***

Давай поговорим про привязанность,
приятель.
Многих ли ты в своей жизни любил?
Много ли женщин засыпало в твоих кроватях, окутанные шелком подаренных пелерин?
Со многими ли в дождь, что торопливо моросил, смеясь, бежал по лужам, закрывая курткой своей от осенней стужи?
Много ли бриллиантов подарил и восхищенных громких слов обратно получил?
Много ли вина игристого, на красивые скатерти от неосторожного жеста вылилось?
Или может, приятель, ты вспомнишь единственную, с такой очаровательной родинкой на щеке, ведь именно по ее вине ты так пристрастился к хорошему виски?

Она не была изысканной, даже, скорее, чуть приторной и слегка вычурной, в своем стремлении быть высокоморальной, казаться отстраненной, эстетичной.
На деле растерянный романтичный ребенок, что не доходит до возраста привычных "любовей", но что смотрел так особенно и непривычно, что очень быстро приятелю начал навязчиво сниться.
И понял приятель, что в он в делах обольщения слаб стал, когда девочка, розой побрезговав, стала про ландыши что-то навязывать, а потом и про независимость, равенство, глупость каких-то нелепых обязательств.

Ее привозил и увозил трамвай тринадцатый, от автомобиля она упорно отказывалась, читала заносчиво Бродского наизусть и очень быстро и парадоксально свелась к единственному желанию, что требовала грусть одинокого и израненного приятеля.
Спустя много ландышей, чая горячего в термосе, который она приносить обязывалась, свитере на новый год собственноручно связанном, и золотой цепочке, в принятии которой было отказано,
спустя много слов, откровенностей ломанных, пары неловких слез, которые она себе неожиданно совершенно позволила...
Расстались.

Поразительной разности и нечеловеческого влечения случаи.
Она, печальная, лишь о нем пару лет еще думающая.
Он с виски, кальяном и простодушной, горячо его деньги любящей...
Ведь только она, приятель, ты вспомнил?
В череде шумных красавиц, обвивающем ноги шелке...