Шёл снег

Шёл снег, в безветренном пространстве
висел, как пух с разорванных перин,
стояли ели в праздничном убранстве,
а он скрывал морщинистость перил,

цеплялся за чешуйки осквернённых
забывчивостью к яркой новизне
трёхслойной краски ставень на казённой
избы конторской в три окна стене.

И, если б ветер проявился силой,
то этот "пух", растаяв в темноте
стекол оплакавших проёмов с габардином,
присыпал труп, лежащий на столе.

Кто он? Конторский клерк или начальник,
сражённый пулей в классовой борьбе?
Он не успел на печь поставить чайник,
как стал навечно с дыркой в голове.

За что убит своими из народа?
За воровство, за подленький донос,
иль за убийство, за гоненья рода?
Так, нет же! За призыв идти в колхоз!

Он - молодой агитчик поколенья,
избравших путь построить новый строй.
Энтузиасты, обнулив сомненья,
идеи свежие несут в крестьянский слой.

Так за реформы, что в штыки встречали
за их несущий разграбленье смысл,
новаторы по сёлам погибали
с мозгами верящих в всемирный коммунизм.

Но то - тридцатые, то - прошлый век, а ныне?
Реформы сыплются, идеям нет конца.
Их лозунг - "Лишнее своруем и отнимем,
и оправдаем Ричи-подлеца!"

Но только лишнего уже и не осталось,
уже и мелочь в кошельках под счёт,
всё больше ненависть, моральная усталость,
а в генах памяти всплывает царский гнёт.

А снег идёт. Он снова тих, безмолвен,
и ветра нет, и буря не слышна,
и дух спокойствия, пассивности не сломлен,
пока звенит в пределах времени струна.