Скучно, не читать - моя автобиография,

Для  вас,читатель дорогой,
Тащу нытьё я за собой. 
Вы не затем на сайт зашли...
Искали что-то для души.
А эти строки, так сказать,
Хочу потомкам передать.               

О мальчике родители мечтали,
А дочку в колыбели уж качали.
Другую ждать и мысли не держали.
Когда меня в утробе зачинали.

Но что поделаешь, они то и не знали,
Что небеса вновь дочку заказали.
И вот, когда на свет я появилась,
То сердце у отца и взбеленилось.

Тот гнев не знал ни рамок, ни придела,
Когда от боли я всю ночь ревела,
Но так орать – была на то причина;
Я шелудивая, скажу, была детина.

 Какие-то коросты прицепились
И с ними предки, безусловно, бились,
Но, слушая мой рёв, притом бесились.
И пятернёй по попе проходились.

Но было невдомёк им, как и мне,
Что зуд корост являлся и во сне -
Надрывный плач их сильно раздражал,
Но глаз сомкнуть и мне он не давал.

Орала я, орали на меня.
Сгоняли злость, за всё меня браня.
И вновь ладошку к попе прилагали
И в колыбель безжалостно бросали.

Вы думаете, помню это я?
Нет. Тут способность вовсе не моя.
То тётя Надя всё мне рассказала.
Её за няньку мама к себе взяла.

И вот она, с прибавкою большой,
Твердила: «как осталась ты живой?
Вот если бы не я и мой уход,
Ты б умерла, или была б урод.

Как только, плачь ты начинала свой,
Отец кричал всем: «с глаз её  долой».
Тут я тебя хватала и бежать
До хлева, чтобы плач твой переждать.

Бывало, в огород тебя несу,
Сбивая всюду раннюю росу:
«Смотри, цветочки»- тётя утешала
И Галя потихоньку утихала.

Но, годы шли, девчонка  подрастала
Защиту лишь в себе она искала.
За всё дралась, неважно с кем и как.
Синяк на теле - для меня пустяк.

А синяки, как бабочки летели
Искали место на моём лишь теле.
Иной, глядишь, кому-то причитался,
Но почему то, мне он доставался.

За вожака в компании держали.
В команде меня очень уважали:
Где комар нос свой даже не совал,
Вожак везде и всюду поспевал.

Зато всех больше он и получал,
И в одиночестве от этого стонал,
Ещё и страх сидел в душе его:
Вещь в доме достаётся тяжело.

Разорванное платье, шаровары:
Штаны широкие так раньше называли.
За это может дома прилететь
И от победы - нет желанья петь.

Тут все ликуют, радость на лице,
А у меня штанина на уме:
Ну, как домой? Отец там очень злой
А мама выйдет, как бы, за водой.
 
Бывало, если станет заступаться,
Отец на маму начинал кидаться,
Потом оправдывался, мол, собачью кровь,
Вливали в госпитале ему вновь и вновь.

Когда снарядом ногу оторвало,
От заражения собачья кровь спасала.
Но я скажу – не знаю по сей день;
Возможно это тень лишь на плетень.

В домашних я поддержки не встречала;
Всем неприятности охапками таскала.
А в драке я пыталась доказать:
Меня вам также нужно уважать.


                ЧАСТЬ  ВТОРАЯ.

               
Вот так в деревне жизнь протекала,
Но время то на месте не стояло:
Убита мама, шесть осталось нас.
Отцу такую не снести напасть.

И тут дробилка в жизнях началась-
Сестра на заработки вскоре подалась.
Двоих забрали в школу-интернат.
Остались я, меньшой и средний брат.

А через сорок, чуть поменьше дней,
Отец знакомил с мачехой детей.
Не знаю, как у братьев проходило,
Во мне всё клокотало и бурлило.

Ещё и мамой надо называть,
А я, её, готова разорвать.
Я маму признавала лишь свою.
«Умру, но мамой её не назову».

Волчонком в сторону я мачехи глядела.
Ей навредить, желанием горела;
Она зачем-то выбрала меня;
Прикармливала, даже, втихаря.

Этап той жизни кончился на том:
Мачеха расстались с отцом.
Нам отвечал: «За вас переживал
И потому, другую в жёны, взял.

Душа за вас и ноет и болит».
О бывшей так не лестно говорит:
«Родных детей и любит и ласкает,
А вас во многом, вижу, обижает.

И потому я взял жену другую,
Неважно, что уж очень молодую,
Но без детей и станет вам, как мать.
Прошу её любить и уважать»

                *

Не помню, кто и как её любил,
За мною батя, просто дверь закрыл:
«Чтоб я тебя не видел» в след кричал,
В след что то бросил, только не попал.

То утро раннее, всё только рассветало
От страха я и холода дрожала:
Куда деваться и куда идти?
И слёзы лились, словно, с гор ручьи.

Но Бог мне в помощь человека дал,
Он мимо на машине проезжал.
Начальник, в нашем леспромхозе жил,
Вот он к себе меня и пригласил.

Да, помню, с дочкой их, у них водилась.
Его с женой стеснялась и страшилась.
Страшилась батю встретить на селе:
«Я не прощу такой позор семье».

Так лето я как нянька прожила,
Да перемена вновь меня ждала.
Попала жить я в школу-интернат,
Там для меня был ещё  хлещи ад.

Деревня, меня в классе называли
И тёмную со мной не раз сыграли.
Во мне тут вожака не замечали,
Хотя взаимно тоже получали.

Но я терпела всё лишь потому:
Коль выгонят, куда тогда я пойду?
А ярость всё сильней в груди кипела,
Но вот однажды всё мне надоело.

То было на уроке, а за мной,
Сидел один - весь из себя «крутой».
И ручкою с пером он не писал,
А в мою мякоть то перо вонзал.

И повторялось это много раз.
Ему я чуть не вытащила глаз,
Когда перо вонзилось вдруг его,
Меня от боли, просто, прорвало.

Я не смотрела, что идёт урок,
Тут классу я преподнесла урок,
Что я могу не только всё терпеть,
А, обозлившись, в порошок стереть.             

Тогда меня немного отпустили,
Уже по реже и не больно били.
А обходили, как-то стороной;
Мол, что возьмёшь от чокнутой такой.

Как только это, как- то  утряслось,
Как стал ребром еще такой вопрос.
Платить за интернат, где деньги брать?
Ведь я же не умела воровать.

Зато училась помаленьку врать,
Что деньги будут, надо подождать.
Их, мол, сестра ещё не получила,
Сестра сама в учениках ходила.

Так на вранье я время протянула,
Но в школу осенью уже не заглянула:
Большую сумму, где могу я взять
И кто поверит, если дальше врать.

К сестре поехала с поникшей головой.
Молила: «на работу ты меня устрой»
И Бог опять мне в этот час помог:
На Ремзавод шагнула за порог.

                *
А дальше мне писать не интересно.
Мне на заводе стало что-то тесно.
В заоблачные дали потянуло,
Тогда заводу я рукой махнула.

Потом ещё не один раз махала,
Тем предприятиям, где я пахала.
А было раз, что помахали мне:
Мол, не нуждаемся, товарищ, мы в тебе.

И так по кочкам жизни я скакала.
Людей не слушала, а Бога не познала.
Но опыт мой и знание моё,
Одни несчастье только принесло.

Когда я крепко лоб себе набила,
То на совет вниманье обратила:
В развитии, похоже, я отстала,
Коль всё за чистую монету принимала.

А если кто-то добрый был со мной,
Я за него ручалась головой.
И мысли до себя не допускала,
Что подлость – доброты его начало.

Что камень он за пазухой носил,
Хотя, казалась, что меня любил,
Но та любовь притворная была,
Но подлость распознать я не могла.

И снова шишка, снова лоб болит.
Душа моя и стонет и кричит:
«Ну, как так можно, почему, за что?...»
А может зло и от меня пошло.

Сейчас проблему эту понимаю:
Я Божий пути немного уже знаю.
С позиций Бога на себя гляжу
И уйму мерзкого в себе я нахожу.
 
Смиренье и покорность мне не снились:
«То униженье, не в того вцепились.
Я за себя готова пасть порвать.
Меня не смейте, даже задевать.

«Не связывайся» - часто говорили,
«То, аферистка, зря потратишь силы».
Я, правда, кодекса в руке – и  не держала,
Но, что законно, духом ощущала.

А когда верила, что в чем-то я права,
Тут в убежденьях не нуждалась я.
И сил и нервов, уйму так убила,
И как ещё кандрашка не хватила…

Я верила: раз партия учила,
Она наш идеал и наша сила,
За партию стояла я горой.
Орала так, что брызгала слюной.

Потом, когда вдруг стала понимать,
То перестала ночью крепко спать.
И мысли сразу, как пчелиный рой,
Громили, чуть оставили живой…

А жизнь меня крутила и ломала,
Наживу лёгкую на путь мой подавала.
Вот ей мне часто рот и затыкала
Да к пропасти  подачками толкала.

Они сумели пасть мою закрыть:
«Теперь не будит сильно так дымить».
Они решили – пусть за колбасой
Не видит, что творят с её душой.

Вот так по совести моей шагали.
Без мужа я, а дети подрастали.
По - волчьи в стае начала я выть,
А с совестью поменьше говорить.

Да поначалу совесть загрызала,
Но я одним себя лишь утешала:
Всего немножко, только для детей,
И совесть становилась всё темней.

Последствий не желаю вспоминать:
Там слёзы горя;  стыд не передать.
Но милостив ко мне мой Бог-Отец
Он положил всему тому конец.

Я  думала, вначале, как же так?
Мои грехи лишь ломаный пятак,
Но почему то, скажем, для битья,
Опять же выбирает жизнь меня.

Сейчас, по истеченью многих лет,
Я разглядела в этом Божий след.
Ведь это Он за руку меня взял
И новый путь к спасенью показал.

Да, Бог устроил очень дивно мне,
Увидев, что я по уши в дерме.
Мою квартиру я вдруг обменяла
На другой город. В светлое начало.

Душа, хоть и в темнице - ликовала:
Грязь отряхнул Бог в светлое начало.
На мне светилась Божья благодать,
Стала в Церковь я пути искать.

                ЧАСТЬ  ТРЕТЬЯ.

Я видела есть Церковь со крестами.
Туда и потянулись ноги сами,
В один прекрасный солнечный денёк.
Я думала - там встретит меня Бог.

Я точно знаю; Он меня там ждал,
Но дьявол этой встречи не желал.
Через служителя мне мерзость показал,
А этим путь мне в Церковь заказал.

Я много плакала и много убивалась:
«Ну, почему такое в Церкви сталось?»
А ноги туда больше не несли,
Но я всё думала: « Как Господа найти?»

Однажды в парикмахерской была,
Про Церковь мастер разговор вела.
И мои ушки встали на макушки,
Слова в меня стреляли, как из пушки

И прямо в сердце попадали мне.
Тут я спросила: «Эта Церковь где?»
Мне адрес дали; Бог там тоже ждал,
В тот день моё  Он покаяние принял.

Иисуса в тот же день я приняла,
А с Ним и новой жизнью зажила.
Я стала Божью помощь ощущать;
И чаще Бога в помощь призывать.

Я не скажу, что вмиг всё изменилась.
То Бог, то дьявол, это долго длилось.
Да и сейчас, по-честному сказать:
Прошу я Бога меня за руку держать:

«И когда рвусь я из Твоей руки,
Прошу; Господь, ладонь не разожми!
Нет, не хочу туда, где я была.
Молю Тебя: помилуй Ты меня.

Да и таких как я, помилуй Ты.
Нам измениться в корни помоги.
Ведь твоё слово, чётко говорит:
"Свободен, если Бог освободит».

«А где свобода», говорю себе,
Коль, мысли почему-то о грехе.
Но силы нет, греху чтоб отказать,
Я в помощь Бога начинаю звать.

Бывало, «бочку» катят на меня:
Обидчик обливает грязью зря.
Внутри вулкан уж искрами взлетает:
Обидчик ранить дальше продолжает.

Вставляю слово: « на себя смотри».
А он в ответ: «вначале нос утри.
Учитель мне нашёлся деловой».
Как быть мне в ситуации такой?
 
Не знаешь как? Скажи: « Да я  такой!
А ты, засохший виноград, не спорю я с тобой".
Молчать не хочешь, на себя пеняй:
Ведь бумеранг вернётся, ожидай.

Я отходила и  молиться начинала;
Это теперь такой я мудрой стала,
Когда Иисуса я Учителем признала.
Покорностью Ему - я жизнь  поменяла.

Да и сейчас есть многое во мне,
Самой не нравиться, но есть оно во тьме.
И когда Божий, вдруг, источник засыхает,
Канализацию мгновенно прорывает.

И ладно, если сразу вразумишься:
К слову Божьему, к молитве обратишься.
И разум тут же посещает Дух Святой,
А дьяволу в душе даёшь отбой.

Тут  в душу воцаряется покой
Гнев, по кривой, умчался стороной.
Но мысль бродит в голове такая:
А кто же я и почему такая?..

Долго я над этим рассуждала,
Но, Словом Божьим, себя не загружала:
С двумя Галями я долго проживала
Две Гали разные не жаждали скандала.

В день греха – грешила моя плоть
И Галя первая её бессильна превозмочь
Потом озлобившись, унылая ходила,
У Бога всё прощения просила
               
И когда Богом был прощён ей грех,
Другая Галя тут же брала верх.
Она молилась, Библию читала,
Но, не надолго Гали той хватало.