есть, но всё мимо, спит. Жизнь напирает, всё время напирает и я устал. Мне надоел напор, он так однообразен. Вяло опущены руки и безразлично расслаблены пальцы - и мимо струится поток, серый поток, на который  смотрю как во сне...

Когда кризис жизни, надо спать, потому что тогда расцвет снов. Расслаблюсь, чтобы не мешать течь сну, сосредоточусь, чтобы не споткнуться, поспевая за течением жизни во сне. Больше мебели нет, только предчувствия на стенах. Нарисуй их на стенах...

Хорошая и плохая половинки человека... Отломить плохую нельзя, но можно стараться жить только в хорошей - и тогда плохая придет в запустение и упадок... А если бы люди приучились жить ночью и спать днем, то жизнь быстро стала бы страшным садом с ядовитыми плодами...

«Открой глаза и действуй, закрой глаза и думай» Закрыл глаза и жизнь ушла; было солнце, а проснулся странным, в сумерках...

«Ты чего меня поддеваешь?» - «А ты чего после каждой своей фразы самодовольно укладываешься спать?!»

Они мягко, вежливо стелют, но спишь потом безрадостно, на жестком, а я стелю жестко, как бунтарь, зато спать мягко - чувствуешь себя мечтателем и видишь хорошие сны...

Культиватор добрых чувств и возделыватель бумаги. Нет, это еще не лучшая модель, я больше ее не покупаю, пора бы за минуту изобрести получше что-то, а пока я снова спать люблю,  сестра...

 Строй долго стоял, но, наконец, явилась стена, и ряды стали облокачиваться на нее и друг на друга, чтобы спать...

Время привязалось к руке, а пространство к ноге, а чувство к душе, а мысль к голове, но сейчас спать ложится мое тело, мое дело в ярком свете и я вижу только как время привязалось к руке, которая уже отправилась к выключателю... (П.С.: «Тушите свет» в чистом виде…)

Я спокоен и хладнокровен теперь, но только за счет того, что мне никто не интересен. Те пули долетели, наконец, и поубивали всех. Да, я охотник, а они только звери. Этим летом новая зима в когтях пуль моих. Перед сценой, как в пустом лесу, буду спать, дожидаясь сигнала к началу охоты...

Летней ночью думается очень хорошо. Ухожу в ночь и думаю, чтобы не быть троечником - по моим сведениям, все сто процентов троечников превращаются в тех или иных алкоголиков - я же вижу теплые иудейские тайны...
(«Ночь, можно я еще посижу?» - «Нет, иди спать, детка»)

   Пустая комната, пол в которой - сплошной матрас. «Кто хочет спать, бросайте тела свои, пожалуйста, туда»... 

  Огромный гамак растянули над залом и мы, возбужденные,  улеглись на нем всей толпой в темноте. «Такие волны, что странно уснешь»...

   Ходила и говорила, а после прилегла поспать днем и теперь, подложив руку под голову, словно слушает кого-то с закрытыми глазами и выражение на лице недоверчивое, но и любопытствующее тоже. Мол, да ну тебя, чепуху ты городишь, впрочем, добавь еще, во сне это можно, никто не увидит...

   Платоническая любовь ****и и бродяги. Не знаю, как это у них получилось, но он открыл в Себе крутого парня, бога, а она – мечту, девчоночку крутую. Он набрал ребят, учил их быть крутыми, поэтому ебля их  не интересовала. Им и спать-то было  некогда и  негде. Он звал ее Марией, а она его очень нежно: «учитель»...

   Газ зарин, битва при Ипре, сотни тысяч мертвецов телами - и сотни тысяч духовных поэтов и поныне радующих нас такими, например, строчками!.. Сейчас, погодите... Нет, не помню... И, может быть, не зарин, кстати. И не при Ипре. Спать хочу. «Свеча в гробу моем горела, на стенах порождая целые народы»...

  …Там всё перевернулось, заставили меня спать днем и бодрствовать ночью - и т.к. я не смог фантазировать во сне, то  ночью не удержался и совершил преступление. В результате поехал за раем, но пока получил только ад...

Рай - это фантазии добродетельных, а ад -  всего лишь уродства, пустота и темнота, но в присутствии зрелища рая – в этом случае и пустота жжет как огонь, зрелище оказывается не развлечением, а мучением. (Уже здесь, на земле у всех такой ад - но кто проснулся? все только морщатся во сне...)

   Рабочие толпятся на остановке после рабочего дня на  близлежащем заводе. «Черный люд». А дома тихая, но беспрерывная ругань сумасшедшего брата и вскоре тебе  хочется взорваться, однако он уже укладывается спать. Я   тоже погружаюсь в ругань в текстах. И пространство, и время горизонтальны  не всегда, не везде...
 Живым на небо возьмется лишь тот, у кого сил духовных - как физических  у заводского корабля космического…
Что толку судить, если всё равно нет возможности привести приговор в исполнение? Поводов для раздражения так много, что если не держаться, то не сможешь жить, вечно будут жить обстоятельства. Ладно, хорошо, всегда так не ругайся, спи теперь, раз только эта ночь на остановке  толпится у дверей...

Всем сторожам и вахтерам, дежурящим в ночи: «я знаю, вы пытаетесь спать, благо есть возможность, но вы спите как ящерицы, вашим душам холодно и скверно, иначе отчего потом у вас ощущение, что вы не спали вовсе и на весь день бессмыслица, мучение…» (нет, некоторым и с конторами, и с топчанами  всё же сродниться удается – от них самих ты захолодеешь даже днем…)

   Мне как Наполеону достаточно три часа поспать и всё: остальное время лежу и совершаю подвиги. А куда деваться: беспредел же во дворе и по телику фильмы про вурдалаков, с которыми может справиться только крылатый герой, причем не девственник, а тоже познавший, что такое кровушку пить...

   Лечит гастрит какавой и булкой с маслом, мол, обволакивает, а я советую овощи есть - это и дешевле, кстати: «овощи для желудка всё равно, что природа и свежий воздух для всего человека - вот оно, здоровье!» Хренушки, он и весь поспать любит, обволакивая себя одеялом и сладкими сексуальными мечтами - но ведь помойкой изо рта воняет из-за этого гастрита, а на помойке нормальные люди  не делают любовные дела...

   Лучше всего чувствовать что-то возвышенное, но дом - это обжитой тупик, в нем поневоле начинаешь зевать и говорить себе, что  пора спать, бабу ****ь, раз дождался 24-го часа, настоящей ночи...

   Поздний вечер – будучи замучен жизнью, теперь телевизором мучаю себя; хотя с виду сижу в кресле, но в экран таращусь. Рука, на лицо положенная, помогла подслушать шепот из ноздрей: «лучше спать, в жизни неприятности одни» - но так прерывисто горячее дыхание...

Поздно, спать охота, и я уже раздеваюсь, стянул с себя штаны и носки, но бормочется нечто иное: «честно говоря, я мечтаю болтать ногами и сидеть в темноте…»

Спать ночью с любой из них одинаково хорошо, а вот жить днем с любой из них одинаково плохо – загибаешься от банальностей уже к 5-ой минуте совместной жизни. Поэтому главное, чтобы днем рядом с тобой никого не было, а ночные нежности представляются сами, как песня, и я буду считать, что они пока не в состоянии проснуться и на мою сторону встать, и со мной могут только лежать…

Коробка от зубной пасты DENTAL в мусорном ведре – шикарная миниатюрная реклама. Уже миллиарды шикарностей отправились на помойку. Иногда выкидывают и большие неоновые рекламы. Бьют стекло с ноги, а также палками, камнями. Ну, ладно, разошелся… Другая коробка лежит на полочке ещё – как на открытой террасе – и похожа на модерновое ложе. Положить бы маленькую подушечку на эту зеленую глянцевую поверхность и спать маленьким миллиардером…

Трудно в усталости  сохранять оптимизм. Вера уходит, когда тебя вешают вниз головой. Павла повесили вниз головой и он полетел, надеясь даже в этом направлении уткнуться не в землю, а в небо. И Христу было трудно под вечер, на исходе полного странствия дня. А я всего лишь съездил на дачу – там другие дела. И дома сразу другие планы на повешенного вниз головой ради вкуса и живота навалились. Нет, лучше получится, если я уложу себя, мертвого спать и не буду трогать пока…

Тени маленькая ночь. Маленькие ночи спать уложены пока. Как серое белье развешаны. Мне надо наклониться к солнцу, солнцу надо добраться до зенита, а дому – всё же оказаться подлиннее…

Я жду вечеров, потому что вечерами я узнаю последнею правду, а они? Плохой человек не должен ждать вечеров, последняя правда, которую он узнает, пугать его должна, а не радовать. Но тогда он не смог бы заснуть, а почти все засыпают и, значит, плохой человек не так плох, и в этом последняя правда? И, быть может, даже мне сейчас самому не уснуть, впрочем, не знаю, все ли всегда засыпают, да и были уже субъекты, что злобились на меня ни с того, ни с сего, но зная уже свою последнюю правду и не желая пугаться её, спать не давали, практикуя как раз вечерами…

Да я когда просто сижу счастливей всех вас! Для счастья надо просто сидеть или спать, но только если находитесь на излете божественных мыслей своих и жизни собачьей…

По местному радио один художничек, полутатарин, полуфранцузик, а в общем – русский, но с зарплатой в долларах без натуги в струю попадал, отбиваясь, впрочем, от провинциальных амбиций, чрез журналиста к нему приходящих и говорящих, что всем, кто как рыба в струе, полагаются флаги. Рыбы и флаги. Что-то вякал про лажу. Мол, всюду такой разнобой, что какая струя, кроме зарплаты, конечно. И избранничества – это всегда. Опять же: а я? Выставки мои протекают в районе грязного Колхозного рынка. Местный я таракан. А ведь тоже тружусь. И завтра дела, за которые пока никто не заплатит. Лишь в унитазе и под краном струя. Любовь к Франции безответна моя. Впрочем, компьютеры новой штукой фирма «Сони» заменит, а это японцы. Но та же известность наверняка жутко нервная штука. … О чем я? Вот так и бывает, под машину когда попадают… Пошел ты, знаешь, куда?! Нет сна. Чувствую, что  промаюсь так до утра. Заметьте, про любовь ни разу не вспомнил. Пошла она туда же. Полный привет, как компьютер сломался, заразился заразой, помоги остановиться мне, нет, правда, айда, брат спит, а мне придется чаю попить, на ночь глядя. Когда не приходил он,  тоже с горя и злости пожрал, раз Китс не лезет в меня и всё равно ночь не спать и тревожиться, где он. Не люблю звонить я  в милицию. Но теперь и не надо. Много значит и приятность и классика, но философия, мать её. Утро, говорят, мудренее. Вот, вот. Засну, когда слова прекратятся. Это совсем невозможно. Чайник пустой. Дурацкие звуки. На улице дождь. Круче снов кина не бывает, жаль, что сегодня я без  билета. Все ведь устанут слушать меня. Но чаще сам  слушаю их. И их, и себя. Но это не может  без конца продолжаться, будет пустое серое утро. И Франция, Франция, Франция…

Искусство – это свет в ночи, искусственный свет в ночи, а я терпеть не могу свет в ночи,  люблю темноту,   спать и видеть сны в ночи. Проникают в самую глубину, проникают в наши сны, чтобы превратить нас   в тупых или  ленивых роботов. Мне плевать; мне плевать на известность, мне плевать, что другим на меня плевать, я буду спокойно спать и видеть самые настоящие сны. И я напишу что-то настолько простое, что все ужаснутся. Прямое напишу – извилины у ума по дороге, от страха, от соблазнов он извивается и лукавит, да, боится, не верит в себя, в то, что видит своими глазами – обязательно надо радио слушать. Дали бы мне возможность вести диспут на радио! Я бы спросил у ведущего, где же у вас самое важное, а он бы сказал, что это не наша задача, не наша функция, не наш, так сказать, формат, и я бы спросил, а почему, собственно, он не ваш, а он бы ответил, что не виноват в том, что у народа непопулярно самое важное, а я бы вспомнил присказку про закон и применил её к народу: «народ, что дышло – куда повернул его, туда его мнение и вышло» – и тут бы им оставалось только сожрать меня – ведущим радио и народу – мол, ты против всех, никто тебя не понимает, не наш ты человек, топаешь ногами во время исполнения наших красивых песен, неврастеник, хулиган, жаль, вообще-то талантливый человек, но все протесты уже давно устарели, не смог переехать в новую фазу –  и хорошо еще, что само радио не кусается, по радио меня не укусишь; впрочем, я в ярости: «меня не волнует, есть ли народу дело до меня, меня волнует, есть ли мне дело до народа, мне кажется, что он безнадежен, т.е. они все действительно  не отдельные люди…» – ну, и так далее – впрочем, не надо, не надо мне диспут по радио; да и искусство – не слишком глубоко надо копать, чтобы  доказать, что жить оно мне не помогает. Помогает  лишь то, что  тексты пишу. Но  помощь мне нужна лишь для защиты от искусства. Нельзя поверить в значимость своего сна, когда небылицы других напечатаны и печатные тексты кто-то, мешая спать, приносит тебе. Смотрю правде в глаза, но у правды есть свои сны…

Земфира – фальшивые страсти. Заигранные девушки в качестве допинга потребляют Земфиру, но это их проблемы, а я ничего не чувствую! Хочу хорошо кушать, спать и спокойно делать сумасшедшие вещи – для этих стандартных и суетливых земфир сумасшедшие, а на самом деле нормальные, раз хочется спать и спится так сладко без земфиры под боком…

Проснуться в 5 утра и сесть на кровати боком, как филин – раньше это было неуютом, а теперь проявлением классной парадоксальности во всем, на что они, как оказалось, когда присмотрелся, совсем не способны, так что, их вспомнив, от скуки я опять засыпаю…

Снится некто конкретный, вслух при мне рассуждающий, что можно некую конкретную вещь всего лишь за стольник купить, если полистать объявления во всем известной конкретной газете и это значит, что меня он планирует купить за десятку…

 Закрыл я дверь или придется спать с открытой дверью? С усталости однажды мне снилось покрывало. Оно рядом ужасно смятое лежало. Я мерз и желал бы чем-нибудь укрыться, но во сне слишком мерзким было покрывало… (П.С.: полно таких притч об испорченных, смятых и ставших мерзкими, рисунках)

Смыть кровь с себя можно только мылом с освенцимской мыловаренной фабрики. Спать разрешается, но на подушках с человеческим волосом, причем полагается чутко прислушиваться ухом в непредвиденный час, вшивой загадкой не завелись ли внутри человечки. Отдавать честь полагается двухсторонне, руками в перчатках из человеческой кожи…

Всегда б вот так мне думалось в вечерней темноте. Ночью вместо сна ещё более сильное бодрствование вступило. Обычно засыпая,  контингент нашей жизни, превращенный в мусор, засыпаю, а здесь и так  легко, без сна куда-то мусор делся и я  по  двору словно бы летаю…

Когда отлить решил, покойник спящий пробудился только потому, что мышка пробежала, я – мышкой, а на том свете его смогут разбудить разве что трое огромных великанов…

Мне тоже все-таки хочется поспать. Устал под утро я и всё забыл, скорее спать – надеюсь, наградой  будет мне хотя бы обыкновенная  хорошая погода…

Надеюсь, хорошая погода, как и продукты, на ночном холодке не испортится до завтра, сегодня и попробовать её  толком не успел…

Имена полагаются только в центре города живущим, а у тех, кто на окраине, в районах спальных – уже только номера. Хотя какая разница, как спать – под именем или под номером, а днем, небось, и центральные в конторы ходют, где у всех  нас фамилии и нужды, и семья…

Смотрю кино – уже совсем другое, «Андрей Рублев» – и мрачно чувствую, что мои собственные тексты разве что под брюхом у коня. Какие-нибудь ветки в кадре, к примеру, можно было бы замечательно осмыслить, пока я тупо тут исследую советские и, максимум, антисоветские сюжеты. Где они, кстати, тексты? Спать пора, засиделся за кино, а надо ещё пару текстов на бумагу палкой кинуть. Запропастились что-то. Так. Здесь одеяло в складках, здесь гора, а здесь уже в кальсонах мои ноги. А, вот они – в долине белоснежной, боковой. Ну, правильно, только с великой мыслью забывшись, я мог их сунуть не в горы, а под ноги…

А у людей дела – такие же простыни, но на них не тексты, но стройки и готовые машины, и дома. Как только спится им? – чтобы можно было спать, скорей им нужно этот дом нарисовать. Нарисовать всю жизнь свою и только после спать, как у меня с простыни обратной стороны выходит, где я рисую, не пишу…

Убили – воскрес, убили – воскрес – и продолжается, не выключен, фильм, хотя вечер, поздно уже и всем сукам чертовски хочется спать и своих женщин ****ь…

...Напоследок лег спать и от всех этих горестных мыслей мне приснилось, что упомянутую мной нелюбовь – но одновременно героиню  Ренуара и Рубенса  –  сзади уже  пользует мужик на просторе…

Холодно и я подтянул колени к себе… - теперь под одеялом стоят два парня, один наступил другому на ногу и оба желают прислониться к стене. Их лбы как коленные чашечки, но им явно не хочется уже общаться друг с другом. Согретые таки  одеялом, они вповалку будут спать у упомянутой мною стены…

«Тебе бы как-то иначе спать – когда лежишь на животе, ты слишком нежно кладешь щеку на подушку»
Чего-то ждешь от сна, чего-то предвкушаешь – и улыбаешься, хотя уже не мальчик
 (Тем временем во дворе со скрипом отворилась деревянная калитка – моё скандальное жильё…)

Я такой добрый, что для того, чтобы стать по настоящему крепким мужиком, мне мало матом весь белый свет переебать. Мягкий и нежный, стеснительный и уступчивый, и вся ругань – это лишь хлопушки. Глаза не камешки, а миниатюрные подушки. На камнях надо спать глазами или же давить на них большой подушкой. Моя злость толкается в утробе мягкой и ищет выхода…

Не спится. Моё тело не хочет, чтобы я его обнимал, хочет  безголовой собакой притворится…

А потом там посветлело, а в этой части неба началось обычное затмение. Что ж, мы все перелетели туда и снова организовали праздник. Небо постоянно мерцает и мы летаем, строим воздушные замки и пьем воздушные вина… - и делаем вид, что лично в каждом нет затемнений, и что никому не хочется спать… (достаточно с нас и этого сна, трудоемкого и дорогостоящего заменителя)

Моя голова –  салон, а мои мысли –  умные люди, которые любят в нем поболтать. Совсем не желают сегодня его закрывать, а ведь всё же при салоне есть и вахтер, который, получая ничтожные деньги, желает хотя бы поспать. Да, пока хотя бы кто-то получает ничтожные деньги, надо салон закрывать. Плюс слезинка моего глаза-ребенка – то, что в будущем веке над ней будет рыдать каждый Федор, уже в прошлом гениально предсказал Достоевский…

«Так спать хотел, что ничего не соображал! Голоден был, вот и взял! Стукнуло в голову и не сообразил!» – ору так и они молчат, хотя  уже рядом их, как косы удлиненные, ножи…

Насрать в ****у, и в рот, и в жопу – и разодрать живот, чтоб и в него насрать – это, конечно, жестоко, но годится,  раз уж жестко спать…

«Срать могу только дома, а есть – только в гостях. Спать – тоже только дома…»

Смеркается. Я уже лег спать, а кому-то сейчас возможно еще 3 часа идти, чтоб дойти, и это трудная, интересная и совершенно безызвестная жизнь…

На стадионе 100 тысяч зрителей заснули. Трудно спать на сиденьях и бегать, а хочется и того и другого, поэтому они часто орут. Всё же, вот он, бег по стадиону. Но бегали не 100 тысяч, а всего 40. Теперь же всё с удобствами, уже не только сиденье предлагается зрителю – сзади туалет и он же – курилка. Вся задняя стена стадиона в дыму.  Есть даже сиденья с бассейном и  сауной. После них можно посмотреть пропущенный матч по мониторам, их куча поднимается над стадионом после матча и возле них галдят комментаторы с указками. Тут же игроки беспрерывно дают интервью, орут, ругают зрителей…

Ржавый гвоздик руками из рамы выдернул и отправился спать. «Ржавый гвоздь из себя выдернул и теперь буду спать». Папаня везде набивает гвоздей, но нет сил скандалить, пока не поранишься. И мудрость служит там, где господствует глупость других. Хотя инструмента нет под рукой и  заперта дверь, ведущая туда, где ларец с ним лежит, надо было выдергивать, потому что иначе забыл бы, что заметил его…

Поставил кровать на земле и заснул – меня разбудили проросшие через пружинную сетку деревья…

Опять на концерте 100 тысяч зрителей заснуло – а места там не предназначены для сна и поэтому погибло много народу; причем, пока их много не погибло, остальные не проснулись от недостаточно  страшного сна…

 А ведь объявляли, что будет интересный концерт. Многие преодолели дремоту и побрели на него, но опять это не объявленье, а враньё под названьем «реклама»…

Истошные вопли – чтобы проснулись. А сам себя артист накачал наркотиком для того, чтоб не спать…

Все пьют для возбуждения. И если пьяным уснешь, то не умрешь, потому что пьяный бесчувственен и бессмертен…

Когда вдохновение, тогда можно не спать, не экономить электроэнергию и всяким аппаратам не давать отдыхать, а также не есть, не отвечать на вопросы, не лежать, а сидеть, не сидеть, а стоять - или в обратном порядке -… но и тогда нельзя не ругаться как критику, так и в ответ, на него…

Спать надо бы только на спине, ведь иначе смято лицо, так нет же, бабы ночью нас переворачивают на живот, а днем заставляют  всмятку суетиться…

Желаю спать с женщиной, потому что не верю, что мне будут доступны классные сны. Трудно всю нежность израсходовать на творчество, но я даже совсем ее не расходую – там теперь только абсурд, а из нормального – злость…

Сплю ночь с очередной созданной мной жесткой и уродливой статуей. Это прощание – завтра  выведу ее на площадь, где она присоединится к толпе, и там, без любви, на новгородском вече, она пребудет вечно…

Пусть она спит на диване, я буду спать на стуле или на полу. Или на столе, если там не понравится. Всё равно  теперь буду просто спать…

Мысль как попытка лошади перекусить дерево вместо того, чтобы спать и мирно щипать траву…

Отрезал головы или нормально усыпил, это станет известно только утром, вместе с рассветом…

Петро! Отвори, спать хочу!» – «Где быв всю ночь?» – «По рисункам гуляв»… Эх, проснуться бы утром, а там, как в сказке, всё чисто исправлено…

Женькины коленки помешали пройти: «ой, Жень». Через минуту лодыжкой о ножку стула ударился: «ой…» Восьми нет и я еще не ужинал, а уже очень спать хочу…

Кто-то бегом – значит, уже не он; кто-то со смыслом – значит, опять же не он. Он всю ночь бессмысленно вышагивал по бродвею нашей квартиры, мешал спать… Был такой шахматист, Смыслов, но он умер и умер смысл…

Я хочу спать и я хочу думать – значит, буду  бодрствовать во сне…

А с другой стороны, мы как коты и кошки, выворачиваемся и лижем свои спины и жопы. Нет, чтобы только спать, свернувшись в симпатичный кружок…

Подслушивать как спать: приник к двери и заснул. Всё слышал, но не помнит, как сны. Сам не знает, что приснилось, а что домыслилось само…

Чтобы писать, мне бесполезно к столу садиться, стол – скучная пустыня для меня, я сразу вскакиваю и начинаю ходить туда-сюда и, хорошо еще, не бегать. Нет, меня надо чем-то придавить – к примеру, достаточно тяжелым одеялом. Да, вся тонкость в весе одеяла… Ну и раздеть меня не помешает. Чтоб думал: «ну всё, на месте. А рано спать…»

Миллиард китайцев улегся спать – и я тоже, они, эти работящие люди, меня убедили. Хотя я немец, а немцы еще не спят. Нет, китайцы меня убедили…

«Всем зверюшкам и насекомым снилась весна» - зверюшки съедают насекомых, после чего и сами будут съедены теми, кому снится весна. Весна поеданий друг друга. Кому снится осень, тот уже не проснется. В забытьи ему бы смочь оставить записку про то, как жить без него… Всем зверюгам снится осень. А крысы боятся спать – такая им снится зима. Со злости они кусают пол и скрежещут – и в это самое время в снах более симпатичных животных начинаются похолодания, грозы…

«Быстрое течение не позволяло ей замерзнуть зимой» - быстрая музыка не позволяла мне замерзнуть зимой. Быстрые танцы. Быстрые речи, фразы всего из нескольких слов. Потом быстро записывал перлы из всего, что говорил, слышал, читал. Замерзая, начинал слышать молитвы. Или их говорить и читать. Иногда застывал – когда встык попадали молитвы и танцы, их споры походили на самые странные драки, которые только можно придумать. Казалось бы, молитвенно руки сложив, он вдруг с удвоенной силой ими мне то в лоб, то в живот попадал. Наверно, крестил перед тем, как замерзнуть и этим меня согревал. Зимой время коротко, надо быстро всё сделать: приготовить, поесть и забраться под теплый шатер из трех одеял… Ох, поскорей бы замерзнуть… Чай протекает внутри меня быстрой рекой. Ведро чая заменяет бутылку водки – они уверяют, что ты никогда не замерзнешь, и можешь поспать под шатром… Быстрей говори, у меня уши замерзли. Стреляй мне в ухо, чтобы ледяную корку пробить… Держал температуру –1 в доме из льда. Лучше хотя бы маленький плюсик – не дурак устанавливал ноль там, где он вечно, замерзший, будет стоять – но увы. Впрочем, жить можно, если не касаться льда горячей рукой – а это трудно на скорости…

«Пустите меня, я хочу спать, только у вас есть кровать» - но мы не пускали, мы сами спали, хотя и слышали его…

Если меня не берут, то надо мне еще лучше спать… - а если и тогда не возьмут, то так хотя бы лучше будет осмыслена вся моя кинутость…

Ворочался так же часто, как при чтении переворачивал страницы. На каждой странице должно быть написано что-то совсем новое. Старая надоедала, на ней не хотелось ни жить, ни спать…

Если бы не только от пищи, но и от слов засорялся рот, то, почистив зубы специальной пастой, я не сразу пошел бы спать, молчал бы, наслаждался чистым холодком во рту…

Всего лишь не закрывай глаза, и  будешь спать с кино на стене…

Поднялся, не отдохнув, и вроде ничего, но если расслабишься, то хуже вдруг станет, войдешь в зону усталости…

Если не можешь в транспорте спать, то не можешь и думать…

Расправленный диван – аэродром для мух. Не зная, лег спать…

Экстрим: ночь у костра… Нет – ночь без костра, без палатки, у пня. Сначала день, потом ночь. На границе между полем и лесом. Вот только комары любого героя заебут, для чего им достаточно носа…

Простейший экстрим для меня: не спать эту ночь (все ночи я сплю, сосунок)… Но после экстрима, конечно, покойте и лелейте меня, дайте кофей молочный и белую постель…

Тихий, аккуратный вздох по окончании занятия.   Нет сил уже и можно развалиться от неаккуратности. Так въехал, что пересидел часа на 3, причем за волосы себя, буквально, оторвал. Теперь мир нереальный и ничего не соображаешь, но цель ясна –  вычистить провонявшие зубы и добраться до кровати…

Один-единственный комар… - вроде много ему такой поспать на берег выбросившейся туши, но нет же, чем дольше он пил, тем больше мужал и приходил в возбуждение. Станет огромным, как дирижабль и в волны нырнет, где скажет, что – заместитель…

Устал  слишком сильно и потому уже не могу отдохнуть. «Хочу, чтобы меня искупали в яблочном соке»…
Если не отдохнуть вовремя – не важно, от чего устаешь – то может накопиться такая усталость, от которой только, если умрешь, отдохнешь…

Не всегда разберешь, реально явление или же виртуально. Например, чьё-то «влияние»…

Эта мысль под подозрением, поэтому, если доживет до завтрашнего утра, тогда посмотрим. Домой парнишку не пустил, обрек на то, чтобы бродить, потом на лавке спать… - может и умереть - или проклясть меня…

Периодами время сна у меня  не менее насыщенно, чем дни…

Жизнь, в которой нельзя спать и даже выключать свет: «Уменьшать  себя - это расточительство…» Бормочет, и тут же: «нельзя бормотать!» (Спать только украдкой, когда рядом такой сумасшедший…)

Расклад: делать на воздухе, а думать во сне…

Ложась в темноте, сбросил одежду прямо на пол перед кроватью – потом в темноте же и поднялся, вновь оделся… Всё равно, где спать, что есть, какими вещами пользоваться – сейчас не до того…

Весь был в тепле, под одеялом, только ноженьки торчали и от холодка слегка страдали. Почти весь я в этой жизни под благополучья одеялом – даже и избыточном -  но без страданья всё-таки нельзя…

Можно ж подтянуть сползшую подушку и не спать с открытыми ногами, но, однако, это первое  проявление решительности привело к самоудару по губе…

Почему плоха голая электрическая лампочка? Ведь красива как груша, да еще и светится… (Спираль в ней режет глаз?)

Как же неприязненно смотрел, проснувшись, в кровати, на самую мирную домашнюю обстановку – вспоминал я с удивлением потом уже, днем, потому что утром-то казалось, что просто проснулся и встать не спешил, чтобы хотя бы немного подумать…
(П.С.: «мирную домашнюю обстановку» многократно с тех пор улучшал… - но и до сих пор нет времени  на «полежать и подумать»…)

Лежа на правом боку, я как та женщина, что опирается на крепкое плечо – а вот на левом  опираюсь на плечо некрепкое. «Заведешь с таким сынка, а у него вдруг сердце заболит… - и отвернусь я от него направо…»

«Какие-то маленькие бомбочки заложены в сознании моем, какие-то маленькие закорючки мешают гладкости и не дают мне спать» - потом уж только сознался он, собственноручно чиркая явочку с повинной…

Лег спать, а трехлитровый термос остался стоять как модерновый небоскреб из серебристого металла… Хорошо с чаем в небоскребе в форме термоса… Термос, размером с небоскреб. «Осень, опадают смородинные листья…» - их заваривают в термосе и развозят в цистернах, давая всей стране напиться…

Какая была ясность головная раньше летними утрами в 5 утра. Спать было невозможно, вставал тихонько… - а сейчас усталость, слабость, нахлобученность – всё еще категорически не выспался. Ведь и днем только машина дел меня передвигает – а утром-то ее не будешь заводить…

Утром как арбуз с бахчи срезают голову мою, а  днем едят. Вечером падаю удобрением и семенем, а утром опять арбуз. Но он не дозрел – поспать бы еще часочек…

Каждый раз, устав за первую половину дня, начинаю ждать новый  – в конце, так же будучи уже ни на что не способным, буду ждать новую жизнь?

Как белка бегаешь, потом отрубаешься… Потом оказывается, что тут и тут, и тут надо по мелочи добавить, а я уже как замороженный. В конце  чувствую себя мертвым, и окружающую среду из-за мелочей – в прежнем несовершенстве и хаосе…

Завернут в лоскутки и сплю, сплю… Покойно в лоскутках – никому они не нужны и никто их не трогает. И чего не спать, когда всё равно ничего нет, кроме лоскутков…

Утром, в первый час  после пробуждения надо в теплой постельке покоиться, думать - утро же вечера мудренее из-за покоя и снов. А вечером, в последний час надо уже напропалую рубиться, на один лишь инстинкт полагаясь – и ложиться спать, будучи лишь зарубленным намертво… Т.е. в течении дня всё равно некая раскочегарка идет

Бздунишка, с девушкой спать невозможно. Придумали бы бздунишкам глушитель и отводную трубу… - или цель, которую будут поражать эти очереди…

Уже грязь началась, но удовольствие пока еще не кончилось…

Только в глубоком сне могу снять с себя всё наносное. До сна – одежду, во сне – наносное. Перестать осознавать себя не могу даже в глубоком сне. Хотя я устал, мне охота забыться, раз так трудно снять с себя наносное. Хочется отказаться вставать, одеваться. Побродить раздетым по комнатам  и снова залечь. Но холодно, голодно, никто не согреет и не накормит – пусть и наносами…

Если спать собрался, что же ты руку из под головы не отпускаешь. И зачем голова назад, к ногам повернута, словно забыл там что-то…

Не надо побоев – достаточно целлофановый пакет на голову надеть. Достаточно не давать спать и садиться…

Широкую кровать мне предложили, но я один спать собираюсь, а терзаний у меня не бывает на такую ширину…

Куда бы сплюнуть, кстати? К какому краю кроватушки ближе доползти…

Лег и стал ждать, когда с меня схлынут все одежды, напряги, слова. Всё что-то дергался и бормотал про себя… Проснулся, однако, раздетым. Вот только болело всё тело – словно чересчур уж  схлынуло, на таком мелководье лежу, что только спина и прикрыта, а  остальное болит – и, как чемпионы по боли, впереди возвышались колени…

Сегодня будут очень трудные, острые и непривычные мысли. Если я встану, они собьют меня с ног, лягу – не дадут удержаться в кровати.  Вся энергия в дым уйдет с пустой беспокойной ходьбой. Привязать бы себя. Попросить, чтобы меня заковали. Нет, с их стороны и так слишком много насилия. Завести бы трубу большого диаметра в рост человека…

Замки сами защелкиваются, когда вахтер укладывается спать. Ворюги и бандюги укладываются спать… Три одеяла, две пижамы… - приказ вермахту: холод не должен проникать…

Кресты мачт над волнами – могил путешествие. Всесилие волн в организации движения. Безрассудство моряков под крестами. Одеяла и простыни – вот паруса. Все они отважно решились не спать…

Кинул подушку, чаек, ноги на стул, еще что-то… -  пятиминутка и  пятитысячелетка благоустройства…

Я хочу спать, но я пока не буду спать, буду писать  – что угодно писать, можно сказать, ручкой болтать, разве что, не желаю, чтобы оказалось по-турецки или как-то иначе безграмотно… Нет, не буду писать, позову человечка и буду болтать – и, кстати, как «Агата Кристи», именно по-турецки уже разговаривать…

Само желание сна становится событием – а всякое событие мешает спать. Где-нибудь в час ночи уже ужасные ощущения мешают спать. Невидимка так распух, что не пролазит в дверь…

Голове и груди аж жарко, дальше телу хорошо, но вот ступням – под тем же вроде одеялом - то ли холодно, то ли одиноко, они отдельно как-то и очень далеко…

В первый день я не выспался, но зато комп работал хорошо, а во второй я выспался, но  комп заскандалил, а я без брата с ним не решаюсь спорить…

Вот видите, нам хочется спать. Или ругаться. Значит, мир заполнен скучными и отвратительными вещами. Например, книгами и музыкой, от которых хочется спать… Вообще, всё так устроено, что очень хочется ругаться, даже матом, но сейчас я еще и спать хочу, поэтому считайте, что вам очень повезло…

Мнится, что свет в соседней комнате горит – надо встать и выключить. Но нет ни света, ни комнаты – а раз мне мнится, значит, спится. Хотя комната есть, только в другой стороне (сейчас мне приснится тот, кому я всё это должен показывать…)

В кровати все 360 градусов, можно принять десятки поз – и целый спектакль сыграть! - но ни в одной из них сейчас нет сна, можно даже не искать. Есть некое распятие и брошенность. Не я лег спать, а меня бросили валяться…

Лежал на животе и смотрел. Сверху, с уступом  лежало еще одно моё я  и смотрело. Сверху еще одно я…

«Ты видел цифры, тебе пора вставать» -  слова-то  полночи  по телу бродят…

Меня повесили немножко вниз головой – и мне разрешается принять горизонтальное положение, облокотиться на стол только в том случае, если я буду писать – а поспать – в одеяло завернувшись на том же столе – только если я буду мечтать…

«Можешь спать, у тебя есть 2 часа» - повалил стул, к которому был привязан и мгновенно уснул…

Лег спать, но не сразу заснул, сначала потерял ориентацию в темноте. «Лицом ли я сейчас к стене?» - подумал, картин перед собой не обнаружив, а также вроде бы и края, и уже отчета себе не отдавая, что тому причиной просто темнота…

Казалось бы, самый могущественный враг – темнота (стены съедает на раз), но я и в ней нахожу то, что можно до самозабвения любить. Из этого следует… из этого следует хотя бы то, что жизнь небезнадежна…

Всё протекло: крыши, батареи и батарейки, холодильники и нагревающие кастрюли. Пора вставать, устраивать авралы, ругаться и плакать, но дождь за окном и хочется спать. Да, один только дождь и не хочет меня поднимать. Всё промочил, развел лужи и грязь, чтобы я ни к чему не стремился…

Вступил с носком в противоестественную связь…

Постыдная слабость при заправке кровати. Наклоняться надо низко и одеяло тяжелое. И почему всё так сбилось, нарушилось…

Пробудившись, я спрашивал себя: «разгладилось – не разгладилось?», убеждался, что не разгладилось, и продолжал спать. Две ночи и второй дождливый день  сплю, проверяя гладкость свою, но много, видно, за свою жизнь я комкал себя и мало спал… (Всё надеюсь: «может, детство приснится?» Может, естественные мысли вернутся… Расправлю бумагу и тогда и окажется, что на ней не сумбур, а внятный написан был текст…)

Встаю, напевая: «я вынужден встать; я вынужден срать; я вынужден спать; я вынужден брать… ох, грязный-то я какой! Из-за этой завтрашней бани я вынужден ждать…»

Вова: «когда стою, хочется сесть, а когда сядешь – хочется спать». С работы пришел. Почти тут же наехал. Кстати, заявил, что не будет публиковать те тексты, где я его с женой обвиняю. Придется побороться за то, чтобы общественность всю правду узнала о нем  и о нас…

Зря не родились мы сразу в нижнем белье – в нем явно уютнее спать. Скорее всего, Бог просто не смог выбрать фасон на все времена…

Много сидел за компом. Башка ваще уже не соображает. Вечером на автомате принялся ходить по двору туда и обратно, чтобы ноги догуляли своё, а башка обрела человеческий облик. Всё равно спать-отдыхать, поэтому пусть ноги погрузятся. И – придется смотреть тяжелые сны, если башке опять не удастся обрести человеческий облик…

Один маленький предлог, чтобы встать – не встаю и даже не замечаю предлога; два – не встаю, но раздумываю; три – встаю, удовлетворенный своей предстоящей полезностью…

Небытие некрепкого сна, лишенного необходимых картинок… - днем приходится так спать, когда знаешь, что вечером позднее, чем обычно, ляжешь…

Люблю ночь и сумерки, но опасно и не с руки ими в полной мере пользоваться, поэтому налегаю на затемненные в фотошопе картинки…

Текст прилетел, комаром зудел, совал мне жало-ручку, но я отмахивался, спать хотел… Написав-таки (как курица лапой – пока ее Конкин не зарезал), обязательно швырял и бумажку, и ручку. Однажды так убил комара…

Но под столом – однако,  на коробке – валялась не моя бумажка, а автобусный билет – а еще ниже меня ждал маленький автобус… («Будущего сына – спи»…)

«А ты не верил, что некоторые яйца могут на время преобразиться и тянуть одеяло на себя? Гляди». Действительно, лежат в ногах и тянут. Говорят: «а ты не выключай свет». Соскучились в яйце по свету. У меня сложилось впечатление, что могут даже и напасть. Поэтому я бы не выключал. Но я слишком хочу спать. А как спать без одеяла? Забраться в покинутую ими скорлупу?…

Постель превращается в берлогу, если везде холодно и только в ней тепло…
(Если не шевелиться, то можно спать… Не чешись, перейди вовнутрь…)

Удары светом по глазам, реальные удары… - вот тебе и телевизор «Тошиба»…

О, кошка заглядывает – и морда в пол-окна.  Неожиданно, гад, заглянул. Решил дома ночевать, в тепле…

Моя старая манера надевать на ночь всякие древнющие кальсоны и пижамы – «меня же всё равно никто не видит»! Моя нынешняя манера спать, помимо трико, не снимая рубашки и носков – «рубашки старенькие; и это  экономия времени»!

Мне спать надо, а ты руку, как подставку, под подбородок ставишь… (где «ты», где «я»?  - в темноте разделился…)

Тело уже набок повернулось, а голова еще нет – полуоборот назад. «Там большое зеленое яблоко. Еще и ребенок. Нет, только яблоко…» Пусть его – верни голову, устрой ее, мне надо спать…

«Дай сюда, не можешь; положи» - беру у него кусок вареного мяса. В каком-то смысле он с ним не справился. Даже с вареным… (это уже снится…)

А днем снова телевизор:
Стая лебедей вдруг над Майей Плисецкой! (Укорять за выдранные перья? Показать ей, что такое настоящий балет? Попала к королям, где лебеди стаями? Да ну, ей наверняка это снится…)

Моя настоящая жизнь – это знания обо всём, опыт и сны на основе знаний и опыта. А потом я просто бултыхаю палкой в человеческой массе, чтобы привлечь к себе ее внимание. Побултыхиваю – ведь надо снова знать и спать… Т.е. я еще далеко не полностью использую пиар. И не знаю, стоит ли сильнее орудовать палкой: переборщишь – и тебя накроет с головой, убьет грязным током…

Не обошлось без горе-каскадеров, конечно: одни не рассчитали траекторию-время и врезались на своих мотоциклах, а у других вышел мистический случай: положен был штабель тел, с таким расчетом, что летящий с трамплина мотоцикл не мог перелететь через последнее, но оно ведь убраться должно в последний момент для остроты ощущений, не спать! – а так получилось… Со стороны казалось, что всё-таки обойдется, касание было совсем небольшим, но нет, разорвало печень человеку и, хотя он еще что-то говорил – кстати, и до трюка давал  интервью – но его было уже не спасти…

Закемарил, зажав в руке автобусный билет, но всё разжимались пальцы и приоткрывался рот – трудно спать, вцепившись…

Жизнь вполне могла бы быть устроена так, что если плохо прожил день, то ближайшей же ночью, во время сна, ты мог быть утащен в преисподнюю. Навсегда. А не ложись, если не уверен. Сомневаюсь, но спать хочу и потому была не была, сыграю в русскую рулетку? …Мне вот неудобно сегодня ложиться – стыдно, что останусь безнаказанным…

На Абсалямова у брата не могу ни поспать хорошо – посплю часа три и обязательно проснусь – ни даже чай попить хорошо – не хватает кисленького варенья… А феназепам – да и любое снотворное - теперь хрен достанешь – началась борьба с наркотиками наоборот. Папаня было рыпнулся, но после нескольких утомительных поездок достал лишь совет пить с медом молоко…

Набок. И бугром одеяло. Небольшой курган над моей головой – как в песочных часах, сны из него потихоньку просыпаются в голову. Но просто так их потом не собрать, сначала надо намочить – хотя бы сентиментальной слезой или похабной мочой. Так что, прошу тебя  на одном плече поплакать, на другом в ухо поссать. Ну вот, и приехали. С такими тенденциями мне лучше подольше поспать…

Разоспался… - вот еще три коробки снов с посыльным. «Про меня подумай, и я тебе тут же приснюсь. Тут же расскажу тебе про жизнь свою во сне. Тут же ты увидишь меня в фантастическом виде – ты и только ты…»

«Завалился спать» - за кровать завалился, за диван, за стул, за дверь вывалился и сплю… Завалил большое дело, можно поспать; только сначала уточню, что здесь «завалил» стоит в значении сделал; ну, может, убил… (черт, мне хочется встать и, прежде, чем спать, подробно всё объяснить…)

 Если 1000 ночей с тобой ничего не случалось, то в 1001-ю ты обязательно будешь беспечно спать и тебя по-любому можно брать голыми руками… У нас такой тихий поселок, что я сомневаюсь, что хоть с кем-то здесь что-то случилось за последнюю тысячу ночей… Если только у нас  не душат друг друга… Допустим, кто-то злой прочухает потерю бдительности и с пылом станет весь жар загребать, но потом ведь зарвется и кто-то  проснется, и всех разбудит – отчего в следующий  визит злого будут в засаде ждать вилы и лопаты тысячи  местных то ли злых, то ли добрых бойцов…

Мыши запищали и разбудили меня, а мочевой пузырь поднял. Тут я увидел, что во мне бесконечно длинный скверный поезд проезжал, полный однообразной пищей,  в частности, плохо переваренной свининой. Я прикинул, насколько скверен этот поезд кишок моих и грозит ли смертью  путешествие. Залил в себя компот, и поезд, сначала застигнутый врасплох, повел себя приличнее, ремонт себе сделал на ходу, но я, хотя и снова лег, решил больше не спать и фарами вперился в пространство…


Чем натапливать, лучше потеплее одеться – сейчас такие времена, что с одежками нет никаких проблем - в отличие от  топлива. Да я и люблю прохладу… «Неприлично в свитере спать» - это предрассудок. Померз немного и преодолел его – и стало так уютно и тепло… (У меня десяток старых свитеров…)

Вот лежит на мне ровное одеяло; вот одеяло сгребается вперед и комкается – получается из него некая фигура и я лежу в обнимку с фигурой, а сзади у меня голая спина; вот мать забегает: «ты кого это опять привел, подлец?» - вопрошает она. – «Никого, это только одеяло». Она, не веря, щупает всего, лезет под кровать. А я защищаю фигуру, мужественно подставляю спину упрекам и холодному воздуху, хотя, конечно, в таких условиях скоро моя любовь пройдет, и я снова сделаю ровным одеяло…

Друг как дом – такого нету у меня, но я обнаружил людей, у которых есть теплые места. Буду общаться только с ними, на других людей и другие места не отвлекаясь. Это как труба центрального отопления для бомжа. Просто золотая жила. Да, буду я кружить над теплыми местами, запомню, изучу, обживу все чужие теплые места – и вместе они, эта сотня мест, будет как дом – рассыпанный там-сям по кирпичику, но это ничего, если умеешь летать и довольствоваться малым…

Все сбежали из нашего бедлама, все животные и кое-какие люди. «Но кое-какие подушки еще остались, просто они со страху в угол забились!»  – полез в угол греться, спать. А на оставшихся наплевать. И если убьют во сне, наплевать, и если уйдут, наплевать. «Дверь, сволочь, не оставляй открытой» - пробормотал напоследок…

Одеяло как плантация цветов. В этой Азии их вырастят, увезут, продадут, а я так и буду спать, но уже голым… Нет, у меня будет выбор между 20-тью старыми одеялами. Это опытные старички, почти мудрые… Тогда как цветы очень быстро завяли. Как чувства. Бабы вечно смотрят на увядающие цветы, поэтому  понимают, что  их чувства –  обман. И нужны деньги, чтобы снова накупить цветов, полетать в раю над царством тлена. Не желая  играть в эти игры, я вскипятил свои цветочки, заживо сварил во время стирки…

«Сейчас он наденет ботинки и ударит, поэтому лучше спать» - уже абсурд и неприятные мысли, поэтому лучше не существовать, самоубийственно спать. На том свете окажутся только шахтеры - они прорубятся, выдюжат (и, кстати, шахтерские сны хотел бы я знать…)

Как следует выспаться, отлежаться за эти несколько дней, подзарядить свои внутренние аккумуляторы - и потом вложить, вмазать всю накопленную энергию в  новое дело, пробить коросту, непривычку. «Новый человек в нашем коллективе» - новое занятие в нашем наборе (или новое понятие)… - после чего опять заиграть полифоническую, не акцентированную, может быть, даже буддистскую музыку - постепенно, кстати, разряжаясь, выматываясь - и всё больше по всем  делишкам влачась...

Хотел поспать прямо в ванной, но, высыхая, как муравьи, щекочут капли на лице...

О смертельной усталости легкая песенка - просвистеть и направиться спать...

Так понравилась песенка, что, несмотря на смертельную усталость, попытался ей подпевать...

И ночью крутится-вертится разогнанный мозг, но не происходит ни одного выброса вовне, потому что ушли спать некие важные передатчики и транспортеры,  просто шар клубится... А днем ситуация переворачивается: неутомимо лязгают транспортеры-передатчики, но им ничего не ухватить, потому что шар бледнеет,  делается невидимкой и призраком на день. Его надо было не отпускать утром, на стыке...

Представил тюрьму, где камеры размером с могилы - и даже с постелью: можешь спать, есть, всё равно скоро умрешь…

Он уже запутался, вор он или не вор - слишком хотел спать. Лишь бы не убили...

Народу набралось с целое войско и «национального самосознания» у всех – полные штаны. Или только часть долдонит, остальным спать не дает…

Два моих плохих, даже ужасных состояния: когда не посплю – давление 120 на 60 -  и когда весь день на ногах – давление или повышенное или пониженное, наоборот, с маленькой разницей. Это с молодости у меня…

Еще похмелье ужасно – по первому варианту – но я почти не пью. Поэтому не пью. Поэтому и спать ложусь рано, почти никогда не насилую себя. Поэтому и от дачи отказался, и по городу мало хожу…

Я буду хорошо спать, если вы будете стоять совсем рядом со мной… Нет, обнимать не надо, просто касайтесь, как друга…

Я засыпаю не сразу, потому что мне надо успеть ублажить двух любовников – левую и правую подушку. Но пропадаю я всегда на правой. Левая – она и есть левая, правая знает, что я с ней ненадолго…

Кого-то сжечь на костре, как еретика, чтобы самому можно было расслабиться. Кому-то дать по башке, как трепещущей рыбе. Кому-то воткнуть как нож узкое и острое слово; пусть печень болит или горло; пусть ослабеет, отправится спать и ему приснится кошмар…

Отбор музыки: отделяю хороших музыкантов от плохих, а потом еще хорошие треки хороших музыкантов от всё-таки никаких. У плохой музыки плохая аура, от никакой меня тянет спать…

Лег спать и увидел сад. Потом вдруг стали видеться неплодовые деревья, дебри, лес – потянуло повернуться набок, спать… А перед самым «пропаданием» во сне - ежедневной смертью – еще привиделась маленькая крутушка  в том лесу, вроде приспособления для фейерверков – не аллегория искусства ли, занятий моих, столь же быстро крутящихся? – и не нелепо ли фонтанировать искрами в дремучем лесу…

Давно нигде не был, поэтому откликнулся на предложение посетить концерт… Ну что? – всё как обычно, словно во сне; может быть, потому, что дело было в напрочь антихудожественной университетской аудитории… Да, вылет в мир не удался бы, хорошо, что я заранее ни на метр от земли не отрывался… Возвращаюсь, ложусь спать и снится мне туристический полет в Египет: куча бардака, брат в набитом, как трамвай, самолетике, а мне достался боинг, но еще ведь при выдаче билетов кассирша сказала,  между прочим: «самое трудное: первые сто метров подъема…» Так и вышло: для начала мы пролетели под мостом, потом с трудом поднялись над домами и лесом, и даже увидели солнце, как вдруг всё затормозилось, даже  снижение пошло -  и как еще мы не взорвались при посадке прямо на улице в каком-то непонятном городе, словно наш самолет тоже трамвай... (Теперь даже боюсь спрашивать, что с братом…)

Козырек фуражки вперед – глаза прикрывает, если хочется поспать, назад – затылок, если холодный ветер сзади. Опять вперед – иначе облокотиться головою не дает; опять назад – удобнее работать (да и боевитей). «Разнообразный хозяин попался – только успевай поворачиваться» - хлопотливая однокрылая птица на голове…

Нам иногда снятся божественные сны… - а собакам-кошкам  - человечьи?! Почему так любят спать-то, негодяи…

Иногда ничего не делаешь, а устаешь не меньше обычного – все дело  в слишком интенсивных разговорах, в реактивности натуры. Лучше ей подсовывать полную творческую нагрузку, а то она всё равно себя в свисток израсходует. Всю жизнь умирать по вечерам (и спать, «как убитый») – моя судьба…

Райская приятность не только в том, чтобы есть голодным, но и в том, чтобы в холодной комнате спать в тепле…

…Во сне пытался объяснить, что кого-то я считаю банальным на 95%, а кого-то только на 85. «А вот ее всего на 65% …Да и сам я процентов на 40 такой же  пошляк». После продолжительной паузы девяностопятипроцентный ответил злобно: «пошел ты со своими утешениями знаешь куда?», восьмидесятипятипроцентный поддакнул, а шестидесятипятипроцентная отвернулась… (И я был очень пристыжен…)

...Снилась мне коричневая, синяя, черная ночь и блестела во сне какая-то далекая вода стальным блеском как марсианское озеро, и я почему-то подумал с испугом: «бурда!»

Узнал про некий журнал и думаю: «Лучше шанса у меня не будет – очаровательная либералка во главе. …Пригрела Г. не только за либеральность, но и так, как всякая женщина пригревает источник сплетен…»
Через час: «Эк, хватил – это всё чисто московские дела, если и кухни, то знаменитостей» (а я вот рыбу чищу и думаю: «мороженая рыба благодушно смотрит на смерть. Видимо, они там, в воде как во сне плавают, охотятся и размножаются…»)

Они не видят солнечного света, поэтому  так малы, что вынуждены жить ночью, чтобы увидеть свои маленькие огоньки - это замкнутый круг и стоит ли удивляться, что движение по нему стало уже столь монотонным или машинально-моторным. Им никак не расскажешь про солнечный свет - так нельзя рассказать про тот свет, который ты видишь во сне...

Никак не хочет бюрократ выполнить предначертание судьбы – покончить с жизнью путем самоубийства; всё планы строит, прожекты чертит, резолюции пишет. По широкой, высокой лестнице он уже поднимался после смерти, как во сне…

Во сне она любила меня, была сладка как виноград, нежна как овечка, верна как прирученная птичка (правда, без похоти потом не обошлось: явилась некая неотразимая «давалка», встала прямо передо мной, ко мне своей попкой прижавшись в давке у каких-то дверей – мол, бери меня прямо здесь, в толкучке! Но я воздержался!) …А как она со своей одежки тогда пыль стряхивала – как с чужой. Да, она явно из очень небогатой семьи. Но ботинки на ней были дорогие, шикарные и она их с удовольствием выставляла…

Нет, мне надо будет сочинять сказки – чтобы они расслабились, заснули и, наконец, потеряли бдительность! (многие и во сне бдят, всё видят и чуют – такой у них инстинкт развитый!)

Как шумно, крупно дышу теперь я во сне и дреме – как рота солдат в своей казарме, как те, кто живет напряженно. Так и надо: от этого, наверное, сила прибавляется. А то спал мертвым, мелким, а, в итоге, и хлипким, декадентом…

«Услышал шум в тупике, пошел туда разведать, но на пути оказалась большая яма. Вдруг за спиной раздался взрыв...» - вот так  кто-то шутит со мной во сне (шутил бы, если бы я заранее не шутил со всеми страхами своего подсознания)

Во мне камни и бороны; огромные - ведь сам я мал; не сдвинешь гору или застрявший трактор; остается одно: стать мягким, слепиться в ком и раствориться во сне - душа способна переварить даже горы и бороны. «Конечно, портишь себе эдак душевный желудок, становишься нервным; завидя трактор, чуть что, хватаешь камень и швыряешь его в борону...»

Опять во сне был двоеженцем. А2 люблю, а А. только симпатизирую, но А. смотрит на меня с симпатией, а А2 вообще не смотрит – вот и уравниваются шансы.  «А2 нервная и злая, а А. приветливая и спокойная…»

Во сне А. даже на коленки ко мне села! (на самом-то деле только на одно сиденье в троллейбусе). …Может, ей очень понравилось, что я никакого зла на нее не держу, что  не обидчив, не с тяжелым характером (всё это и А2 понравится!) …Уходя, я ещё раз с удовольствием погрузился в эти А.-ны чистые и светлые глазенки.

Великолепный май, а у меня ужасная депрессия. И т.к. делать нечего, вынужден сидеть взаперти, то сном спасаюсь. Впрочем, и во сне проблемы: А. соблазняет!

А. во сне меня любила. Всё снился, по высшей мерке оценивался тот момент, когда я, ласково улыбаясь, возвращал ей, отчего-то сияющей, книжку – возвращал как приношение… Всё это, конечно, мечты…

Был глубоко ранен, «даже странно, что не убит». И залез в эту свою духовную рану мысленно и стал в ней плакать и молиться, и клубиться. И искать твердого. И стала зарастать рана. И мелькнул свет. И улыбка мелькнула ночью во сне...

Снился мне один спившийся, опустившийся родственник - и во сне он был невероятно привлекательным вождем мафиозной, коммерческой банды. Рубаха-парень... (Мой выбор: спиваться или хулиганить?!)

Да, лирику уже негде присесть - настолько все места засижены. Еще только начнет говорить, как уже все -  и он сам - знают, чем кончит. А я рядом во тьме как шахтер прорубаю туннель среди беспрерывных видений новой страны. Иногда прислушиваюсь к тому, как они там... Им негде присесть, а мне некуда встать и я лежа прорубаюсь, во сне...

Странно наша любовь началась - в феврале, словно еще во сне, даже не поутру! Заметали метели нас, но мы сидели, не шевелясь, на единственной в городе не испохабленной спинке лавочки и не спешили просыпаться в этот предрассветный час...

Дальше иду, всё думаю, но теперь развеселиться пытаюсь: «хоть бы толкнул кто-то. Я бы покраснел лицом, в крови внутренне захлебнулся... - и оживился. Вообще, пусть все и толкаются, и целуются, и просто разговаривают - а то идешь как во сне, от всех и от всего уворачиваясь...»

Приснилась славная любовь... У нас прихожая темная, полы холодные и грязные, народ (квартиру населяющий) назойливый, характеры вздорные, робко-раздражительные и гнусно похотливые… - так вот: во сне  всё было так мило, тепло и тихо, так радостно и чисто - я целовал ее с любовью, а не  возбуждением, после чего проснулся с открытым ртом и легкою душою...

«Во сне она легонько прижалась ко мне (мы  сидели рядом в компании) и меня прорвало. Сомнения и нерешительность оставили меня, я отодвинулся, взял ручку и правой рукой написал на левой, назвав ее по имени: «я люблю тебя», а левой рукой на правой написал «ты - самая чудесная». Потом показал ей руки. Вспыхнуло зарево, и она написала тоже. Мы соединили руки. Потом как пьяные полезли из-за стола, и вышли в коридор... И потом я всё время повторял ей: «ты должна попытаться стать моей великой и огромной страной» ...У нас странно было: она учила меня предприимчивости, а я ее чистоте и красоте - она при мне, во мне всегда сияла тихо, каждое окошко - своим цветом; и каждая чайная ложечка ее по своему отливала серебром...» (Не просыпайся)

Мир был пуст, но вот появилось нечто, и я  как рыболов и охотник напрягся,  взял это нечто на мушку и с энтузиазмом принялся оттачивать остроту своего зрения. Сразу  стали заметны другие нечто, и я уже совсем потерял покой; даже во сне мои ноздри раздувались, принюхивались, а спал я на волшебном берегу и в сказочном лесу. Я видел этот лес насквозь, а реку  до дна. Лес битком набит зверьми, а река рыбой, но я поделюсь с вами этим известием, когда застрелю и выловлю хотя бы половину этих тварей, к тому же, вы всё равно не поверите мне, что невидимок так много...

Любовь только  местами и временами сильна, пряма как ствол - часто видишь только тонкую систему симпатий, любовь безотчетную или скрытную... Бывают деревья с большими стволами и маленькой кроной, а бывают и наоборот. Лишь бы это было дерево все-таки, а не куст или палка...  («Всё надеешься» - «Всё умнею. Избит впечатлениями - после чего целый день хожу,как во сне, вслушиваюсь в каждый удар, учусь, стараясь понять, кто ударил, что ударило, да и зачем»)

Во сне некто с зажженными сигаретами и курильщиками в каждом кармане  показывал мне: топор, воткнутый в банку с масляной краской, остатки препятствия с маленькой ладошкой и львов, которые шли на меня, как в кино, по желтой дороге, вырулив из-за угла, расположенного совсем близко. Я кидал им песок в глаза, но они все шли... Значит, чего-то требовали. Конечно, разгадки сна. А как разгадать его, когда, быть может, в карманах у любезного врага моего уже не курильщики, а банщики... А вокруг, за стенами и потолками, видимо, были детские сады - и сверху, и сбоку доносились детские голоса и они явно не знали про львов. Разве что про слонов, добрых слонов, нагруженных добротой слонов, покачивающихся от добра слонов с усатыми, как банщики погонщиками, что дымили сигаретами…

Пообщался с ним и увидел его извилину так же отчетливо, как если бы это была выбитая в материале буква «А». Или что-то похожее на букву «А». Или что-то похожее на букву «Я». Или на «ЕКЛМН». В общем, теперь все его мысли и чувства только по этим канавкам протекают; он и во сне помнит извилины своей каждый поворот….

«Плохая погода...» - «Дождь?» - «Нет, еще хуже» - «Наверное, дождь со снегом» - «Очень плохая погода, царапаясь, исследует стекло моего окна. Наверное, скоро включу свет и она стучаться начнет в темноте, но пока я изучаю плохую погоду во сне, будучи заранее устремлен к ноябрю...»

Так любил думать, что даже во сне взасос думал... о многом. Но сейчас не до того: нагрузили помидорами, огурцами и уже не думается почему-то, все кажется пустым и порожним. Утром только, пока не нагрузили, успел родителям своим проповедь прочесть, что надо было приучать нас не только к труду, но и к мысли, а то я теперь очень расстраиваюсь, что дурак и связан с дураками...

Я всегда нахожу ту мучительную, «неразрешимую» проблему, что всякий раз приводит меня в состояние экстаза и засоса… в болоте своего сна.

В первую ночь желал во сне, во вторую - любил всей душой, в третью - снилась. После третьей являлась умозрением. Впрочем, иногда еще снилась местами.

Сейчас ее интересует больше плоть, и ты лишь объект, такой плотью обладающий - я не поймал ни одного ее счастливого, любовного взгляда, обращенного к тебе; сейчас она «кончает» во сне и наяву без всяких там союзов и актов и о горах верещит, что мерещатся ей...

Снятся же ей сны с цифрами - вот,  решит, что другие  цифры - это другие адреса. Может даже чуть ли не первому-любому отдаться по случаю на пьяной лавочке... Но везет всё же влюбленным, дуракам наивным - видят своих дам с такой хорошей стороны. Правда, суха она обыкновенно в доску...

Пустые коридоры общаги: двери в комнаты, общая кухня. Была у меня вермишель, вдруг резко уменьшилась.  Украли. Но он должен был  и потребить ее и убрать! Делаю ему выговор, иду с ним по коридору, вдруг вижу на полках сырки творожные и сам творог в пачках! В возмещение ущерба беру и того и другого и мчусь с ним на кухню - поедать. А творог кислый, его еще сначала заправить надо, перемешать... (Вот так всегда! И во сне я действую неправильно: нет, чтобы поискать вора -  если теперь поймают, глупо будет на вермишель ссылаться!)

Во сне сознание и тело сбрасывают грузы, а на воздухе набираются новой силы... Воздух для меня как бензин для машины - и теперь нужен только толчок, искра свечи зажигания...

«Достоевские» не более больны - они более врачи,  исследуют духовные болезни и воюют с ними - прописывая не засахаривание в сиропе попсы и не проспиртовывание алкоголем...
(Но мечта человечества - умереть во сне, самой легкой смертью, во время самой легкой жизни...)

Чтобы сделать бомбу, нужен ум, а чтобы взорвать ее - смелость. Но умные осторожны, а осторожность - это, скорее, трусость,  не смелость. А смелые безрассудны и им трудно разобраться со сложным устройством... - вот почему не взрываются бомбы, хотя полно и умных, и смелых. Хотя есть что взрывать - столько чудовищ народилось в зазоре между умом и смелостью, во сне и убегании. Большую бомбу на большое чудовище, а маленькую - на маленькое - и даже игрушки взорвать - и всё было бы замечательно, не бойтесь, понятно?..

С необходимостью прочности (пока мы на земле) согласны все, о индивидуальности спорят интеллектуалы, а вот ценность прочного  индивидуального  спасения понимают немногие, мечты остаются во сне...

Творчество без музыки всё равно, что война без знамени... За рисованием время летит как во сне… (П.С.: не рисование это уже, а медленное погружение в болото)

Видел во сне пятнышки света на полу и был голос: «это твои мама и папа в раю…» - «Мама!» – воскликнул я, и стронулось одно светлое пятнышко, двинулось по направлению к моим ногам...
(Мы там все светом будем, благодарными принимателями и услужливыми отражателями света)

Лучше умереть явно и воскреснуть, чем скрывать  смерть в себе. Лечения не хуже братства способны превращаться в свою противоположность. Пока я несовершенен, всегда находятся демоны, способные и во сне моем и в бодрствовании  сплясать свой неприятный танец…

(Что-то не желает вмещаться в меня, что-то так трудно, что при соприкосновении с ним я постоянно до сна и смерти увядаю…)

Хожу и как во сне не вижу посторонних, машинально отрабатываю всё наперед известное общение с ними. Сконцентрирован на главном. Надо же как-то продвинуться в мире; но если ничего не подвернется, то тут уж что поделаешь. Значит, я первая  ласточка, которая еще не делает весны...

А он в кухне ошивался и около стола ошивался и, если я давал ему мало, вскоре он опять везде ошивался, но, наконец, всё же  свалился и во сне хотя и голодным, но счастливым вдаль и вширь устремился...

Она уже целый год, лично будучи со мной не знакома, любит меня...- как во сне. Люди частенько вот так цепенеют и консервируются. А потом случится толчок, и она проснется с кем-то другим и в нынешнем существовании сна своего - временами даже болезненного - усомнится...

   Так широк (и приветлив)  в общении, что  легко подстраиваюсь под любого,  любую. И вот уже вдоль всей широты моей - бабы, которым кажется, что я таков, как они  и интересуюсь ими – и, значит, пора со мной любовь крутить... Уворачиваюсь, сую им под нос тексты и картинки - из них сразу видно, что тут что-то не так - но во сне они всё же стоят вокруг близко-близко, гаремом и нравятся мне. Слишком нравится грех: пора разогнать гарем и выбрать одну – не ту ли, что с отвращением отошла как можно дальше от тех, кто стоит близко-близко вокруг...

   Не побоялся болеть духом и, в конце концов, нашел хорошие мысли...
   Не побоялся обзванивать отделы кадров и, наконец, напал на хорошую работу... - но потом всё же опять заболел духом, раз во сне кто-то кричит «целуй всех покойников в губы!» Сейчас не могу воспроизвести даже самую главную хорошую мысль, помню только, что она начиналась со слов «я живу на центральной площади»... 

   Вчера смотрел неинтересное кино - грех - и потому наутро, после ночного  покаяния во сне отправился в собрание, но и оно было столь же неинтересным... Ладно, попробую вечером посмотреть еще одно кино - все равно же вымотался, устал - а  с завтрашнего дня лучше умру, чем превращусь в свинью помоев ради.    Не знают, что Христос  Богочеловек, а мы -   человекобоги; если - только Бог, то, значит, это Иегову теперь зовут Христом. Некому вступиться за человеческое достоинство Бога - Толстой попробовал, но его прокляли. Я тоже пробую, но они мои слова перетолковывают точно так же, как слова Христа - и получается, что вроде бы мы с Ним религии не противоречим! Просто не в состоянии предположить такое, что перед ними на самом деле  наглецы, шпионы без отечества и войска!..

   Завел правило: перед сном в постельке теплой книжечки листать и вот, сегодня полистал Ваню Бунина с Евг. Поповым. Оба ерунду пишут, но Евг. Попов и пишет ее ерундово, как попало почти, а Ванька-то тужится, корявую старательность свою обнаруживает. А могли бы и поменяться ролями: ради истории товарища Оськина постараться, а вот по ерундовой поездке мальчишки в город шаляй-валяйно проехаться…
 (Во сне это думал уже. Плохо спал из-за своего правила...)

Сначала приснилась чья-то огромная дача и вечер, веселье и она тоже там и у меня жутко правдоподобная догадка, что мы с братом на этом фоне только бледные тени, и она там как в болоте увязла и с кем-то ****ся, причем, возможно, уже не с одним, но потом приснилось, что нет, пока всё в порядке, она спокойна, более-менее чиста и помнит меня, желая если не влюбиться, то хотя бы потрахаться как-то…

А другая в действительности старается даже не смотреть на меня, благо есть повод – я ее критикую – но во сне так хотела, чтобы я подвалил и до дома ее проводил, и чай в доме попил и, наконец, возбудился и  оттрахал как следует! Причем, она меня увлекла, и я прошел всю эту дистанцию, чувствуя, что теперь могу оттрахать любую, а ведь в действительности  не желаю даже смотреть, чувствую невыразимую лень…

   Днем отменялись интересные дела, а ночью – сны, не было света во сне и утром я складывал свинец на постели и со страхом глядел в предстоящие день и вечер, предчувствуя повторные отмены, но: тихо, тихо» - говорю я себе, говорит кто-то мне, «поспешны все твои решения, мы продолжаем, сказка всегда и везде  - вспомни, как тебе приснился свинец на постели…»

А назавтра мне уже великолепнейшая любовь приснилась. Я не буду описывать – каждый, если захочет, может себе это представить – лучшая девушка недоверчива и насмешлива, но тут она вдруг стала серьезной и доверилась мне – потому что дело не в описаниях, а в том, чтобы в реальности всё случилась так, как во сне, ведь это вполне конкретная девушка, и живет она настолько близко, что в любом случае не может же не думать хотя бы слегка обо  мне…
Но и в этом сне я постоянно чувствовал, что мне не хватает работы и денег…

Я желаю добиться известности  философа, писателя и художника, но - на металлургическом заводе. Или на пляже. Или на улице. Или на дачах. Или ночью во сне, когда сплю. В общем, ясно, что в неподходящих местах. Мне бы в редакцию съездить. Но там же засада, гадюки, хрычи. И чего стоит известность твоя, если не читают, не понимают, не смотрят тебя металлурги? И на пляже все утонут в воде или на песке засохнут от жажды, если не узнают, как выглядит настоящий писатель…

И ещё один жирный недавно ко мне как во сне подкатил; в дребедень пьяный, тыкал пальцем:  «а че? Так надо; а че?» и я после, знаете ли, со смешанным чувством, к примеру, Блока читал, хотя вся та шайка была по-своему лейка крутая и черный человек и их уже странным невниманием своим угощал...

Во сне с устатку ещё павлины где-то были… да, на крышах. Приватизированы теперь и крыши, и все птицы уже могут не летать, а отдыхать, хотя павлинам лишь достались  дворцовые площадки, чердаки. Впрочем, в наши времена везде самые различные возможны зоопарки…

Если я всю ночь думал во сне, то утром всегда бывал очень оживлен и в голову мне приходило не менее двух, трех, четырех хорошеньких шуток. Умножаем на 365 дней в году – чувствуете? – вот так и была написана эта толстая книга…

Пока хожу, мысль крутится не с меньшим наслаждением, чем во сне, когда в нем приоткрыта дверь, но она же опять так и не попадает в центр наслаждения – ради которого крутится. А долго хожу и сначала кажется, что и дела сделаю, и мысль докрутится…

Встал посреди ночи, чтобы посмотреть во сне картины…

Слышали вы, как из-за моих личных неудач чеченцы взрывают моё сознание во сне? Я уже вывел оттуда войска, протянул по утесам колючку, но они взрывают колючку, пограничников убивают без жалости, через подлую Грузию в Россию летят самолетами...

А ведь их оставалось уже не так много – и надо было уничтожить всех остальных, якобы замирившихся и в милиционеры поступивших, и в ночи якобы за бандитами гонявших. Такой спектакль они всем нам устроили! Я и во сне  боялся быть на нем зрителем… (в бредовых снах мы часто со страху всех уничтожаем – затемнение такое, родственное сну)

Солнце светит победителем, а я явно не победитель и потому долго не лежу на спине ни на берегу, ни на воде, плыву и плыву под водой как во сне или газеты читаю…

До определенного уровня трудность не лишает нас сна и потому  в случае необходимости спящих будили и поручали им легкую работу…

Производство сна… Купил себе сна. Прочесть то, что меня усыпит или то, что после приснится или то, что разбудит ровно в 8 утра… Такое прочел, что приходится додумать во сне, потому что иначе никогда не проснешься…

В час ночи видел много прохожих, в 2 – лебедей, в 3 –  грудастых баб, в 4 – сидящих, возможно, запор у них в 4 утра… У всех по-разному ходят часы, только поэтому разное делаем. Жаль, что не остановились часы в 3 утра… Под видом часов ЦРУ подает нам команды, им только и надо, что стрелки и цифры для того, чтобы все служили во славу Америки, т.е. прогресса…

Дверь – одеяло, но сегодня не холодно и я сначала стою при открытых дверях, а потом сплю под одним покрывалом... Водяная дверь - внутрь закачивается запас воды, который пригодится в случае неисправности водопровода и прихода нежеланных гостей. Жара и везде должна быть вода…

Все спят, а удочки бродят по комнатам, чего-то ловят. Включишь свет и видишь их тени. Или это руки спящих поднимаются. Отмахиваются от мух, от снов, от полетов мух во сне и наяву…

Одеяло оценивается моим голым телом – и редко встречается ему оптимальное одеяло, то толсто, то тонко, то жарко, то холодно. И в темноте тем более не отыщешь то одеяло, с которым хотелось бы обниматься…

«Первую половину ночи я дышу наркозом сна, а на вторую его не хватает, он кончается…» - подумал я, глядя на мать, что во сне и храпела, и свистела, а утром оказалось, что она действительно «Феназепам» принимала…

Кстати, нет речей, которые я, как мать, хотел бы тростить всю оставшуюся жизнь…

Я мог заснуть, но, к счастью, у меня зачесалась  левая ноздря. Я мог проснуться, но, к счастью, мне приснился человек, у которого во время разговора изо рта струйка воды вылетала как у фонтана…

Когда-то это было словами и живым человеком, а стало деревом и абракадаброй за окном, деревянной кашей…

Прежде, чем сказать слово, просить всех заткнуть уши, прежде, чем включить свет, мигнуть, чтобы все закрыли глаза. Мигнуть, включить свет и молча записать слово…

Выключатель от настенной лампы болтается на той высоте, на которой у людей болтаются члены… Пора заводить половые лампы, только их не хватает. В 2-х смыслах: снимаешь штаны, а там свет…

Подушка оказалась внизу, как будто она не подушка, а любовница моя. Ах, голову мою женщины никогда не обнимали…

Одна из подушек оголилась до голого мяса… - трешь, трешь любовницу и вся кожа сходит с неё… Сначала пух, а потом жир у женщин… Как же тяжела вода, когда в ней ни жир, ни говно не тонут, какой тут, опять же, обман зрения… Вроде у женщин везде мягко, колыхается тело и поддается, всюду втыкай, но нет, на самом деле входов не так много… Это как в автобусе было: в середине свободно, а сзади затор, приперли меня и то поясницу прогнут, то нагнут голову -  или же сбоку надавят, чтобы я потерял место у стойки…

Все уже давно кончили и потому с завистью смотрели на них: они еблись часами, не торопясь, ласково и нежно. Это же как ходьба по канату: легко свалиться и в оргазм, и во временное, так сказать, бесплодие…

Но я-то не таков, я тут решительно распоряжался остатками сна и решительно ворочался…

Пусть многие сидят на краю. Особенно, неодушевленные предметы. Пусть на краю стоит чашка на столе и лежит яблоко в переполненном тазу. Да и все пусть очень спокойно сидят на краю, или стоят на краю, или лежат у самого края, это как им будет удобно -  повернешься и окажется, что ты  летаешь во сне. Я буду обходить всех, кто на своем месте, как на посту, только пока непонятном, спокойно сидит на краю. Настолько спокойно, что, похоже, ни один не падает с края – а иначе бы занервничали и остальные, усомнились в себе, попытались  мысленно пролететь вниз вместе с упавшим и чуть ли не на лету с ним побеседовать – это до добра не доводит, когда ты дошел до самого края…


Ночью мы одеты в более естественные одежды: одеяло – это же просторный балахон. Не очень спится, тело выделяет слишком много жара и хочется встать, одеться и охладиться во дворе, но потом же придется одетым свернуться калачиком…

В урочный час отказался даже от выполнения супружеских обязанностей, чтобы получше подумать об этих проблемах… Мечтается о компьютерной программе, которая всем текстам проставит оценки, да и других разберет… После романтики и злости ищу некую середину, причем, в основном, во сне, потому что огорчен сильно тем, что ее то ли нету, то ли она слишком уж многолика…

Опять во сне я доблестно не решил ни одной задачки, за что и был вынужден хлебнуть так много сна – после каждой неудачи меня лишали сознания, топили, хотели совсем избавиться от меня, но я опять всплывал, они не могли справиться с этой задачей – или это был уже тоже я…

А если б вы знали, с каким удовольствием я морщил лоб во сне – я никогда так не морщусь днем – хотя, может быть, как раз днем себя и не замечаешь…

Долго сплю в разгар зимы – по 12 часов! – но медведи по полгода спят и это не мешает им оставаться уважаемыми зверьми…

«Сны стали чуть беспокойнее и грустнее, но проснуться она так и не смогла» - сны стали чуть светлее и теплее, а действия стали чуть более спокойными и возвышенными. Некоторые меня уже не узнают, а другие, напротив, приблизились… Еще чуть-чуть и можно будет читать и в одной майке гулять во сне – а днем заняться тем делом, от которого раньше я всё время нервничал и у меня кружилась голова… В снах ты понимаешь  что-то через оттенки, а в реальности – через цифры, поэтому сны и реальность почти не понимают друг друга…

Сверлит мысль во сне, бешено крутится, порождая видения в круге. Причем, на каждом обороте, в принципе, видишь весь мир, но, разумеется, ничего не успеваешь запомнить. Сверлишь, пытаешься вспомнить, внедриться, но этим лишь добавляешь вращения. Вылетает сознание от центробежной силы…

«Иван, я знаю, о чем ты думаешь» - сказал он, подходя к его кровати (а ведь казалось, что тот спал). «Обо всем, обязательно обо всем!» - мгновенно вскочив, вскричал в ответ Иван и, как крыльями, замахал руками в ночном балахоне и одеяле не скинутом…

Я с краю его кровати сел и чувствовал, как время от времени  он шевелил пальцами, т.е. хотел бы выпрямить ноги. Также он тихо пердел. Затем попытался компенсировать неудобство новенькой позой… (Сам я так высморкался – поднимаясь – что воздух вышел из правого глаза…)

Скрипнула не только кровать, но и закрытая дверь – на этот раз он тяжело повернулся…

Вся эта техника так сложна, что сначала явно во сне кому-то привиделась – только во сне мы способны понимать непостижимые вещи…

Во сне микроб бежал, представляя из себя что-то среднее между львом и собакой. Хана мне, если все враги мои настолько выросли  и так оживились – и плохим отношеньем ко мне даже микробов всех заразили…

Еще снился город, вынужденный продать все свои машины на сторону, т.е. деревне. Вот, мол, горожане дописались стихов, догулялись и добалбесничались…

Лежу, думаю  - так мрачно, что кажется, вообще не заснуть.  Но с первой бредовой мыслью поворачиваюсь на бок, бросаю за собою следить – там сплошной бред – и засыпаю…

Не смягчает меня ни подушка, ни одеяло, ни матрас – как будто среди камней лежу, как тут заснешь? Суровым характер становится – и это во вред всем врагам, но и сну…

Запамятовал, кто сегодня ночует со мной в дальней комнате, брат или мать – настолько это без разницы…

Во сне мы высоки ростом только потому, что наши идеалы высоки ростом… - от удара сложился вдвое и вдвое же, ну прям, как бумагу, сложил и свои идеалы…

«Дима!» - кто-то позвал, и я слегка напугался, кто бы это мог быть в пустой квартире, на улице, в городе – сразу не мог догадаться, что дело происходит во сне… (Но и там – кто звал?)

«Та-ак, сколько времени? Ничего себе, уже полвосьмого! Надо вставать!» - но всё же снова выключил свет: нужно время, чтобы к этой задаче привыкнуть и осмыслить свои нежелания…

Переодевание в теплое нижнее белье перед сном в зимний период – как будто на потустороннюю войну всякий раз собираюсь, совершая одни и те же уставные движения. А что, воюют всегда как во сне…

Засыпая, переносишься на другую половину шарика – допустим, ты  в джунгли к обезьянам, а он в пустынную Австралию. (Наша реальность – чьи-то сны) Но можно и переехать – как в реальности, так и во сне. Если я перееду в реальности, то наверняка перееду и во сне. Дело, конечно, непростое, нужно долго готовиться психологически и собирать манатки… - но надоели обезьяны!

А после смерти мы должны будем здесь отыскать новую землю во сне, новую Америку… -  чего, хотя есть уже ракеты, нам не удавалось еще в здешних же контрольных тренировках, в отличие от Колумба на его деревянном корабле…

Ничего не делаю, потому что всё – на песке, и только иногда что-то как во сне говорю…

Я длинный и оттого мне слегка неудобно в кровати, приходится то подгибать ноги, то ложиться по диагонали, то просовывать ноги между прутьев кровати… -  духовно тоже высокий и оттого мне слегка неудобно в жизни…

Лежа шаг влево – одеяло, шаг вправо – одеяло. Широка страна моя родная, много в ней полей… - а вот леса и реки вы лучше во сне мне покажите…

Два часа посреди ночи пришлось убеждать себя, что ночь уже, но, наконец… - только нос напоследок еще разок почесался…

Христос: если мысль ко мне и поздненько явится, я, по неотступности стука, встану и ее всё же впущу (то бишь, запишу, в моей ситуации…)

«При ожоге рекомендуется немедленный облив больного места холодными слезами. Или немедленный прижим к тому, кто оказался под рукой, чтобы тепла избыток передать…» - секунду так помешкав, всё же  рванул залить водой «очаг возгорания»,  свой внутренний пожар…

«Я не засну, пока мне не станет хорошо!» – орал он и топал ножкой так, что сломал зубную щетку…
А как только мне станет хорошо, так сразу и мысль хорошая в голову придет – придется записывать ее, вновь со сном и вообще со всем хорошим расставаясь…

«Обернись в кровати на 360 градусов» – вот рецепт хороший, чтобы снова возродиться, сбросить всё, но, как спутник, во время оборота я то и дело прерывался и посылал сигналы…

Только щекой лягу на подушку, как снова, словно бы щекой к щеке лежу, так тепла она, правда, мною же нагретая… Скашивая глаз, считываю текст с ее щеки и перевожу на бумагу. Бумага, кстати, прохладная, но  тоже легко щекой нагревается...

Член поднимается только в приятной обстановке. Женским духом пахнет на любой кровати, под любым одеялом. Сплю молча и с поднятым членом – если матом ругнешься, будешь лишен сна…

Летающие кинокамеры во сне. Производят не фильмы, а видеотуннели на земле. Камеры сейчас маленькие, с голубя и галку, вот и летают на моторчиках, увлеченные сюжетом…

Я не хочу прекращения сна, пока я хочу только сменить минор на мажор во сне – и еще обилия видений…

Сам, возможно, уже никогда не проснусь, хотя бы из-за своей рациональности:  просто не вижу смысла просыпаться… 

На самом деле, более сладкими являются нынешние мысли мои – чему свидетельством то, что блужданию по темному, холодному двору я теперь предпочитаю лежание под одеялом – и если ты этого не почувствовал по текстам, то тебе надо пройти Путь… (под одеялом)

Грызть семечки во сне, точнее, в дреме сомнамбулической…

Во сне подсовывать под матрас простыни, одеяла, покрывала, подушки, одежки, книжки, бумажки… - всё, как в щель почтового ящика, туда опустить. Что-то там будет, но что – мраком покрыто, тот случай, когда не догадаться и не проснуться… А сверху засыпать себя ворохом собственных текстов. Тоже непонятно зачем – неужели для теплоты? Или это простынь под матрасом нарезали, превратили в бумагу и исписали? Что дальше-то будет?! Во что, например, превратится моё одеяло  - мне бы его уже хотелось вернуть, да, обычное, как у всех, одеяло, узорчики, сладкая, теплая жизнь… Под матрасом все вещи, а сам я, как акробат, под кровать зачем-то заглядывал. Пола, причем, не касаюсь. Ну, вылитый человек-паук, как тот француз, невероятным образом покоряющий небоскребы снаружи, а не на рабочем месте, изнутри…

Лег на бок, с плеча высокого свисают одеяла, покрывала – как будто под карнизом сплю… (Неужели достаточно так просто написать и будет всё понятно? Сам недоверчиво свой текст оглядываю…)

Сплю теперь в комнате с деревянным потолком, а рядом с тахтой стоит деревянный стол, и иногда во сне я свешиваюсь головой под этот стол, и мне кажется, что это второй потолок…

Решив, с кем будет спать, она снова заснула… (Во сне ее можно мять, топтать и стремиться к оргазму…)

Боится замочиться рулон туалетной бумаги, во сне пробираясь по крышке сливного бачка, как по тонкому льду. Это же чугун, промокашка…

Вдруг меня собака облизала во сне. Мне еще никогда не снилась столь реальная собака. Сначала я ее испугался – а вдруг укусит? – поэтому замер, но она, обнюхав меня, стала ластиться. Кончилось тем, что мы стали очень большими друзьями (любовь-то мне уже много лет, как не снится…)

То топор, то флаг» - бормоталось мне во сне. Я даже на секунду про них не забывал…

Странный, мистический человек, летал во сне и наяву… ну что, стал прыгуном на лыжах. Надеюсь, с трамплина, но я особо не интересовался, специально не вникал…

Еще во сне я стал есть ложки ложкой. Чайные ложечки вместо варенья. Сладкие, только с виду стальные – а впрочем, не знаю, я не запомнил вкуса… Может, всё же не ел? Подцеплял ложечкой ложечку, но ел не её, а с неё… «Относительно пищевых продуктов – я всеяден, только ложки не ем» - бодро говорил в интервью…

И опять приснился неприятный зверь – львенок. Как котенок, но крепышистый и жутко кусачий. Да и по всем повадкам словно не живой, а заводной. Не погладишь такого зверька. А с виду симпатичный, как детская игрушка…

Ужасно, когда все  в пиджаках, а ты в каком-нибудь мохнатом, да еще и старом свитере... Кстати, представился во сне пиджак лохматый…

Десять пальцев как десять колбочек с кровью. Ночью сердце моё замирает и стоит руку согнуть, как уже в глубоком обмороке колбочки. Умру во сне  или лишусь рук… Кстати, мне категорически противопоказано и сидение на корточках…

Потянулась, лизнула кошмарно длинным языком, шмыгнула носом, сразу вспомнив всё. «Между нами лежал куб» - потом рассказала; «он неплохой, хороший, но у куба довольно жесткие грани и я во сне об него могла удариться лицом…»

Смотреть ТВ с полузакрытыми глазами –  почти во сне…

Почти всего себя съел, израсходовал и стал остатками пищи. Или почти всё испарилось в процессе приготовления. Во сне небольшой комок себя с левого бока на правый перекидывал…

«…Я объяснил,  что здесь у меня проезжал поезд, что меня посадил человек на пляже и вот я, оказывается, в автобусе еду, в кабине водителя – видимо, спал, причем и во сне мне поезд снился, но рельсов-то нету!» - смеясь, рассказывал…

Во сне букву «к» как кость грызу…

Будь мясом в постели и свари мясо на стол…

Дремлет, глаза сожмурены – но глазниц ущелья так страшны, что ясно: во сне ее не сладкий рай…

Корни растений - это их мозги. Только мозги способны жить и бороться в таких условиях... А у нас мозги уже в капсуле, в полете вверх. Только во сне мы под землей, как наши предки...

И во сне думать рационально - словно на штырях делать стойку на руках. Причем, эти штыри кругом - фундамент заливать еще не кончили - и как мне опуститься, вернуться с рук на ноги? Пробьют же тело... Пусть меня пробьют штыри, лишь бы полежать... «Ай-ай» - хватаюсь двумя руками за штырь, пытаюсь успеть оттолкнуть каждый, но их же восемь... Боком в воздухе развернулся и они меня не проткнули, но я застрял между ними, а подъемный кран вот прямо сегодня увезли...

Вышел на улицу часов в 7. Серый остаток дня, который обычно где-то в комнатах проводится, за телевизором, компом – по сути, как во сне. Попробуем оживить в этот раз…

Итак, не важно, сколько я сделаю сегодня, важно, чтобы мне было уютно и чтобы меня ничто не обмануло. Поэтому и за делом, и за едой, и при разговоре сижу,  задумавшись о чувствах своих, склонных к лукавству и о мыслях своих неотчетливых. И даже сплю, задумавшись и чувствуя томление.

(«Ты лошадь, поэтому у тебя такое плохое настроение»)
Я медоносный муравей, поднимающийся по стеблю в рай к цветку. Я самозабивающийся гвоздь, надеющийся найти в пустыне стены воду. («Ты маленький мальчик, твой голосок звенит копейкой») Я второе покрывало на кровати, где уже все есть: матрас, простынь, одеяло, покрывало. Или я матрас нового цикла; или даже новая кровать. Я штора, сплю стоя, спиной загородив окна, чтобы не было видно, что комната пуста…

Сплю и каждые пять минут себя спрашиваю: «где это я сейчас летал?  сплю я или нет?» – а действительно: может, сплю – ведь, где это я сейчас летал?

А тоска? Доска надломанная пытается срастись, доска сломанная пытается хотя бы выпрямиться, доска разорванная пытается до потерянной своей половины дотянуться, доска прибитая пытается про дерево вспомнить. «Всегда на кресте и  хочу пить, всегда на работе и  хочу отдохнуть, всегда отдыхаю и  хочу соснуть, всегда сплю, но снится крест и хочется пить, и начинай все сначала... Треска мороженая вернулась в океан - можно плавать, но сначала  надо согреться. И доска в лес вернулась и пытается пристроиться к дереву, зеленую листву разглядывает...

Каждый день по одной большой неудаче  и я уже как доходяга, крайне неудачно сплю, пустырник пью…

Ложусь рано, сплю долго. «Что это за ощущения странные; весь какой-то ватный. Ни в голове, ни в душе ничего, кроме теней и отзвуков…» Устал, выдохся – завтра лето, а я всё еще тело не разогрел, не включил, в лесу еще ни разу не был.

Даже сплю теперь иначе – не в черноте и небытии, всё время рядом вся  моя жизнь, все эти знакомые; что-то вспоминается сладко, что-то планируется… «Всё неинтересно, кроме жизни!» – а всюду одни заменители жизни.

             «Читая такое, хочется сделать вид, что тебе всё это приснилось! Слишком трудно вместить (слишком страшно вмещать)» - «Не бойся, не жмурься («сплю, сплю»), приоткрой тайком от меня один глаз. Я же и сам такой же, хотя  и автор - не свое пишу, а сказанное мне Богом логики, науки…»

«Надо вставать» («А, может, еще посплю?»)
«Не буду есть» («А, может, всё же поесть?»)
«Пойду, схожу» («А, может, на фига?»)
«Вроде хорошо получилось» («А, может, ни черта?»)...

Проходной день путешественника: только варить  научился - «пригодится». Потом раскинулся привольно - одна нога в Африке, а другая в Америке -  голову на Австралию положил и заснул себе сладко.  «Нечего беспокоиться, что время даром теряю. Всё еще будет... И так некоторые страны до того исходил, что там теперь даже трава не растет.… Да, вроде бы ничего не просплю…»

   Рассмеялся на нее, но тут же попытался оправдать... - но жаль, что смутился немного, опасаясь, что уже вышло не по-дружески - опасения делают серым, а у неё и без того плохое зрение, так что она просто не увидела меня, решив, что я сплю и говорю только про себя...

   Внутри живой, снаружи Лазарь. Воскресить Лазаря на себе. И брат - Лазарь, всё время спит, чтобы видеть, что внутри - живое. «Лазарь, воскресни!» - «А я не умер, просто сплю!» - «Нет, Лазарь, тебя уже похоронили…» Не верит и я пока его таскаю на себе, а он рассказывает в ухо, что не спит и думает ночами, причем всё мрачно так - о том, что книгу не вернули и деньги не вернут, а завтра утром брат разбудит - но я не отвечаю, стараюсь  вести себя тихо, чтобы он расслабился, почувствовал себя на любимой Ривьере и, наконец, от души пожелал на ноги встать и что-нибудь фирменно, «от Лазаря» сделать…

   Я не отмечаю Новый Год, я отмечаю 1-ое января, мне важно, чтобы этот день был тихим и плодотворным и поэтому ложусь я пораньше, отнюдь не дожидаясь 12-ти часов, чтобы утром не мутило и не болела голова. И вот я сплю и мне снится, будто бы снаружи меня свет и идет праздник за столом,  а внутри меня нехорошо, темно и огромная толпа вопрошающих о чем-то издали с кафедры моей похожа на ворсинки моха. Что я скажу им? - уж лучше было бы снаружи не думать ни о чем. Но нет у меня теперь нужды в наружности, потому что, как я заметил, устойчиво внутри меня завелся песочек золотой, где круглый год - даже и сейчас, зимой - можно загорать; стоит лишь  раскинуть мысленные руки, как все мрачные конференции смываются волной и неприятно только то, что на столах остались горы невымытой посуды...

   Суетливо поворочался, потом свернулся на постели как собака - завтра; что-то будет завтра, а, в общем, к черту завтра...
 
  «Посплю немного» (днем!) - «Ну во-от...» -  Немного только, немного» (валится на кровать, уверенный что убеждает) - «Немно-ого только, немно-ого!» (сладкой страсти нет и днем удержу)

    На полку сунул книжку, чтобы дверь открыть, но даже эти две секунды опасался, что сейчас же и забуду взять обратно книжку, потому что мне мгновенно снятся сны о чем-нибудь другом...

Лето, ночь белесая, окно открыто, я на кровати сплю – и чудится мне, что то дерево, что за окном шумит, на самом деле всё растет и ширится, всё новые толстые шланги вокруг дома моего в небеса запускает. Древесину с него заготавливал сначала я сам, потом целая артель, потом армия, потом государство! Но трудность в том, что трудно из ветвей этого дерева строить дома, не поддаются они обработке и каждый раз приходиться чертить новый проект, ночами сидеть над столом с чертежами, на которых сплошные извилины…

И телом долго никуда не выходил, и мыслью от людей далеко отъехал – и уже поминутно мерещится-кажется, что куда-то в глухомань забрался, в сибирские леса, в избушку с дровами и лежанкой, что уж забыли здесь меня. И  значения не имеет, что  сплю под флагом с подкладкой, а  демонстрирую себя как раз с одеялом, ведь  иначе мне и не спится, и из леса выбираться не хочется, и лучше на ночь прелестные книжки читать. В одной из них слышится звон нового мига, но следом зверям Зоологического сада волокут трупы расстрелянных, а гвозди и стекло продаются только в муке или хлебе. В другой хирургам можно прочесть похвалу – мол, с душой работают, перерабатывают, не мелочатся ребята. Видимо, влюблены в кровь, в спасение жизней посредством сшиваний или  разрезов, хотя это если уже и написано, но ещё не прочитано мной. Прочитано же, что можно на 40% прибавить зарплату таким молодцам, вот только в бухгалтерии надо со всем разобраться, выявляя жирок посредством опять же разрезов, сшиваний.  Попутно ещё о трудной зиме умирающего ракового больного размышляешь, а ведь раньше вместе пили коньяк – он пристрастил – и это было прекрасной приправой к знакомству. Да, как хлеб, хорошая книга, с ней и без флага легко засыпаешь, чувствуешь, что, переработав, тем не менее, с пользой время на лежанке провел. Поэтому в секрете имя  автора её сохраняю, ничего полезного бесплатно не хочу говорить,  этой  зимой даже  пишется плохо, потому что урезана, расстреляна и зверюшкам подброшена моя небольшая по меркам сибирского леса зарплата…

Сны: сначала ночью на велосипеде обгоняю другого велосипедиста, а потом уже мать указывает на спину одного из впередисидящих, мол, кто это, как фамилия, то ли сомнительная личность, то ли я знать его не знаю – а ведь это был ее руководящий брат Михаил Васильевич Трофимов…

Семь, как оказалось, вареных яиц валялось при дороге. Ладно, одно съедено. «Какое счастье будет найти их кому-то». Крупные коричневые яйца, правда, с виду не поймешь, что вареные…

Еще дома сплю, а уже снится, что автобуса жду, смотрю на дорогу, причем не здесь, а там и не куда-то туда, а оттуда сюда…

Было толстое одеяло, а стало тонкое, но зато в ногах моих – гиря… Отрезок трубы в ногах моих, карабины и ломы по бокам и бак в изголовье -  я сплю на ребре его, заглядывая в пустое пространство. Надеюсь, оно для воды, иначе  его не сумею заполнить… Бак для тех, кому не спится. Встать там в трусах, потом поддаться на уговоры и на дне свернуться калачиком; тявкнуть и понять, как трудно было собаке пробить дыру в своей конуре…

Где сердце – кол, где желудок – кол – и я изогнулся как змея…

В эпоху всеобщего процветания болит, оказывается, натертый мизинец на левой ноге. А на правой уже дважды башмаки пришли в полную негодность…

Да, мне плоховато, но я же был полураскрыт и вот он, козырь – одеяло…

Как мне настоёбло лежать на левом боку, поближе к выключателю!   Рыбак на левом боку, на корме баркаса в лунную ночь. Внизу, как говорится, глухо плещется вода. Он один, этот рыбак и с ним начинается мистерия, истерия, история…

Эх, спутать все 24 падежа и устроить фальшивую, якобы неожиданную, встречу…

Я как скалолаз ползу на подушку, на животе изгибаясь в обратном направлении…

Жарко и одеяло на мне расположилось как на женщине платье с вырезом…

Лежу на границе между левой и правой страной. Потом в одной из них сплю. Смотрю на обе страны, но никогда ни в одной из них не живу…

Как кошка спит на моей груди, так я сплю на груди неба. Неважно какого – мокрого, ясного – для этого я уже достаточно закрыт. Вязаная шапочка по рэперски натянута на самые глаза. Полное расслабление сопровождает  полное отсутствие гордости и субъективности. Возможно,  год так просижу. Ван Гог в 37 стал очень мрачно смотреть на жизнь, ну а я в 38. Только иногда светлеет, веселеет, но ненадолго, а так часто нет никакого смысла в движении – по крайней мере, в рамках старых лямок…

«Просто погуляю» - просто посмотрю. Просто отворю. Просто сварю. Просто полюблю. Просто отвечу, сделаю, схожу, посплю… О, простота! Секрет необычайный… Взгляд средней сложности… Ничего себе сходил! Ничего себе поспал! Ничего себе полюбил! Поэтому пауза – я просто погуляю. Можно быть простым, если есть время для прогулок. Или для чего другого – а вот втисни-ка час в полчаса, день в три часа, четыре часа в три часа… Розово погуляю, остро погуляю, сквозь дымку посмотрю, отвечу не глядя, так проще, хотя и опасней. Так грубей, но есть польза от шока…

Лежу, сплю, а снится, что я полулежу, грызу травинку… - с тех пор ничего другого мне не снится: то я сижу, то  бегу, то  лежу или иду. Правда, на конкретном стуле сижу и гляжу в конкретное окно, по конкретной улице бегу и конкретно не на этой кровати лежу…

Сплю с головой на склоне вертикально стоящих подушек. Голова в восхождении – и неважно, что высота тут полметра всего, она же не знает на склоне и присниться ей может даже сама Джомолунгма. Или девушка со столь же сложным именем и платьицем куполом…

Промедлил и всё, в моем распоряжении только морские глубины, кромешная тьма. Каракатицам и проповедуй. Сплошные фантасты все плывущие здесь существа…

5 тысяч рисунков перегнал на компьютер и больше пока не хочу рисовать! Утомился надолго. Может, потом в голове закудрявится что-то. Пока там ежовые иглы тире дыбом вставшие волосы  и я как йог сплю на таких волосах…

Наконец, это дело утянуло меня на самое дно, где полная мгла. Я даже окно занавесил. День и ночь светится только экран. Ничего не делаю и ничего не думаю, кроме этого дела. Устав, или закончив какую-то часть, ничем не развлекаю себя, только молча лежу – или сплю – в темноте…

Раньше мне нужна была осень, чтобы консолидировалась моя серьезность, а теперь мне нужны теплые весна и лето, чтобы проснулся мой оптимизм. Чуть ли не каждую ночь сплю с одним ощущением – что у меня нет ни единого шанса.  Правда, днем занятия ведут себя как крепко вбитые сваи, некоторые даже как подъемный кран ненадолго меня поднимают…

В целом сплю теперь не так сладко и крепко. Сладости стало меньше во мне… Как кирпич в  тесной кладке, будь у него глаза, тоже выдал бы себя тем, что спит с открытыми глазами…

Это как базар: там масса людей, но не на кого обратить внимание… - так и в моей голове: там масса всего, но не на что обратить внимание. К тому же, я занят, всё время занят – и не тем я занят всё время – а после ложусь и сплю и в голове моей целая масса, но она мне не дает ничего…

Так душат, что я не умираю, только сплю…

Так отрезают всё, что мною не задействовано, что я от легкости летаю – и в ночи мучительно не сплю…

Кошмар каких-то крошек…

Загруз пошел конкретный, он плотно, без зазоров лег и, значит, кричит раздавленная и от удушья пьяная душа…

Чтоб вынести вечер и ночь, есть определенный ритуал…

Иногда просто  расстрел, но ты знаешь, что холостыми… (только женатые до дырок охочи)

«Спишь один, а подушек у тебя на двоих» - «А я и сплю за двоих»…

Мой чих похож на выстрел – даже пес издали не разобрал, залаял…

Пусть с медвежьей грацией, но мои ноги поправят одеяло…

Выходит болезнь на лицо и я её  водичкой и полотенчиком смываю. Новая порция болезни выходит,  и я  опять с удовольствием увлажняю лицо…

Сплю же крепко, как убитый, а в этом случае поутру всегда и новые мысли приходят на ум, и новая порция болезни – на лицо…

Теперь подъем, но мне уже с большим трудом удается во что-то верить. Поэтому почти вынужден с силой налегать на эти немногие шансы и уж верить в них до конца. Может разрастутся еще и размножатся, а пока теснота…

Нельзя было безнаказанно столько музыки слушать – поэтому теперь я то сплю, а то у меня нирвана, Боженька…

Неожиданно возникшая медвежья лапа тянется ко мне, но в последнюю секунду меня закрывает прозрачный колпак. Не иначе, как сработала автоматика. Лежу, как в хлебнице. А вокруг, выходит, звери. Да, помню, что еще и парнокопытные процокали по мне, т.е. по хлебнице, где сплю. Мир супертехники и множества зверей? Такой вариант мной вроде не был предусмотрен…

К утру совершенно истерзаю нижнее бельё. Хорошо еще, что сплю один…

Сплю, закинув руку за подушку – уцепился за спасительный плот…

Кот обленился, а отравить крысу трудно. Вот, вроде изобрели очередной яд, но ведь непроверенный, а крыса от него хотя и умирает, но  почти за неделю - перед смертью же, шатаясь, лазит по столу, желая попить воду, громко рыгает, пищит - а до ночи дожив, и вовсе бросается на спящего хозяина...

Вечер. «Возможно, я никого за этот день и не обогатил, и сам не обогатился. Старался; казалось, что получается. Возможно, мираж. Не в первый раз. Возможно, во все разы...» - ложусь. Одеяла не нужны. Под покрывалом мне не холодно, но всё равно сплю, скрестив руки...

Может, крыса ночного рок-н-ролла испугается? У нас дом на переулке, единственный сосед, пока домину в два этажа и с бетонированным подполом не выстроит, бывает лишь набегами...

На левом боку просто лежу, сплю, а на правом, как паук, плету мост через некую широкую реку - видимо, на том берегу ты...

Всё выше холод – теперь ползет по ноге с вестью, хотя и видит же, что часы не приемные, ночные и глаза глубоко зарыты в ямах. Считай, что сплю – хотя на ощупь тебя поправить и к подножью опустить я всё-таки могу…

В связи с этим задумался и о ночах летних, в которые сплю – не лишаю ли себя дополнительной благодати и многообразия? Ведь зимняя, избыточная,  летнюю никак не заменит. На тех же югах, кстати, сильно выигрывают за счет того, что спят днем, в самую жару. Ночь для них любимое время  - и не случайно на флагах луна…

Снились курочки, что облюбовали себе место под моим пальто;  дополнительно им укутывал, полы сверху запахивал. И вот выскакивала из этого куля сначала одна небольшая белая курочка и – шлеп яичко на пол, потом другая так же, третья… И я безумно  удивлялся, что яйца не разбиваются…

Еще снился двухэтажный деревянный дом с выбитыми окнами и выдранными внутренностями, перед которым рабочие вилами сено сметали в стога. Светило яркое закатное солнце и тихо было перед желто-коричневым домом. Каждая взлетевшая соломинка  звучала как музыка…

Еще велосипедист ехал по бескрайнему полю и то я видел, что поле бескрайне, а его фигурка мала и ему никуда не доехать, а то, что поле бугристо и ему никуда не доехать, если даже ехать вдоль борозды – поэтому, я думаю, он просто летел…

Снился кто-то огрызенный, но живой. Его съели как яблоко, а он все равно был живой, доказывая «тут еще много сочной мякоти осталось». («Умею жить в бедности, умею жить и в изобилии»)

Снился кто-то целеустремленный, хлопотливый, что развел целое хозяйство и сконструировал множество механизмов,  с утра до вечера сновал в упоении и лихорадке. Однако ничего не сдвигалось. Что-то должно было сдвинуться, как океанский лайнер - и тогда на нем было бы так приятно отдыхать, слушая приятную музыку и вдыхая влажный ветер... Ему все казалось, что вот-вот, что он накануне. «Все направлено, но ничто не сдвигается, надо же!»

Великое пожелание: «Господи, чтобы ночью  снился рай».

Настолько  долго и быстро пишу, что приснился мир, в котором  исписаны деревья, дома; даже многие авто на бегу исписать умудрился! (И молчалив только на фото в паспорте)

Приснился ровный горизонтальный полет под самыми небесами - с убеждением, что небеса всегда закрыты и с верой, что надо лететь под самыми небесами - тягучий экстаз под сурдинку...

«Черт, моего тоже уже научили, что надо рисовать танки - такая малютка... И откуда только в них входит бесовская  воинственность?» - снился маленький мальчик, возможно, мой сын, по которому как вши ползали танки размером с крысу...

Самочувствие неплохое, но снился сломанный газовый вентиль. И гнев бултыхнулся разок. В гневе я готов убивать, «дерьмом» называть тех, с кем годами  бок о бок. Вот будет дело, если завтра они сразу обе заявятся...

Приснился конвейер для общения всех со всеми: у всех по комнате, но каждый день происходит сдвиг и твоя комната совмещается с чьей-то... И стольких хочется удержать! - но это невозможно, остается только помнить; или читать оставленные ими стихи - отгородившись от нуля, который  сегодня рядом… (Зачитавшись, с сомнением подумал о реальности своей «черной полосы»…)

   На ночь читал я вроде бы фантастический рассказ, но приснился почему-то не звездолет, а известный писатель Солженицын... Первую половину сна я забыл, она как в эмиграции, помню только, что ощущения были приятные - возможно, он хорошо себя вел - а в конце я уже читал заголовок газетный, сообщающий об его, кажется, смерти и еще главный секрет и завет: ориентироваться, мол, надо не на Запад, а на Восток. Но где Восток? И мне тут же показывают что-то вроде Царскосельской аллеи - тоже с бюстами, но в помещении - длинное, с коврами, посередине вазоны и почти что клумбы с цветами. Иду, осматриваю, а сам гоню перед собой штырь - внизу колесики, а вверху опять же бюст факелом. Иду и вижу, что кругом мура и даже вроде  бы никакого Востока, только что похожи бюсты на штырях на кадильницы и пышности много. Делаю круг, возвращаюсь, а там мне уже  показывают картины его, мол, рисовал в бедные времена и пошел с приятелем  отдавать какому-то любителю-аптекарю на комиссию, а тот возьми и напиши: «художественно недостаточно, колоколов мало» - не могу, мол, принять. Те переглянулись, мол, надо же, не знает, видимо, что такое Солженицын. И мне теперь суют эти его картинки, репродукции, но я смотрю и думаю: «хотя и люблю я   живопись, а все-таки - трафаретная мура»…

Лужков сегодня мне приснился: взобрался над митинговой толпой на ужасную верхотуру и вдруг всем телом свесился оттуда, с какого-то мостка, трамплина, доски, по сути. И упал! Полетел прямо на толпу! Но, оказалось, всё рассчитано, была специальная веревка, ведь он спортом занимается, вот и показал свои возможности.
(Во втором сне я с братом по ночному лесу мчался, пытаясь поспеть за какой-то троицей, которая еще не совсем решила, брать ли нас на свои дела лихие, а в третьем кандалы у меня были на руках, чтобы не убежал, перевернувшись - а  ведь шипы, шипы меня уже всякой подвижности лишили...)

Мне приснился холм, всего лишь холм; вернее - предчувствие холма, припухлость, несколько извивов, переливов: буроватое и пустынное место это выглядело столь  метафизично, что хотелось застыть на нем на такие два часа, что как века, а в следующем тысячелетии даже строить город и подниматься на зеленую вершину...

Мои рисунки для тех, кому что-то снится. А богатым ничего не снится, они для этого слишком тупо-деловые. И: «не купим», говорят, «смутности такие». И что же делать мне? Докажи им, что тебе приснился Бог…

Парнишке втолковывать истину, как девушке – любовь. Редчайший, можно сказать, сказочный случай этот парнишка,  внимающий мне с волнением - хотя и компьютерщик, кстати – и жаль, что он лишь снился мне, причем только в детстве, а потом я понял, что лучше даже и девушкам не толковать про любовь, разве что оба собеседника так секс  называют…

Мне приснился всего лишь запорошенный снегом человек под нашим окном, но ведь это точно смерть мне приснилась, потому что он был очень запорошен и стоял неподвижно, не смущаясь тем, что я его вижу и что неприлично так пристально смотреть на чужое окно. Я пришел в ярость и полез открыть форточку, чтобы крикнуть ему в нее чего-то, скорее всего, просто чего, мол, уставился, но, как в таких случаях  со мною бывает, от волнения спазмом сжало мне горло и я, кажется, ничего не сказал, а после и вовсе забыл этот случай, потому что лишь на минутку одну напугался, а так думал, что это вор или даже  обычный мужик, проходимец и, к тому же, он ведь мне только приснился…

Приснился Голливуд как город сплошного кино: если будешь в других городах снимать, то у тебя получатся только твои личные документальные съемки, а если здесь, то ты обязательно снимешь мировое кино…

В Древних Иудее и Риме кресты были деревянные, в наши времена их за милую душу из черных стальных труб сварганят, но вот мне приснился интересный крест, который был, наверное, в наполеонову эпоху: стоят гигантские каменные ворота и в них как-то впаян деревянный крест, причем я никак не мог понять, где именно. Он еле угадывался в них, был частью орнамента и, видимо,  частью походов…

Память обо мне – точкой в конце любого их предложения. Последней гласной буквой - и ее они тянут дольше, чем звучала фраза. Тут пришла одна и наивно сообщила, что я ей снился – на нее сурово посмотрели: всем  снился, но плохой тон такие вот разговорчики о снах…
(Но вот он объявился и все принялись его спасать…)

Подруга  - с которой я не ебусь – из турпоездки приехала. Конечно, испытывает подъем от массы впечатлений, но вот московский Церетели ей не понравился. Говорю: «наверное, тебе в уши надули; и ведь в смоге была вся Москва от горящих торфяников» – обиделась, полезла ругаться. Ладно, потом помирились, но на прощанье ехидно  ей говорю: «спокойной ночи, желаю, чтобы тебе огромный Церетели с мечом и в дыму не приснился»...

А ночью у меня опять были ноющие ноги и унывающая голова…

Снился громадный корпус без окон (с несколькими окошечками) и  ворота  с 5-тиэтажный дом. Сюда бы еще стражников в кафтанах…

Приснился тисненный, с серебристым рисунком полупрозрачный целлофан до потолка – что он делает в моем сне и не в ванной, а у моей кровати…

Приснился некий кроссворд и крик: «займи свободную клетку – у меня болят пятка и палец и если её не занять, то именно оттуда они начнут кричать»…

Приснился мясной магазин; вернее, мы зашли в него как в магазин, но там были огромные полупустые помещения, полусклад, причем самого мяса мы почти не видели, видели только красноватый налет, ощущали сырой, специфический запах. Зашел я туда, кажется, с девушками – и нас там стали убивать. Не иначе, как на мясо пускать! Полупустой магазин. Гонится человек пять в белых, с налетом халатах. Все твердые, как из мыла и трудно  сопротивляться. Вечная дилемма: подчиниться, отдать всё - но не своё мясо! – в надежде, что отпустят, или сопротивляться и злить их – и в силах своих сомневаться…

Воду пить перед пожаром… Опять приснилась коровья голова – на этот раз в маленькой кастрюльке. Из такой бы ей воду пить, но она уже и отрублена и даже сварена – немного раньше, в большом баке… (Пьеса: выводят корову на сцену, режут, разделывают – и пусть мне скажут, что это не реализм. Или что это не сценично… Или: режут корову, а вокруг 20 человек в маленьких кастрюльках варят манную кашу. Правда, всего лишь на завтрак и Бог его знает, что они будут есть на обед… Из оставшейся манной каши производятся обои на стенах. Набрасываются также лапша и макароны – узоры на обоях – и вареньице – цветовая гамма…)

Снился какой-то сюжет, связанный с ангелами и падшими ангелами, но, кажется, в нем было что-то спортивное – две команды? – поэтому я не смог пересилить себя и для осмысленья проснуться…

Приснился сарай, в который складируется вся старая радиоаппаратура. Причем сначала выкидывались громоздкие аппараты, а теперь маленькие штучки, так что никак не наполнится этот ветхий деревянный сарай…

Складируются и бумаги мои  - в чемоданы. И тряпки – в мешки. Складируется и мебель, и машины. Но они сначала перемещаются из дома в дом – из более богатого в менее, в более похожий на сарай – но в сами сараи их почти не ставят, вывозят в пустыни…

Примитивные мухи летают как птицам и не снилось, муравьи таскают груз, который, в пересчете на единицу веса, и слонам не снился... – зловещий микромир  устроен на порядок эффективнее? И только проклятье малых размеров...

Мне снился свет в дверных щелях, похожий на таинственные звезды. Что там? Ничего не видно и не слышно, только искры света, только звезды…

Еще снилась слишком большая, в складках простыня экрана – на вырост? Существовал когда-то легендарный фильм, когда надо было прогнать большое стадо слонов прямиком на зрителей, а так в кино пробавляются  тем, что раздувают обычных людишек в циклопов…

Не помню, как жил, что делал раньше – слишком далеко ушел с тех мест и с того времени. Что не видно, то забыл, что неактуально, то не снится…

Формальное знакомство с тремя полузагубленными, полунераскрывшимися девушками. Ничего, я счастлив, мне снится три цветка прекрасных и простых...

...Христианство – религия нежных людей, тех, у кого скорлупа тонка. А духовный человек снова тверд – как взрослая птица. И он может быть даже подобным смертоносному и неуязвимому ангелу, подобным Самсону, которому достаточно было ослиной челюсти, чтобы сокрушить тысячи. (Выходит, фильмы про киборгов и прочих героев тысячами  не случайно снимают – это нам требуется, это нам снится?!))

А. снится ночью, А. грезится утром, надежда опять горит сильно и ровно, как в хорошей печке и словно бы  и не было никаких катастроф. Это нормально, что она обо мне не думает и меня дичится – ведь она еще девочка, нет у нее за плечами десяти мужиков…

А2, конечно,  не идет из головы, но стали снится и крупные девушки в любовницах и женах – видимо, слишком горький у меня опыт с этой мелкотой: смотрят снизу недоверчиво, шмыгают где-то там, у ног, вечно убегают…

Мне так интересны сны, что я веду себя как загипнотизированный: лежу неподвижно, закрыв глаза, столько времени трачу. И, главное, всё равно после ничего не помню, так что приходится выдумывать всё! Стараюсь, конечно, чтобы было похоже, мне же не какая-нибудь слащавая пошлятина снится...

Из тех, кто нравится, люблю ту, которую чаще вижу (смотрением всё пока и ограничивается) - ведь кого видишь, тот снится, а кто снится, того любишь... Пусто без любви. Всех новеньких девушек осматриваю и даже к стервам примеряюсь! Что делать, милая, раз ты меня не любишь, и я тебя так редко вижу. Остается только голое знание того, что я тебя люблю, а так-то  подзабыл даже то, как ты выглядишь!»

Устал так, что даже лежать трудно и вдруг снится в этом полусне и псевдолежанье дождь среди кустов черной смородины,  дождь усталости от уже суточного собирания черной смородины...

Всё, что было, пока я не вел «дневник» - это немного возни с А3 и немного возни с А. Пара-тройка картинок продалось и столько же по Салонам висит, непродажностью нервирует. С Б. переписывался - без толку. А у Вовки с О1 муровый роман, секс ему теперь снится, спит не с пиписькой, а с ***м...

«Я из тюремной камеры сбегу в тюремный коридор и открою двери в ваших камерах, и у нас будет братское общение, и в стене тюремной появится пролом» - «Загвоздка в том, что у них рукоделья и каждая камера уже обставлена как комната, и многих администрация устроила на хорошо оплачиваемые работы - всем этим они очень дорожат...» (Иногда мне и большее снится - что нет стен, есть только хоровод из довольно приятных людей, что стеной без дверей вокруг меня кружит»)

Уже и днем и ночью снится, что любовь заливается водой из ведра... - днем заливается, а ночью горит, но совершенно нечисто и грязно…

- «Видишь, как снова горит!» - сказала она не столько радостно, сколько привычно, но скоро надрываться стал огонек, он целым час надрывался, дымил, а я всё сидел неподвижно, не помогая ни ей, ни ему. Вы спите, а я ложиться с вами не буду, я завтра на рассвете уйду. Пусть тебе приснится когда-нибудь, милая, человек, огромную охапку положивший в костер - будь в том сне огоньком и попытайся пробраться к нему. Я только сижу, если и так происходит достаточно много...

Ветер поднимал его волосы, он отвернулся и пошел было по дороге, впереди простирались рай и его величество Третье Тысячелетие..., но потом он, конечно, дрогнул и задумался немного: «надо же посидеть на дорожку - впереди слишком лучезарные перспективы и не хочется подпортить их неосторожным шагом, в условиях, когда мне еще и порнушка снится по ночам…

  Вот  я в неудержимой радости глупо трачу свой успех, но я ж летаю, а не читаю технические книги, которые людей зарывают в землю вместо вырытых полезных ископаемых, причем долгое время им там ничего не бывает, как будто трактор закопан, да и снится как взлетает из предыдущего текста самолет...

Я буду во всем гладиатор с мечтами. Сил, правда, нет, чтобы так напрягаться. Стоит отпустить вожжи и спишь, перегретый, аж до двенадцати. И снится всё то, что ты упустил, в чем не участвуешь, фатально на себе средоточенный. В первой половине дня была полоса большой слабости – переутомлен и не выспался – и все  карты неудачно ложились, все расклады заканчивались моим поражением. Чувствовал, что буду беспомощен против обманов и всей остальной нелюбви. Знал, что не способен быть барменом или в ночном клубе работать, или ночами подвозить людей на авто. Бар, кстати, был не раскручен, в ночном клубе одно воровство, которое при случае спишут на новенького, а в авто ночью геев  полно – так приятель сказал – но все же на старенький «Мерседес» он себе заработал, зная, где и как покупать, а я в лесу как гладиатор ягодки собираю – а то вообще без копейки…

Всё, хочу греться, а не ругаться. Наработался, наругался, теперь  размечтаться хочу. Тело благоухает, кровь летит, и ты мечтательно даже все случившиеся  драки вспоминаешь. Тело ноет и благоухает, с девушкой в обнимку пребывает, потом руку для удара по кому-то поднимает и тут же засыпает, но снится мне кошмар, а ведь уверен был, что чист как стеклышко…

В темноте мои ноги под одеялом казались не ногами, а дохлыми гидрами. Возможно, и выше не лучше, но себя же не видишь. Голову мою утянут в морскую бездну и хотя она там долго будет светить как батискаф, но, в конце концов, станет такой гнилой капустой, что мне даже ничего не приснится…

Снится незаконченная стройка. Причем, дом стоит уже и специально они ее не закончили, например, обложили крыльцо цементом и снова частично сняли часть окон. И  в  лужу специально насыпан белый щебень. Или завершать стройку  взялась самая горемычная бригада на свете. Можно считать, что они пока изучают материалы и в этом есть новая совершенно безрадостная музыка…

В моей голове скорей зима, чем лето, раз только с выходом наружу я вспоминаю про тепло. Целительные выходы! – но кончатся они чрез 20 дней и, если я продолжу замечать погоду, то замерзну или стану льдом, чтобы отдавать мороз другим – предполагая, что им-то снится незаслуженное лето…

И таинственна – на такой глубине – и важна – среди стольких предметов – дырка в штанах, и хотя руки до нее не доходят, она тебе почти что и снится. Но вот выдался день деловых настроений и, соответственно, не только уборок, но и починок, и стирок, и вижу я изнутри, как несложно устройство кармана… - или вот, соседних квартир, всего нашего дома, кроме нас уже всеми покинутого…

Когда спится, тогда и члену стоится, потому как и то, и другое связано с тем, что чувствуешь себя хорошо. Если член не стоит, ты либо не спишь, либо тебе кошмар снится… Иной раз не только заснуть, но и член поднять не можешь – спит, зараза!

Кто-то выдумывает трамвай, кто-то водит его, кто-то ездит на нем, а кто-то после лезет в самое нутро… и вот ему-то снятся фантастические  изобретательские сны. А водителю снится политика. А пассажиры строят планы – а на самом деле мечтают, просто их мечты железные с одной стороны…

Что еще? Жених с невестой отыскивали призовые кольца в куче навоза на время… Микрокнига… Этот мастер, блоху подковывающий, не снится ли себе в качестве жука…

В тяжелую ночь почти ничего не снится – ну, максимум, обломки вертолета. «Я не летал, меня перебрасывало, ломая крылья, лопасти. Ударившись, пытался уползти, но меня опять перебрасывало». И с чего вдруг такая неприятная ночь. «Непогоды ничего не предвещало». Ошибка вещунов, гадателей и предсказателей снов…

Был обычный, потом пошел в рост, но погодите хвалить - это он большой, а я поменьше, он просто вытащил, научил, спонсировал меня... - но, конечно, мне обидно, снится, что хватаю кого-то за грудки могучею рукою и в этот момент в профиль выгляжу как гунн, что больше всех - и его, и меня...

Билан  работает как нью-эйджевый проповедник, открыто зомбирует, «заводит» толпу своим экстатическим поведением, восклицаниями типа «всё у вас будет хорошо». Аллилуйя… Как  у Киркорова, голоса нет, есть ум и характер (ум, но не кругозор, артисты – ужасные эгоцентрики…) Парень с кривыми ногами и в кедах надевает «графские» шарф и шляпу и ему снится, что его жизнь сплошное кино, категории… - а голос себе уже сорвал, придурок…

«Он силен, но он спит в берлоге, как медведь и идет туда, куда поведут, как лошадь – хотя иногда и свирепствует, как лев – а я от своей слабости постоянно сильно обливаюсь кровавым потом и иду на разрыв, на переворот, на смерть и воскресение». 

Рокеры сильны, но я неженка, не из тех, кто спит в кожаной куртке и поэтому периодически склонен обвинять их в том, что они почти равнодушны к теме добра… (моя собственная кожа на два порядка тоньше той, что у куртки – вот и антагонизм)

Я человек не очень активный, напористый и упористый: город мертво спит - куда же мчаться? Попробую тихонько поехать на велосипеде по печальным улицам, иногда легонько   позванивая...

Вот сейчас кто-то в больнице, кто-то в шахте, кто-то на даче (да-да, зимой)…; кто-то любит, кто-то ненавидит, кто-то спит… - и как написать универсальный текст, понятный и интересный им всем, который бы не был общим местом?!» (Пиши как писал, а читателям посоветуй пользоваться  функцией «Найти» в текстовых программах – пусть вводят в поисковое окошко свои любимые на данный момент слова. Например, вводишь «утешение»  - и находишь утешение…)

Увальня-лирика сдвигает с места лишь вопиющее нарушение справедливости, а такой идеалист вопиет и при малейшем сдвиге ее с места-идеала. Лирик спит, и пробуждается, если только его пинают, а наш звонарь без конца срывает себе голос и засыпает в недоумении по поводу устройства жизни. И он становится слаб и испуган - и при вопиющих нарушениях справедливости ведет себя хуже лирика, уже потеряв веру в возможность борьбы. А лирик тут еще наивен и иногда удача ему, дурачку улыбается и он выходит героем. Впрочем, он всегда глядит героем - такие сны ему снятся…

 Вспомнил день, погребенный четырьмя тысячами других дней, вспомнил то, равнозначное чему было в каждом из них - странно вспоминать нечто минимальное: «Было ли?» - «Было - и тысячи раз» - «В тысячной толпе каждый спит» - «Спит и вспоминает...»

Лодка в тени - чтобы не заметили, а если заметят, чтобы было легче уйти.
В лодке тень водой разлилась и в нее запрыгнула жаба.
Не справились мы, тень оказалась слишком сильна для нас самих, а ждать рассвета там же, где жаба, мы не смогли.
Качается лодка, жаба спит, тихо звучит колыбельная песня…               
Луна бодрствует ночью, а солнце видит сны про далекие страны. Холодная луна зимой спокойно голышом разгуливает, а жаркое солнце зябнет очень - наденет и тулуп, и шапку...  «Серебро» думает, что оно еще «золото» и, плюс к тому, уже и отдыхает, наслаждается жизнью, в раю находится,  не на работе - а оно просто спит, умножено на ноль, цифру, имеющую форму, но не имеющую содержания. «Серебро» - это «золото», засиженное демонами, как дерьмо мухами, это солнце в грязи и «свет, который в вас - тьма», это обложенность «комплексами»,  миражными страхами... «Я - мрачный день, потому что вокруг слишком много тех, кто находит ночь красивой»…
А бездари –  медь, а не золото и бронза вместо серебра!

Гордость, ведь ты и есть я, поэтому  тебя не вижу, как не вижу себя и, видимо, ты опять во мне, раз  хочется говорить «я». «Я» всегда мышкой проскользнет - и откроет дверь коту. А кот льву. А лев слону - хоть лев и царь зверей, но все же против лома нет приема и у царей. Домом и слоном во мне ужасная гордость моя, терзая и топча всех, она терзает и топчет меня - того во мне, кто неназванным спит, «безымянным», кто уже сейчас живет в ином измерении, присущем «загробному» миру...

Что-то потеряно, снова не могу двух слов связать оригинально. Мой флаг в подвал спустился и спит теперь грязной простыней на кровати с железной сеткой - сквозь каждую дырочку виден пыльный мрак. «Неужели это я в последний праздник трепетал на ветру? А этот пыльный мрак по улицам ходил, и я ему всё равно был не нужен...

Она жила ночью, потому что на ее челе горела родовая метка - луна... Ночью вера живет без дел. Ночью хорошо словесно мечтать о любви. Ночью дома сидеть хорошо. Ночью ты главнее всех, кто спит, устав после тяжелого, активного, трудового дня...

Человек - это точка, способная вместить в себя весь мир (и потому пренебречь соседями!) Мир - это экспозиция того, что заключено в нас. Мы не можем рассказать о себе, не рассказав о мире, а мир огромен и нам трудно, мир дрожит перед нашими глазами, разворачиваясь на все четыре стороны, влетая в небо и просачиваясь в землю. Мир спит, когда мы спим и бодрствует только вместе с нами. Он очень боится, что мы засунем его в спичечный коробок. Он очень послушен, если ты вмещаешь его целиком, но не в силах помочь тебе самостоятельно...

Эстетическое искусство и тому подобные  «достижения» цивилизации - это саркофаг, в котором люди так называемой «нашей эры» так сказать «жили». Красавица всё еще спит, а силач не может отличить человека от дерева...

«Небо - это море-океан, что спит пока, не познавши суши... Чтобы жить на острове в небесном океане, пора по небу плавать крупным кораблям - для сна стирая все границы на земле...» - снова панегирик дирижаблям…

  Опять выныриваем: он уже под грибом, а я под земляничным кустом. Потом я: с «русскими» (это те, кто грязные в поле); среди игрушек-авторитетов; в сенях между светом и электричеством; а он: сначала прочитывает штабель книг - сверху раскрытая - под настольным грибом - а потом спит, отвернувшись к ножке грибной, поверх одеяла только та рука, которой всегда обнимает себя... В общем, ирония у меня под руками во взгляде. Я отвернулся и теперь хорошо смотрюсь, потому что сзади хлебная плоскость, ржаная, но во взгляде так разгорелась ирония, что, наверно, дойдет уже и до смешков неприличных...
   (…Ты тоже под одеялом - натянуто до подбородка, как саван, как белая, но теплая пустыня. Потом отдаляешься путем отпочкования всё новых комнат в промежутке и, наконец, оказываешься лицом, лежащим на земле и скрывающимся в радостной, красочной траве... Но ты не бойся, я навсегда запомнил, как ты в трех лицах  - с неподвижным, искаженным и мимическим - двигался по направлению ко мне...)

   Вечером перевозбудился и ночью обошел все магазины мысленно. Они сверкали, возбуждали, хотя предметы в них были  бесполезны, очень дороги, частично даже непонятны... Потом днем  посреди всего мелькнул в видении домик на живописнейшей скале, но сейчас, нынешней ночью еще и кашель приключился у кого-то... - если у него, так комната, где спит, вроде бы в другом направлении находится. Темно, ничего не поймешь, но все же, скорее, это на улице,  под окном у кого-то приключился ужасно живописный кашель, всего в метре - улица  - а на улице - чужие магазины...

Роюсь, роюсь в воспоминаниях -  тяжелый труд, после дня воспоминаний, например, почему-то еле доползаешь до постели. Но спится плохо, потому что жизнь плохая, и лучше уж не жить, хотя  тогда придется вспоминать…

   Истина находится внутри каждого противоречия и по соседству с любым из утверждений - не исключая и фашистских, например. Выдавая видимость за реальность, мы спим, но всё время по соседству...
 (И Билл Гейтс спит - вчера читал статью о нем)

   Декабрьское солнце заступило  на вахту - судя по траектории, друг того, что было в ноябре, но у ноябрьского в этом году случилась большая любовь, добрую половину времени безумно сверкало, и на этом фоне приятель его, конечно, не смотрится, с трудом и ненадолго поднимает он грустно-отрешенную голову свою над крышами домов, в которых спит и занимается электричеством всё остальное время, даже в те дни, когда не задернута земля и на ней, в принципе, можно попытаться что-то отыскать, пока долгая и суровая зима каждому не отгрузила по сугробу в душу…

   Но рядом Вовка спит, а после рассказывает, что плакал от обиды в том сне, но однажды все же рубился так, что разлетались  мертвецов доисторические стены. Что ж, брат, на земле есть места, в которых мертвецы хватают всех за ноги, и есть времена, в которые они же вооружены чем попало, но история - это опыт, позволяющий пройти по острию для мертвецов слишком высокой бритвы, уклоняясь от ножей, которыми они, неловкие, вооружились...

   При всех начальству сказал: «сны у тебя ничего, есть что-то в них интересное, но вот как говорить начинаешь: сплошным потоком - банальности!» - так опешил, что, боюсь, ему не одну неделю придется говорить себе «не спится»! А я как раз лишь изредка призрачное заведение его навещаю!

    Милый человек сидит и ждет, что с ним само собой  произойдет  такое, что его выдвинут. И его, конечно, выдвинут – хотя бы потому, что он действительно милый человек, либерал и  в знаменитом стихе своем превознес овал перед остроконечными  фигурами, т.е. мягкость перед прямотой, что, правда, напомнило мне небезызвестный спор остроконечников с тупоконечниками,  то бишь квадратных и заостренных консерваторов с либералами,  у которых мед на устах, но вот от голода и жесткости не спится…

   В старой системе «спит» немало очень гармоничных людей - я до сих пор уступаю им в гармонии! Они, будучи счастливыми исключениями, детьми благоприятных обстоятельств, обладателями выигрышных билетов, рисуют, например, такие - пусть и традиционные - картины, что мне, например, замечталось сегодня о своей галерее,  потому как очень мало их ценят...

«Неужели ты веришь, что я уже верю тебе?!» Многословное неверие. Спите, люди, постелив матрасики и простынку, а мы с ней, задыхаясь от ярости и наслаждения, на диванчике всю ночь разбираться будем, чтобы решить любить ли нам друг друга или же только ****ь и наебывать…

Люди друг на друга так же похожи, как похожи окна дома большого: немного различен фасон занавесок, немного различны горшочки с цветами, кто-то бодрствует, кто-то дремлет, кто-то спит, но в главном все они одинаковы, живя в пустыне, да еще вертикальной – и не пора ли спуститься на землю…

Надо же: теперь даже дома не спится. Последнее дело. Нет, так было дело: не спалось и с возмущением сказал себе «но это же последнее дело?!» и воскликнул: «а моя жизнь все-таки не последнее дело!» и заснул, вдруг успокоенный и удовлетворенный. Моя жизнь все-таки не последнее дело…

В каждом человеке спит огромный зверь.
Добей его, суку, добей!
В каждом человеке спит огромный зверь.
Пойдем, выйдем за дверь!
В каждом человеке спит огромный зверь.
Он увлекся буддизмом и с виду приветлив со мной, но:
В каждом человеке спит огромный зверь…

Как и я, француз сегодня, возможно, тоже проснулся в полтретьего утра и в животе у него не менее мутит. Однако, француз минералочки попил, с удовлетворением отметив доступность неподдельной минералки в развитой стране, а мне пришлось немного попИсать–пописАть и у меня уже вроде тоже не мутит. Причем, французику по-прежнему не спится – возможно, ему бабы не хватает, но всюду мало баб, от которых после в животе не замутит…

Еврей на самом деле не спит, не ест и баб не любит,  не верьте даже, что он говорит – всё это видимость, подделка. Зачем живет еврей, чего же хочет и где он дома, возможно, знает только подковерное пространство…

Витрины огромны как пирамида Хеопса. Внутри витрин спит фараон…
(«Мы можем позволить себе стеклянные пирамиды, потому что у нас  мощная полиция и народная любовь к стеклу»…)

Гнию, из рук пера не выпуская. Эти шевеления с земли последними исчезнут. Кровью буду писать, если для чернил заржавеет перо. Пересохло, как в горле, перо…. Гниют лишь иллюзии! Только святые гниют! Хотя я надеюсь, что жить остается не одно лишь дерьмо…. Докажи, что кругом сплошное дерьмо и тобой первым жопу вытрут. Уже жопа не сплошное дерьмо. Мне срать не хочется только тогда, когда я пишу про дерьмо. Тогда мне даже спится уютно и, не засран, белеет парус моей одинокой постели…

Там вповалку спит бригада бойцов. Они работали в ночь и я их не буду будить даже по важному вроде вопросу…

Сидел с открытыми глазами, но дышал так глубоко, как будто спал. Даже немного храпел…

Мало позвонить – ты еще постучи в то, третье окошко и обойди дом и покричи со двора: если никто не откликнется, тогда да, никого дома нет – да и то, может, кто-то просто спит или слушает музыку в дальней комнате или в ней же с девушкой сидит…

Передняя моя часть настолько бодрствует, а задняя  настолько спит, что в такой момент меня можно разделить ножом. Верхняя моя половина говорит о Боге, нижняя думает о женщине и не упустите шанс, сейчас меня можно  и нужно перепилить пилой – только пилите меня своей внутренней и верхней стороной…

Впрочем, слаб и только в озверении работаю. В случае потери даже 10 рублей это оборачивается таким гневом, что готов разгромить 10.000, т.е. компьютер. Срабатывает десятирублевый детонатор и происходит взрыв, если не  материальный, то хотя бы звуковой. И после ночь неважно спит семейство…

Эшелон, но вместо вагонов железные койки катят по рельсам, в каждой спит по солдатику. Правда, последней прицеплена пушка, она тыл прикрывает и рядом с ней солдатик дежурит, не спит…

Четыре подушки, но под головой всё равно кулачок. Подушки безмозглы как женщины… Еще не думается, но уже не спится – эх, был бы побольше мой кулачок…

Почему спортсмены гораздо лучше выступают на своей площадке, при всем желании - исходя из турнирного расклада и просто потому, что надоело за проигрышами ездить – так же сыграть и на чужом? Это как со сном – не спится на чужом. В каких-то мелочах, которые невозможно контролировать, что-то не работает…

 Слишком низко лежишь – не можешь и мыслью подняться; слишком высоко - голове трудно, клонит ее  собственная физическая тяжесть. Искать середину? – ну вот еще занятие…

Не спится под утро и, сквозь дрему глядя на свои штаны на стуле, пытаюсь представить, что это не одни штаны, а штаны и шорты – получается… Впрочем, уже холодновато для шорт… Тогда двое штанов представляются – её и мои… (с безобидного начав, незаметно  раскатал губенки…)

Вечером перед сном в ванной наткнулся на жука и, как истинный буддист, не стал его убивать и даже отшвырнул с дороги. При этом, правда, он перевернулся… Утром гляжу: недвижим лежит там, куда я его отшвырнул! Умер от истощения? Спит? …Неужели спит и оса, весь день жужжавшая. Жжужжавшая, жжужжжавшая… Обход этих маленьких недорогих покойников… А вот придавленная мной другая оса долго жужжала на полу, как на огромном летном поле и, кажется, смогла восстановить себя… Стал подметать жука и тут он, наконец, проснулся… Кстати, меня однажды укусила недобитая оса…

На заправленной кровати, как на голой равнине, не спится. Прохладные воздухи - чем бы укрыться, какой сорвать с равнины покров... Всё же тяжелеет голова, смыкаются глаза, тело поворачивается набок - щека с удовлетворением отмечает теплоту вдрызг смятой подушки. Единственный плюс забытья... (Потом уже лбом, а не щекой в то же теплое место уперся, мои морщины пересекли складки подушки...)

Рыцарь спит в своем железе, дождь стучит как по ведру...

Я не ворочаюсь, а клублюсь на постели, чтобы и мысли мои заклубились, чтобы и сны мои оживились, поплыли, снялись с мели...

Все пьяные, но кто-то спит, а кто-то бесится. Война и мир. Разделились на военных и мирных, овец и козлов...

Газ превращается в огонь, огонь в ток, ток в музыку и свет… Огонь похож на музыку, огонь всегда свет. Ток – какой-то свирепый, узко-канальный передатчик. Газ тоже свиреп… Но можно сказать, что и в нефти с газом  спит музыка – если вспомнить, что им предшествовали  деревья и прочая органика. А тем предшествовали земля и солнце. От света к свету – вот он путь…

Устал без людей, пошел к ним, но гостинец жалкий: какие-то шадривые, зеленые яблоки, к тому же весьма подозрительные на вкус. «Ешьте-ешьте, дети» – говорю, над костром торопливо грея озябшие костлявые руки. Нет, чтоб спросить, почему эти дети не спят в такой час, чем они тут заняты, сущие разбойники…

Любые два близлежащих пятна, две точки на покрывале или на ковре, что перпендикулярно покрывалу висит, на два глаза похожи - и много этих глаз смотрят, ничего не видя, но что-то выражая... - может, и наши глаза только нарисованы?! «Наденем маски, чтобы лиц понапрасну не тратить - пусть спят».

Вовка по всем данным должен был явиться из Отар, но не явился – ни после обеда, ни вечером. И объяснение-то простое: приболел малость. А днем ездил за деньгами… Беспокоиться я стал уже часа в четыре… Ужас накатывал совершенно ощутимо. И Женька, почуяв неладное (потом-то я благоразумно примолк, а сначала всё бормотал: «где же Вовка, бедняга, скотина?»), спал беспокойно: полдвенадцатого проорал что-то страшное, а полчетвертого уже был на ногах. Полдвенадцатого-то только, окончательно лишившись сна, мне и пришла в голову мысль не про больницу и сломанную ногу, а про самое банальное: мама или папа почувствовали себя плохо и попросили его с ними остаться. У банального – если оно возможно – всегда наибольшие вероятности быть. Ещё просто не случалось банальностей такого рода. …А. горела синим пламенем, но все же не вылетела из головы (типа: со слезами пригласил её на похороны!) …Приехал к ним поутру, а он и они ещё спят! Святая простота – впрочем, признались, что были у них опасения и «по бешеным звонкам уже обо всем догадались».  …Вошел, сел и разревелся. …Теперь жестокое похмелье, тяжко после такого стресса. …Есть одно утешение: раскопали один магазинчик, где по дешевке покупаем подержанные иностранные вещи, одежду и обувь – очень хороший выход из трудного, бедного положения. А вчера за Евангелие держался, в медлительного Достоевского глядел…

Культурные спят и сны свои называют высшей формой жизни, а религиозные функционируют как роботы и тоже считают, что достигли совершенства…

Они не виноваты, что таково их воспитание и что жизнь их благополучнее (без сумасшедших) не виноваты тоже. Всех спящих грех лишать благополучия, а роботы его просто заслужили.

В первый раз думаю такую простую мысль: «вот раннее утро сейчас и все спят… - миллион живых душ в легкой досягаемости  находится – и многие из них видят сны…. Общаться надо, общаться с этим миллионом».

Жизнь обычного семейного человека - это шкаф, стол и постель. За столом готовят и едят, в постели спят и развлекаются, в шкаф вещи собирают. Всё. Все окна огромного дома освещены, но ни за одним из них нет никаких загадок...

Напрасные надежды - не думай. И лучше вообще ничего не думай, потому что как только ты начинаешь думать, в тебе вновь начинают шевелиться надежды. Пусть спят. Не буди того в себе, который будит всех остальных. Пусть все спят. Пусть всё будет одинаково и безразлично. Всё живое равнозначно и нет ни лучшего, ни худшего в этом суетливейшем из миров...

Зачем  в двери оставил щелку в темноту -  хочу контролировать что-то? Не хочу замыкаться в однокомнатном раю? Там темнота, все спят и потому  там темнота и холод.  Все же, я не имею права закрыть эту дверь до конца, должно быть или светло и холодно от темноты или темно и тепло от внутреннего света...

И тяжесть казалась сном, и команда офицером... - но после снова высота его глядела лбом своим и пьяная мечта прижималась подругой преданной и верной...

Детский садик в каплях после дождя. Прохладно, сумеречно, тихо, чисто и пусто - наверное, спят детишки,  и на глазах с внутренней стороны лица жемчужные слезы у них после такого дождя...

Как хорошо, что я максималист и в снисходительности, а то просто ни с кем не смог бы общаться – «детский сад», «роботы». Всё во мне есть и я среди всего перемещаюсь: вот я требую, а вот прощаю – и всё это очень улыбисто и быстро… Культурные живы, но спят, а религия – это сплошная традиция и привычка, прогресс автомата…

Надоело жить днем  - за тридцать лет - переехал в ночь бесплатно. Надоела дневная Татария - переехал в ночной Татарстан  бесплатно. Населил его знакомыми людьми, что днем вымерли, а ночью спят, сделал всех хорошими - бесплатно...

  Все спят, в грязных листах - чья-то слава и ребятки выбрались на песчаный берег, серый в 4 утра - хохотать, анаши накуриться...

Назад шел поздно, осенью и электрический, влажный ветер гнал передо мной целые тучи маленьких мертвых солнц; завидев меня, над асфальтом всходили они ненадолго. Сейчас все так отдельно расходятся. Все отдельны, потому что спят и видят такие сны, от которых обрастаешь гробами...

Я похож на надувающего свежий воздух в большую комнату, но она пуста, потому что все спят в боковых помещениях. Я хочу разбудить всех свежим воздухом, но, может быть, лучше стучаться? А что скажу я им? - я не могу обещать безоблачной жизни, даже у индейцев, хулиганов и беспризорников прерий, бывают ситуации, от которых они просто в истерике. Они сами должны всё понять и проснуться...

 Было кисло и я в той же задумчивости топаю назад: собаки мои спят, нету и солнышка, только машины шумят, грустная проза и приходится разнообразно шагать, домой пробираясь, потому что под ногами много еще грязи и черного снега и не сделать уже иных наблюдений...

Их освети, эти фантомы и исчезнут они, только мерещится, что они существуют в ночи. Просто луна не справляется с освещением ночи, нужно солнце второе, причем почему-то рядом, в груди…

И вот в командировку направлено зеленое солнце второе, потом красное солнце второе и даже черное солнце второе. Луну отфутболили,  и теперь все с солнцами ходят в бывшей ночи, ходят и спят и про меня говорят, что только у меня оно золотое…

Вообще, я курочка и Золотые Яйца, а всякие там гости как петухи, что регулярно мнут меня. Да, гостят обычно болтуны, и я представил, на чем они обычно спят – на шелухе от семечек…

Птица явно собирается здесь ночевать. Время подходящее, позднее. Редко увидишь одинокую спящую птицу. Как моль, примостилась на дереве. Нет, она наблюдает и думает. Но уютно ли сидеть на этакой веточке? Прислонилась бы к стволу на развилке пониже. Нет, выше – обзор, там она выше нашего дома. Слегка забеспокоилась, но молчит абсолютно. Но вот вытягивает шею эта  молодая ворона и выглядит как куропатка…

То летали, летали, то спят, спят. Или просто глаз не поднимал? Задумчивость моя небесной темы теперь не касается…

Здесь все плохо спят ночью и плохо бодрствуют днем; можно сказать, шатаются денно и нощно. Кряхтя, идут в туалет или же пить чай, или же за лекарством, или же проверить, почему лает пес на цепи…

«С ним летели его ручные бабочки» – нет же, только псы у нас ручные, только дьяволы в друзьях. А овцы, они что, спят? Даже у рабов уже был Спартак, а вот у этих, кроме футбола с таким же названием, до сих пор ничего нет и не предвидится. Должно же что-то случиться, какие-то львы должны народиться, чтобы эта дрянь-ситуация  могла измениться…

Слепил снежок, но не во что его бросить, ей Богу; все предметы спят, укрытые одеялом из свежего снега – а сверху еще потолок из бесчисленных веточек. Походил по двору, как циркач, растерявший почти весь инвентарь…

Проверил половые органы: всё нормально, яйца вольготно разлеглись, а член набок свесился…

Грязноватая постель вступила в конфликт с вымытым телом – стала щипать своего старого приятеля. Так сказать «покаешься в храме, а потом тебя во дворе пацаны засмеют»…

Почему-то приснились какие-то огромные черные черепахи, ползущие ночью по дороге под проливным дождем… - прочитанные общественные журналы «Вокруг света» наложились на мой персональный мрак…

Как будто не под одеялом дышишь, а под скомканной бумагой, и она тихонько шепчет и скрипит… Каждому человечку по нескомканному участочку на этой скомканной бумаге. В принципе, на ней существует тысяча маленьких садиков, раев, белых катков и только надо быть очень маленьким, чтобы воспользоваться…

Ни о чем не мечтают ни слон, ни муравей… - но только потому, что в белой постельке не спят. Соорудить бы для всех по постельке и у слона за ухом чесать, муравья гладить по крутолобой головке… - и всё время поправлять одеяло…

Гиппо живут в воде, но плавать не умеют, даже не держатся на воде – ходят по дну «поступью лунатиков». Даже спят под водой, автоматически всплывая за воздухом: баклашка поднимается и опускается…

На Доме-2 многие лишнего спят – от жизни такой есть перегрузки. И у Мая, похоже, всё время давление… Где-то после 12-ти их уже не снимают и они сидят до 4-х… - входят в тень, где их не видит «космический зонд»… - где они, быть может, видят его, т.е. смотрят телевизор…

Использованные люди, вытоптанные страны. Замучены даже трактора. Спят возле своих земляных отвалов ночью – по всем вытоптанным странам сотнями эти странные картины, экспозиции жуткого ада, наш рай предваряющего. Рабочие пьют, их не радует, что они таким образом строят новые дома. Дома – новые леса. Дичаешь в подъездах, а в комнатах, как  берлогах, сходишь с ума…

Заснул прямо в кресле – такого еще не бывало. Со странными ощущениями спал и выводом: «значит, я еще буду меняться»…

Проснулся среди ночи. Делать нечего – встал. Глянул в зеркальце: «Совсем не я! Другой  кто-то...» Но делать нечего - лег. Заснул как миленький - и утром проснулся обычным, каким надо. «Никому не надо»…

Только лег, как взвизгнули тормоза, а также  мальчик,  заорав на чью-то  чертову машину. Тут же чайник завизжал,  мол, ты почему за собой не смыл? Все же заснул, но сразу стал стрелять ядрами в кого-то, еще неизвестно в кого, во врага, предположительно в того-то, причем всю дорогу летал за ядрами, держа их в полете руками…

 «В свете 5-ой догмы 8-ой лозунг 171-го товарища 88-ой партии кажется несколько сомнительным - прошу товарища Четвертого  задействовать Двенадцатый отряд для проверки его у Третьего и  Сорок Четвертого экспертов в Первом отделе» - я со своими лозунгами тоже в очереди на проверку стою; сначала ощущал себя великим проповедником, спасающим человечество, а теперь - букашкой, жаждущей спасительных благ. «Нет,  надо было мне сказки сочинять. Тогда бы они расслабились, заснули и, наконец, потеряли бдительность. Нельзя сразу говорить, что я всех вас жалею, но в  высшем смысле  вы  мною убиты, и ничья голова не уцелела...»
(«И почему только с голоду не дохнет этот стеснительный слабак. И почему так пусто в голове - где там эта тараторкина музыка...»)

Если бы я повернулся на левый бок, то заснул бы, повернув потом на правый. А так не знаю... Хотя: все неправильности смешаются в темноте и не смогут сопротивляться, раз я так хочу вытащить нужный номер...

   Внушить себе ощущение довольства мне так же легко, как выпить стакан апельсинового сока. Кругом летают стаканы с гадостью и с соком, темно, я выпил наугад из парочки стаканов, заснул и сморщился, потому что увидел кучу,  натуральный террикон, но под названием «любовь» и, значит, мне  в ней придется палкой ковыряться...

   Брат заснул, а мы еще телик смотрим. Внезапно проснувшись, брат говорит, со сна ничего не соображая: «чего ходите?», а я в это же самое время, тоже ничего не соображая, программу передач читаю: ««Семейный заговор»...» - «Чего ходите?» - «Семейный заговор!», «Чего ходите?» - «Брюнетка за 30 копеек!» «Чего ходите?» - «Взрослая жизнь!» «Чего ходите?» -  «Торговец смертью! Китайский городовой! Африканец!» - хохот и временная потеря ничего не соображения...

Легендарная НХЛ при телевизионном рассмотрении оказалась банальной мясорубкой». – «Не мясорубка, а война. Игра в войну, война с игрой, как бутерброд с икрой. Они солдаты хоккейной игры и выходят на бой». – «Будь площадки побольше, можно было подумать успеть, сотворить интересное» – «Они бы заснули скорее! А под прессингом хотя бы шустрят и иногда из кучи выскочит кто-то…»

Тянет на спокойствие. Пострелял врагов и снова тянет на спокойствие. Поволновался и снова полностью спокоен. Рисую, а сам спокоен. Общаюсь с девушками, однако  сам спокоен. Не решил ещё вопрос, но уже спокоен. Сел и сразу от спокойствия заснул с открытым ртом. Буду жить ещё сто лет, и в нашей местности за это время не случится ни одной войны из тех, где мирных жителей как врагов желают убивать, потому что я буду полностью спокоен…

Он пальцами так шевелил, как шевелятся подвешенные трубочки и делал это для того, чтобы я, наконец, перестал концентрироваться на своих проблемах, расслабился и заснул…

Без десяти шесть я правильно крикнул в их темноту – он там действительно заснул на посту. С благодарностью  мельком взглянув на меня, он теперь вовремя выдаст команду…

Опоздал, вовремя не лег и - уже шлагбаум, не пускают, пришлось на лавочке ночевать из-за того, что телевизор в магазине посмотрел...

Уже лежа представлялось, что сижу и слушаю что-то. Так  и заснул, но вдруг  спохватился, что всё еще сижу и слушаю – окончательно свернул бесплатную лекцию, повернувшись на бок...

А заснул от чего? Дружбу с подушкой завел, уже не затылком общался с этим лучшим материальным предметом, а к нему повернулся щекой…

Когда я заснул на кровати, я вплыл к ним, ждущим почему-то дивана. А может, я уже на диване к ним вплыл, и на предмет покупки они оценивали не меня, а диван, но – как причину моего, всем уже известного, необычайного сна…

В складках одеяла, как в горах, на этот раз прятались три лейтенанта. Видимо, я мог рассчитывать на их помощь, но таковая, скорее всего, оказалась бы вредной,  или к ней обратиться я бы всё равно не решился, и поэтому я от них отвернулся, снежной лавиной обрушив в той местности своё одеяло…

У охламонов-родителей  нет ночного горшка и посреди ночи мне пришлось в одних подштанниках простоять на морозе 2 ужасных минуты, пока из члена, хоть убей, неспешно стекала моча… Горло могло заболеть, грипп мог вернуться, надолго мог лишиться сна. Но всё суета, одна суета – и я снова заснул…

Заснул на солнышке, но, правда, в неудобной позе – «солнце требует жертв» - а когда проснулся, почувствовал, что у меня нет ноги. «Это ветер» - подумал я тревожно, «он отнял у меня ногу, причем мог отнять и две ноги, а также руки… Этот  ветер многие народы опрокинул или хотя бы поставил на колени на своем пути, поэтому не удивительно, что даже меня он смог лишить ноги…» (Приснилось мне тревожно. На солнце, кстати, у меня отрастало сразу три ноги,  и еще много всякого, правда, всё больше сорняки…)

Приснились дома насквозь открывающиеся, сплошь состоящие из створок - хватает с нас и облаков, самим-то уж не стоит закрываться…

Приснилось, будто магазины и вещевые рынки – это университеты, где всё есть и нечему учиться, надо только научиться пользоваться…

Приснилось, будто ко мне, на боку спящему, приставили фанеру по ходу строительных дел…

Потом приснилось, что я варю говно…

Приснилось, что маленькие лошадки разбрелись – кто под стул, кто еще куда-то.  Как живые игрушки…

Потом приснилось, что стали падать ажурные снежинки, и это было как приказ: всё теперь должно быть ажурное – не только одежды, даже стулья, дома и машины. Причем, я-то сразу стал опасаться, что все они окажутся просто дырявыми…

Приснились дети за оконным стеклом. И это был дурдом. Я был с кем-то, кажется, с матерью. И мы заинтересовались, как они там. Стали смотреть через стекло. Оно было с таким благородно болотным оттенком, под старину, под Голландию… Так вот, там неожиданно близко за столом сидели дети. Похоже, это была столовая, и они ждали еду. Дети все разные, но совсем здоровые. Они смотрели на нас. Не игрались. Очень смирно сидели. И я сначала обрадовался этому здоровью, а уже потом расстроился тому, что опять здоровых поместили в сумасшедший дом, где их в любом случае не ждет ничего хорошего…

Приснилось, что нитка пролетела – чего-то  летящего  не оборванный конец…

Приснилась Голландия в виде руля – и этот руль начищали до блеска, как будто был он из меди, и это оказался блеск всех ее знаменитостей – тех же «малых голландцев», футболистов… (Последние, по-моему, пролезли под шумок и целой толпой, т.е. отнюдь не только знаменитости, но стадион орал и мы уж не стали их прилюдно останавливать…)

Приснилось будущее: всё залито какой-то зеленой жидкостью, и это даже не болото… И легкую передышку делает насмерть ожесточенный и омраченный человек, сделавший всё это.  Взобравшись на какой-то случайный пригорок, где тоже всё зеленое,  он природу понял, наконец,  по-настоящему…

Как символ приснилась купюра, чертой пополам разделенная. Вроде бы я этим с кем-то обязан делиться, просто отложен платеж…

И еще приснилась купюра с каким-то масонским гербом. Причем, в проекте всё должно быть с гербом – и пуговицы, и ложки, и книжки – хватит пустых, бесполезных узоров. Кончилось твоё, легкомыслие, время…

«Приснилось, что ты меня используешь. И рыбу мою не ешь, и курицу, и свинину, только устрицу иногда пробуешь» - ладно, словами тут не оправдаться и я  укрылся рыбным брюшком, как одеялом рядом с ней…

Вдруг приснилось, что такие, как К. способны кончить жизнь самоубийством.

В конце этого утомительного, одновременно нужного и бесполезного дня, мне приснилось два сна: в первом на одном искусственно загорелом мужике  были псевдомеховое кепи и химически яркая пуховая куртка – как будто он швейцарец - а во втором его же переодеть не удалось - пришлось втаскивать до бесчувствия пьяное тело в какие-то беспредельно грязные и темные сени...

Приснилось, что та, которую раньше столь долго не мог разлюбить, на самом деле жабой являлась. Что ей просто лестно было, что считаюливы, что спим друг с другом и умеренно ругаемся днем, и она даже отсасывает у меня по праздникам. В данный момент, правда, занимается не этим - проходит мимо меня к гостям из туалета через всю анфиладу наших комнат  и на ходу слегка разглаживает юбку…

Приснилось, что я пошел прогуляться в Европе, сходить, быть может, в кино и увидел, что тут всюду картинка, чистота и порядок, но вот в нишах у их частных домов творилось непонятное что-то. Сначала я, правда, был слишком рассеян, а потом слишком растерян, но одного «хозяина», с позволенья сказать, помню весьма хорошо, ведь имея завидные формы, тот изображал опрокинувшегося на спину коня Буцефала и дрыгал ногами…

Приснилось, что она медсестрой работает в морге. Устойчиво вспоминалось, что это приснилось. Гуляет с собачкой, но – от рождения в черном, т.е. одежда уже как кожа у негра…

В холодном погребе просидеть трое суток, потом ночью осторожно вылезти, перебраться через высокий забор и пойти по длинной дороге  в город, будучи одетым слишком легко… - ну почему мне и сейчас, в мирной налаженной жизни, снится такое?

Антироссийский памятник лежит под корягой простуженный, злой. Омут в столице Эстонии. И ведь податься ему некуда - американский суд вдруг разрешил местному парализованному инвалиду стрелять из дробовика. Ой, перестали совсем уважать нашу нечистую силу, живым мертвецам снится типичный футбольный репортаж, в  то время как из-за перевода часов ежегодно умирает 70 тысяч россиян, а  во Вьетнаме после химической атаки до сих пор рождаются мутанты...

7 лет работать за жену – это что, нормой тогда было?
И какой агроном объяснит, в чем суть махинаций с  пестрым скотом при помощи палочек?
Прилеплялись к родне в лице некоего Лавана (Левона?!) непомерно, пока тот не стал злоупотреблять и чуть в душу не плюнул. Хорошо еще тоже некоего «Бога» боялся. Многим «Бог» снится  или же видится. И как может быть иначе, когда человек смертен и слаб, много меньше всех деревьев и многих животных…

Штаны, сброшенные на пол, немного сходны с маленькой собачкой – не стал поднимать, поверил, утешился, заснул – и ни одного сна потом, конечно, не вспомнил…


Подставил комару левую щеку, чтобы хлопнуть по нему правой рукой – правой тяжелой рукой, левую нежную щеку…
А потом все-таки засунул голову в песок, лишь бы не слышать жужжанья…
И благополучно заснул – много ли выпил комар?


ДРЕМА

Я мыл полы весь день - после работы  вымылся, выжался, вытерся насухо... - и теперь я вот эта половая тряпка. ...Это я засох; пересохло все, да еще и, конечно, с буграми, узлами; а тут порвано - был конфликт; а как по центру изношено, заметили? Мне теперь надо боком, надо ухитряться жить краями. Слушаешь разговорчивого собеседника, выражаешь заинтересованность, а сам незаметно край подставляешь. И льет его речь, как дождь ночной, стучит по жестяной трубе... Но как все же трудно жить с выжженным центром! Как трудно вставать утром! Расставляешь ноги пошире... Все делаешь осторожно и коряво, как несмазанная черепаха... Иногда махнешь рукой на все свои владения, притулишься где-нибудь в уголочке, бросив все остальные свои углы - ведь у меня и есть одни углы. ...Пытаешься задремать, расслабиться, но эти черные углы смотрят на тебя, пугают, дышат холодом... Иногда соберешься с духом и направишься туда, перебирая полуватными ногами и бодрясь деревянными руками - и, тем более, глиняным лбом -  войдешь, как ни в чем не бывало, включишь свет. Сразу закричит все здешнее запустение... Да и что делать? Красить стены, чтобы встречали меня все эти ядовитые радости, веселые как мухоморы. А сначала навести порядок... Зря пошел я в этот угол. Много ли человеку надо; мало ли что, что числятся за ним эти углы. Как теперь выселить всю эту обшарпанность? И каким яблоком  пустоту заесть? Свет-то  выключил и,  кстати, что-то дороги обратно не найду...

Перед всяким мероприятием происходит собрание, где составляются и уточняются списки: «я в списке, товарищ, разрешите пройти» - «Пардон...»; «Вы в списке?» - «Должен быть, должен быть...»  - нервно потирая руками - «Щас проверим...»;  «Где списки? Постой, где списки, тут еще пять членов, куда они запропастились?» – «Я их видел у Марьи Иванны, но это было еще до последних согласований» - «Тьфу ты черт, обождите товарищи». «...Теперь только после обеда, возможно, даже не раньше пяти...» - «Как, ведь мы же в списке?» - «Тут все в списке, чего вы кричите, я-то при чем?!».
…Потом это уже списки усопших, великих усопших, великих в той или иной области, в то или иное время, в той или иной степени. И усопших в том или ином кресле, в то или иное послеобеденное время... И в той или иной степени:  кто-то захрапел, а кто-то просто задремал прилично.... И всякий в списке знает, что между последним в списке и теми, кто вне его, дистанция огромного размера - это все равно, что расстояние между пассажирами и провожающими на вокзале, когда уже отходит поезд и самолет взлетает.... Но только провожают одни домашние, да и то многие из них в своих списках. А если и есть неудачники, так многие из них так прытки, что успевают вскочить в какой-нибудь совсем неизвестный, упущенный тобою список раньше, чем ты  отправишься на  этот самый заслуженный отдых... - в Ялту, на море. Так что пусто на вокзале, кажется, только один я никуда и не уехал. Ночь, запах мочи отъехавших; милиционер подходит, шутит: «бомжуем?»

…Задремалось днем – дремли, пейзаж вовсе не обязан быть ровным: пусть будут ложбины – и даже овраги сна – а уже через час – гора…

«Пусто. Ничем не хочу заполнять пустоту, буду тонуть - может быть смилостивится Тот, у кого полнота. Буду дремать, смотреть в пустоту, в тишину, ждать...» - опять про крест.
Но: «Член встал и стоял как стакан – полный влаги и жажды пролиться»
(«Всё выдержу и вынесу, лишь бы мой собственный пес на меня не залаял».)

...Вот так вот лежал, дремал, обнимал душу свою и жену свою милую и, конечно, вставать не хотелось.

Вроде отпустило – любовь смягчилась, затуманилась, задремала и перестала терзать офонаревшим быком.

Да, отдыхать надо тоже… в меру: раскиселел к полудню. Дрема – это когда ты и на том свете и на этом или ни на том и ни на этом. Нигде-везде. И вот что вдруг решилось: всё же и А. могу любить, только это будет любовь более сексуальная, простая и веселая (её маленькие груди, например, хочется пощупать, а А2 – нет.)

Говорил об относительности Бога: «Он абсолютен у Себя, а у нас относителен – как солнце, которое там, у себя плазма, а у нас – нечто подобное нам и переменчивое». …А Ж. рядом притворялась задремавшей; или действительно спала и наш разговор не слушала?..

Сидел на пароходе около «окошка» – палуба была открытой, не застекленной – смотрел, счастливый, на солнечную воду и берег далекий, а сбоку Ж. сидела и  мирно дремала с хорошим лицом…

Если бы я выглядел разбитым, неуверенным в своей целости и сохранности,  то он бы, конечно, танцевал и хохотал, как император, топча мои останки, заваливая их хохота камнями, но я был жив, силен и разговорчив и потому ему осталось только попытаться сдуть меня, изобразив  дремоту и безразличное лицо. «Я пас, мне скучно» - «Нет, ты просто вне игры. И в этот раз не я, а ты один, вас не двое, а то бы вы и дремали вдвоем, размышляя...»

Я ничего не хочу, просто отдохнуть несколько дней. Я всё хотел,  очень старался,  понял ситуацию, насколько это оказалось возможным для меня и теперь мне просто надо отдохнуть несколько дней. Очень хорошо, что тихо и никто не приходит. И делать ничего не нужно. Я не заболел, но буду дремать...

Накласть на всех и летать. Растянуться безмятежно, на хер всех послав, и погрузиться в озеро ассоциаций. Даже задремать, чтобы  увидеть спокойного, просветленного, доброго, не худого как кощей. Свет чернеет от беспокойства. И на все дела тоже обязательно наплевать. Я уже был ослом...

«Мы проповедуем Слово Божие...» А кто проповедует Дело Божие? И Слово, которое как Дело...
(Пытались, но  почему-то сразу такое изуверство получалось, что поскорее закрывали эту лавочку - или сами, или «органы». И снова в 7-ой день, пользуясь тем,что Бог почил от Дел Своих, льются наполовину правильные речи и длится дрема сомнительного содержания…)

Кто-то вычислил, что полагается иметь одного тигра в таком крупном городе, как наш N. Мол, надо, чтобы слабые не дремали, иначе они не выздоровеют, только других своей дремотой позаражают…

Дремал под утро, вдруг рука изобразила какой-то шорох - «будильник»...

Да, неумный человек - а ведь я помню: любил после работы посидеть в темноте у огня. Целыми вечерами сидел, дремал и думал, думал, думал... Если б не думал, то вообще дураком был - были такие задатки? Или думал он всё время о чем-то одном, зациклился и так и не сдвинулся с места? Ведь в него  уже были введены те зловещие постулаты, что любую мысль превращают в порошок - для чистки зубов и сапог...

Включил огонь на плите, стукнул сковородкой перекладываемой, набрал воды из крана… Вдруг сверху тоже возник какой-то огонек, что-то стукнуло сбоку и вода полилась непонятно откуда. Все больше и больше вокруг огоньков и водных ручьев, что огонь успешно минуют и над всем этим – сильный стук со всех мест, как будто видят соседи, что я, разгоряченный от мыслей и недавней ночевки в лесу, задремал, пока варится суп…

«С летом я надорвался что-то. Живот болит. Пауза». (От серой мотыльковой жизни мы на свет, жару, огонь летим и вот я очухался на день и прохаживаюсь по прохладному дому) «Теперь грудь болит. Кино смотреть будем. И Майн Рида дочитывать одновременно. Всё надоело и я улегся дремать – и много читаю…»

Тот сад наш в порядке никогда не бывал. Всё, что мы набегами делали там, это  срубали крапиву и набивали плодами коляску и сумки. А потом заборы сгнили вконец и туда хлынули посторонние люди. С фасада место было совсем не глухое, но на задах начинался большой котлован, который садоводы ещё раньше покинули и в нем за десятилетия, наверное, много чего накопилось, дремало, являя собою, по сути, воплощенье всех злых вестей нашей жизни поганой, набегами с которой не справиться…

Прилег отдохнуть, задремал - и проснулся, потому что мне показалось, что на плите сковородка шипит, но это шумела листва за окном. Шум от шипения отличается так же, как листва дерев от сковородки отлична и толку-то, что ест он стерлядь, когда не голоден, ведь никто не в силах собрать кворум, преодолеть вето и отменить закон, по которому только голодный, т.е. пострадавший немного, знает,  что такое вкусная пища. Он тупо повторяет как робот один только умственный факт «ем стерлядь, ем стерлядь» и даже личное местоимение к этой фразе уже не в силах приставить, поэтому когда корабль доверху нагрузят, он отплывает и в открытом море команда весь груз расхищает – поедает, ломает и всячески пользует, после чего тоже сходит с ума и на беду корабль обрекает, хотя его в каждом порту заботливо вновь дополняют, мол, лишь бы ты плыл, дорогой, но куда ж доплывешь, когда новое вдохновение появится только после того, как додумаешься, что надо за борт выкидывать старое. И у меня многие мысли пахнут банальностью и я их всегда отбраковывал как рыбу несвежую. Несвежую рыбу я на поводке запускаю в воду ещё погулять, словно собачку, так что у меня тоже много стерлядки, но она вся уже за бортом. Вообще, где слово, там сразу подтекст, а подтекст смыслами своими всегда интересен, и смысл этот свежий, потому что как в холодильнике, и виной тому слово, а они всё «формы» да «формы», белая и прямоугольная холодильника форма, вот, в итоге, и станет любое содержание тайной, словно у нас Средневековье и все корабли под парусами ораторов с тухлятиной и солониной  только плывут, то бишь даже Пушкин у них маринованный. Правда, и сейчас всякий голядкин уверяет, что по вдохновению пишет, когда ему нравится-хочется т.е. свою конъюнктуру сморозить и начальству зад полизать. На жизнь, говорит, хватает. «Даже продвигают, а на большие высоты и сам не очень-то рвусь – там бес голову кружит. А недавно и мне один маленький робко так зад полизал. Я сначала подумал: «за что?!», а потом догадался: от меня  теперь кое-что тоже зависит, в смысле доступа к сковороде корабля» -  что вечно шипит после того, как закончилась вся листва за окном…

Нахлынуло такое волнение, что мне заложило уши. Я просто ничего не слышал…
Вроде привалился и задремал. Потом смотрю: его нет и на диване привалилось только его откинутое одеяло…
Придавил его, как змею, так, что он весь изогнулся и на меня, наконец, поднял глаза…

Иносказание о текстах: «в конце кровати начинается железная решетка и, соответственно, пахнет уже темницей сырой. И мои ноги это знают. Будь  сумасшедшим, я бы не писал, а ползал, пытаясь расширить кровать ногами, чтобы была она дуракоустойчива, не имея конца или края…»
Машины машинами, но пока я дремал днем, после болезни всё еще выздоравливая, мимо наших окон лошадка проскакала…
С бумагой как с девушкой: когда, с ней лежа, хочу обниматься, тогда что-нибудь напишу. И чего не лежать, разве есть в моей жизни занятья получше…
Наконец, в голове передернулся затвор, пошла встреча  с чем-то настоящим – и я, это сразу почуяв, встрепенулся и передернул ногами…
Дома и т.д. – всё равно, это ценности строителей, грубых и невежественных людей…
Чуть-чуть сдвинулся на подушке – и кожа уже натянулась…

Вроде дремал, а не спал, но не смог зафиксировать мысли – еще бы, так же не смог встать и поссать, эта дрема была слишком тяжелой…

«Милая, покарауль меня, пока я буду дремать на глазах у всего женского коллектива…»
Лежу и выбираю, на каком боку счастье – на левом или на правом. Явно не всё равно. Сейчас вот на правом. Явно потом будет на левом. Явно не понятно мне, чем отличается левый от правого – но что разбираться, лучше лишний раз повернуться и опять испытать счастье…
Стучат в барабаны, а мне кажется, что стучат в дверь. Убираю звук – нет, всё тихо, никто не стучит и ничего не рушится, однако, если снова включаю музыку – опять стучат в дверь…
В сильной усталости всегда вижу ущелье и, соответственно, чувствую себя первобытным человеком. В итоге, такой художник не смог нарисовать ничего, не смог исправить то, что рисовал он же, но ранее, еще свободный, если не счастливый…
Старое ощущение: «всё, что вокруг – даже занавески, не только стены – ужасно и  создано дьяволом, и, т.к. всё это безнадежно, то нужно немедленно самоликвидироваться». Ведь за всем стоят какие-то конторы и заводы, какая-то фальшь и математика, не говоря уж про злость, пот и деньги…
Люльки в машинах, почти гамаки – для свободы и вместо рессор…
Еще снятся большие плакаты и на плакатах – любовь…
Впрочем, готовность всегда целоваться противна…

Хотя  дремал с закрытыми глазами, мне казалось, что я вижу большую фанеру на высоте полметра от себя. Совершенно типичная, конкретная фанера, она не летала, была как потолок…

Я верю  и не верю в энергию, верю и не верю… Дрема, суматоха в мозгах. Ну-ка: «бум» - открываю глаза, чтобы всё поставить на место (потом опять закрываю и засыпаю – предельная суматоха в мозгах…)

Я огорчился во сне, задумался во сне, сказал во сне – нет, я всё-таки не сплю…
«Как бы не натворить делов в таком сне!» - задремал, чуть не проспал, чуть не забыл –  и пригрезилось что-то такое, отчего создалось особое настроение, которое мне еще совсем не знакомо, т.е. с ним я как будто не я, а ведь дело было в машине, в которой быстро можно натворить всяких делов…
К утру тело само разогрелось так, как будто я бежал. Я замерзал вечером, утром же мне было комфортно и тепло, хотя ночью дом  остывал…
Это одеяло было большое и на нем, как на гармошке, играл я в две руки и ноги, сжимал наверху, чтобы было теплее, растягивал снизу, чтобы ногам было легче без носа дышать…

Ночью только задремал, как снится, что мне надо за хлебом идти. Проснулся и  слышу жуткий шум – ливень. Если  просрется погода, то переменится? Вот бы так же прочистить душу, мозги. Затрахан даже хлебом, уже и буханки словно кирпичи…

Сначала привык ходить в зимней куртке не только во дворе, но и по комнатам – и ем в ней, и сижу за компом – а теперь и задремал одетым  на кроватке. Незабываемое ощущение полной отвязанности,  самое любимое…
Полное тепло - как космонавт. Защита рыцарю от стрел, защита от холода мне… Всегда легкомысленно одеваешься и вечно поддувает снизу, под ту же куртку, если ты во дворе…
Может быть, мое второе я сейчас посещает курорты и отдыхает и только первое бомжует, сдвинув шапку на глаза. Пусть его – или ее - мою вторую половину, которую мне дали в жены, но я пока ее и в глаза-то не видал. Все варианты, что видел, отвалились в чужие жены. Как искры из глаз посыпались…

Он – зритель тыщи ста трагедий с человеческими жертвами и сам жертва тыща сто первой… Летел в самолете и дремал, отдыхая от вездесущего телевизора… Или в машине ехал… Или переходил дорогу… Популярный, банальный получился сюжет…

Полулег, задремал, очнулся, чуть не захлебнулся скопившейся в горле слюной…

Он  твердым тоном все слова и у него  осанка – а мне пофиг, дрема, скепсис. Абсолютно по хер. Не верю, ни хрена ничего не началось…
Воспринимаю людей скептически, сразу осуществляю выжимку, и человек становится небольшим, удобным в обращении или прокидывании за спину…
Чья-то рожа подносилась к лицу, чего-то улыбалась, но чья – не пойму…

«Горе ты моё горькое» - вот кем ты становишься…
Полулежа читал и мыслил, но потом задремал, ниже сполз и началась во мне опрокинутость…

Чувствую себя плохо, не выспался – закрыть глаза и подремать? Буду выглядеть совсем как мертвец, а ведь сижу не дома,  а в автобусе…  Но зато, если отдохну, потом так воскресну…  Чего тужиться, блеском глаз спасая бледное лицо…

Мэр задремал за рулем, выскочил на встречную и убил пятерых – а бравый был мэр…

Забылся, что в автобусе еду, забыл, что музыка в ушах, задремал, ощущая себя носителем такого тяжеленного стресса, что надо не мешкая заняться единственно его ослаблением… - и сразу снится мне, что гудят пожарные машины и вроде даже мимо мчатся поезда…
А автобус так мчится за денежкой,  что  во сне руками в отчаянье  махаю, мол, щас стукнемся, я уже знаю, иначе никак…

Дрема в автобусе: мчись, шатайся, почти налетай на людей, машины и даже дома - я хладнокровно не прерву дрему, мне всё равно далеко... (А пятерка на заднем сиденье уже час тихо сидит в глубине...)

Нечего делать и даже читать - вынужденная небольшая пауза. Как-то стал выкручиваться, что-то  придумывать, но после понял, что надо было подремать-подумать-посмотреть видения, вот только вот нет ковбойской шляпы, которую при этом обязательно надвигают на глаза...

Решив подремать, в автобусе прислонился к стеклу. Как корягу в лесу, на повороте меня откачнуло…

Удовлетворенно отмечаю, что воздух в комнате прохладный – есть надежда, что рыбка не испортится. Ведь я продолжаю валяться, дремать…

Работа у меня в полном смысле «не бейте лежачего» - частенько лежу и опасаюсь лишь замечания… Впрочем, в остальное время вполне увлеченно свои исполняю обязанности – в смысле, на скорость и безошибочность… (Были варианты: работка, где можно сидя дремать, но это же мученье сплошное. Как и всякая имитация деятельности…)


В холодной воде мои глаза уменьшаются вдвое, в грязной – становятся красноватыми, а в целом они у меня выцветают как занавески на солнце… Да и вся рожа принимает унылое выражение – так, ненадолго взбодрился… Немного себя улыбками подсвечиваю, картинками расцвечиваю – в целом печальны и улыбки, и картинки…

Иногда кажется, что дремать я могу вечно, как упавшая планета. Крыльев нет, только подъемный кран предлагает свои услуги, но не от его тяжести ли и грохнулась планета… Лучше продолжать дремать, не ловиться на эту гигантскую удочку…

Нет ни одного человека, ради которого стоит вставать… - еще хорошо, что недавно побывал в божественной березовой роще, а то в последнее время только одно голое солнце меня и втыкало. Ни сухостоя, ни пакетов, т.е. без природного и человеческого  мусора -  и с шикарной, как грива, травой-муравой, и с цаплей у ручья вместо короны…

Как брата увижу, сразу жалуюсь: «Вов, у меня депрессия». Уже в сотый раз. Но не он ли – бодрячок – ее и наводит?…

Трудимся, борясь с обстоятельствами, ввергающими нас в депрессию, но в итоге  еще и устаем, а усталость с депрессией уже просто синонимы.  Лучше отдыхать – тем более, что организм наш ненасытен, привыкнув к одному сделанному, он тут же потребует другого (даже без жены!)

Конечно, все импрессионисты на диво мелкотравчаты, эклектичны и безвольны; и ляпов почти у всех полно. Но их картинки – те же трава и облака – обычно  хорошо гармонировали со стенками. Одни других стоили: обои другого рода, никаких претензий, слегка шероховатое место на полностью гладком; что лучше украшает спальню, чем дрема; что в городе лучше заменяет природу, чем такой пирожок…

Задремав в 2, могу угадать, что проснулся без четверти 4 – при этакой чуткости, как мне не быть знатоком и межчеловеческих отношений…

Я приспособился сильно дремать в кресле, время проходит быстро, ничто особо не тяготит – но после все равно 3 часа надо поспать; а иногда и на весь день «послевкусие»…

 Потом потихоньку  все походы стали прекращаться  – и в собрания, и на лыжах он уже лет семь не ходил. В последнее лето не резал и яблок (мол, зрение). Попрощался даже с библиотекой – заменив ее электронными детективами  (с огромным шрифтом). А в эту последнюю зиму я даже политики у него не заметил – никаких диспутов уже не заводил и дремал в креслах чуть ли не круглосуточно… Любимой передачей у него был «Постскриптум» Пушкова (видимо, более других напоминал «Международное обозрение» и газету «За рубежом» советских времен – истинные его библии в той жизни…) Еще смотрели – по инициативе матери – проповеди патриарха по субботам…

Вчера умудрился забыть планшет на вахту – пришлось дремать, и в дреме слушать мамины записи про жизнь. Рассказ не хуже папиного (а 26-го была годовщина со дня его смерти…) Всем хороши у меня родители, но упиваются только собственной жизнью – мне о них рассказать почти что и ничего (особенно, хорошего). Баптизм, работа, хозяйство перекрыли для них все – и только в молодости что-то происходило еще, с кем-то дружили, куда-то ездили, что-то выбирали… Дети были для обоих где-то на третьем, четвертом месте… (Не случайно и в качестве дедушек-бабушек дела у них шли неважно – особенно, у мамы; чем я даже удивлен…)

Если бы не мочевой пузырь, я утром фиг бы так рано вставал! Наверняка на пару часов дольше валялся, дремал – да и спал (особенно в дни вахт не высыпаюсь – и до и после) Вообще, слабость каждый раз очень сильная (не до «начал»! – лишь бы не сдохнуть…)

Старик отец и днем и ночью все больше спит и дремлет. Т.е. из кровати выбирается в кресло, потом отправляется обратно он уже лет 15, но раньше хоть читал  газеты,  детективы и религиозные труды… Плавный переход на тот свет – где люди, возможно, тоже начинают свое существование со сна и  дремоты, попытки вспомнить что-то…

Каждая голова в духовном отношении может достигать размеров земного шара, если в дреме будет усиленно вращаться среди всех метафизических материй, не допуская забытья и вылета в открытый космос… (Последней вылет большинство даже проповедует, но это знак  прекращения всяческого роста)

Очков на мне нету, и я с закрытыми глазами дремлю – но вижу очки, глаза к ним привыкли и как-то восстанавливают их на носу…

Любитель свежего воздуха на вахтерских обходах… Любитель рассуждений в полудреме на рассвете… (А рядом с базой в мае даже поют соловьи…)

Во всех русских живет (или дремлет) ивангрозный, у всех у них очень тяжелый характер. Других без конца обвиняют – начиная с ближайших родственников и кончая самыми дальними странами. Порубят-попилят ближнего своего, а потом молятся Богу…

Как я доберусь до тех же публикаций, когда я даже до путешествий по инету и по странам далеко не всегда добираюсь – сегодня, например, насел Андрюшка… Еще я жутко не высыпаюсь на вахтах на совершенно ровном месте – никак не могу погасить сознание, а если и провалюсь на пару часов, так крайне легко опять возвращаюсь в тяжелую дрему. Надо учиться расслаблять и мозг, и душу - даже и до беззаботности…

Комментирую и художничков, путешествую и по фоткам – но Андрюшка не дремлет и пресекает все это, если не в садике…

Как руки голову любят, как верно ей служат, как выполняют малейшие ее пожелания... «Идите ко мне, друзья мои» - и руки касаются щек, ластятся, трогают лоб. Если пальцы их выпрямлены, значит, чутка голова, как антенна, а если согнуты слегка, значит подремывает...

Я засыпал в темноте; вокруг были стены, одеяла, подушки, и я куда-то плыл по течению, потом брел по воде, потом попал в лес и в средневековую хижину, где стены были так же шершавы, как кора у деревьев в лесу; и было очень тепло, и я на радостях собирал собрание и открывал заседание, и предлагал всем высказаться, а сам откидывался на согретые подушки. Под звуки их речей я снова задремывал и  уносился; и  радовался, что мне  по-прежнему очень тепло и уютно, что одеяло сверкает своей белизной, а стены ни разу не сдвинулись. «Где бы ты еще хотел побывать?» - с удовольствием кто-то спрашивал меня в темноте, и вот уже я несся над некой чудесной страной, где на  земле и в воздухе переливались все цвета и не было господства белого и черного или зеленого и синего - скорее, там преобладал красный, оранжевый и желтый... - «А у меня  не так: только взлечу и полечу, как сразу начинает нести куда-то не туда - к примеру, на деревья или  провода под током; быстрее приземляюсь и спрыгиваю от греха подальше».

Болею, дремлю - слабый, температурящий – и вижу А2: болтает и хлопочет дома, потом где-то на пляже возится в песке); и А.: вот нет любви к ней, смотрю как баран на новые ворота, а вот любовь зажигается и перед глазами появляется специфическая пелена…

...Задыхаюсь от одиночества - часто посреди людей и  беседы с кем-то - до того, что уже начинаю плыть и путешествовать в некой дреме. Зову кого-то в тумане - не видно, кого и не слышно, как...

Видимо, всем духовным людям должна быть свойственна любовь к темноте: лицезрение материального мира мешает лицезренью мира духовного. Я тем полнее ощущаю себя и свой дух, чем меньше света - на солнце у меня ощущение, что   поглощен его светом. Кому хорошо в темноте, тому будет хорошо и на том свете. Мне обычно очень хорошо - ощущение, что, наконец-то,  дома! (Вот написал этот текст, выполнил  долг и снова поскорее свет выключаю, чтобы вздохнуть с  наслаждением, полной грудью. Будет на что посмотреть «внутренним взором». А в случае чего - вздремну...)

Шел по улицам и жизнь вокруг тоже шла, суетилась и надрывалась - жара. Вдруг сквер. Вдруг сел на лавочку. И остановилась жизнь, успокоилась, даже стала подремывать. Даже местных аборигенов заметил - двое парнишек по-свойски топтали траву на лужайке; в одном из них было что-то дебильное, суетливое, он, наверное, лечился, выгуливался вторым...

Дремлю - то, что может произойти сегодня, так важно, что нет нужды что-то делать в этот день... Но как много мути в дремоте моей! Потому что и в ней опять смотрю на людей...

Мы были рядом, милая, во  всяком случае, я слышал твой голос и кричал в ответ до тех пор, пока не надорвался, а теперь, посмотри, какие дремучие леса нас разъединяют. Теперь мы покойники и призраки друг для друга и нужно чудо или какой-то чудесный третий, чтобы уничтожить нашу дрему, мешающую нам подняться над лесом...

Если не взойдешь на крест, то тебя просто не заметят стоящие на постаментах, шагающие на ходулях, бегущие в авто. Если не умрешь, то не проймешь их до печенок - а только в печени еще дремлет их живое чувство.

Был П. – кушал, время отнимал, разговора нет. У меня как раз баптизм пел очень хорошо, мне самому нравилось, и я надеялся, что, может, и на него немного подействует, но где там. А ведь два часа в дремоте своей похмельной слушал. Поправляю старые рисунки, перечитываю старые тексты…

  «Вова, ты зачем  так дремлешь на боку – нехорошо». В ответ голос  от стены: «а я как медведь: если ничего интересного нет, сразу  в спячку впадаю». Нет, он как больной, в убитость и раненость  впадает - на медведя, наверное, смотреть хорошо...

   Представил, что променял творчество на продюсерство - в этой же сфере - и там оказалась такая  нагрузка, столько хлопот, что на переходе почувствовал вдруг: я не выдержу! Пусть делец и дальше дремлет во мне, иначе вот так на лыжах уже не походишь, и многое будешь бояться представить...

   Солнечный полувесенний денек в январе и побаливает голова, и ничего не хочется делать, и я уступаю, покоюсь, легонько дремлю, засыпанный сверху желтым песком зимнего лета. Если я и букашка теперь, то ведь и среди букашек права только та, что хотя бы в солнечный день не заламывает руки. Я был бумажкой и весь  пляж замусорил... (П.С.: уже признаюсь понемногу, что сотворил и во что превратился…)

Рисую, но не маслом – слишком много проблем и мало энтузиазма. В Л.Ф. почти не верю, по старому думаю про «Арс» – тоже мне, свет в окошке. Отрисовавшись, сижу, дремлю. А Вовка ходит: чудом успел отнести картину на выставку для Москвы, причем вступились за меня Д25 и сотрудница музея, а А25 был против: «есть реализм и есть авангард – а это что?»

Слишком много записывал Платонова – выдохся, потерял удовольствие, снизил качество. А что делать? Думаю, мрачно дремлю, смотрю фильмы. Мраковидный П. опять приперся – и зачем мы ему дверь открыли?!  Высказал ему вдруг, что скучные, больные люди вызывают у меня тоску, ничего не могу делать в их присутствии. Хотя, с другой стороны, я свободно могу уйти в другую комнату, включить музыку и отключиться - но в этом не будет натуральности, черная злость лишь подавлена…

С вечера, с вечера удобней всего достаются билеты, надо только ночь не поспать, там всего-то остается – часиков пять, причем рано светает, сидишь в креслах шикарных, удобных, листаешь журнал, беседуешь и все-таки можешь вздремнуть. А билет на книгу меняется. И книга тоже меняется… Билет на спектакль, на один из двух спектаклей, в названии обоих – члены королевской фамилии. (После ночи такой мы просвещены и герои…)

Спортсмены меняют гражданство, защищают честь смены гражданства. Художники кучу рисуют, уверяя, что это та куча, за которой скрывается все и скрываясь, дремлют в засаде. Или чертят проект, выполнить который всегда невозможно, из чего заключают, что получилась бы, например, Вавилонская башня…

Зэк пытается расслабиться после 20 лет тюрьмы. На природе дремлет. После волчьей жизни захотел стать более благородным животным, половину слов забыл, почти женился, хотя и твердят друзья ему что надо ****ить…

Либо лежу и размышляю, либо лежу и в дреме видения вижу. …Приходится рвать душу как одежду, которую и в мысли, и в образе мы  можем  только расстегнуть…

В усталости легко и задуматься, и успокоиться. Легко войти в экстаз распятия – а это рай. Почти тоже и с дремотой? – нет, только снаружи разницы не видно…

Чтобы встал, внедряю дремлющему Вовке мысль – пусть щекочет. От команды  «вставай!»  он, удрученный, только глубже зароется…

На самом деле, чтобы нежно к подушке прижаться, тоже воля нужна… В промежуточном положении застрял, и не случайно: сумбур в снах. «Ну что ты, ну что ты» - вот тут я попытался найти эту  волю, но подушка была как плита…

Ложусь на живот и на руки свои – словно двух детей своих к себе прижимаю. Это любимая, лучшая поза. Уж если она не успокоит меня, то я не усну. Но где же мать моих рук? Она, оставив одеяло, сбежала? Подсунув подушку, превратилась в безвольное одеяло. Как праведница – грешницы выбирают матрас. И теперь где лягушку найти, чтобы объявила, как пророк, что это всё же она…

«Боб, ты встал?» - «А?» - «Ты где, в туалете или в спальне, на том или этом конце?!»

Сначала чувствовал себя великолепно, но, видимо, что-то не то силом запихал в голову,  и она заболела. Нет уже хорошей дремы. Марши в голове, хит-парад, интервью... Она на выключенный телевизор вид изнутри… - но как на мир  посмотрит этот  телевизор – ковер, одеяло, носок, чавканье ранее вставшего брата – так все химеры начнут испаряться…

Днем ложился под музыку и  лежал неподвижно, руки сложив, хотя во мне клубилось что-то  гнилое. Очень тяжелый туман в голове, господа; и это отдых мой, господа, что делать, приходится мне гниение терпеть, от тумана освобождаясь – а на вас я ничего не выпущу, коль не случится вспышки гнева, на бумагу вот выпущу, господа, надо выпустить – это же черт знает что: дремлешь, как покойник; исподтишка я хочу вас всех этим пронять и даже прищучить – чтобы вы завопили: «искусство!»…

О бабах лучше бы не думать в сновиденческом лесу – закругляюсь я на бабе, кружусь как маленький вихрь, образую воронку, со всех сторон обследую невнятную ситуацию с бабой, остаюсь неудовлетворен – а между тем, ровным счетом ничего не написано…

Придурковато за закрытыми веками ты поднял глаза… - и что теперь, прогнать? забыть? исправиться? сладости нагнать и продолжить дрему? как косточки, глаза в этом тексте обсосать?…

Сижу во дворе, подтянув колени. Узкий сектор снега между ног. Прикрыл глаза – похоже на горячую пустыню. Повернул голову и с прищуром глянул на широкий сектор снега – нет, его и в дреме  не перетянуть на юг…

Перед сном, уже лежа с выключенным светом, завел себе не молитву  Богу, а разговор с собой – саркастическим и хриплым голосом. Со стороны бы показалось, что из меня вылетают бессвязные фразы…

Не высыпаешься на вахтах, как в гостях, если даже по 10 часов спишь и дремлешь – неискренность и натужность поутру оборачивается неким комом, от которого дурно до полусмерти, хотя бы самой ночью и не мучился. Придя домой, надо обязательно снова лечь  на полчаса, чтобы выпустить его…