Вернусь, коль дочку сбережешь

            
              Светлой памяти бабушки и дедушки...
                (от лица моей мамочки)

1.
За что родиться мне случилось
В году, израненном войной?
Четыре года — боль с кручиной,
Дыханье смерти за спиной.

И отправляясь в путь-дорогу
Туда, где шел свинцовый дождь,
Отец сказал уже с порога:
«Вернусь, коль дочку сбережешь».

Врачуя ссадины и раны,
Ворчала мама: «Егоза!
Случится что — как жить я стану,
Смогу ль отцу взглянуть в глаза?!»
А простужусь бывало, снова
Твердила: «Сердце не тревожь.
Не забывай слова отцовы:
Вернусь, коль дочку сбережешь».
 
Прошли года. Стал волос белым,
Но живы в памяти моей
Изба с провисшей колыбелью
И печь с цыплятами на ней,
И чистым снегом занавески
В глазницах окон небольших.
А от порога из обрезков
Дорожка тканая спешит
К углу, где тябло с образами...

Печаль глубокая течет.
И мама с грустными глазами
Молитву шепчет горячо.
Потом идет к портрету бати,
Стройна, красива, молода...
За что? За что беды объятья
Родной достались в те года?!

А за окном, где ветер бродит
И гонит прочь ночную тьму,
Я вижу брата в огороде
С большой лопатой — семь ему,
Сестру с тяжелым коромыслом.
Свисают ведра до земли.
А тучи вороном нависли,
Ужели детство унесли?!
2.
Вставали, помню, мы с зарею,
Когда туман в окошке плыл.
У всех —  дела, а мне порою
Трехлетний братик нянькой был.
Бывало, мать перед уходом
Перекрестит нас от дверей.
Трудилась конюхом в те годы,
Хотя  —   купеческих кровей.

И вспоминала мама: «Боже,
Болели ноги и спина.
Порой без сил плелась, но больше
Пугала в доме тишина.
Случилось что? Замрет сердечко.
Скорее в избу. Вижу: спят.
Ну, слава Богу! Сразу  к печке —
Еду готовить для ребят.
Усталость как рукой снимало.
Тревог душа была полна... — 

Здесь замолчит, бывало, мама.
Продолжит горестно: — Война...
Спасибо Богу  — не скитались!
Держались вместе стар и млад.
Вот мужикам судьба досталась,
Подумать только, сущий ад?!»
3.
Невзгоды словно шли по следу:
Болезни, голод, холода...
Все больше через боль и беды
Я познавала мир тогда.

Но были радости (пусть мало).
Родимый голос из сеней.
Конюшней теплой пахла мама.
Был запах тот всего родней.

Еще я помню запах хлеба,
Как запах праздника в семье.
Теперь, уже под мирным небом,
Всегда к добру он снится мне...

Мне мама куклу сшила ночью,
Нарисовав лицо углем.
«Ты береги,  —  сказала,  —  дочку.
Отцу покажешь»…

День за днем               
Я берегла свою отраду.
Но как-то раз в разгаре дня
Мы под столом играли с братом.
Стол  — крыша, стены  — простыня.
Ну чем не дом?! А «враг» был близко.

Я отвлеклась минут на пять,
И куклу потрепала киска.
Вот слез-то было! Не унять!
Мать штопала у куклы «раны»,
А я ворчала: «Егоза»…

Любила ночь. Ложились рано.
Лампады свет. Святых глаза...
С портрета улыбался батя.
Дышала миром печь в углу.
Мы с куклой и сестра, и братья  —
Все спали с мамой на полу.

Бывало, в окнах ветер кружит,
А матушка  — о мирных днях:
«Хозяйство было. Жили дружно.
Отец звал барыней меня.
Собою видный, кучерявый.
Не пил, руки не поднимал.
Корзины плел и знал все травы.
Какие валенки валял!»

За окнами ветра стихали,
И будто не было войны.
Вдруг мама горестно вздыхала:
«Беда... Дожить бы до весны».
4.
Однажды мама словно светом
Избу наполнила с крыльца.
Прижат к груди листок заветный.
Неужто с фронта от отца?!

Читала вслух за слогом слоги,
Нет-нет смахнув слезу рукой.
Писал; что цел он, слава Богу,
По нам тоскует день-деньской,
Что часто снится край родимый,
Скучают руки по земле,
Вернется — заведем скотину.
Соседям кланяться велел.
Но больше спрашивал о доме,
Здоровы ль дети, как дела.

Вздыхала мама: «Злая доля.
Зима заботы намела.
У ребятишек нет одежки.
Кто будет валенки валять?
Не  уродилась и картошка.
Да и мала больна опять».

Писала, что здоровы дети,
Мала растет, идут дела.
Все фронтовые письма эти
Мать за иконой берегла.
Жаль, приходили очень редко
Те треугольнички, — война.

Бывало, забежит соседка
(Была бездетною она)
С письмом от мужа и с надеждой:
Еще вернется счастье в дом...

Я не забуду день тот снежный.
С порога прохрипев с трудом:
«У нашей Дарьи — похоронка»,
На лавку опустилась мать.
Стояла тихо я в сторонке
Что я могла тогда понять?!

Дней пять не видела соседку.
Потом столкнулись на крыльце.
Платок, морщинки рваной сеткой
И ни кровиночки в лице.
«А мамы нет», —  зачем-то громко
Промолвить поспешила я.
Глаза, две темные воронки,
Смотрели словно сквозь меня.

Мне стало страшно. В дом влетела,
Схватила куклу —  в теле дрожь,
А в голове слова метелью:
«Вернусь, коль дочку сбережешь»…

Позднее мама причитала:
«Доколе ворону кружить?
Ушел сердешный, не оставил
Кровинки Дарье — как ей жить?!
А ваш отец, спаси нас Боже,
Не ранен ли? Душа в огне!
Нет, он уйти от нас не может!
Вернуться обещал он мне,—
И притянув меня за плечи,
К себе прижала. — Вся в отца»…
А за окном метался вечер,
Метели не было конца...
5.
Победный год. Молили Бога:
«Без рук, без ног, но только б жив!»
«Идут!»— кричали у порога,
Навстречу им народ спешил.

Забыв на время все невзгоды,
От счастья плакали в тот год...
Хоть писем не было полгода,
Мать верила, отец придет.

И он пришел. Был день погожий.
Скрип половицы из сеней.
На фотографию похожий,
Но много старше и мрачней,
Вошел мужик, воскликнул грозно:
«А это кто? Мала?! Жива!»
И вмиг затеплилась сквозь слезы
В глазах озябших синева.

Я испугалась почему-то
И убежала на крыльцо...
Перед глазами в ту минуту
Сияло мамино лицо...

О кукле вспомнила — вернулась.
«Как звать-то дочку?» - «Егоза».
Тут папа грустно улыбнулся.
Взгляд устремив на образа
И выдохнув: «Спасибо, Боже», -
Перекрестился. Падал свет
И гладил по шершавой коже
Лицо, поблекшее от бед...
6.
Шли дни. Трудились дружно, много.
Пекли хлеба из спелой ржи.
Смеялось солнце у порога.
И мы учились мирно жить.

Казалось, позади невзгоды,
Но снова в небе «воронье».
Мать обезножив на полгода
Слегла. Молились за нее.

Отец заваривал ей травы
И чем-то ноги натирал.
Видать, пред Богом были правы,
Коль долгожданный миг настал,
И  поднялась родная, силы
Вернулись к ней погожим днем.
Обид на жизнь не затаила,
И беды поросли быльем.

Любви хватило ей с годами
На десять внуков. Верю я:
Пока таких людей рождает,
Свята воистину земля!
7.
Я помню, спрашивали братья
Отца о шраме на спине.
«Крепки у дьявола объятья»,—
Твердил в ответ. Кричал во сне...

Лет десять было мне примерно.
Дремала раз я на печи.
Вдруг слышу папин голос нервный:
«Проснусь, и видится в ночи
Тот самый бой, где был я ранен.
Перед глазами  —  осень, грязь
И танки, танки. Боже правый,
Я столь не видел отродясь!
А сверху — вОроны стальные.
Свинцом крошились небеса!
И крики... Слышу их поныне».
Соседа голос: «Я и сам
Ночей боюсь уже, но вижу
Не бой... сожженное село
И труп младенца...»

«Мало выжить, —
Вздохнул отец, — забыть бы зло!»
Я вспоминаю, боль какая
В словах тех слышалась тогда...
Смерть, видно, тело отпуская,
Пленяла душу на года.

          Эпилог

Здесь, у могилы, неба ситец
Стекает на седой гранит.
Передо мной отец-спаситель
И мама с сердцем без границ.

Скользят лучи по лицам милым,
И грусть становится светлей.
Притихла внучка у могилы
С той куклой старенькой моей.

Отживший лист шуршит по плитам.
Тревожит сердце ветра дрожь.
И слышу снова, как молитву:
«Вернусь, коль дочку сбережешь».