Би-жутерия свободы 318

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

 Часть 318
 
– Посадка на трансатлантический рейс «Silver Bird» Нью-Порк – Пинск с пересадкой в Минске, закончена. Убедительная просьба к опоздавшим на рейс, не суетиться и не беспокоиться, – сообщил голос диктора приватного аэропорта имени Фрэнка Синатра.
Задиристый Мошка обрыскал окрестности, метя территорию у захлопнувшейся перед его поблёскивающим носом-пуговичкой дверью, ведущей к частному самолёту мисс Вандербильд «Silver Bird». Его раздражал упрощённый вариант любовных взаимоотношений. Он мечтал выбраться из жизненной несуразицы и кататься в деньгах в период инфляции, как моль в высохшем нафталине. Мося давно готов был присягнуть кому-нибудь на собачью верность, но подходящей кандидатуры в хозяева не предвиделось.
В этом отношении вздорная ромовая баба Фру-Фру, налитая как яблочко, не лезла ни в какие ворота по сравнению с мисс Вандербильд. Бешеная манера Фрумы выкидывать всякие фокусы и лакомую косточку из спальни в коридор доводила Мошку до исступления. И вот на тебе, подвернулась настоящая миллионерша, с которой судьба вынуждает расстаться по не зависящим от него обстоятельствам. Если всё пойдёт по предусмотренному плану без науськивания со стороны, подумал Мошка, он обязательно засядет за мемуары «Репортаж из конуры без дорогостоящей цепи на шее», которые заказал издатель Лёша Компост, приславший ему в день именин праздничный набор удобрений. Мошка, на котором отрицательно сказывалось беззаветное служение на задних лапах, полюбил у издателя пластиковую косточку в воротничке и при случае готов был вцепиться ему в горло, потому что изо рта Компоста понесло чем-то средним между перегаром и писсуаром, когда уборщица-наймичка забросила в него дезинфицирующую таблетку и Лёша понимающе отхлебнул из горлышка горячительное.
Зонтик залетел в авиасалон и оставил на сидении самовоспламеняющийся гигиенический пакет, предназначенный для подрыва репутации мисс Вандербильд. Бедная миллионерша так и не дождалась преднамеренно опоздавшего на зафрахтованный ею лайнер «Серебряная птица» шустрого терьера, желавшего как можно поближе познакомиться с её финансовым содержимым.
У терпения и нефти, подумала мисс, одно общее – они иссякают, а что требуется женщине, чтобы перемахнуть через забор? Чтобы он встретился на пути? Волна подозрительной молвы в отношении шерстяного любимца так и не дохлынула до её забриллианченных ушей, тем более что она отличалась от сверстниц завидным простодушием и тонкими щиколотками, а к верноподданным относила корректную подачу кручёного мяча на частном корте.
Взбалмошная мисс Вандербильд (в молодости в меру дрочливая в хорошем смысле этого слова сивая кобылка на загляденье и до непристойности) в десятый раз пропускала песенку «Застиранная рубашка», переходя на трогательную про щенка. При этом мисс окропила кофточку горючей смесью слезы с атропином, употребляемым ею для расширения зрачков и кругозора, чтобы впечатлять не оприходованных мужчин.

О витрину сплющил нос
Уморительный барбос,
Ему от роду скоро три месяца.
Он вас видит, от радости бесится.

Купите, моя милая,
Написано в глазах.
Мне клетка опостылела,
Уйдёте – дело швах.

Метаться буду, маяться,
Таких, как я, берут.
Возьми меня, красавица,
Клянусь, не спустишь с рук.

К чему морская свинка?
Не трогай черепах!
Смотри, я – как картинка,
Но за стеклом пропах.

Здесь неудобно, тесно,
С тобой отправлюсь в душ
И обещаю честно,
Что не оставлю луж.

Нас выпускают, щеников,
Но малым тиражом,
Буду до понедельника
Скучать за витражом.

Примите же решение,
Не тратьте время зря.
Сегодня воскресение!
И в это воскресение вам без меня нельзя.

Мисс Вандербильд была опечалена отсутствием своего любимца йоркшира Рикки, вместе с которым намеревалась опуститься в расслабляющее великодушие джакузи вместо нудной аудиенции с самой собой. Вид у неё был усталый, потому что она две ночи не высыпалась горохом. Миллионерша прилегла в шезлонг, подводя итоги разнополым привязанностям в течение своего слишком долгого жизненного пути и, прикрыв застывшие ноги шотландским пледом с лоскутным цветным одеялом поверх него, задремала. Муслиновые шторки её ресниц захлопнулись, глаза закрылись на перерыв от шкодливых Мосиных шалостей, не ограничивающихся осквернением скверов, на которые она смотрела глубоко запавшими на него глазами сквозь пальцы в лайковых перчатках.
Но откуда ей было знать, что безбожник Мошка свято верил только в знаки «Забияки». В её пьяном мозгу как в кино пролетали экономквасом картины устаревшего детства мисс Вандербильд, которая была уверена, что все двойники живут в Дублине.
До самого отлёта функции всестороннего утешителя взял на себя и справно исполнял её личный штурвалец Понтий Пилот – шриланкец Таджнахал Катапульта (он же Паша Фермент). По её настоянию он пользовался подтяжками, чтобы в порыве страсти случайно не заткнуть никого за свой Чёрный пояс дзюдоиста яловых коров, ни на минуту не забывая, что пояса носят беспомочные.
Хотя Катапульте хотелось с кем-то разделить своё островное сознание, кратковременная связь ему была до одного места. На реальное воплощение её в распутную жизнь он шёл, по-страусиному воткнув голову в перхоть плеч. Таджнахал относился к мужчинам не первой свежести и, по слухам, участвовал в групповых сеансах, сопровождавшихся путаницей конечностей, ощущая себя рыбой в воде, прибившейся к берегу Голубой мечты.
Мисс несколько успокоилась, когда ощутила на своей ягодице все пятнадцать фаланг его пятерни. Ей симпатизировало его откровение с бутылками и влекли к себе смолистые волосы на плечах, веером навевающие воспоминания о йоркшире.
По настоятельному желанию шриланкца Катапульты, в авиасалоне зависла бесхитростная французская песенка на португальском языке «Лиса бон» в исполнении Вива Спонтанно, услаждавшая слух, дух и простаты пилотов международных рейсов.
Причиной поездки явилось неотвратимое желание мисс Вандербильд по-миллионерски прогуляться по местам непомеркшей партизанской славы, поохотиться в Беловежской пуще «Прежнего», заехать по пути на родину Мошки и отобедать с усатым Батькой, пока его жена доит корову. С линии горизонта сгущающиеся брови туч налезали на надбровья холмов. Получив добро, лайнер разогнался и взмыливая воздух реактивными выбросами, оторвался от взлётной полосы.
Йоркшир, как было заранее оговорено, вильнул куцым хвостиком, тем самым подавая сигнал Зонтику, который путал «Девятый вал» Бетховена с «Девятой симфонией» Айвазовского, и подражая первому космонавту, прогавкал, не испытывая должной моральной перегрузки при взлёте: «Поехали...» и призывно взмахнул трёхпалой лапкой. По его сигналу исполнительная стайка попугайчиков-самурайчиков, эскортируемая белыми Голубями мира, стремительно вылетела из-за ангара навстречу «Серебряной птице» и в какие-то доли секунды вошла с ней в контакт, влетев в моторы.
Не успели выхлопные газы реактивных двигателей унавозить в небе грядки облаков, как что-то заскрежетало, задрожало, задымило. Это вспыхнул злосчастный пакет. Пламя, готовое к разложению человека на составные части, охватило салон.
Пилот, оторвавшийся от процесса развлечения им хозяйки, моментально сориентировался и успел катапультироваться. Лайнер проскочил всего 150 метров над океаном, и врезавшись утлым носом в набежавшую волну, начал быстро погружаться с заморской «княжной», которая не принадлежала к бизнесменам, носящим рога с дочерними корпоративными предприятельскими ответвлениями.
Становилось жарко, как в халупе знойным летом.
У Мошки началось усиленное потоотделение. Он пронёсся во весь опор через зал ожиданий на стоянку автомобилей и впрыгнул в первое попавшееся такси. В салоне его приветствовала червонного золота улыбка Виктора Примулы.
– Добрый день, Мося, – поприветствовал его Витёк, – что-то ты за сутки поседел. А впрочем, какое мне дело. Куда путь держим?
– В Конфеттэн, к Лотташе с Лёликом, – прогавкал йоркшир. Он зыркнул в зеркало заднего обзора и замурлыкал песенку мухи, пересекающий суповую тарелку «От края и до края». – Давай побыстрей, не отвлекаясь на запруженном шоссе. Плачу вдвойне!
Лифт в доме «Vanderbild» на 40-й стрит между 2 и 3 авеню опять не работал. Терьер поседевшей стрелой взлетел на 35-й этаж и заскрёбся в дверь под № 35-I. Мошку, отличавшегося от других собак природным укусом, впустили без звонка.
– Что случилось, Мося? Обвалились акции на Уолл-Стрите или Брюквинский мост наконец взорвали? На тебе морды нет, ты похож на вытолкнутого парашютиста – завистника над землёй, – с ехидцей заметил Лёлик.
– Срочно нужны бабки чистоганом, – заплетающимся языком пролепетал Мошка, уверенный в том, что интриги всегда плетутся в хвосте у балерин, танцевавших в разлагающихся трупах.
– Мося, за кого ты меня принимаешь? Я шо, похож на африканского комика, трущего ладони о волшебную лампу Аладдина с туалетной бумагой, завизированной у визиря? Где твоя одесская житейская мудрость, основанная на здравом благоразумии?! Ты ошибся дверью, это не трудовая касса обнищавшей взаимопомощи. Деньги здесь не выдают. Многого хочешь, мой милый. С твоими запросами самое время обращаться к Золотой рыбке. Она сделает всё, чтобы ты полюбил сороконожку с головы до семенящих ног.
– В чём дело? – спросила Лотта, павой вплывая в гостиную.
– Вам очень идёт декольтированный пень-you-аre, – пролаял  Мошка, не спуская с волоокой Лотташи влюблённых глаз.
– Хочешь сахарную косточку, мой мальчик?
По мордашке терьера и по луже под ним можно было определить, что от её ласковых слов он растаял комочком  снега.
– Спасибо, из ваших рук Лотточка я приму всё: рюмку коньяка, сбежавшую таксу и даже смерть, но с расплетённой косой и без ворона на плече, ибо вижу подбадривающие взгляды моих врагов. Неужели я приобрету в них искренних друзей? Всё во мне кипит и испаряется. Видимо не зря я в детстве был о себе высокого мнения, делая отметки на двери кончиком испачканного хвоста.
– Представляешь, дорогая, этот жесткошёрстный ловелас прибежал к нам просить бабки! – поспешил ввернуть Лёлик.
– Жесткошёрстный – не значит жестокосердечный, – всхлипнул Мося, – вы подтачиваете мои жизненные силы. Я не кусок льда, чтобы меня подкалывать!
– Успокойся, Мося, ты ещё не отстранён от службы за излишний лай. А ты, Лёлик, звучишь вульгарно, притом что тобой правят король Юмор и царица Ирония. Это у тебя нет бабок?! А кто звонил в Милан в расчёте на приобретение блейзера из подержанных тканей сиреневой макаки?! – разозлилась Лотта Добже.
Она подумывала, как вычеркнуть Лёлика из своей жизни ярко-красной губной помадой или шатеновым карандашом для бровей.
– Куда подевались два миллиона таллеров, выданные доброй феей Вандербильд? Гильотина для тебя непозволительная роскошь, по тебе плачет якорная цепь – подружка кровожадных акул. И учти, без Мошкиного сотрудничества и Зонтикого участия в этой операции ты бы остался с голым задом. Радуйся, что дохлое дело замнут на манер диетического пюре до того, как оно успеет вскрикнуть.
– Зачем же при собаке раскрывать тайные финансовые трансакции! – осторожничал Лёлик, который имел опыт патронажного любовника, скрывавшегося под именем Цезарь Долежал.
– Ты забыл, как она передавала тебе атташе-кейс в его присутствии? – напомнила Лотта (с каждым новым аргументом всё больше среди вздувшихся вен на её шее вырисовывалась позолоченная логическая цепочка).
– Ну и что? – встал в живописную мужскую позу Лёлик – добрейший человек, которого женщины подвергали душевным и физическим пыткам с применением лекарственных формул.
– А то, что ты звучишь как негодяй, косточки собачке жалко.

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #319)