Возвращен. в царство Плутона Гл 14 Пещерный медвед

   

 
 
 
            Глава  14.     Пещерный медведь и его тёмные лошадки. 


 
   
         …некоторым, всегда меньшинству, войны были выгодны.
        В любой войне страдали не те,  кому войны были выгодны…
они обычно выпутывались.   Страдали и умирали те, кто войны не хотел.       
 
                Кир Булычёв,  «Последняя война»      
 
 
 

 
 
  Местность с каждым днём становилась всё более скалистой, а деревьев становилось вокруг всё больше.
  Река расширилась уже до восемнадцати-двадцати метров, а на некоторых излучинах, на мелководье, разливалась в стороны и на тридцать метров.
 Бдительность удвоили, поскольку теперь под водой могли попадаться каменные пороги, что для лодок, тем более лёгких лодок из брезента, очень опасно. 
    
        Остановиться для ночлега в очередной раз решили на удобной песчаной излучине реки – здесь образовалось подобие поляны, окаймлённой кустарником, среди которого виднелось много сухого хвороста, что было весьма кстати. 
        Гриша с Боровым остались разжигать костёр и ставить палатку, а Макшеев, Пётр Иванович Каштанов, и Семён Семёнович Папочкин отправились на вооружённую экскурсию по окрестностям для осмотра местных достопримечательностей, среди которых запросто могли оказаться достопримечательности весьма хищные.   
 
        За четырёхметровыми деревьями высились крутые голые скалы не менее десяти метров высотой. Хотя это и оказалось не просто, путешественники решили вскарабкаться на них, чтобы осмотреть местность. 
        Вскоре взору запыхавшихся друзей открылось довольно большое низменное пространство – зелёная равнина между скал, по краям густо заросшая кустарником и маленькими рощами.  Стадо странного вида копытных оживляло эту вытянутую с юга на север низменность. 
        Низкорослые животные напоминали своим внешним видом лошадей, но вот по размерам отличались от любого коня разительно. Хотя все лошадки имели довольно тёмную окраску, но одни, похожие скорее на осторожных жеребят, чем на взрослых животных, были украшены продольными почти чёрными полосками, что делало их ужасно похожими на… диких поросят!  Разумеется, ни кабанов, ни свиней поблизости не наблюдалось. 
        Эти «жеребята» ростом были с небольшую собаку или обычную лисицу – более чем скромные размеры. Маленькая головка «лисо-лошадок» сидела на короткой плотной шее. Спина была странная, словно маленькие кони когда-то в испуге вздыбили хребты, да так и остались с выгнутой спинкой.  Другие «жеребята», более ровно окрашенные, без явных чётких полос, покрупнее, с подобной же изогнутой спиной, и размерами и формой головы напоминали собаку или некрупного волка. Высота в холке любого из них вряд ли достигала полуметра.
        Третьи, с хорошо заметной хоть и короткой гривой, и относительно ровной спиной, больше остальных походили на современных лошадей. По крайней мере, их головы почти один к одному повторяли головы лошадей Пржевальского – если представить себе этих диких азиатских животных (открытых русским учёным Пржевальским в Монголии) ростом с крупного волка или сенбернара!  Группа этих «лошадиных сенбернаров», числом в семь или восемь особей, как по команде подняли головы, и ровной медленной рысью проследовали к центру долины.   
        По равнине передвигались и другие животные, с типичной лошадиной внешностью, но какие-то чересчур жилистые. Словно измождённые, и в то же время сильные, от них веяло мощью героических гномов из британских легенд. Всё это вместе производило странное, нереальное впечатление. Боровому их жутковатые головы – как черепа, обтянутые кожей – вообще напомнили древних ископаемых ящеров.  Размеры «коне-ящеров» находились где-то в пределах между рослым сенбернаром и ослом. 
 
        Макшеев, который внимательно осматривал ближнюю опушку равнины, вдруг хлопнул по плечу Каштанова и взглядом указал направо. Там, среди одиноких кустарников, по направлению к стаду медленно полз буровато-жёлтый стог сена. Бесформенную массу, будто специально запроектированную под цвет окружающей растительности, трудно было рассмотреть за высокой травой. 
        Минут через пять или семь этот бурый бугор, наверняка хорошо замаскированный хищник, приблизился на расстояние броска к самому краю стада. Здесь маленькие лошадки немного отошли в сторону от своей группы и увлечённо щипали травку. 
        Миг – и тёмная молния мелькнула в воздухе! Каких-то десять метров были покрыты, казалось, одним броском.  А под лапой чудовища испустила короткий предсмертный крик крохотная жертва – зверь наверняка перешиб ей выгнутый хребет.   
        В ту же секунду стадо бросилось врассыпную и беспорядочно загремели выстрелы. Огромный зверь яростно заревел от боли и поднялся на задние лапы, в бешенстве размахивая передними в воздухе.  Две или три пули в грудь наконец заставили его умолкнуть навеки. 
        Охотники стреляли не только в хищника. Например, Папочкин палил в странных лошадей, страстно желая пополнить коллекцию находками и, вероятно, великими открытиями.   
        Вскоре охотники собрались у туловища поверженного хищника. Зверь одновременно напоминал и тигра, и медведя. 
    - Чёрной полосой вдоль спины, полосатой мордой и своими размерами зверь чуть похож на тигра, – произнёс Папочкин, – и всё же форма головы, строение лап убедительно свидетельствуют в пользу версии, что перед нами – представитель одного из видов пещерных медведей. Подобный тому, которого два года назад Макшеев убил в северной Плутонии. 
    - Да, но только тот из-за множества полос на боках точно был как тигр! – сказал охотник.   
    - Массивный короткий череп, куцый хвост, – рассуждал вслух зоолог, – и крутой лоб отличают его череп от черепов бурых медведей. И размерами он почти в два раза превышает любого современного мишку... Странно...
    - Что именно вам кажется странным? – полюбопытствовал Каштанов. 
    - Странно, что мы его застали здесь во время охоты, – пояснил Семён Семёнович. – Дело в том, что характер стачивания зубов на обнаруженных в европейских пещерах черепах этих зверей однозначно говорит в пользу растительноядности пещерного медведя, его вегетарианского образа жизни. Судя по всему, он не являлся ни хищником, ни всеядным животным, подобно современному бурому медведю, например.  А если он питался в основном ягодами, всякими кореньями и побегами растений – то чего ради ему вдруг приспичило поохотиться?! 
    - Может, всё дело в размерах? – предположил Макшеев. – Помните, даже тот зверь, которого я убил в четырнадцатом году, был хоть и крупным, но всё же поменьше этого. Значится, так: зверь матёрый. Проголодался. Вот и решил побаловаться свежим мяском – как ни противно ему было это делать! 
    - Возможно, – сомневающимся тоном проговорил Семён Семёнович. – В конце концов, у нас есть преимущества перед всеми исследователями всего мира. Здесь мы имеем возможность изучать наши объекты в действии, в их привычной обстановке, а не предполагать и фантазировать, опираясь лишь на несколько выкопанных из глубин планеты косточек. 
        Пока Макшеев с Каштановым занимались тушей медведя, Семён Семёнович переключился на добытых копытных. Он подтащил трёх подстреленных им животных поближе к четвёртому экземпляру, который погиб в лапах пещерного медведя.       
        Зоолог разложил их в какой-то, лишь ему ведомой, последовательности, пристально рассматривая копытные трофеи, измеряя и записывая что-то в свой походный блокнот. Разумеется, перед этим он тщательно исследовал тушу медведя.  А затем произнёс небольшую речь – обращаясь к товарищам и в то же время словно рассуждая вслух:      
    - На стадо напала медведица, притом медведица кормящая. В период родов – точнее, в предродовой и послеродовой период – таким крупным животным вода жизненно необходима. Медведице жидкость крайне необходима, поскольку она кормила детёныша, или даже двух медвежат, и не могла отлучаться надолго. Что отсюда следует?       
    - Что? – автоматически переспросил Каштанов.      
    - А то, что где-то в пещерах поблизости могут – вернее, должны – находиться её детёныши. Или, по крайней мере, один.      
        При этих словах Каштанов и Макшеев многозначительно переглянулись, а зоолог продолжил рассуждать:      
    - Для родов медведицы выбирали подходящие, удобные пещеры. Такие, где из трещин в известковых стенах могла просачиваться, пробиваться вода. Идеальный вариант – ручеёк. И это понятно. Понятно, почему встретилась она нам именно в скалистой местности.  Это – раз. 
        Папочкин помолчал и затем добавил к произнесенным словам: 
    - И, если пещеры с водой ей найти не удалось, она могла польститься на свежую кровь – хоть какая-то жидкость, плюс худо-бедно питание, согласитесь. Это – два. 
    - Справедливое замечание, – кивнул Каштанов.
    - Вот вам и причина внезапного пробуждения охотничьего инстинкта у животного, в общем-то, растительноядного. 
        Макшеев тоже согласно кивнул головой и пробормотал вполголоса: 
    - Хорошо бы ещё добыть медвежат…   
        Нимало не обращая внимания на его слова, Папочкин продолжал рассуждать: 
    - А с лошадками просто путаница какая-то… Вот, посмотрите, – он указал пальцем на самую маленькую, ту самую, ростом с лисицу, – это эогиппус. Предок первых настоящих лошадей. Появился он примерно пятьдесят миллионов лет назад в Северной Америке, уже после исчезновения большинства динозавров. Передние конечности эогиппуса – длинные и пятипалые, на копыта лошадей совсем не похожие. Задние – трёхпалые и заметно короче передних.  На передних конечностях копытца – что-то вроде преобразованных коготков – имеются только на четырёх пальцах, а пятый, – зоолог приподнял, рассматривая, лапку животного, – явно недоразвит.  Представляете, он даже не касался земли! 
        Папочкин приподнял теперь заднюю лапку эогиппуса, и продолжил «изучение вслух»: 
    - На всех трёх пальцах мы видим небольшие копытца. Но ведь когда-то, у далёких предков, и эта конечность была пятипалой.  И где ещё два пальца?.. 
    - Где? – улыбнулся Макшеев. 
    - А вот где, – Семён Семёнович указал на чуть заметные выступы, – два пальца уже давно редуцированы – может, миллион лет назад, а может, «всего» полмиллиона… И представляют собою всего лишь пару крохотных косточек, расположенных достаточно высоко на задней стороны ноги.  Что же касается зубов… – тут он в полголоса начал пересчитывать содержимое челюстей эогиппуса, – их ровно сорок четыре, коренные зубы маленькие, с низкой коронкой, что свидетельствует о...
    - …О приспособленности их к перетиранию мягкой и сочной растительной пищи, – перебил его Каштанов. – Семён Семёнович, мы закончили с измерениями пещерного жителя, начинаем снимать шкуру. 
    - А? Да… – рассеянно отозвался Папочкин, которого в данную минуту лошади интересовали гораздо больше, чем пещерная медведица. Поскольку с представителем этого вымершего на поверхности Земли вида он уже имел счастье встретиться пару лет назад, а ископаемых лошадей видел в таком хорошем состоянии впервые. 
    - А вот экземпляр покрупнее – похоже, орогиппус, – бормотал себе под нос Семён Семёнович. – Жил в период эоцена, передние конечности четырёхпалые... Зубы… начали принимать вид коренных зубов.  И вместо трёхгранных зубов эогиппуса они - у орогиппуса – ясно четырёхгранные! 
    - Это нас чрезвычайно радует, – пошутил Макшеев, но Папочкин шутку не заметил и продолжал рассуждать далее: 
    - Теперь – мезогиппус. Этот явно ближе к современному коню. И ростом выше, и ноги… ещё не однопалые, то есть я хотел сказать, не с одним копытом, но уже и не пятипалые или четырёхпалые. На всех ногах – и передних, и задних – мы чётко видим по три пальца, причём средний заметно крупнее остальных. Однозначно, именно он воспринимает на себя всю нагрузку при передвижении животного. Зубы мезогиппуса пока лишены цемента – он появится только через миллионы лет – но все верхние предкоренные зубы уже приобрели форму коренных – таким образом, эволюционные изменения налицо! И направление эволюции очевидно. 
    Жили мезогиппусы в эпоху раннего олигоцена, кочуя табунами в степях Небраски и Южной Дакоты. Но что они делают здесь, под Антарктидой?! 
    - А этот, самый крупный? – спросил Каштанов. 
    - Этот? Мерикгиппус.  Он стоит на более высокой ступени развития по сравнению с остальными. Мерикгиппусы жили на территории Небраски в период раннего миоцена. Именно они дали начало той линии, что привела через миллионы лет к современным лошадям. В Европе одновременно с американскими мерикгиппусами тоже водились древние лошади, однако все они вымерли в олигоцене. Так что сейчас вы видите самого что ни на есть настоящего предка современных лошадей – мерикгиппуса. 
    - Так чтО, эволюция копытных, без которой вряд ли появилась бы кавалерия и гужевой транспорт, напрямую связана с Америкой?  Но ведь, насколько я помню, в исторической литературе упоминается, что, когда конкистадоры открыли Новый Свет, индейцы были в шоке, увидев коней. Краснокожие американцы вроде бы страшно боялись этих милых крупных одомашненных животных! И даже не сразу понимали, что всадник на лошади – не одно чудовище, а два разных существа.  Наверное, отсюда «растут ноги» у греческих кентавров! 
 
    - По неизвестным причинам лошади в Америке полностью вымерли в конце плейстоцена.  И когда в пятнадцатом столетии европейцы прибыли в Северную Америку, лошадей там, разумеется, не было и в помине.   Задолго до этого события – может, сто пятьдесят, а может, и все двести тысяч лет назад – лошади перешли по узкому перешейку с Аляски в Азию, а затем перекочевали и в Европу.
Но в самой Америке все их родичи, увы, погибли.   Как это ни прискорбно.       
 
- Можно сказать, американские лошади спаслись от неминуемой гибели бегством в Евразию.
 А спустя миллионы лет вернулись на родину! – воскликнул Макшеев. –
 Да, причудливо тасуется колода эволюционной истории…
    колода  волшебных  карт  эволюции… 
 
 
 


 
 

 
 
 
  ...продолжение следует...