Дневник памяти

Три даты сошлись для меня в одну совершенно неожиданным образом. Первая – День снятия блокады Ленинграда, вторая – День военного топографа (по старому стилю), ну, а третья – день моего рождения: 27 января. Их воссоединение произошло в тот момент, когда я прочел один из томов воспоминаний моего деда – Михаила Васильевича Калинина, уроженца Псковской области, ветерана Великой Отечественной, служившего военным топографом и воевавшего в 1943-1944 годах на Ленинградском фронте.
Дед ушел из семьи еще до моего рождения, поэтому я мало знал его. Но он оставил после себя несколько рукописей, перепечатанных моей двоюродной сестрой, которых открыли мне множество интересных подробностей его биографии. Также после прочтения этих мемуаров я по-иному взглянул на некоторые факты отечественной истории.
Перескажу несколько эпизодов, поразивших меня сильнее всего.
Во-первых, оказалось, что мой прадед Василий Михайлович Калинин был репрессирован и расстрелян как «враг народа», а его семья до девяностых годов прошлого века несла на себе позорное клеймо.

Часть первая
Враг народа

I

Мой прадед по материнской линии, Василий Михайлович Калинин, родился в 1885 году и был сословия невеликого. Происходил он из дворовых людей помещика Лебедя, жившего в селе Скугры Порховского уезда Псковской губернии. Среди псковских помещиков были и прогрессивные, которые по-доброму относились к крестьянам, способствовали народному просвещению и распространению культуры. Возможно, Лебедь был из их числа, но точных сведений о нем дед не сообщает.
Василий получил домашнее образование в барской семье и окончил все четыре класса скугровской приходской школы. Он разбирался в агрономии, животноводстве, бухгалтерии, имел представления о русской истории и литературе. По поручению помещика совершал коммерческие поездки в Санкт-Петербург, Рыбинск, на Кавказ. Дед пишет, что в начале века барин отправил тянувшегося к технике Василия в Москву к капиталисту и стороннику технического прогресса Савве Морозову. Промышленные цеха и передовое оборудование встряхнули мышление деревенского парня. Он наглядно увидел, как машины увеличивают производительность человеческого труда. Там, в цехах фабрики Морозова, глядя на чесальную машину английского производства, словно сказочный Левша, задумал Василий сделать такую же, только из дерева, с небольшим числом железных деталей, сработанных местными кузнецами.
Дед пишет, что идеалисты, подобные Савве Морозову и помещику Лебедю мечтали поставить Россию на балки чугунные вместо деревянных, а мужика-крестьянина вооружить жнейками, косилками, молотилками. Пахаря  с сохой воспитать до пахаря с плугом и трактором.
Легенда, а может и правда, о знакомстве Василия Михайловича с Саввой Морозовым жива в семействе Калининых до сих пор. Да и как ей не жить, восклицает дед, если после пожарищ Второй мировой еще долгое время работала чесальная машина, изготовленная когда-то руками Василия Калинина.
К двадцатилетию Василия помещик Лебедь помог ему построить в деревне дом. Дом этот не был похож ни на крестьянскую избу, ни на купеческий терем. Это было фермерское хозяйство с примыкающими строениями для скота, хранилищами для урожая и мастерской в цокольном этаже. На чердаке размещалась мансарда с выходом на общий балкон. Лестница на чердак легко убиралась в нишу и не стесняла входа в дом.
Земельного надела Василий не получил и, видимо, продолжал состоять на какой-то должности в господском имении, а также промышлял столярно-плотницкими работами. Из чьих-то обрывочных разговоров дед запомнил, что отец занимался строительством ветряных мельниц.
Все эти подробности возымеют значение в дальнейшей судьбе моего прадеда, который был раскулачен и объявлен врагом революции.

II

Женился Василий поздно, и хотя точная дата этого события неизвестна, случилось оно, по всей видимости, когда ему было более тридцати, и его отца – моего прапрадеда – уже не было в живых. А роль первой скрипки в этом концерте исполнил шурин Василия, местный столяр-краснодеревщик Петр Иванович Сурехин.
Жила в деревне Скугры девушка Пашка Сироткина, в крещении Прасковья, родом из крестьян. Жила-была, как все деревенские девушки, работала в поле и по дому, ходила в церковь и на посиделки со сверстниками. И так случилось, что свой дом Калинины построили рядом с избой Сироткиных. Однако новые соседи вызывали в девичьей душе мало симпатии. Местные крестьяне считали Василия барским холуем, да к тому же, вместе с ним в доме жили две странные тетки, делавшие Пашке при встрече разные замечания. В общем, доброго знакомства с Калиниными не сложилось.
Когда Пашка подросла и стала девицей, влюбилась она в молодого веселого парня из соседней деревни. Тот всегда ходил в красивой рубахе, окруженный компанией таких же залихватских весельчаков. Через несколько недель знакомства речь зашла о женитьбе. Так как родители Пашкиного избранника подобрали ему другую невесту, то наши влюбленные, словно пушкинские герои, дошли до следующего рассуждения: если воля жестоких родителей препятствует нашему благополучию, то нельзя ли нам будет обойтись без нее? Решили венчаться тайно, скрываться некоторое время, а потом объявить обо всем родителям, уповая на их милость и прощение.
В назначенный день побега Пашка с узелком в руках пришла в избу, где собиралась сельская молодежь. Только что закончились святки, и веселье еще не успело сойти на нет. Нареченный как всегда был одет в свою красивую рубаху и сидел в окружении товарищей, делая Пашке знаки, что для побега все приготовлено. Бледная от волнения стояла она, прижавшись к бревенчатой стене, ни жива, ни мертва.
Вдруг в избу решительным шагом вошел Петр Иванович Сурехин. Девушка знала его, так как тот был завсегдатаем в церкви и даже пел на клиросе. Петр Иванович подошел к ней и попросил выйти для разговора, девушка повиновалась. На дворе их ждал сосед Василий. Вместе с Петром Ивановичем они под руки не отвели, а отнесли незадачливую беглянку к ее родителям и сообщили о готовящемся непотребстве.
Когда крики и шум в избе поутихли, и наступившая тишина лишь изредка прерывалась пашкиными всхлипами, Петр Иванович извлек из сумки бутылку водки и повел с хозяевами такой разговор. Он похвалил главу семейства за умелое ведение хозяйства, но упрекнул за воспитание дочерей: «У тебя рядом живут такие хорошие учителя, а девки твои еле складывают слова из букв. Подумай, какую жизнь ты им готовишь. Скоро ты сам увидишь, как твой сосед Вася сядет на машину, которая заменит в поле десяток мужиков и полсотни женщин».
Постепенно разговор перешел к сватовству. «Тетки Василия Калинина – хорошие воспитатели, под их надзором твоя строптивая дочка многому сможет научиться и станет примерной женой», – увещевал  Петр Иванович.
Через несколько недель состоялось официальное сватовство с участием вышеобозначенных теток – Варвары и Татьяны, и с этого момента девушка Прасковья стала называться невестой соседа Василия Михайловича. Теперь все вокруг стали величать ее полным именем с добавлением отчества Ивановна. Таким же манером в семье Калининых обращались и к ее родителям.
После венчания она поселилась в новом доме, где все было чужое, непохожее на привычное крестьянское бытование. Молясь Богу, тетки никогда ничего у него не просили, а только благодарили да возносили хвалы. К трапезе приступали после совместной молитвы и ели из отдельных тарелок.
Белье после стирки гладилось горячим утюгом и убиралось в ящики большого комода. Для молодоженов была отведена отдельная комната с железной кроватью, заправлявшаяся белоснежным накрахмаленным бельем. Новые условия так поразили деревенскую девушку, что она частенько плакала тайком, а муж, застав ее в таком виде, не бранился, а лишь приговаривал: «Привыкай, потом будешь учить этому наших детей».

III

Земельный надел площадью четыре десятины Василий получил в 1918 году, после того, как сбежавшие из окопов солдаты свергли царя и, никого не спрашивая, поделили кормилицу-землю. Служа на пункте питания, Василий видимо не слишком торопился вернуться в родные пенаты и раздел проходил без его участия. По другой версии, после возвращения с военной службы осенью 1917-го он заболел возвратным тифом. В тяжелой форме болезнь продолжалась всю зиму. Более-менее трудоспособным Василий стал только к осени 1919-го. В любом случае, участок Калининым достался самый захудалый – заболоченный, да еще заваленный огромными валунами.
В ту же зиму Василий взял в долг у тещи и старшей сестры денег и купил в воинской части списанного мерина. К весне 1920-го он стал хлебопашцем. Несколько лет понадобилось, чтобы привести свое поле в подобающий вид. Посередине надела Василий проложил дорогу с канавами, водоотводы были сделаны и по всему периметру, ирригационные межи делили участок на секции, необходимые для севооборота. Валуны Василий утопил в землю так, чтобы они не мешали обработке почвы. Вскоре рачительный хозяин смог увеличить поголовье своего стада. Две лошади и три-четыре коровы работали на семью и обеспечивали поставку удобрений для почвы.
Василий первым в районе изменил состав посевов, исключив из него традиционный лен, как культуру трудоемкую при выращивании и доведении до продажного состояния. Не держал он и овец, дающих малопригодный для удобрения навоз. По журналам «Наука и техника» и «Сам себе агроном» выбрал сельскохозяйственное оборудование.  В 1924-25 годах купил в Шведском торговом агентстве конные жатку, косилку, грабли. Это были дешевые и примитивные механизмы, но они повышали производительность сельского труда в 12-20 раз. Калинин был уверен, что со своих четырех десятин земли он будет собирать до 500 пудов зерна.
Перед его глазами был наглядный пример, как не следует вести дела. Созданная на базе имения Лебедя коммуна не только не производила продукции для рынка, но и себя прокормить была не в состоянии. Народ в деревне язвил, что коммунары картошку варят в мешке, боясь, что ее разворуют до раздачи едокам. И это притом, что коммуна была построена на лучших землях, пользовалась бесплатными сельскохозяйственными машинами и добротными постройками.
Багаж для размышлений Василий накопил достаточный: сто томов Льва Толстого были перечитаны им воль и поперек. Кроме того, в личной библиотеке имелась 25-томная Всемирная история, Русская энциклопедия, сочинения Пушкина, Некрасова, Гоголя, Короленко.
Также Василий видел, что необязательно быть крестьянином: три его зятя, порвав отношения с землей, прилично содержали свои семьи. Следуя за этой мыслью, он не собирался всю зиму лежать на печи, а решил наладить производство чесальных машин на продажу. Опытный образец был изготовлен, машина исправно работала, удивляя местных крестьян. Они называли ее чудом, которое улучшило и облегчило производство основной крестьянской обуви – валенок. Отдельные куски шерсти станок превращал в единое одеяло, из которого легко изготовлялся войлок, валенки любого размера, а также прялась тонкая прочная нить. Жители соседних деревень уже собирали деньги, чтобы заказать Василию такую же машину.
Но вести свое хозяйство новая власть Василию Михайловичу не позволила. В 29 году его услали на принудительные лесозаготовки в Мурманскую область. В стране была установлена трудовая повинность для всех мужчин эксплуататорского класса, к которому были отнесены также церковные служащие, работники умственного труда и крестьяне, использовавшие наемных работников. К эксплуататорскому классу причислили и Василия Михайловича.
Когда через пару месяцев Калинин вернулся в деревню, в разговорах односельчан появилось новое слово «раскулачивание». Ему советовали продать технику, коров и другое имущество, поговаривая, что раскулачивание в Скуграх начнется с его хозяйства. Так оно и случилось. «Президиум Дновского Райисполкома Псковского округа на заседании 8 февраля 1930 года, слушая вопрос о выселении кулаков из районов сплошной коллективизации, постановил признать Калинина Василия, жителя деревни Скугры, бывшего торговца, в настоящее время эксплуатирующего чужой труд и имеющего нетрудовой доход от эксплуатации сельскохозяйственных машин, подлежащим к выселению с конфискацией имущества».

IV

В феврале к Калининым пришли трое представителей сельсовета с целью описи имущества. Один, одетый в армейскую гимнастерку и галифе, расположился за обеденным столом в кухонной части дома. Хозяин поставил перед ним чернильницу, а тот положил рядом с ней револьвер и приступил к делу. «Отец раскрыл свою, как он говорил, «амбарную книгу» и стал перечислять предметы личной собственности. Записывающий не сразу все фиксировал, а уточнял название и стоимость. Мне запомнилось, как он долго не мог понять, что такое дисковой культиватор, который в книге отца был назван «Рандаль». В материалах Псковского архива дисковый культиватор «Рандаль» жив и до сих пор, только под именем «Рояль»», – рассказывал дед.
Через несколько недель как-то вечером в дом Калининых постучали. Кто-то негромко, но властно переговорил с вышедшей на стук матерью. Вернувшись в дом, она перекинулась парой слов с мужем, и они начали укладывать ребятишек на пол своей спальни, постелив снятые с кроватей матрасы. Детям было строго наказано не выходить из комнаты и не высовываться из-под одеяла.
Так, будучи ребенком, дедушка Миша с братьями и сестрами стали свидетелями того, как из их дома незнакомые люди выносили книжный шкаф, комод, гардероб, зеркало, стулья, туалетный столик и даже кровати. Книги, белье и другие пожитки были сложены на полу и ждали своей участи.
Все это время отец семейства сидел на табуретке, а рядом с ним стоял молодой мужчина с револьвером в руке, непрерывно щелкавший курком.
Утром, помолясь Богу, Калинины облегченно вздохнули – все могло кончиться хуже. Их имущество, включая технику, домашних животных, зерно и картошку, было конфисковано, но гражданских прав родителей не лишили: они могли оформлять паспорта и устраиваться на работу. Семейству даже позволили жить в собственном доме, в котором из мебели остался обеденный стол с табуретками, а еще  кухонная утварь с посудой. Не тронули представители власти и мастерскую отца, оставив в ней весь имевшийся инструмент.
Вскоре Василий Калинин уехал на заработки в Ленинград, поступив охранником на завод, изготавливающий цинковые белила. Жил в производственном корпусе, приспособленном под общежитие. Вместе с ним в помещении находилось около пятнадцати человек. Все они были существенно моложе и часто обращались к Василию за советом по тем или иным слесарным вопросам. Большинство было уголовно-блатного поведения, и кроме финских ножей некоторые имели в своем арсенале револьверы. Дедушка Миша часто ездил к отцу при всяком попутном транспорте.
Матери коммунары предложили работать в народившемся колхозе на чесальной машине, изготовленной ее мужем. Скорее всего, это не было злой иронией разгулявшейся власти. Видимо, Прасковья, зная как обращаться с техникой, могла выполнять эту работу лучше других. А кроме того, при раскулачивании экспроприаторы не сумели вытащить машину из помещения, так как требовалась ее разборка, а собрать без ущерба могло и не получиться, поэтому решили оставить станок там, где он был – в цокольном этаже калининского дома. При этом оборудование считалось конфискованным.
С помощью подрастающего Михаила мать отрегулировала машину и стала принимать заказы от населения на расчесывание шерсти за наличный расчет. Ей же приходилось вести финансовую отчетность о выполненных заказах и поступившей оплате.

V

В ночь на Пасху в семье Калининых родилась еще одна дочь, которую окрестили Марией. Возможно, появление шестого ребенка вызвало в руководящих деревней кругах какое-то беспокойство, и они подключили к решению вопроса работников районного масштаба. Мать стали уговаривать освободить дом, ввиду того, что население якобы возмущено фактом проживания раскулаченной семьи в роскошном доме, в то время как председатель колхоза ютится в ветхой избе.
Обработку матери вела женщина средних лет, хорошо знавшая свое дело. Она ссылалась на статьи законов, которые нарушались семьей, продолжавшей пользоваться изъятым имуществом, угрожала высылкой в северные регионы страны. Похоже, что она была юристом и служила в районной прокуратуре. Настойчивые беседы сделали свое дело, и мать согласилась освободить дом.
Шестерых детей и только что родившую женщину приютили ее незамужние сестры, жившие в старой избе по соседству. По религиозным убеждениям они не вступали в колхоз, а кормились за счет прирезанной на окраине деревни узкой полоски земли, которую возделывали с помощью ледащей лошадки и допотопного деревянного инструмента.
К полевым работам подключились и дети. «Помню, как мы пахали: я, сидя в деревянном седле, управлял лошадью, а тетя Катя справлялась с сохой», – пишет дедушка Миша. Ему, еще несовершеннолетнему, пришлось нести обязанности и по трудовому участию неколлективизированного населения в общественных работах. Вместе с теткой они собирали по полям камни-булыжники и, погрузив их на одноосную телегу, везли на строительство дороги Дно – Порхов. Стальные шины часто соскакивали с рассохшихся колес, и женщина с ребенком камнями наколачивали их на место. Дед вспоминает, что обслуживание телеги и упряжи было тогда для них самым тяжелым делом. Девятилетнему мальцу, ему пришлось самому сделать борону из оставшихся в мастерской отца запасов железа, так как деревянная теткина сгнила от старости. 
Судьба же готовила семье Василия Михайловича новый поворот.
 
VI

Осенью 33-го года тетя Катя погрузила семейство Калининых, состоявшее из восьми человек, на свою доисторическую колымагу, и тощая лошаденка, потащила обоз на станцию Дно. Там семья пересела в пассажирский поезд и отправилась в город Боровичи на встречу с отцом, который, уволившись из заводской охраны, работал полеводом в подсобном хозяйстве воинской части.
Поселились они в пяти километрах от города в селе Хоромы, рядом с которым на освободившихся землях выселенных крестьян и было организовано воинское подсобное хозяйство. Жили в одной избе вместе с молодыми красноармейцами. Мать сразу же стала для них поваром, и командование части оценило ее инициативу. В избе из палаток была сооружена перегородка, и семья как бы получила отдельную комнату. Вскоре военнослужащих демобилизовали, и в распоряжении Калининых остался целый дом, площадью около семидесяти квадратных метров.
Дети постарше начали ходить в школу, располагавшуюся в деревне Жаворонково примерно в трех километрах от Хором. Учились хорошо и каждую четверть получали за свои успехи поощрительные премии в виде книг.
Кроме преподавания теоретических дисциплин в школе детей обучали земледелию, слесарному делу, машиноведению. Трудовое воспитание продолжалось и дома. Отец, Василий Калинин, втягивал ребят во все свои занятия: стрижку и ветеринарную обработку овец, лечение лошадей, строительство ограждений для выпаса скота. В обязанности мальчиков также входила доставка продуктов питания из города до конторы подсобного хозяйства. Продуктов требовалось много, в стране еще действовала карточная система. Двенадцатикилометровые поездки не всегда заканчивались благополучно: лошади распрягались, у повозки сваливались колеса, буханки хлеба падали и рассыпались по земле. Подростки старались, как могли.
Летом в отделение приезжал на открытом «Форде» командир полка. Он подарил Мише и брату Саше казацкое седло. С этого момента верховые скачки стали их любимым занятием. С легкой руки командира дружили они с мосинской трехлинейной винтовкой, которая висела на стене в избе и всегда была доступна. Сборку и разборку ружья мальчишки изучили на «отлично» и неплохо стреляли.

VII

Осенью 1934 года Михаил Калинин, пропитанный идеями газеты «Ленинская искра», стал организатором пионерского движения в школе и «воинствующим безбожником».
«В отличие от Скугров, где прошло мое раннее детство, Жаворонково, Дерягино и другие соседние с хутором Хоромы деревни жили и мыслили по дореволюционному укладу. На организованные колхозы смотрели как на что-то временное. Население было почти все неграмотно: газет и книг читать не могло, а о телефоне и радио еще и слухи не дошли. Вера в Бога считалась вечной и постоянной. Мои споры со сверстниками о существовании Бога заканчивались тем, что меня приводили к их родителям, а те, разобравшись, о чем речь, спокойно выносили приговор: «Бог был, есть и вечно будет», – вспоминает дед об этом периоде своей жизни.
Учителя школы уклонялись от решающих высказываний на религиозные темы. Отец на вопросы о Боге обычно отвечал строкой Некрасова: «Что же все это народ сотворил?» У детей складывалось мнение, что навязывать им свои оценки жизни он не хотел.
Василий Михайлович часто уезжал в главную контору для отчетов о проделанной работе. Однажды, в первых числах декабря, он вернулся очень поздно и сообщил, что в Смольном убит руководитель Ленинградской парторганизации ВКП(б) Киров. Повышенного интереса это событие у местного населения не вызвало, и в школе о нем не говорили. Но для семьи Калининых смерть Кирова не прошла стороной.
Отца вызвали в городской отдел ГПУ (Государственное политическое управление при НКВД, занимавшееся преимущественно подавлением контрреволюционных выступлений). У него отобрали паспорт и потребовали возвращения в Скугры. С работы его уволили, что в условиях существования  карточной системы означало голодную смерть для всей семьи. На следующий день Калинины освободили дом в Хоромах, переселились в пустующую избу соседней деревни Дерягино. Ждали, когда дети окончат третью четверть в школе. Затем поехали на станцию Боровичи, затем – в Дно, а оттуда – в Скугры. На какие средства они вернулись на родину, для членов семьи осталось тайной.

VIII

В Скуграх Калинины поселились в доме старшей сестры отца Татьяны Сурехиной, а потом перебрались в дом, принадлежавший родителям матери. Начали возделывать огород, стали работать в колхозе. Правда партийная ячейка считала, что Калинины не достойны чести носить звания «колхозник». Но хороший забор вокруг парка, сделанный семьей по возвращении, сохранил в колхозе урожай яблок. Яблоки были удачно проданы заготовительной конторе. Колхоз тем самым не только заработал денег, но и выполнил план поставок. Калининых за забор отблагодарили: на правах аренды выделили из колхозного стада выбракованную корову, а отцу доверили ремонт ржавеющих под открытым небом косилок и жнеек, конфискованных у местных кулаков. В сенокос косилки исправно работали, на одной из них сидел сам Василий Михайлович.
Дети заготовляли к зиме дрова и успешно учились в Скугровской школе. Так семейство Калининых вошло в страшный 1937 год.
Отца арестовали, когда Михаилу было 13 лет. На бортовой грузовой автомашине приехали семь человек. Все в форме Государственного политического управления. Была суббота. Заканчивался солнечный августовский день. В семье Калининых мужчины мылись в бане.
«ГПУшники явились с наганами в руках и едва не голого увели отца из бани в дом. Когда я вошел вслед за ними, отец сидел на полу под охраной, а в доме шел обыск. Листали школьные учебники и книги, полученные мною за успехи в учебе. Больше всего пострадал шкафчик, где хранились фотопринадлежности: их выбрасывали прямо на пол», – пишет дед.
Утром на следующий день Михаил с братом Сашей дежурили у районной милиции на станции Дно, надеясь увидеть отца, которого должны были отправить поездом в Ленинград. Высылка арестованных продолжалась в течение нескольких дней. Отца среди них не было.
 
IX

На протяжении полувека никто в семье Калининых не знал, что конкретно произошло с отцом. Только в 1989 году, когда его реабилитировали, из постановления прокуратуры Псковской области стало известно, что Василий Михайлович Калинин был репрессирован на 10 лет ИТЛ постановлением тройки Ленинградской области 25 сентября 1937 года по статье 58-10 УК РСФСР (за контрреволюционную деятельность: пропаганду и агитацию).
«Мой отец никогда не осуждал действия существующей власти и был уверен, что коммунисты – единственная организационная сила, открывшая доступ к образованию всему народу. Какая же «тройка» могла сделать из него антисоветчика? Кто конкретно репрессировал моего отца – до сих пор огромная государственная тайна», – записал Михаил Васильевич в своих воспоминаниях.
О том, как проходил процесс рассмотрения дел тройками, дед узнал в начале 50-х из рассказов своего сослуживца, начальника городского отделения милиции. Тому, в 1937 году начавшему службу в органах, приходилось докладывать заседанию тройки списки содержащихся в камерах и подлежащих репрессированию. Свои решения тройка делила на три категории. Первая категория – лица, подлежащие расстрелу сразу. Вторая – лица, получившие 10 лет ИТЛ без права переписки; они подлежали расстрелу по прибытии в лагерь. Третья категория – лица, получившие 10 лет ИТЛ. Когда по списку оглашалась очередная фамилия арестанта, областной прокурор выкрикивал: «Первая». Это означало, что человек будет расстрелян в ближайшие сутки. Если говорил «третья», это означало, что задержанного увезут в исправительно-трудовой лагерь. Первый секретарь обкома ВКП(б) при этом делал одобрительные кивки в сторону прокурора. На лице начальника ГПУ какие-либо реакции отсутствовали. Наверное, лица, получавшие «первую» и «вторую» «категории», до «тройки» слушались по партийной линии, и прокурор лишь дублировал ранее принятые решения. По «третьей категории» шли люди, часто ни в чем преступном не замешанные. Своей судьбой они должны были держать в страхе и ужасе оставшуюся на свободе часть населения.
«За всю свою историю человечество не переживало такого унижения, оскорбления и издевательства, которое творится здесь», – так Василий Михайлович Калинин писал своей семье из Сыктывкарского исправительно-трудового лагеря.

X

В конце третьей учебной четверти 1938 года Михаила Калинина исключили из Скугровской школы. Его обвинили в оскорблении школьного парторга – учительницы, преподававшей литературу. За первое полугодие у Михаила по всем предметам были пятерки. Но парторг школы настаивала, что сын «врага народа» не может учиться на «отлично». Среди учителей начался раскол.
Физик и математик посчитали действия парторга глупостью. Самым простым решением конфликта стало обвинения мальчика в грубости и оскорблении учительницы. Узнав об отчислении, Михаил сбежал из дома. Пятнадцатилетний подросток оказался в Ленинграде, где прошел уже другую школу – школу беспризорника.
Осенью он вернулся, его снова приняли в Скугровскую школу, но физик и математик в ней уже не работали. Говорили, что их арестовали.
В комментариях к своим воспоминаниям, дед сообщает: «По замыслам теоретиков государственного строительства 30-х годов, «тройки» должны были стать ежовыми рукавицами, которыми будут изловлены и уничтожены классовые враги трудящихся. Но, как следует из приведенного рассказа, интересы рабочего класса их мало интересовали. Это были номенклатурные работники, получавшие хорошую зарплату и другие блага жизни, часто достававшиеся им после успешно проведенных операций.
Затем большинство этих чиновников сами попали под арест. Но массовое их освобождение после смерти Сталина показало, что вождю не удалось создать настоящее государство рабочих и крестьян и вырастить достойную смену. В 90-годы страна, некогда считавшаяся могущественной мировой державой, перестала существовать и превратилась в сборище воров и бандитов, ведущих непрестанную бойню за право обладания собственностью».