Кьеркегор. О понятии иронии 2

       В приведенном выше распространенном определении иронии как бесконечной абсолютной отрицательности уже достаточно сказано о том, что ирония направлена не против отдельного феномена, отдельного существования, но что все сущее становится чуждым ироничному субъекту, а он становится чуждым всему сущему, и как действительность утрачивает для него свою законность, так и он в некоторой степени становится недействительным.

          С. Кьеркегор. О понятии иронии.

       Ироничного человека типично называют "язвой", "язвительным", представим же себе на минуточку язву, что она такое есть в нашем организме. Разве не проваливание, не про-бадение вниз из органа, с изъязвлёнными краями? Так и ироничность несёт субъекта прочь из находящейся вокруг него действительности, едкие слова обрамляют его уход, будучи призванными разъесть хотя бы до некоторой степени и окружающее. Сама язва - уже не орган, потому что работать органически, функционально, она не способна, субъект - не действителен, говорит Кьеркегор. Что же касается органа, то и он уже не законен, потому что болен, разбит, потому что вместо "может" уже "не может", благодаря изъязвлённой язве, благодаря иронии.
       Здесь образуется "вот такая сладкая парочка"...
     И поскольку ирония убивает и окружающее и себя, а вернее, убивает себя, убивая окружающее, а ещё вернее - не может убить окружающее, не убив себя, то "трупы все" - как в конце трагедий Шекспира, и значит перед нами - тотальная отрицательность или бесконечная абсолютная отрицательность.

     В данной цитате Кьеркегор остаётся полностью верен себе, потому что занимается именно экзистенциалами-состояниями. Ирония как состояние, как форма, как нечто взятое в самодовлеющем своём виде, описывается им принципиально точно.
     Но позвольте, мы ведь говорили о том, что ирония - это спасение себя из ( от) окружающего? Несомненно, но ведь мы говорили и о том, что крайне специфическое спасение - такое спасение, которое спасает себя через свою самоликвидацию, проще говоря через смерть. Нечто вроде "гамлетовского хода", вроде удара гамлетовской шпаги, за которой известно что последует и смерть автора, но пусть, пусть - в этом миге - "я не они", и хоть я умру, но и они погибнут тоже.
     Так и Сократ в конце своей жизни избирает на суде СПАСЕНИЕ ЧЕРЕЗ СМЕРТЬ - также как избирал его раньше в иронии против софистов.

     Кто-то просто принципиально не может быть там, где он находится. И он уходит, подрывая гранатой и себя, и всех. И той гранатой может быть и самое едкое слово. Последнее слово Сократа на суде - "странно мне, что вы осудили меня таким малым перевесом голосов( я думал будет хуже) - скрытая ирония, последний смех уходящего человека. А вот это - "вы, мои дорогие сограждане, так хорошо говорили, что и меня почти убедили в том, что я виноват"?

     Позиция иронии сильна тем, что человек, находящийся на её позициях, находится как бы одновременно и в одном мире и во втором, то есть стоит чётко на границе, и отсюда с этой границы долбит "злосчастный, неустраивающий его мир" миром иным. Но поскольку он не находится сам в этом ином мире, он не является счастливым, но скорее является "несчастным орудием или тараном" для уничтожения этого. Нахождение в этом, всё ещё этом, непринимаемом им мире, доставляют ему дополнительные условия и возможности для уничтожения ненавистного, но эти же условия и возможности тянут и его самого на дно, вместе с тем, что он уничтожает.
     Ирония - это позиция "застрял", позиция " не могу с другой высоты, с иного основания" действовать. А как бы действовал человек с иных, уже свободных от того, что ему ненавистно позиций? Как раз и совершенно иными способами - уклонился, то есть не стал влазить в то, что ему чуждо - один из самых распространённых способов(ведь если мы уже не там, нас не затрагивает это напрямую, непосредственно). Другой способ, если требуется бороться, например, не за себя, а за других людей, или ситуацию вообще - удар и разрушение врага, но не себя самого. Лишь ирония бьёт, подставляя себя же саму под обстрел. Тот, кто свободен от мира, на который он нападает, станет действовать несомненно иначе. Вот почему "ироничность" в определённом смысле "жертвенность", правда такая в которой не отдают себе отчёта. Исходя из внутреннего мира ироничного субъекта, из его возникающих побуждений, жертва скорее хочет спастись, но разрушая врага, себя же подтачивает.
     Быть ироничным по отношению ко всему - закономерный итог движения иронии в человеке, ирония как состояние лучше обрисовывает нашу круговую зависимость в факторе ироничности, показывая, что в конечном счёте, дело идёт не об уничтожении противника, а об избавлении себя от его позиций. Ирония ставит вопрос об эмансипации, как о неосуществлённой, несвершившейся. по той или иной причине. Ирония принадлежит такому человеку, который должен был быть другим, но не свершился в этом другом образе.
     Представляя как трудно удерживаться постоянно на границе происходящего - "ни там, ни тут", отдадим должное мастерству и искусству "ироника", и всё же заметим, что это то мастерство, которое по отношению к истине - излишне, тот избыток, который растрачивается в сущности впустую. Для удержания на границе требуется хорошая рефлексия, поэтому ироничные люди - люди рефлексивные, противоположные же по характеру им типажи на границе долго не задерживаются - падают либо туда, либо сюда. То есть в любом случае отстают, отклеиваются от борьбы, ведь ирония - борьба, хотя и крайне необычная.    Прежде всего потому крайне необычная, что заранее проигранная.
     Итак, во многом также и определённый склад характера, а не одни лишь метафизические ситуации делают из кого-то ироничного субъекта.