Несуществующему

Я не знаю, зачем я пишу тебе вечером ранним,
Я не знаю, зачем я так грустен дневною порой,
Когда воздух холодный, наполненный светом хрустальным
Прожигает и льдом, и огнём через тонкий покрой.
Ты, наверное, так же, как я, и устал и измучен,
Нам, должно быть, упала на плечи слепая тоска.
Добрый друг, наш с тобою сюжет был по-новой закручен,
Одиночество явно не с нами идёт сквозь века.
Так зачем же опять ты так сильно и томно печален?
И откуда у нас столь обильная жалость к себе?
А ответ на вопрос, как обычно, до смеха банален:
Это скука и чай, растворившийся в сладкой воде.
Только скука и чай, да слепое желанье вниманья.
Я об этом смолчу, пусть то будет наш малый секрет.
Можно дальше ворить в своём теле пустые страданья,
Чтоб плясали по нервам тяжёлые мысли балет.
Я не знаю, за что я так сильно люблю сумеречье,
Я не знаю, зачем мне в усталость приятно тепло:
Когда только лишь снег освещает на небе заречье,
Когда тяжесть от быта в момент, словно ветром смело.
Так зачем я пишу тебе вечером в свете от лампы?
Я не знаю, а может и нету желанья сказать?
И, быть может, в письме моём встретишь ты старые штампы,
Твоё право их волею лёгкой с разбегу сломать.
Я , пожалуй, закончу письмо, где нет пряного смысла,
И, пожалуй, не будет в нём логики или конца.
Друг мой, просто прими поток маленькой сломанной мысли,
Давай вспомним за время забытые черты лица.