Убога даль, чернеющего неба

       Убога даль,
     Чернеющего неба.

Убога даль чернеющего неба,
Я всё забыл что так хотел.
Пусть мне не съесть черствеющего хлеба,
Но я всю боль вымолвить посмел.

Целуй меня восход багряный,
И новый день насмешку подари.
В твоих лучах я буду пьяный,
И нищим на земле бессовестно гори.

Пусть я восход увижу долгий,
И боль моя птицею порхнёт.
Пусть он привет твой будит колкий,
И смерть в очах твоих мелькнёт.

Я все прощу горькие себе потери,
За руку взяв конец тогда всего.
И насладившись танцем узреют звери,
Что я узнал в друг бога своего.

Он приласкает храброго тщедушно,
Пообещав верит только в смерть.
И если так уж станет тошно,
То попирать меня не чем несметь.

Я дарствую победу дней менущих,
Ты в сонме их храбрится не пытай.
Ты суматоху их забудь тебя тянущих,
И душу свою чем попало залатай.

Ты будишь проклят за желанье чуда,
В своём бес правии людском.
И те лишь будут ждать правдой самосуда,
Где ты один простонешь о мирском.

Мир сам себе забава грешных,
Безвольным путь в сады мечты.
Но те успеют только пленных,
Нарвать в охапку словно бы цветы.

Они желанны каждым с малолетства,
Ещё с девственных ногтей беды.
Они лишь ждут проклято бесстыдства,
Чем будим мы в скитаниях горды.

Жева моя награда прозябанья,
Чужая боль обид и мелочных невзгод.
Я так хочу при жизни наказанья,
Что б мог забыт я человечий род.

Я рвусь его любить в пороке соном,
Порвав одежду юности хромой.
И восхвалится за унывным стоном,
Что так завёт хрипами домой.

Чужда твоя рука толь лапа мора,
В которой я приластится готов.
Я сам хрипеть посмею скора,
Бес всяких оправдания зычных слов.

Я в чёрных тучах дикого покрова,
Найду удел вещим воробьем.
И пусть мычит блудная корова,
Что мы с тобой тот крест бес совестно вобьём.

И чернозём стихом шипит потерю,
Что всё теперь прошло своим концом.
И я всё ж в новый день тогда поверю,
Да пусть не встретится никто с юнцом.

Крест панихиду так попросит,
Что я возьмусь выть о прожитых годах.
То мне сам бог урок подносит,
Что милый так и оживает прах.

Он искалечит душу дымом,
Туманом всех тлеющих в огне костей.
Ведь то поймёшь ты был нам сыном,
Но ты назад не жди гостей.

Я волен буду в мареве угара,
Так сволочной и мирской простаты.
Ты будишь сын наш псине пара,
И вознесешь глодая кости святость пустоты.

Рассвет горел ублюдством голым,
Черна моя рубаха на плечах.
Мой взгляд был грусти полным,
Так ждавшего мира на сносях.

Я был потомок рваной дряни,
Меня не схоронившие в бреду.
Я этой токо благодарен пьяни,
И может быть к вам как нибудь приду.

Сей час один в аду утреннего света,
Что страхом обуял меня живым.
Вы знаете ведь нет беде запрета,
Как ночь смешна убогим и слепым.

Прочти прощание малышки бренной,
Там нет строки о том что та найдёт добро.
Та лишь уткнётся в рыло чуме зловонной,
И мы поймём что это всё собой старо.

Она во тьме той хижины проклятой,
Не обругает тех с кем грызть ей кость доно.
Не увидать ей мир и шали смятой,
Она умрёт и так должно.

Ночь так темна что нет спасенья,
Всем юным выть в тот ден весны.
То будит вам смерть как вдохновенья,
На что вы будите ещё годны.

А я отродьем выжду ваши смерти,
И сем всё то что вы не смели пополам.
Вы мне немножечко поверьте,
Что я хочу поесть не давши псам.

Они сглодают падаль терни тела,
Сорвут лицо битое чумой.
Как псина всё таки того хотела,
Что загорелся отрочества мечтой.

Она меня в объятья лапой зажимая,
Подарит зуб желания лихой нужды.
И все потуги робкие нагло отымая,
Всучит мне рок и будим тем горды.

Тот день последним будит в этом мире,
Когда я вырву глас за красоту в очах.
Мы будим бушевать в зловонном пире,
И поливать слюной и кровью прах.

Я так хочу что б этот ден начался,
Бес страшных мук шальной мечты.
Что б мне сам бог в объятья дался,
И я увидел райские черты.

Там нет без зубого похмелья,
В котором я жую чёрствый свой кусок.
Там сам я начинаю праздные веселья,
И воду пью словно сладкий сок.

Там кров по жилам обещает радость,
И бурный ключ всех слов моих.
Там плоти чистота именует годность,
И ждут всегда своих.

Проснись рассвет сегодняшнего утра,
Я сам подняться буду рад.
Я поступаю очень мудра,
Когда увидел вес мой в палисаде сад.

Чумой нетронутые молодые ивы,
Крапива жалит гордой простотой.
Вы тополь и черёмуха красивы,
Ия начат готов нутром пустой.

Шагнуть неистова в заросли бурьяна,
Там нет ступеняк в сад иной.
Там есть размах для старого баяна,
И песня пусть польётся стариной.

Я размахнусь во весь сад старый,
Где нет и быть не может брат хулы.
Здесь пуст схоронят буду правый,
Вед звуки голос песен мне милы.

Честна моя забава все беды не почём,
Пусть будит обо мне дурная слава.
Что я стою со смертию одним плечом,
Что вся во мху огромная канава.

Но я заву всех кто любим,
В глуши садов что помнят старь.
Вы приходите в песне посидим,
Пусть вознесётся в небе кровью марь.

И я тщедушным увальнем уткнуся,
В черёмуху что гложет червь земной.         
И в адском сне навек для всех очнуся,
И вы друзья пойдём с самной.

На празднике чертей нам молвят правду,
Что мы хотели многого от всех.
И мне на память те оставят пятном помаду,
И наспех бросят старый и зловонный мех.

Гордись своей судьбой убогой,
Та не грешила не гнала людей.
Иди обратно сын дорогой.
Тебе и в прям назад дороженька видней.

Я в омут видел ад безумный,
Где я чертям пел песни до утра.
И на рассвете в чувствах скудный,
Мне русь промолвила пора.

Черёмуха стояла в свети солнца,
Крапива жалила до волдырей ладонь.
И я всмотрелся в битое своё оконце,
Эх русь меня чем может тронь.

Земля звала убогого попрощаться,
С позором прожитых и вечных дней.
И предлагала кровью угощаться,
Всех кто был тебя сильней.

Расти мой палисад в убогом сраме,
Где я один ищу любовь к живым.
Я может быть станцую в храме,
И стану в чреве,родины родным*